Дьявол

Альфред Нейман

Дьявол

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2008

© ООО «РИЦ Литература», 2008

Предисловие

Период XII–XV вв. в истории Франции был периодом национального объединения. К концу XV в. французское государство занимало в основном почти ту же территорию, какую занимает теперешняя Франция (за вычетом колоний). Процесс создания крупного национального государства был длинным, сложным и противоречивым. В X, XI и начале XII в. Франция представляла собой хаотическое собрание десятков крупных и мелких феодальных государств – герцогств, графств и т. п. Власть короля была совершенно ничтожна; она простиралась, по существу, лишь на королевские домены, на герцогство Иль-де-Франс, где король был наследственным князем. На землях других князей он не мог распоряжаться. Он был лишь первым между другими равными крупными феодалами. Да и в собственном домене королю приходилось постоянно вести борьбу со своими баронами, обладавшими замками, рыцарскими дружинами и неограниченно господствовавшими над местным крепостным и некрепостным населением. Феодальные войны и усобицы между князьями, между баронами и даже между простыми рыцарями были обычным явлением. Однако в XII–XIII вв. во Франции, как и в других странах Европы, произошли важные социально-экономические перемены. В стране широко развилось ремесло; выросли многочисленные города; торговля приобрела более постоянный характер. Натуральное хозяйство, господствовавшее безраздельно в ранний период Средневековья, уступало постепенно место товарно-денежным отношениям. Рост промышленности и городов, развитие буржуазии, начавшееся образование единого государства из раздробленных и не связанных ранее провинций – все это находилось в резком противоречии с господствовавшей феодальной анархией. Города задыхались под гнетом соседних феодалов. Торговля встречала постоянные препятствия со стороны разбойничьего рыцарства. Ощущалась настоятельная общественная потребность в создании крупного государства с сильной централизованной властью, способной обуздать своеволие феодалов. В этих условиях королевская власть во Франции начала быстро укреплять свое положение. Играя в этот момент прогрессивную роль, королевская власть привлекла на свою сторону города и вместе с ними, с так называемыми городскими коммунами, начала решительную борьбу со знатью. Энгельс по этому вопросу писал:

«Что во всей этой всеобщей путанице королевская власть (das Königtum) была прогрессивным элементом, – это совершенно очевидно. Она была представительницей порядка в беспорядке, представительницей образующейся нации в противоположность раздроблению на бунтующие вассальные государства. Все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же как королевская власть тяготела к ним. Союз королевской власти и буржуазии ведет свое начало с X века; нередко он нарушался в результате конфликтов; далеко не всегда в течение всех Средних веков дело шло этим путем объединения, все же этот союз возобновлялся все тверже, все могущественнее, пока, наконец, он не помог королевской власти одержать окончательную победу, и королевская власть в благодарность за это поработила и ограбила своего союзника».

Большие территориальные приобретения произвел уже во второй половине XII и начале XIII в. король Филипп II Август (1180–1223). Ему удалось присоединить герцогство Нормандию (на севере) и графство Анжу (на западе), которые в то время находились под властью английских королей. Его сын Людовик VIII и особенно внук Людовик IX Святой (1226–1276) присоединили большие территории на юге – так называемый Лангедок и большое Тулузское графство. Внук Людовика IX, Филипп IV Красивый (1285–1314), захватил Лионскую область и Шампань (на юге и востоке), Наварру (на юго-западе) и пытался завладеть Фландрией (теперешняя Бельгия). Чтобы получить еще большую поддержку горожан в борьбе со светской и церковной знатью, Филипп IV с 1302 г. начал созывать Генеральные штаты – сословное представительство в составе депутатов от духовенства, дворян и горожан. В начале XIV в., по крайней мере, две трети французского королевства были подчинены власти короля. Король имел к этому времени ряд центральных органов судебно-административного и финансового характера, а также своих чиновников на местах, так называемых бальи (на юге – сенешалы); эти чиновники назначались из центра и регулярно отчитывались перед королем. Таким образом, династии Капетингов (правившей во Франции с 987 до 1328 г.) удалось добиться значительных успехов. Из ничтожных королей, какими они были в X, XI и начале XII в., Капетинги к началу XIV столетия стали могущественными властителями, сильно возвысившимися над прочими феодалами. Однако сыновьям Филиппа IV – последним Капетингам, а также первым королям из следующей династии Валуа (правившей во Франции с 1328 по 1589 г.) пришлось столкнуться с крупными осложнениями. Феодальная знать крепко держалась за свою независимость. Чем больше усиливалась королевская власть, тем сильнее была оппозиция феодалов. Уже в XIII в. феодалы объединялись в союзы для борьбы с королем. В XIV в. в тех же целях французские феодалы не раз заключали союз с английским королем. Особенно критическим было положение королевской власти во Франции в середине XIV в. В начавшейся Столетней войне (война с Англией, происходившая с 1337 по 1453 г.) французское войско потерпело несколько крупных поражений. В 1356 г. в битве при Пуатье был взят в плен сам французский король Иоанн Валуа. Его наследника, дофина Карла (впоследствии Карл V), феодалы фактически не признавали. Большое недовольство правительством было и среди горожан, жаловавшихся на тяжесть королевских поборов, на произвол королевских чиновников, на умаление старых прав коммун, которыми пользовались многие города на основании королевской грамоты XII в. В 1358 г. во Франции произошли два крупных восстания. Одно было в Париже, где старшина купеческого цеха Этьен Марсель захватил на некоторое время власть в свои руки. Другое происходило в провинции, к северу от Парижа. Это было крупное крестьянское восстание, известное под именем Жакерии. Крестьяне, страдавшие от крепостного гнета и новых денежных поборов, введенных феодалами, измученные войной и грабежами рыцарей, восстали и истребили немало представителей французского дворянства. Оба восстания были подавлены. Буржуазия, далеко не созревшая, оказалась не в состоянии удержать власть. Париж не был поддержан другими городами. Сам Этьен Марсель не оказал достаточной поддержки крестьянскому восстанию. Феодалы на некоторое время отказались от оппозиции и теснее сплотились вокруг трона. Так королевская власть преодолела кризис.

При Карле V (1364–1380) королевская власть снова начала усиливаться. Карл V провел ряд важных реформ, заложивших еще более прочные основы централизованной монархии. Он добился согласия от Генеральных штатов собирать постоянный налог, не обращаясь каждый раз за разрешением к штатам. Далее он начал организацию постоянной и сильной армии, что делало правительство менее зависимым от феодалов. Война с англичанами продолжалась еще долго. После успехов французских войск при Карле V, когда англичане были почти вытеснены из Франции, в начале XV в. последовали новые поражения французов. В 1422 г. английский король захватил Париж и был провозглашен королем Англии и Франции. Но патриотическое одушевление охватило крестьянские и городские массы и привело к поражению англичан. Крестьянская девушка Жанна д’Арк, организовав вооруженный отряд, сумела отстоять от англичан город Орлеан; она провела молодого короля Карла VII в Реймс, старую церковную столицу Франции, где он короновался; далее она предлагала поход на Париж. Жанна д’Арк погибла: попав в плен к англичанам, она была сожжена на костре в 1431 г., обвиненная в колдовстве. Тем не менее дело освобождения Франции от иноземного врага продолжалось. К началу 50-х гг. XV в. Франция была очищена от английских войск. За исключением города Кале, англичане потеряли все свои области во Франции. В результате Столетней войны французский король присоединил обширное герцогство Аквитанское на юго-западе Франции. Теперь не присоединенных к короне крупных земель оставалось совсем немного. Это были: Бургундия – на востоке, Фландрия и Бретань – на севере. Таким образом, объединение страны приближалось к концу.

В этих условиях на королевский престол вступил сын Карла VII Людовик XI (1461–1483). Он был королем очень крупного королевства. В его распоряжении был довольно развитый центральный аппарат управления. Многочисленные чиновники, прошедшие школу римского права, происходившие частью из мелкого дворянства, частью из среды буржуазии, составляли его послушную армию. Страна имела обширную внешнюю и внутреннюю торговлю. Людовик обладал громадными по тому времени денежными доходами. Он мог нанимать многочисленные отряды шотландских, швейцарских и немецких солдат. В руках короля была и французская церковь, полностью подчинившаяся к этому времени королевской власти и поставлявшая для короля образованных, гибких, хорошо ориентировавшихся в международной обстановке высших чиновников – дипломатов и министров. Но, с другой стороны, у короля были и сильные противники. На востоке Франции герцог Бургундский Карл Смелый, племянник короля, создал громадное так называемое «промежуточное государство» (между Францией и Германией) в составе собственно Бургундии, Нидерландов и части прирейнских земель. Карл Смелый мечтал захватить обе стороны Рейна, подчинить себе Швейцарию и таким образом образовать новую великую державу, которая была бы очень опасна для Франции. Да и другие крупные феодалы Франции были еще далеко не добиты. Обширное герцогство Бретань, в случае союза с Бургундией, представляло немалую опасность… Могущественным феодалом был граф Сен-Поль, коннетабль Франции (т. е. главнокомандующий), владевший в то же время собственными землями на северо-востоке Франции. На юге были особенно сильны Арманьяки; к ним принадлежал и герцог Немурский. Правда, Арманьяки были давними врагами бургундских герцогов, но теперь они готовы были объединиться с Карлом Смелым для борьбы с таким грозным противником, как Людовик XI Валуа. Десяток таких крупнейших феодалов, объединившись, организовали союз, получивший громкое имя – «Лига общественного блага». Для Людовика предстояла серьезная задача: разбить эту лигу. Каждый из феодалов в отдельности (за исключением герцога Бургундского) для короля был не страшен. Но лига в целом представляла большую опасность. Вся первая половина царствования Людовика XI проходит в борьбе с феодальной лигой. Применяя метод подкупов, широко практикуя организацию восстаний против феодалов их подданных (например, попытки поднять против герцога Бургундского Фландрию, особенно Льеж), а также используя несогласие и недоверие, царившие в лагере союзников, Людовик в конце концов восторжествовал. Лига развалилась. Сам Карл Бургундский был отвлечен борьбой со Швейцарией и в 1477 г. погиб в битве при Нанси. Тогда началась расправа. Сен-Поль, Арманьяки и десятки других феодалов были арестованы, подвергнуты пыткам и казнены. Королевский советник кардинал Балю за соучастие в заговоре был посажен в железную клетку. Земли мятежных феодалов были присоединены к короне, в том числе и Бургундское герцогство (за исключением Нидерландов). В кровавой расправе Людовика XI с феодалами больше всего проявились черты новой, абсолютной монархии, устанавливавшейся во Франции. Воля короля – закон. Феодальные вольности, суд равных (суд пэров), ссылки на традицию – все это отброшено прочь. Король не созывает Генеральных штатов, не держит советов с вельможами. Исполнителями его воли и его приближенными являются простые, выдвинутые часто из ничтожества люди (вроде палача Тристана). Только в обществе этих «куманьков» король чувствует себя в безопасности. Королевская тирания не легко переживается страной. Гнет налогов, грабежи и произвол чиновников и королевских любимцев были безграничны. Король боялся новых заговоров и покушений на свою жизнь. Он ненавидел знать, но он боялся и не доверял также и горожанам, не говоря уже о народных массах. Мрачный замок Плесси де ла Тур, защищенный тысячами западней и ловушек, охраняемый иноземной шотландской стражей, стал единственным приютом старого короля.

Абсолютизм, сыгравший на определенном этапе развития свою прогрессивную роль, тем не менее при самом своем появлении на свет обнаружил полностью свои отрицательные черты – деспотизм, произвол, издевательство над личностью, гнет по отношению к массам. Борясь с крупными феодалами, королевская власть продолжала все же оставаться феодальной по своему существу. Лишая крупных феодалов политических вольностей и самостоятельности, король удерживал за всем дворянством его социальные привилегии. Крестьяне и городские трудящиеся массы в условиях централизованного государства подвергались еще большей эксплуатации, хотя они и освобождались от ряда бедствий, связанных с феодальной анархией, с феодальной раздробленностью страны.

Роман немецкого писателя Альфреда Неймана «Дьявол» освещает именно эту эпоху Людовика XI. В романе современный читатель отметит немало недостатков. Герои произведения выглядят слишком модернизированными. Их рассуждения, понятия, чувства очень сложны; они характеризуют больше психологию современного европейского буржуа, чем человека XV в. И сам Людовик XI, и его «двойник», «дьявол», старшина гентского цеха брадобреев Оливер Неккер, проникнуты сознанием глубоко политической важности своего дела. «Интересы королевства», «династии», «будущее Франции» – это, так сказать, их «символ веры», во имя которого они готовы идти на любое преступление, на любую жертву. Не совсем психологически оправдана сама дружба Людовика с Неккером. Автор подчеркивает сходство их натур: «Король – это Неккер», «Неккер – это король». Оба злы, энергичны, оба погружены с головой в интриги, «политику». Но факты, казалось бы, должны были привести к столкновению между «друзьями». Король отнимает у Неккера его горячо любимую жену; Неккер переживает трагедию хотя и мучительно, но на редкость «политично». Он прощает королю даже смерть любимой Анны. Ни слова упрека. Для Неккера выше всего интересы государства, интересы короля. Едва ли это правдоподобно.

И Людовик XI, и Неккер у Неймана не прочь порисоваться своим благородством. Простой факт естественной расправы знати с временщиком после смерти старого короля автор облек в драматичную форму «героического самопожертвования». Неккер сам отдается во власть врагов, терпит пытки и казнь только для того, чтобы вся тяжесть ответственности пала на него, а не на короля. Между тем весь характер Неккера, вся история его детства, молодости, предшествующие авантюры по существу резко противоречат такому «красивому» концу.

Ряд фактов в романе не точен. Например, обвинения Людовика XI и его приспешников в убийстве принца Карла опровергаются позднейшими исследователями. Набожность и суеверие были характерны не только для последних недель жизни Людовика XI, но и для всего его царствования. Король по-своему был очень верующим человеком. Между тем в романе и Людовик XI и Неккер изображены почти как вольнодумцы, чуть не вольтерьянцы своего времени. Рисуя последние дни жизни Людовика, Нейман сбивается на трафаретную тему о том, как больной король, привыкший всю жизнь торговаться в политике, стал теперь перед смертью торговаться с Богом, желая продлить свою жизнь.

Все же, несмотря на указанные недостатки, роман Неймана читается с интересом. Композиция романа весьма драматична. Характеристики главных действующих лиц, как исторических, так и вымышленных (Неккер и его жена), весьма ярки и соответствуют историческим данным. В частности, образы Людовика XI и Карла Смелого Бургундского написаны на основании изучения большого документального материала. Сама завязка романа – дружба Людовика XI с простым брадобреем – не вызывает возражения. Близость короля к неаристократическим элементам (точно установленный факт) вполне понятна в условиях ожесточенной борьбы с феодалами. Также удачно взято и самое прозвище Дьявол (Mauvais), или Нечистый. В XV в. вера в дьяволов, ведьм, колдовство в Европе особенно процветала. Ловкий, энергичный, удачливый, стоящий выше среднего уровня человек очень легко получал репутацию «дьявола» или «колдуна» даже при отсутствии с его стороны особого желания мистифицировать публику.

Достаточно ярко автором показана в романе оппозиция феодалов. Свидание в Перонне – действительно исторический факт; это один из самых критических моментов царствования Людовика XI, когда король запутался в собственных тенетах (политика организации восстаний во Фландрии). Напрасно лишь автор употребляет выражение «фронда». Исторически это понятие возникло только в XVII в., когда этим именем было прозвано последнее выступление оппозиционной знати против короля (движение 1648–1653 гг.), которое не имело уже серьезного значения. Употребляя неправильно этот термин, автор и в данном случае допускает известную модернизацию.

В. Семенов

Книга I

Глава 1. Процессия

Воистину Гент не отличался благонамеренностью. Дух мятежа не спал в нем и в тот день, когда молодой герцог, уже прославленный под именем графа Шаролэ, мирно въезжал в город после брюссельских коронационных торжеств. Гент ничего не позабыл и не задумываясь одновременно давал в стенах своих место гостеприимству и политическому шантажу, верноподданническим излияниям и насилию, Богу и дьяволу. Колокола святого Якова и святого Баво приветствовали гостя и служили сигналом к восстанию.

Герцогская свита была многочисленна, но на рыночной площади собралось вооруженного народа в десять раз больше. Государь медленно проехал сквозь толпу, спокойно и сдержанно приветствовавшую его. Он не отвечал на приветствия.

– У них слишком много оружия, – заметил он графу Кревкеру, ехавшему с ним рядом.

Перед ратушей в парадном строю и при оружии его встретили знатные бюргеры. Городской старшина держал весьма холодную приветственную речь. Тем временем смутный шум ближайших уличных процессий становился все громче. Резким движением руки герцог остановил говорившего.

– Что это значит? – спросил он.

– Процессия святого Льевэна, – спокойно ответил старшина.

– Она мне кажется весьма шумной и удивительно несвоевременной, – ответил герцог и повернулся в седле. Голова процессии достигла в это время задних рядов герцогского эскорта. Яркое июньское солнце горело на пиках и шлемах. Герцог воскликнул, не спуская глаз с процессии:

– Они вооружены с ног до головы, господин старшина!

– Таков обычай нашего города, ваше высочество, – ответил тот.

Справа от священнослужителя, несшего ковчежец с мощами святого Льевэна, шагал Дьявол. Он сказал коренастому человеку, шедшему по левую руку от каноника:

– А что, Даниель, наш добрый святой знает свой путь?

Даниель, смеясь, кивнул ему в ответ головой. Тут оба они прижались плечами и руками к канонику, движения которого и без того стеснены были ношей, сдавили его и подтолкнули к возвышавшейся за несколько шагов впереди на площади таможенной будке, где взимались принудительные герцогские сборы и пошлины. Ковчежец уперся в ветхую деревянную пoстройку. Дьявол повернулся и, выпрямив свое худое, длинное, несколько согбенное тело, поднял руки вверх и закричал пронзительным голосом:

– Люди добрые! Милосердный святой желает здесь пройти, не склоняя главы!

Тотчас же из процессии выбежали мужчины с трамбовками, топорами, ломами и бросились, гогоча, на будку. Через несколько минут процессия уже попирала ногами развалины будки и с ревом: «Вольности и права Гента! Исконные наши вольности!» – выкатилась на середину площади. Находившиеся там вооруженные бюргеры были оттиснуты к ратуше и, преднамеренно или нет, тесным кольцом окружили герцога с его свитой.

Герцог, закусив губы, обвел быстрым взглядом побледневшие лица своих спутников, спокойные фигуры представителей города и выросшую возле него сплошную стену вооруженных людей. Потом, овладев собой, он спокойным голосом обратился к старшине:

– Магистрат не удивляется тому, что процессия превратилась в демонстрацию?

Старик выдержал его взгляд.

– Нет, ваше высочество, – отвечал он.

Помолчав с минуту, герцог, выпрямившись в седле, проговорил громким голосом:

– Мы благодарим Совет старшин нашего доброго города Гента за прием. Мы прибыли сюда, чтобы выслушать справедливые жалобы и притязания. Мы готовы принять просителей в ратуше.

Шесть дней длились переговоры в ратуше, и шесть дней герцога держал в осаде вооруженный народ. В первый день было получено герцогское согласие на уничтожение зерновой подати, на второй – разрешено открытие трех запертых городских ворот, на третий – подтверждено право созыва ополчения семидесяти двух цехов (и вот уже развеваются на рыночной площади семьдесят два знамени), на четвертый – право избрания городского старшины, на пятый – объявлена амнистия за проступки, связанные с оскорблением герцогского высочества, на шестой – добились назначения городских комиссаров для контроля над герцогскими чиновниками. Все это были старинные права и вольности города Гента.

Теперь народ стоял стеной на площади и криками «ура» приветствовал уезжавшего герцога; его высочество не отвечал на приветствия.

Дьявол по имени Оливер Неккер, старшина цеха брадобреев города Гента, был слишком умен, чтобы во время переговоров выступать в роли, аналогичной той, которую он выполнил в деле святого Льевэна. Неккер издавна знал, что граф Шаролэ обладает удивительной памятью на лица, такой памятью, что годы спустя он при удобном случае предоставляет своему палачу расправиться с теми, кто некогда встал ему поперек дороги. Дьявол был убежден, что герцог не утратил этого дара прежних дней и что опасаться отсутствия удобного повода для проявления этой способности тоже не приходится.

Потому-то и случилось так, что мейстер[1] Оливер и его подмастерье Даниель Барт сопровождали святого Льевэна лишь до таможенной будки и исчезли, когда процессия проходила через ее развалины. Равным образом произошло и то, что прекрасная Анна, как звали молодую жену Оливера, осветила своей обворожительной улыбкой сумрачный зал цехового совета и темное, иконописное лицо старшины; сообщив, что муж ее слегка нездоров, она упросила от его имени красноречивого старшину дубильного цеха отстаивать перед герцогом цеховые интересы брадобреев. Дубильщик Жан Коппенхелле был потрясен ее светлым, скользнувшим по нему взглядом и втайне наслаждался этим потрясением. Председательствовавший Питер ван Экке, забыв при виде ее белых зубов свой возраст и свое положение, сперва выразил официальную благодарность мейстеру Оливеру за проявленный им патриотический образ мыслей и за верность общему делу, а потом, перегнувшись как бы случайно через стол и утирая слюни, стал поглаживать с отеческим покачиванием головы ее обнаженные руки. Когда прекрасная Анна удалилась, а достойные мужи не видели уже больше уверенных движений ее фигуры, в зале заседаний стало снова сумрачно и темно.

Тем временем мейстер Оливер брил толстого суконщика, мало говорившего и, видимо, боровшегося со сном. Впрочем, брадобрей, внимательно наблюдая за ним, заметил, что глаза клиента поблескивают весьма бодро сквозь белесые ресницы; вероятно, для того, чтобы испытать ровность кожи, он коснулся на минутку рукою дородных щек суконщика. Тотчас же ощутил он условное пощелкивание языком во рту. Быстро выпрямившись, Оливер оглядел других клиентов, которых обслуживал Даниель с подмастерьем, а также нескольких горожан, споривших о текущих событиях у открытых дверей его цирюльни. Он слегка покачал головой; суконщик тем временем вытирал себе лицо, не спуская с него глаз.

Вдруг на улице раздался басистый голос, заглушивший шум спора.

– Ах, граждане, граждане! – гудел он. – Как вы близоруки и тупоголовы! Ведь герцог не сказал еще своего последнего слова, а если и скажет его, то все равно ненадолго. А если и всерьез скажет, то мы в лучшем случае попадем из бургундского кулька во французскую рогожку[2].

Оливер сощурил слегка глаза под взглядом купца и воскликнул своим высоким, пронзительным голосом:

– Хо, хо, Питер Хейриблок, когда же, по твоим расчетам, герцог сделает тебя своим сборщиком податей?

Из кучки перед лавкой отделился коротконогий, широкоплечий торговец и, посмотрев серьезными глазами в лицо мейстеру, спокойно сказал:

– Тогда, когда король Франции сделает Дьявола своим брадобреем.

Даниель Барт раскатисто засмеялся:

– Тогда придется христианнейшему лису[3] бриться при помощи ложки, по нашему гентскому обычаю.

Под шум поднявшегося смеха Оливер наклонился к суконщику и быстро спросил:

– А у вас есть для меня образчики материй, почтеннейший?

Толстяк встал и потянулся, утвердительно кивнув головой. Оливер сказал ему тихо: