Ингвар и Ольха

Ясень, счастливо улыбаясь, пошел к Ольхе Древлянской, светлой княгине двенадцати древлянских племен. Шаги его были широкими, он весь был широким, но в движениях ясно проступали сила и молодость.

– Ольха, – сказал он преданно, голос его был по-юношески звонким, но сильным и могучим, словно шел из боевого рога, – мы услышали, что к вам подступили русы. Пока войско собирается, я взял свою дружину и примчался. Мои люди встали с твоими у ворот и башен. Если что надо, только свистни!

Вбежали мальчишки, княжичи, с радостным визгом повисли у молодого богатыря на руках.

– Дядя Ясень! – закричал Твердята. – К нам вторглись русы! Ты убьешь их всех?

– С готовностью, – ответил Ясень. Он обратил яростное лицо к сидящим за столами русам: – С готовностью.

На него посматривали искоса, оценивающе. Выше самого рослого из древлян, широк в плечах, с могучей грудью и длинными руками, перевитыми толстыми жилами. Двигается легко и точно, как большой кот. В движениях видна хищность и готовность бить и принимать удары, но опытный глаз замечал еще и то, что, несмотря на молодость, у парня уже поступь опытного бойца. А из-за его плеча недобро глядит рукоять длинного двуручного меча, что совсем неслыханно как для древлянина, так и вообще для славянина.

Ольха видела, как волна тяжелой крови бросилась в лицо киевского воеводы. Его широкая ладонь хлопнула по бедру, но на поясе было пусто. Налитые кровью глаза побежали по комнате в поисках оружия.

– Спасибо, Ясень, – сказала Ольха торопливо, – мы счастливы, что ты прибыл так спешно. Мои братья будут рады, если останешься на ночь… Или по крайней мере пробудешь, пока я провожу посланцев киевского князя.

Ингвар поднялся, сказал громко, бешенство сквозило в каждом слове, он почти давился, став еще больше похожим на разъяренного пса:

– Если мне понадобилось бы взять этот холм с деревяшками, я взял бы этой ночью. Но я могу взять и прямо сейчас!

Ясень повернулся к нему, одной рукой потянул из-за плеча меч. За столами ахнули. Двуручный меч был еще длиннее, чем все ожидали, а вращал им молодой витязь с такой легкостью, словно это была хворостина.

Улыбка его была жестокая, словно улыбалась сама смерть.

– Попробуй!

Ольха вскрикнула:

– Прекратите! Воевода, ты же знаешь, как охраняются ворота и стены! А теперь еще с двойной стражей!

Ингвар смотрел сквозь красный туман в глазах. Сердце стучало часто, его трясло, как медведь грушу. С огромным усилием заставил себя опуститься на лавку. Олег не простит, мелькнуло в голове. Что это нашло, что стал подобен дикому зверю? Он всегда умел с легкостью заставить себя делать то, что нужно, а сейчас трясется от бешенства, исходит слюной, и все почему? Не потому ли, что появился этот сопляк, которого он, несмотря на его широкие плечи и длинный меч, перешибет как соплю?

Недоставало, мелькнуло в голове злое, чтобы еще приревновал. К этой хитрой и коварной женщине, что умеет пользоваться даже своим смазливым личиком. Еще как умеет! И может прикинуться невинной овечкой, когда это потребуется.

– Двойная стража – это хорошо, – сказал он хрипло. – Это очень умно. Значит, я имею дело с воинами.

Он резко поднялся из-за стола, едва не опрокинув. С отвращением взглянул на еду, повернулся, пошел к выходу из терема. Даже русы проводили его озадаченными взглядами. Перемена в поведении воеводы была настолько крутой, что и самые близкие к нему Павка и Боян переглянулись, пожали плечами.

Ольха ощутила, как ее всю осыпало морозом, будто на голое тело стряхнули снег с зимней ветки. Холодный тон воеводы пугал больше, чем прямая угроза.

А за столом русов поднялся крепкоплечий дружинник с озорными глазами, крикнул весело:

– Кончай жевать!.. Пора седлать коней. Впереди – Киев!

Корчак неслышно подошел сзади, когда она наблюдала со своего поверха за двором. Дружинники Ингвара седлали коней, укладывали вьючные мешки. Ольха распорядилась снабдить уходящих врагов припасами на три дня. Гридни и стражи древлян угрюмо наблюдали за русами. Мечи и копья конечно же наготове, но все-таки какое облегчение, когда эти страшные люди уйдут!

– Зверь, не человек, – проговорил Корчак. – Не зря его страшатся даже в Киеве.

Ольха вздрогнула:

– Ты о Ингваре?

– Княгиня… Ты тоже смотришь только на него. И ты права. Он – ключ ко всему. Мы слишком честны и просты, а он повидал мир, пришел из-за моря. Ты знаешь, что это такое? Даже я не знаю.

– А зачем мне знать? – сказала она, защищаясь. – Это моя родная земля, мой родной лес. Это весь мир, мне не надо другого.

Она чувствовала по скрипу кожаного доспеха, как он замедленно пожал плечами.

– Наверное, так… Но мужчин всегда влечет даль, я сам стремился выйти из леса. Увидеть хотя бы Степь, о которой говорят кощунники. Море, может быть, просто выдумка, трудно вообразить воды больше, чем в нашей речке, но Степь – это вырубленный лес, как мы сделали вокруг крепости… Правда, приходится каждую весну рубить молодняк, иначе лес снова отвоюет землю, а в Степи сколько же надо народу держать, чтобы всякий раз вырубывать молодой лесок? Он же прет из земли неудержимо! Все-таки я верю, хочу верить, что есть и Степь, есть и Море, есть и непохожие на нас племена… Ингвар – порождение другого мира. Он разнообразнее, так как видел разное, учился разному. Я боюсь, что нам с ним не справиться. Это великое облегчение, что он покидает нас.

Она зябко передернула плечами. Великое облегчение! Старый воевода даже не представляет, какое это облегчение для нее. Она всегда была хозяйкой себе, другим, всему граду и племени. Но в его руках едва не потеряла себя. Конечно, он застал ее врасплох, она была не готова, другого такого случая не повторится, но все же…

– Мне не надо перемен, – заявила она твердо, даже слишком твердо. – Когда женщине требуются перемены, она двигает мебель.

– Но зачем они приезжали?

– Устрашить, – предположила она тревожно. – У них, как ты сам видел, намного больше войска. Вооружено лучше. У нас одна надежда на поддержку соседей! Если будем помогать друг другу, мы не наденем ярмо ненавистных киевлян.

– Русов.

– Да, теперь они все русские рабы. Даже свободные кривичи и уличи просто рабы. Но, я думаю, когда сюда прибыл Ясень с его дружиной, Ингвар усомнился, что нас просто взять… Он попытает счастья с другими.

В глазах старого воеводы было сомнение.

– Не попытавшись взять нас?

– Он потеряет половину войска, – отрезала Ольха. – А достанутся горящие развалины. Конечно, это лучше, чем враждебное племя, но вот так, подъезжая и пугая своим видом, можно добиться покорности иных племен… даже не теряя людей.

Корчак покачал головой:

– Да, киевский князь мягко стелет. Кто-то, устрашившись, поджимает хвост. Сила киевского князя растет. Сила русов, гореть им в вечном огне!

Трое дружинников-русов рассорились из-за заводного коня. Сперва друг с другом, потом заспорили с местным конюхом. Они оставили древлянам двух охромевших, взамен получили одного. Правда, здорового, но хромота за неделю пройдет. Два за одного – это грабеж. Гостей грабить – последнее дело!

Древляне, и без того раздраженные, заспорили. Некоторые схватились за ножи, другие явились с кольями. Ольха нахмурилась, поспешно побежала вниз по ступенькам. Отдавать второго коня – позорно, вроде бы устрашились русов, не отдать – неизвестно, чем закончится эта ссора.

Сбежав во двор, почти наткнулась на Ингвара. Воевода, уже в полном доспехе, но с непокрытой головой, сам седлал огромного черного жеребца. Жеребец был такой же масти, как и воевода, даже в движениях, яростно-диковатых, напоминал хозяина.

– Воевода! – вскрикнула она. – Останови этот нелепый спор!

Он оглянулся лениво, в глазах была насмешка. Голос был полон яда:

– Как?

– Когда оставляли коней, как-то договаривались? Назад слово не берут!

Ингвар пожал плечами:

– Рабы не берут. А если кто своему слову хозяин, то сегодня дает, завтра берет обратно.

Она не сразу сообразила, что воевода русов просто насмехается. Ей, выросшей в лесу, в самом деле не тягаться с подлым, изощренным в коварстве умом захватчиков из-за моря!

– Прекратите! – Она топнула ногой.

Он оглядел ее с головы до ног. Насмешка в его наглых глазах стала явной. С издевкой сказал:

– Не все ли равно тебе, княгиня? В гостях у великого князя, я говорю об Олеге Вещем, ты скоро забудешь этот мышиный холмик.

Она похолодела. Глаза Ингвара смеялись, но это был жестокий смех победителя.

– В гостях…

– Да. Ты едешь с нами.

Она прошептала мертвеющими губами:

– За… чем?

– Великий князь решил укрепить связи с племенами. Где берет заложников, где меняет князей, а в твоем случае… пожалуй, лучше всего привезти в Киев и выдать замуж за верного человека. Родственные чувства у диких людей – великая сила! Дурость – не попользоваться.

Ее рука упала на кинжал на поясе. Во всю мочь вскрикнула:

– Стража! Измена!

И тут же страшный голос киевского воеводы легко прорезал гвалт и крики, как нож прорезает теплое масло:

– Всем стоять! Никому не двигаться! На стенах – товсь!

Она в страхе вскинула голову, будто ее ударили снизу в подбородок. На стенах блестели доспехами дружинники Ингвара. Все целились из луков в собравшихся, как овцы, толпой древлян, а было этих овец столько, что половина поляжет сразу. Ольха с болью увидела кровь и свесившиеся тела ее стражей со стены. Расслабились, видя уход ненавистных русов, а тут еще ссора из-за коня, засмотрелись… Значит, и ссора была предусмотрена коварным воеводой!

Раздался треск, грохот. Створки ворот распахнулись, и, топча тела неподвижных стражей, галопом ворвались закованные в доспехи, блещущие железом русы. Быстро и умело окружили скучившихся древлян, несколько русов сразу ринулись в княжеский терем. Там послышались крики, хрип, по ступенькам скатился человек с окровавленной головой, потом второй, а третий выбежал, явно от кого-то спасаясь.

Вожак ворвавшихся русов, молодой крепкоплечий парень, подбежал к Ингвару. Ольха с изумлением увидела кудрявую русую бородку славянина.

– Воевода! Все ворота – наши!

– Молодец, Влад. Действуй дальше.

Влад, вспыхнув от гордости, звонким страшным голосом отдавал приказы, посылал своих людей в конюшню, кузницу, оружейную. Быстро, умело, будто знал, где и как лучше всего схватить древлян за горло. Когда он повернулся, Ольха увидела, как из-под шлема выбиваются густые русые волосы!

На крыльцо с боевым кличем выпрыгнул Ясень. Одной рукой он держал страшный меч, едва ли короче оглобли, вращал им с легкостью, от него пятились, отпрыгивали. Другой рукой он прикрывался круглым щитом, в который уже со стуком вонзились три стрелы, а когда пересекал двор, еще две.

Ингвар свирепо оскалил зубы:

– Всем стоять! Он мой.

Влад бросил ему свой меч. Ингвар повелительно вскинул левую руку, второй дружинник швырнул ему другой. Ингвар хищно повернулся, злой, оскаленный, с двумя мечами.

В толпе древлян затаили дыхание. До них доходили слухи о страшных воинах, их зовут оберукими, но это было в кощунах!

Глаза Ясеня заблестели.

– Ты не уйдешь от смерти, проклятый!

– Мы все не уйдем, – ответил Ингвар.

– Не беги, прими бой!

– Кто сказал, что я бегу?

Ясень бросился на него с криком:

– Умри, убийца! Умри, кровавый пес!

– Сколько воплей, – поморщился Ингвар. – А где же дело?

Меч Ясеня упал с такой силой, что должен был рассечь киевского воеводу пополам. Все ожидали, что воевода уклонится, отступит, но тот лишь вскинул мечи, поймал падающий двуручный меч в перекрестье своих мечей.

Все-таки удар был так страшен, что лезвие остановилось на два пальца от голой головы воеводы. Все еще держа мечи, он сказал громко, могучим голосом, полным ярости:

– Клянусь, и эта клятва нерушима! Если этот увалень побьет меня в поединке, то все русы уйдут. Древлянам останутся их вольности!

Ольха задержала дыхание. Крепость уже в руках киевлян, воевода чересчур уверен в себе. Явно какая-то хитрость, успеть бы ее понять и обезвредить. Не станет же в самом деле так рисковать?.. Ясень, несмотря на молодость, заслужил славу сильнейшего бойца. Он свирепеет в битве, бьется люто, но головы не теряет, его страшатся и избегают даже опытные бойцы.

Круг был широк, древляне перемешались с русами. Все жадно смотрели на бой. Сошлись сильнейшие, это знали все, а теперь и видели.

Ингвар хладнокровно отражал страшные удары древлянского богатыря, ни на шаг не отступал. Двор наполнился лязгом, грохотом.

Древляне кричали, подбадривали Ясеня. Русы молчали, но следили возбужденно, изредка вскрикивали, толкали друг друга. Ингвар все еще парировал удары противника, попеременно подставлял то один меч, то другой, и все видели, что одинаково владеет обеими руками.

Сердце Ольхи наполнило нехорошее предчувствие. На лице Ингвара были хищный оскал, откровенная ненависть. Он не просто старается убить, внезапно поняла она со страхом. Он стремится искалечить молодого парня. Или ранить так, чтобы тот умирал долго и в муках!

Внезапно Ингвар сделал выпад. Ясень защититься не успел, двигался киевский воевода, как скользкая молния. Острие чужого меча блеснуло возле горла древлянина, а руку его отшвырнуло с такой силой, что едва не вывернуло из плеча. Ясень остановившимися глазами проводил свой тяжелый меч. Тот трижды перевернулся в воздухе, с лязгом ударился оземь.

Подпрыгнуть он не успел. Сапог киевского воеводы прижал к земле. Острие меча все еще смотрело в грудь древлянина. Мгновение Ингвар смотрел в побледневшее лицо противника, отступил на шаг:

– Да, сопливый, тут скользко. Ладно, это не в счет.

Ясень, еще не веря, медленно нагнулся, протянул руку к мечу. В толпе стояла мертвая тишина. Ольха быстро бросила взгляд на киевских дружинников. На их лицах были жестокие усмешки. Ждут, что их воевода сейчас обрушит удар второго меча и голова древлянина покатится в пыли?

Ингвар отступил еще, выждал, пока Ясень подберет меч. Древлянин смотрел исподлобья, дышал тяжело. Его руки начали опускаться, словно он терял силы, внезапно с диким криком, от которого стыла кровь, прыгнул вперед.

Киевлянин не сдвинулся с места. Два меча заблистали, словно их было две дюжины. Ясеня встретил град ударов. В толпу полетели щепки от изрубленного щита. Через мгновение Ясень сжимал лишь ремень, на котором висел обломок доски с медной полоской.

Древлянин в ярости и растерянности смотрел на то, что осталось от щита. В толпе сочувствующе и растерянно кричали, подавали советы. Он резко отшвырнул щит, схватил меч обеими руками и пошел наносить страшные удары. Двигался он быстро, несмотря на свой рост и огромные мышцы, но киевский воевода всякий раз парировал удар или пропускал мимо себя.

Звякнуло, и снова меч вырвало из рук древлянина. Упал на землю между поединщиками. Снова на лице Ингвара играла злая усмешка, но голос был полон сочувствия:

– Да, когда в соплях путаешься, драться трудно. И этот раз не в счет!

Ясень тяжело дышал, по лицу бежали крупные градины пота. Он прохрипел, глядя налитыми кровью глазами:

– Я… не пощажу…

– Спасибо, что предупредил, – откликнулся Ингвар. Он чуть раскраснелся, но оставался сухим. – Я тоже. У вас, славян, прощают до трех раз? Тогда это – третий, последний.

Его быстрые глаза поймали отчаянный взгляд Ольхи. По-волчьи улыбнулся, показав острые белые зубы, подмигнул. Тут же подставил мечи, напрягся, выдерживая натиск. Ясень, чувствуя себя опозоренным, все же наступал расчетливее, бил сильно, но старался угадать следующее движение противника. В глазах древлянина горела жажда убийства.

В толпе кричали, орали, свистели. Внезапно Ингвар словно взорвался. Его мечи слились в нескончаемые сверкающие полосы. Ясень зашатался под градом ударов. Шлем слетел со звоном, светлые волосы заблистали под солнцем. От железных пластин на плечах, на груди летели искры.

Улыбка Ингвара стала шире. Ясень шатнулся, булатная пластина на его плече звякнула, рассыпая искры, меч Ингвара отлетел со звоном. Крупные капли крови брызнули на плечо, пробежали цепочкой по выпуклой груди.

– А-а-ах! – раздалось в толпе.

На землю упало ухо, покатилось, за ним осталась цепочка красных капель.

Ингвар предложил:

– Закончим? Будешь взрослым, сойдемся еще раз.

Ясень растерянно потрогал голову, поднес к лицу окровавленную ладонь. Медленно лизнул, прислушался к вкусу собственной крови. Поднял глаза на Ингвара. Во взгляде появилось и разрослось бешенство берсерка.

Он затрясся, изо рта пошла пена. С жутким воплем ринулся на смертельного врага. Ингвар впервые попятился, отступал, горбился под страшными ударами. Ясень бил с такой яростью и так быстро, что теперь уже его меч казался сплошной полосой блистающего булата.

Ингвар отступал, пока не почувствовал, как спина уперлась в толпу, что не успела податься в стороны. Он ускользнул в сторону, вывернулся из-за спины и ударил сзади коротко и сильно.

Ольха вскрикнула. Ясень рухнул во весь рост, земля дрогнула от удара. Ингвар дышал тяжело, вытер лоб.

– Давно такого бугая не встречал… Уже недели две, а то и три. Эй вы, лапотники! Уберите дурня да заприте. Когда проспится да повзрослеет, авось толк из него и выйдет. Хотя не понимаю, что хорошего, когда останется одна бестолочь?

Только теперь Ольха поняла, что Ясень жив. Воевода русов ударил его мечом по затылку плашмя. Древляне молчали, но в их лицах Ольха читала смятение. Отвага и воинское умение ценится везде, но Ингвар сумел удержаться от убийства даже в честном поединке. Обезоружив смертельного врага, он оставляет его за спиной. Дурость, безрассудство или что-то другое?

Ингвар бросил мечи дружинникам. Его глаза блистали торжеством. К Ольхе подошел, выпячивая грудь и раздвигая и без того широкие плечи:

– Если выступим сейчас, к вечеру достигнем кривичей. Поторопись, княгиня! А если что-то задумала, взгляни по сторонам.

На стенах закованные в булат русы приготовили стрелы с паклей. Несколько человек стояли с факелами. На крыльцо терема дружинники вытащили старого Корчака, лицо его было залито кровью, а следом – у нее оборвалось сердце – Мстислава и Твердика. Оба тщетно пытались вырваться. Твердята кусался и бил ногами. Дружинники вытащили ножи.

Ольха жалобно вскрикнула, когда детей грубо ухватили сзади за волосы. Одной рукой русы умело запрокидывали детские личики к небу, другой приставляли острые лезвия к нежным горлышкам.

– Нет! – закричала Ольха. – Хоть их не трогайте!

– Что?

– Не трогайте детей!

– Это не то, что я хочу услышать, – сказал Ингвар холодно.

Она бросила отчаянный взгляд на Ясеня. Тот лежал рядом с крыльцом, над ним хлопотали двое, дули в ноздри, в уши, трясли. Ольха обреченно отвела взор. Ее губы прошептали раздавленно:

– Я еду с тобой пленницей.

Ингвар холодно усмехнулся:

– Гостьей. Только гостьей великого князя киевского. Братья твои едут тоже.

– Они тоже… заложники?

– Гости, – повторил Ингвар с угрюмым торжеством. Он кивнул обоим дружинникам: – Проводите княгиню в ее комнату. Пусть соберет вещи. Но не больше узла! Кони не славяне, их жалеть надобно.

Глава 6

Чувствуя себя богом, Ингвар неспешно сел на коня. Сердце бухало часто, он чувствовал щенячью радость. Грозный воевода, но хотелось завизжать от счастья либо выкинуть что-то еще глупее: кувыркнуться, как славянский скоморох, а то и просто заорать: какой он замечательный и как все у него удачно!

Во дворе гремели уверенные голоса русов, наглый смех. Особенно громкий и вызывающий после того унижения, когда без оружия провели вечер и ночь в чужом граде. И теперь ходили, с надеждой поводя по сторонам налитыми злобой глазами. Только бы взглянул кто недобро, только бы пикнул, только бы…

Однако древляне забились по щелям. Корчак знал, какому страшному разгрому подвергают русы захваченные селения, потому загнал самых смелых в оружейную, кузню, подвалы, где и запер, а несмелые попрятались сами.

Взгляд Ингвара упал на капище. Не только залитый кровью деревянный столбик был темно-зеленым от обсевших навозных мух. Даже на заборчике темнели загустевшие потеки крови. Только теперь он рассмотрел неумело вырезанные на деревяшках вытаращенные, как у лягушек, глаза, широкие рты. Все было старательно вымазано кровью. Пахло гадостно, кровь разложилась, а между камнями копошились белесые трупные черви. Ингвар ощутил тошноту.

– Сжечь!

Павка зябко повел плечами:

– Надо ли? С богами ссориться не с руки. Они нас не трогают, мы их.

– Этого божка нет среди богов русов и полян. Мы строим единую державу. Там уже достаточно богов. Ты хоть знаешь, что это за урод?

Павка распахнул невинные глаза:

– Это их главный… или почти главный бог!

– Не может быть, – не поверил Ингвар. – Главных я запомнил.

– Клянусь Ингой!

– Кто это?

– Ярило. Бог ярой мужской силы. Ему по весне праздники учиняют. Через костры в лесу скачут, а потом кто кого сгреб, тот того и… Только у полян его лик режут на больших столбах, у кривичей – на досках, а здесь вытесали в том виде, в каком им нужен для их ритуалов.

Ингвар смотрел недоверчиво:

– Откуда ты все вызнал?

Павка скромно опустил глаза:

– Да я ж помню, что я – лазутчик. Всегда на работе, всегда на службе ратной. Если поглядеть, то это тоже ратная… Вы отсыпались, а я все в работе, в тяжком труде! Словом, слазил к одной. Она рассказала всякое. И про это капище. Здесь и она рассталась с невинностью. Я еще проверил на всякий случай, еще к одной слазутничал. Та тоже перед замужеством принесла этому Яриле свое девичество. Я решил перепроверить, ты ж сам настаиваешь на перепроверках, на обратном пути забрел к сенным девкам, малость их потешил… ну, и сам чтоб не сильно остаться внакладе… они подтвердили, что до меня их поимел этот Ярило в облике этого самого, на что ты как на гадюку смотришь. Он у них у всех был первым!

Челюсть Ингвара отвисла.

– Ты не тронулся?

– Я ж говорю, проверил и перепроверил. Ты мне должен доплатить за старания. Я ж ночь не спал, а вы все дрыхли. Понимаешь, перед замужеством каждую приводят туда. Они раскорячиваются, садятся на этот кол, а волхвы следят! Их собирается как муравьев на дохлого жука… Следят, чтобы и кровь была, и девка наплакалась. Мол, право первой брачной ночи принадлежит только богу!

Ингвар, оскалив зубы, выхватил меч, пустил коня шагом. Примерился, опустил руку, нагнетая кровь для удара. Павка покачал головой:

– Надо ли? Одним богом больше, одним меньше. Правда, меня тоже завидки берут.

Ингвар коротко взмахнул мечом. Послышался сухой треск. На месте кола остался пенек высотой в два пальца. Мухи, блистая зелеными крыльями, взвились злобно гудящей тучей. Павка отшатнулся, замахал руками. Рожа была хитрая. Уже придумал, как преподнести веселую историю дружинникам на привале. Как воззавидовавший воевода воевал с самим богом! А там и сказители подхватят, кощуну сложат. И будут петь о герое-богоборце.

– Что струсили? – гаркнул Ингвар злобно. – Что это за бог? Разве мы не беремся сделать его работу? Да еще с охоткой?

Дружинники неуверенно посмеивались. Ингвар властно протянул руку, Влад сбегал за факелом, протянул воеводе. Все в молчании смотрели, как воевода поджигает деревянную оградку капища. Огонь не разгорался долго, наконец робкие язычки пламени пошли лизать сухие колья. Ингвар швырнул факел вовнутрь, прямо на обрубок Ярилиной мощи.

И все-таки древляне сквозь щели в ставнях видели, что русы подавленно затихли. Похоже, Ингвар так раньше не делал. Говорят же, что в захваченном русами Киеве капища полян остались нетронутыми. Более того, захватчики добавляют в храмы и новых богов, когда примучивают то или иное племя.

Пламя наконец взметнулось жаркое, слепящее. Все попятились, закрываясь руками от жара. Высохшие на солнце березовые колья полыхали, как гигантская корона на голове великана.

Ингвар с каменным лицом смотрел, как пламя выгрызает колышки из земли, спарывает коричневую корку, оставляя чадный дым, игривыми огоньками прыгает по жертвенному камню. Он чувствовал, что переборщил, совершил святотатство, не стоило так жестоко, но иначе взорвался бы от злости, как надуваемая через соломинку жаба. Да, он победил. Полно и сокрушающе! Но эта сероглазая змея не обливается слезами, как случилось бы с любой женщиной, не молит о пощаде, не падает на колени. А чего стоит любая победа, если ее не признает женщина?

В последний раз взметнулись жаркие жалящие искры. Багровые угольки с треском лопались, раздуваемые ветром. По двору полетели хлопья серого пепла.

Внезапно страшный крик как ножом распорол пространство двора. Отпихнув доброжелателей, Ясень поднялся, бледный, мокрый, с залитым кровью лицом. Вытаращенные глаза смотрели с ужасом, будто зрел неведомое, лежащее за пределами привычного мира. Затем его лицо исказилось в свирепой гримасе.