Прибежище

– В частности, да… А может, еще и потому, что другого пути у меня и не было.

– Ты закончил цирковое училище?

– О, нет… Я самоучка, можно так сказать. Увлекался всякими фокусами, жонглированием еще с детства, любил выступать в школьном КВН… А потом учился несколько месяцев на больничного клоуна, и поступил туда же на работу. Когда не занят в больнице, выступаю здесь, в парке. Здоровых детей ведь тоже надо радовать, не только больных.

– Здорово, что ты нашел свой путь, – искренне сказала она.

– Да, не всем так везет.

Помолчав, она высказала то, что ее продолжало беспокоить:

– Если я не найду работу в ближайшее время, мне придется уехать… Ты не можешь подсказать мне что-нибудь?

Владимир задумался. Было странно слышать от кого-то о перспективе уехать отсюда в таком грустном тоне – обычно отсюда только и жаждут свалить – но раз она так хочет остаться…

– Какое у тебя образование? – спросил он. – Если оно у тебя есть.

– Хореографическое училище.

– Надо же… Так ты балерина!

– Да, по образованию, – смущенно сказала она. – Но в полном смысле, наверное, все же нет. Я только закончила и еще толком не участвовала в спектаклях.

Володя думал о том, что, хотя для него она была просто девочкой-из-чулана, которую он так и не смог забыть – а ведь девочка из чулана выросла, стала взрослым человеком, и как-то пережила все то, что ей довелось испытать. Вон, стала балериной… Она знала, чего хочет, и пошла учиться на эту профессию, невзирая на всю тоскливость проведенных в приюте лет. Невероятно… Хотя что удивляться – он ведь и сам провел там долгие восемь лет, наложивших определенный отпечаток, и тем не менее смог найти свой жизненный путь.

Внезапно на него снизошло озарение. Ну конечно! Одно время у него была такая мысль… Почему ему это раньше не пришло в голову?

– Какая все-таки удача, что у тебя именно такое образование, – сказал он. – Не хочешь стать моей помощницей?

Она непонимающе взглянула на него. Он ее с кем-то путает, наверное…

– Мне такая помощница просто необходима. Это ж будет загляденье, – говорил тем временем Владимир – судя по его взгляду, он уже представлял, как это будет все здорово. – Будешь танцевать, иногда помогать мне в фокусах… заодно и узнаешь, как они все делаются, и, если захочешь, научу.

– Но я никогда не выступала на публике, – слабо возразила она. – Мне это будет сложно! Мне… предлагали партию в «Щелкунчике». Но я отказалась… потому что мне не по душе эта сказка.

– Ты отказалась от главной партии, потому что тебе не нравится сказка? – переспросил он. – У тебя, похоже, совсем нет амбиций… как и у меня. Значит, мы сработаемся!

Она посмотрела на него и неуверенно улыбнулась. Но его оптимизм был вполне заразителен для нее, чего не случалось уже давно – с тех пор как… впрочем, даже не вспомнить, с каких пор. Доверия этот человек заслуживает, с ним можно иметь дело – здесь ее внутренний советчик был совершенно уверен. А танцевать перед детьми, принося им радость – разве плохая работа? Это же замечательно…

– Единственное только – оплата небольшая, сама понимаешь, – предупредил Володя, вспомнив об этом немаловажном факте. – Но зато гибкий график, так что можешь найти себе в свободное время еще подработку. Только… будь осторожна в этом городе, особенно по вечерам. Тут, как видишь, даже днем могут подойти какие-нибудь маргиналы…

Ему хотелось прибавить, что он вообще не рекомендовал бы ей покидать центр города, а начиная с девяти вечера ей лучше сидеть дома, не высовываясь за дверь, но сдержался. Это было бы подозрительно навязчивой заботой.

– Хорошо, – согласилась она. – Буду осторожна! Так когда будем выступать?

– Прямо завтра и начнем.

Она тихо ойкнула, но он рассмеялся:

– Не волнуйся, все не так страшно, как тебе кажется. Это же дети, а не театральные критики, для них твой танец будет чудом! Я сам так помню свои впечатления детства от балета…

– Наверное, ты прав, – согласилась она, слегка расслабившись.

– Конечно, прав!

Они попрощались, и он отправился домой, превозмогая сильное желание всю дорогу оглядываться назад, чтобы смотреть, не подошли ли к ней еще какие-нибудь подозрительные личности, которых надо отгонять.

Все веселье и оптимизм постепенно слетали с него, как шелуха, и осталась только гнетущая тяжесть на сердце.

Итак, ты будешь теперь ежедневно видеться с той, глядя на которую только и вспоминаешь темный чулан и происходившее в нем. С той, с которой тебе приходится делать усилие над собой, просто чтобы ответить ей что-то вразумительное… И не вспоминать прошлое.

Чем же это все обернется для него и для нее? Его мучили мрачные предчувствия, которые он всю дорогу до дома пытался отогнать. Он ведь всего лишь предложил ей помощь, ничем плохим это кончиться не может.

12

Люба же была так воодушевлена и обрадована открывшейся перспективой, что до улицы Тучек долетела словно на крыльях. Найти работу, да еще творческую, по своей, так сказать, специальности – и связанную с детьми! Она и не надеялась, и не думала…

Хотя денег у нее оставалось немного, она все же зашла в магазин и купила коробку шоколадных конфет. Приютский режим питания, при котором на сладкое давали компот или несъедобные, похожие вкусом на мыло шоколадки, навсегда изменил ее предпочтения – сладкое она предпочитала любой другой еде, словно восполняя себе его нехватку.

Забравшись на свой чердак, она устроилась на кровати и набила рот конфетами. Дома никого не было, хозяин торговал внизу, в своей лавке. Перед завтрашним выступлением надо хорошенько настроиться, подумать… Володя сказал приходить в парк пораньше – чтобы порепетировать, подготовиться.

Расправившись с конфетами, она достала из сумки фотографию, на которой были запечатлены они с братом в детстве.

На фотографии были два радостных ребенка – они слегка заговорщически улыбались, глядя в камеру и тесно прижавшись друг к другу, как это часто бывает у дружных между собой детей. Мальчик высокий, темноволосый, с красивыми, хоть и резковатыми чертами лица, улыбающийся. У него не хватало одного зуба, который как раз тогда, в день перед фотографированием вывалился… Девочка поменьше – она по возрасту была младше – с длинными волосами, широким обручем на голове, с более спокойным, чем у него, но тоже счастливым выражением лица.

У нее была привычка подолгу сидеть с этой фотографией в руке – если везло с настроением и оно было достаточно спокойным и мечтательным, со временем она словно «уходила» в это фото, окуналась в него и в некотором роде жила в нем. Впрочем, это всегда заканчивалось разочарованием, потому что впечатление от фотографии, точно так же как ее диафильм с улыбающимися родителями, начинало снашиваться, стираться…

Вспомнив внезапно про свой обман в разговоре с Владимиром, она густо покраснела.

Конечно, она сказала неправду. Люба просто не смогла сообщить ему, что ее родители умерли, что ее брата уже два года как тоже нет в живых, а она сама выросла в приюте. А уж о том, что было в приюте – и подавно не могла и не сможет сказать… Это было ее самой отвратительной тайной, на которую она смотрела сквозь щели между пальцами, как на фильм ужасов, который хочешь, но боишься смотреть.

Обманывать нехорошо, но говорить такую правду – еще хуже. Тот, кто придумал заповедь «Не лги», явно не учел всех возможных ситуаций…

13

Волнуясь, она подошла в парк к назначенному времени и увидела, что Владимир уже надевает костюм – тот же самый, который был на нем в первую их встречу.

Она затормозила, сама не зная, почему.

Кого он ей напомнил в этот момент?

Промелькнуло и исчезло… И так все время. Что же с ее памятью?..

Ей овладело странное желание спрятаться за кулисами и какое-то время посмотреть на него – такого, какой он, когда его никто не видит. Но он, уже заметив ее, дружелюбно кивнул ей – по-своему, кажется, расценив эту попытку спрятаться:

– Ты куда? Не стоит так переживать, это же не сцена Большого театра!

– А ты сам совсем не волнуешься?

– Я? Совсем, – он произнес это весьма убедительно. – Вот, держи костюм… Сегодня станцуешь морячку, раз уж у нас пиратская тема – я включу музыку, и ты порепетируешь. Идет?

– Идет, – слабо отозвалась она.

– Какая молодец! Я знал, что ты очень добросовестная и исполнительная. Иди тогда за перегородку и переодевайся.

Она зашла за расписную передвижную перегородку, разукрашенную в какие-то китайские узоры, и вытащила из пакета добытый Владимиром наряд – белые колготки, пуанты, балетную пачку, шапочку юнги и короткий блейзерок с синей полоской. И где он это достал, интересно? Очевидно, у него есть доступ к складу подобного реквизита…

Володя включил негромко музыку, она подобрала движения и заучила их последовательность.

Тем временем дети и родители уже собрались на площадке перед сценой, и представление началось. Люба спряталась снова за перегородкой.

Володя показал новые фокусы, устроил конкурс, а затем, сделав жест и соответствующее выражение лица – говорящие зрителям о том, что есть еще в запасе кое-что необычное для них – подошел к перегородке и шепотом спросил:

– Готова?

– Готова, – откликнулась она тонким от волнения голосом.

– Все будет хорошо, не волнуйся, – подбодрил он, взялся за перегородку и выкатил ее на середину сцены, а она засеменила следом, стараясь не показываться зрителям раньше времени.

– У нас сегодня в гостях моя помощница! – обратился он к зрителям. – Юная морячка, которая приплыла из далеких стран! Сейчас она для вас станцует – расскажет о своем путешествии с помощью танца…

Он забавным театральным жестом нажал на кнопку на магнитофоне, и Люба при первых аккордах появилась из-за перегородки, изящными шагами вышла на середину и поклонилась зрителям. Когда она взглянула на собравшуюся за это время толпу – уже не только детей и родителей, а и всех любопытствующих, которые прогуливались неподалеку и устремились тоже поглядеть на «юную морячку», ей стало слегка не по себе – на такой аншлаг она совсем не рассчитывала. Но сидящая на второй скамейке компания мам и пап тут же поддержала ее овацией, и в конце концов вся толпа ей приветственно зааплодировала – до людей дошло, что «юной помощнице» необходима поддержка. Слегка подбодрившись и напомнив себе слова Владимира, что это не Большой театр, она начала танцевать, впрочем, стараясь ничуть не меньше, чем старалась бы в Большом театре.

Хотя в Большом театре она, наверное, хлопнулась бы в обморок, едва выйдя на сцену, и до стараний бы дело не дошло…

Владимир одобрительно, с некой даже гордостью посматривал на нее, и она почувствовала, что этот взгляд ее поддерживает и придает сил. Она сосредоточилась на этом ощущении и станцевала в итоге так, что, пожалуй, и ее преподаватели были бы ей довольны и, наверное, не сделали бы никаких существенных замечаний.

Она закончила свой танец изящным прыжком и тут же поклоном. Толпа вновь зааплодировала, одобрительно зашумев. Две девочки лет десяти в хорошеньких платьях, сидящие на первой скамейке, смотрели на нее с таким восторгом, что Люба поняла – так же, как и она когда-то, они впечатлены до глубины души и уже мечтают, наверное, стать балеринами. Она не была уверена, что хочет быть чьим-либо кумиром и примером для подражания, но чувства девочек можно было понять. Еще раз поклонившись и улыбнувшись зрителям, она сбежала за кулисы.

Володя продолжал показывать фокусы, и она смотрела их уже вместе со всеми, присев на край сцены. Быть на виду – не так уж и страшно. По крайней мере, сегодня пронесло, а еще много таких выступлений впереди… И что же, неужели она каждый раз будет так волноваться?

Он закончил через пятнадцать минут, но остался еще на какое-то время, чтобы научить паре карточных фокусов особо любопытных мальчишек, не желающих оставлять его в покое. Когда их наконец увели их мамы – настаивая на том, что пора обедать, а не разучивать карточные фокусы – Володя тоже стал собираться.

Люба нерешительно подошла к нему и протянула аккуратно сложенный костюм.

– А, это? Оставь пока себе… Еще пригодится. Ну что? – улыбнулся он. – Было страшно?

– О нет, почти не было!.. Это было так здорово… Они так все удивились и были рады! – она рассмеялась, чувствуя теперь еще больший душевный подъем – когда можно обсудить это с ним.

– Да, я тоже это почувствовал… Значит, мы с тобой хорошо сработаемся! – он позволил себе прикоснуться к ее плечу, но тут же отдернул руку, пожалев об этом.

Живое, теплое… слишком больно, слишком напоминает темноту в чулане.

Ну да, она ведь живая, а не кукла какая-нибудь, в конце концов. Похоже, ты слишком давно не общался с девушками.

Я слишком давно не общался с девушками, которых не смог вовремя спасти от неприятного и страшного.

Она сама не хотела принять твою помощь, а их было много.

Это неважно. Я не спас ее, и это уже навсегда.

Порой то, что ты не сделал вовремя, связывает тебя с человеком покрепче, чем сделанное, не так ли?

Это единственное, что нас с ней связывает! И она этого не знает – наверное, все к лучшему.

Заставив себя прекратить этот бредовый мысленный диалог, он поднял взгляд. Люба смотрела на него, кажется, смущенная не менее, стоящая в неловкой позе – хотя для них, балерин, неловкие позы это практически образ жизни. Тем не менее, вот последствия этого простого дружеского жеста… Никаких прикосновений.

– Что ж, – бодро сказал он, – Завтра станцуешь танец бабочки? У меня есть и для этого костюм, а музыку подбери сама.

– Хорошо, – ответила она.

Он возился с передвижной загородкой, складывая ее, чтобы унести. Наступила пауза – выступление они обсудили, но уходить ей, похоже, не хотелось. Наверное, ей хочется обычного человеческого общения, которого ей пока не хватает – ведь она никого еще толком не знает.

– Хочешь еще прогуляться и поесть мороженого? – задал он ожидавшийся, кажется, вопрос.

– Да… Это ведь будет не свидание? – неожиданно спросила она, смутившись.

Он рассмеялся. Какое простодушие!

– Господи, нет, конечно!.. Но если захочешь, можно назвать это и свиданием.

– Нет, извини, не хочу…

– Вот и славно. А то я уже не помню, что на свиданиях принято делать, давно их у меня не было… Вот поговорить – это можно.

А стоило бы ей сказать «да» – и было бы свидание, – промелькнуло у нее в голове. Ну и ну… Свиданий у нее еще не было, но она надеялась, что и не будет в ближайшее время. А потом она как-нибудь незаметно выйдет замуж и станет мамой нескольких детей – все будет в свое время, но не сразу.

14

Так потекли дни ее странной, но интересной новой жизни в этом городке – она выступала в роли балерины и помощницы на представлениях, также потихоньку под его руководством стала изучать самые простые фокусы и жонглирование. Хоть у нее и не было охоты переквалифицироваться из балерины в циркачку, ей это было интересно и любопытно, как основы волшебства. Конечно, ей было далеко до него в части природной ловкости рук, но она была старательной ученицей.

В свободное же время она гуляла по городу или лежала на своем чердаке, читая книжки, которые хозяин любезно разрешил ей брать из шкафа в гостиной. По большей части это были классики, которых она и так уже читала, но попадались в шкафу и незнакомые, манящие своей непознанностью книжки.

Это все мишура, – говорил ей голос бессознательного – тот самый, который приказал ей приехать сюда – в те моменты, когда она не была занята ни чтением, ни работой. – И ты знаешь, что ты просто заполняешь время этой мишурой, но ты не сможешь в конце концов в нее сбежать – даже не надейся.

Но что она должна делать? Эта загадка была все еще загадкой, не пуская ее дальше. Да ей и не хотелось ее сейчас разгадывать – хотя в ее снах снова понемногу начинали мелькать тревожащие тени, днем ей было хорошо. Ну, или нормально – и это уже само по себе было положительным изменением. Владимир был не прав: в этом городке определенно светит солнце, вне зависимости от погоды… И она постарается, сколько сможет, смотреть на день, а не на ночь с ее кошмарами.

Самым хорошим, что с ней случилось, был Владимир, хотя она не совсем понимала, что к нему испытывает, да и что испытывает он к ней – в отношении чувств других людей ей чаще приходилось гадать, чем улавливать их. Иногда он общался с ней после представлений, угощал мороженым и гулял с ней по тропинкам парка – но чаще все же сразу уезжал, потому что у него было еще много дел, а может, не хотел с ней на самом деле долго общаться. По крайней мере, ее иногда грызло такое необоснованное, но гнетущее подозрение – что он старается отчего-то держаться от нее подальше и не хочет с ней вести разговоров, кроме как на спектаклях и репетициях. Еще у нее возникало временами странное ощущение, что ему тяжело с ней говорить, и это совсем уж сбивало ее с толку, потому что она не понимала, в чем причина. Что-то в ней не так?

Внутренний голос услужливо подсказывал, что о чем бы они ни общались, самого главного – ее истории – он о ней не знает, а значит, все эти разговоры в некотором смысле без толку, и конечно с ней все не так…

Может ли это стать препятствием для отношений? Например, в любовных отношениях, наверное, приходится рассказывать о себе всю правду. Хотя, судя по тому, что она читала в любовных романах и видела в кино, как раз таки в любовных отношениях люди менее всего склонны говорить правду. А в дружеских? Наверное, тоже, так что никуда не денешься… Отношения требуют правды – а значит, придется обойтись без отношений.

Не слишком сосредоточенно думая над этим, она сидела у шкафа в гостиной и выбирала книжку на ближайшие часы. Сегодня у нее был выходной, потому что Владимира временно перекинули на срочный проект, какой-то детский праздник. Было четыре часа дня, солнечные лучи лежали на полу, прозрачные занавески чуть трепетали, делая комнату старого холостяка чуть более изящной, а часы на стене тихо, равнодушно отсчитывали время.

Открыв книжку со странным, а потому и привлекшим ее названием «Сказки дурынды» (что бы это значило?), Люба села на диван и наугад выбрала одну из сказок. Она была совсем коротенькая – не сказка, а скорее притча, и называлась «Король и серая мышка». Люба не могла пропустить сказку с таким названием.

В сказке говорилось:

«Жил-был один Король. Он был сильным, добрым и прекрасным, но несколько рассеянным и забывчивым и делал свою работу не особенно тщательно, так что все дела за него делала работавшая у него министром женщина – его правая рука, скромная и трудолюбивая, но серенькая и незаметная, и потому в народе ее прозвали мышкой. Никто не знал, что Король, тем не менее, уже давно, с молодости, тайно влюблен в нее и имеет с ней отношения, потому что она напоминает ему его мать, которая тоже всегда делала за него всю работу и во всем помогала и выручала».

Люба прыснула. Хорошенькое начало, очень психологичное… Так что же это за «дурында» их написала? Решив потом посмотреть имя автора или редактора, она стала читать дальше:

«Король никак не хотел признать их отношения перед публикой, потому что показаться с такой невзрачной женщиной было бы неприятно для его тщеславия, и он показывался только с красивыми и хорошенькими фрейлинами, которых, однако, совсем не любил.

Однажды серая мышка серьезно заболела. Болезнь могла окончиться для нее смертью. Король был очень взволнован этим. Он сказал мышке, что она может просить у него все, что захочет – лишь бы это поддержало ее и помогло ей вылечиться.

И сказала серая мышка: «Ваше Величество, я хочу, чтобы вы признали меня перед всеми вашей, нисколько не стесняясь. Если я умру, то умру тогда со спокойной душой, как ваша супруга, а не безвестная любовница». Король долго мучился, раздумывал, но страх перед ее кончиной пересилил – и он согласился. Серая мышка пошла на поправку, и в назначенный день, когда Король решил представить ее как свою невесту, она явилась на площадь перед дворцом – но в накидке с капюшоном, которую обещала снять, только когда Король провозгласит свое решение.

Итак, Король, как и обещал, объявил, что женится на министре – серой мышке.

Серая мышка, услышав эти слова, наконец откинула капюшон. Увидев ее, Король лишился дара речи, так же как и вся публика – серая мышка была обрита налысо, передние зубы у нее отсутствовали, а на лице красовались безобразные длинные шрамы.

«Теперь, дорогое Ваше Величество, – сказала она, страшно улыбнувшись, – Я вас достойна, потому что так же заметна, как Вы. Я более не серая незаметная мышка». Народ ахнул, и некоторые стали даже потешаться над королем и его супругой.

Таким образом мышка отомстила Королю за долгие годы невнимания и нежелания признавать ее своей супругой – и исчезла навсегда из его жизни».

На картинке справа были изображены стоящие перед публикой высокий красавец Король и женщина в капюшоне, которую он пока еще радостно держал за руку.

Дочитав сказку, Люба некоторое время ошеломленно раздумывала и смотрела на картинку. Ничего подобного она никогда еще не читала.

Что-то знакомое для нее в этом было – не лучше ли иметь шрамы, чем быть никем и никакой, жалкой серой мышкой?

Она хотела, как и собиралась ранее, заглянуть в начало и посмотреть, кто же автор этой незабываемой истории, но ее внезапно сморило, и она, решив посмотреть попозже, легла головой на диванную подушку – и сама не заметила, как задремала. Она просто смотрела на занавески, и постепенно вся обстановка все больше и больше становилась призрачной и замутненной, и в конце концов все исчезло в спокойном сне.

Ей снился добрый и прекрасный, хоть и несколько рассеянный, Король, а она сама была серой мышкой – мышкой, которая скрывала свои шрамы до поры до времени. И когда она подошла к Его Величеству, чтобы откинуть капюшон и показаться ему такой, какая есть, она внезапно сильно испугалась чего-то неведомого, таящегося под собственным капюшоном – она больше не была собой, вместо нее было нечто темное, отлитое из живой тьмы. Она была теперь мышкой, или крысой – неважно, суть здесь все время одна. Темное, маленькое, плотоядное…

Она проснулась в холодном поту, цепляясь за подушку. В комнате было темно, а на нее был накинут плед, очевидно, заботливой рукой хозяина.

Тебе нужно поговорить с ним, произнес далекий, исчезающий голос.

Нужно пригласить его на свидание… ой, то есть, на встречу.

15

Ближе к утру, когда солнечный свет проникал в комнату и подсвечивал танец пылинок, ему снился сон, полный детских воспоминаний. Шкаф из темного дерева, где он нашел книги, затянувшие его в новый, неведомый мир… Особенно он любил, как и многие мальчишки в его возрасте, книги о путешествиях и приключениях. Запах старых книг, их пожелтевших, манящих в другой мир страниц, и солнце через прозрачные занавески – светит таким далеким ностальгическим светом, как будто оставшимся там, запертым в его детских годах… Те же самые пылинки, витающие в воздухе. Он читал что-то про корабль, про морское путешествие, сидя прямо на полу перед этим шкафом из темного дерева…

Представляется в солнечных лучах блистающее море. Синее бесконечное небо… И белый кораблик. Как в стихотворении Лермонтова про белый парус… Привкус какого-то беспокойства. Морское путешествие, такое волнительное и далекое…

Чуть позже, лежа на диване и глядя прищуренными от солнечного света глазами на лежащую рядом книгу, ее желтые страницы, глядя на имя автора, он впервые, кажется, ощутил привкус вечности, как на старых маминых фотографиях.

И она ему не понравилась, эта вечность и ее мерзкий запыленный вкус. Он не хотел бы ощущать эту вечность. Наверное – если так подумать – смерть неплохая штука, хотя бы разделяющая эту самую вечность, как знак препинания… А если правы индусы, и жизней много – то и знаков препинания много, и тогда уже все не так плохо.

К чему все эти смутные размышления во сне?..

Что-то такое оставлено в детстве… К чему больше никогда не прикоснешься – и чего никогда больше при этом не забудешь. Тогда все воспринималось совсем по-другому.

И все же иногда он словно ловит отблеск солнечного луча на морской волне, проходя мимо белоснежной стены дома или ощущает дуновение морского ветра, глядя на шумящие на ветру сосны вечером… И тогда кажется, что все дальнее и прекрасное еще ждет его впереди.

16

Будильник прозвенел в десять. Подскочив с постели, она привычно сделала по ускоренной программе зарядку, умылась, оделась, взяла костюм и побежала в парк. Конечно, она уже привыкла к сцене в парке, и ей даже понравилось, но потому ли у нее так радостно стучит сердце? Нет, не потому… а потому, что сегодня она пригласит его на встречу.

Владимир был снова в пиратском образе, в котором она его видела при первой встрече. Очевидно, его вдохновляла морская тематика более всего. Исполнив новый танец морячки, который она сама придумала, она отошла в сторону и села на краю сцены сбоку. Владимир предложил детишкам свою пиратскую игру – разбил их вновь на команды, раздал искусно состаренные карты, на которых были схематично изображены окрестности площадки, и повел их искать сокровища. Родители тоже двинулись послушной вереницей, дабы присматривать за своими шаловливыми чадами.