Телохранитель

Он хотел еще что-то сказать, но не сказал, потом, после паузы, продолжил:

– Имеется оперативная информация, что они знают, что Катя Гарцева родная дочь Владимира Гарцева. Раньше не знали, а теперь – знают. Все началось после Нового года. Может, кто-то увидел их вместе зимой на Бали или в Сингапуре. Но тоже как-то странно.

– И что из этого? Не похищать же они ее будут? Им-то она зачем? – похолодел Ховрин.

– Я пока не знаю. В любом случае для Кати лучше было бы уехать из России прямо сейчас, но ей надо окончить школу, сдать ЕГЭ, получить международный сертификат по английскому языку. Так хочет Гарцев, поскольку Катя в разговоре с ним наотрез отказалась ехать прямо сейчас, он боится, что она вообще упрется и останется учиться здесь. Все это, то есть экзамены и сертификаты, конечно, можно купить, но она, понятно, хочет быть со всеми. У каждого в жизни должен быть свой выпускной, «Алые паруса» и все такое. Все девочки из ее класса уже готовят себе платья, все это давно обсуждается, что и как. В этом возрасте это все очень важно. Она уже и платье купила, и что теперь? Ей же не объяснишь ситуацию. Родной отец, который с ними не жил много лет, вдруг вторгается в ее жизнь и, с ее точки зрения, ужасно рушит все. Представь: они будут созваниваться с подружками: «А мы тут сейчас на Неве, весь наш класс, тут так здорово, такой салют!» Известно, Катя девушка очень упрямая, даже можно сказать упертая, с ней разговаривать сложно. Ну, это в Вову Гарцева, понятно.

Он помолчал, потом добавил:

– Только откуда они вообще узнали, что у него есть дочь? Даже я не знал. Кто-то сдал из своих? Может, Гарцев сам болтанул, похвастался по-пьяни. Жена вторая Вовина вряд ли, а в то же время, почему нет? Скорее всего, это произошло после их зимней поездки на Бали. И тут же появился объект для шантажа. Нам – лишняя головная боль. Короче, в июне сразу после выпускных экзаменов она должна вылететь в Лондон, но до июня еще целых три месяца.

Мотнул головой:

– А ведь лететь она может хоть завтра. Виза у нее есть. И что ей дался этот выпускной? Ты что скажешь о своем выпускном?

– Нормально было, – коротко сказал Ховрин. Пережрались, конечно, передрались и перетрахались там некоторые в честь такого выдающегося события. Конечно, это надолго запомнится. Важнее еще в жизни на тот момент ничего не было. Дождь только вот немного испортил событие. А так Алые Паруса и все такое – это, конечно, вещь!

Гилинский на следующий день говорил на «летучке»:

– Время идет, а результата никакого. Чем вы вообще занимаетесь?

Все заговорили одновременно.

Гилинский хлопнул в ладоши, прося тишины:

– Есть еще один вариант, и очень неплохой: она должна пропасть, исчезнуть! Так просто. Пшик! Помните недавний случай, как женщина оставила машину на мойке, пошла выпить кофе и исчезла, буквально испарилась? Надо сделать примерно так же…

Поразительно, но в это же время в Лисьем Носу говорили о том же случае:

– Эта женщина на заправке… Куда, думаете, она исчезла? Какие твои версии? – спросил Данилов у Ховрина.

Ховрин поморщил лоб:

– Наиболее вероятная – это ее забрали инопланетяне.

– Ладно. Еще?

– Она провались в межвременную щель, в другое пространство.

– Принято. Еще версии? Менее вероятные, чем эти, – усмехнулся Данилов.

– Ее случайно сбили машиной, засунули тело в багажник и где-то на свалке захоронили.

– Короче, убийство? – подытожил Данилов.

– Да, и еще она могла сбежать с любовником.

– Ну, это самая из всех маловероятная. Внезапная страсть? Но она не подходит ей по возрасту. Тридцать пять лет, замужем, ребенок. Какая тут нафиг любовь? И машину в таких случаях не бросают на автомойке. Ее кто-то похитил, может, случайно. Никто заранее не мог знать, что она будет мыть машину. Или знали? Думаешь, женщину с автомойки похитили? Обычно жертву бьют шокером, появляются санитары, человеку плохо и все – увезли. Например, на Кавказ – в рабство. Говорят, девушек там держат недалеко от селений в горах, пользуют, потом убивают. Но туда тоже берут женщин помоложе.

Ховрин только пожал плечами. В этих тонкостях он не разбирался. Данилов же продолжил:

– Так вот, очень не хотелось бы, чтобы Катя куда-то пропала. Она всегда должна быть в поле твоего зрения. Исключая разве что туалет. Похищали, конечно, и в туалетах, но это уже эксклюзив, не думаю, что будет так.

И снова в четверг. Уже почти дошли до дома, но не тут-то было. Чуть впереди у тротуара остановилась большая черная БВМ X6 с затемненными стеклами и довольно зловещего вида. Оттуда вышли два типа лет двадцати восьми-тридцати и даже на первый взгляд довольно страшные: один очень крепкого сложения, с виду – бывший борец или боксер: нос свернут, уши приплюснуты, а другой – толстый, с бритой головой – вообще ужасный – еще и с татуировкой на затылке. Толстяк, которого Ховрин определил как «сумоиста», жевал жвачку и молчал, а говорил «боксер», глядя в упор на Ховрина:

– Слышь, нам нужна твоя чувиха всего на пару минут – просто побазарить! Только задать один вопрос. У нас с ее папашей случились небольшие терки, треба ему кое-что передать на словах. – Ховрина поразило, что они вообще с ним разговаривают и что вообще умеют говорить. Видимо, считают человеком наемным, подневольным, как и они сами, работающим на хозяина. Толстяк смотрел Ховрину прямо в глаза и лыбился, точнее скалился. Видно у него такая была функция – пугать. Он тоже жевал резинку, не смыкая губ. Жвачка пузырилась. Зубы у него были хорошие, крупные. Любит, наверно, шашлыки. Так и вгрызается с чавканьем в жирное сочное мясо…

Ховрин, хотя и немного трясясь внутри, ответил густым басом:

– Вот что, мужики: я ее довожу до дома, там получаю свои бабки, а дальше сами решайте проблемы с ее папашей и с моим хозяином напрямую.

– Я не понял! Ты что – не догоняешь? Ты вообще кто такой? – Лицо «боксера» моментально изменилось, стало неприятно жестким, даже колючим. И тут Ховрин снова выкинул козырь:

– Я работаю на Печору. Если я ее вам отдам, он с меня живьем шкуру снимет!

– Это мы сейчас с тебя шкуру спустим! – процедил боксер, но уже не так уверенно.

– Хочешь, сам позвони ему! – Ховрин издали протянул «боксеру» визитку, впрочем, не приближаясь ни на шаг. – Только он таких наездов не любит!

– Да и насрать!

– Ну-ну!

Но все же в их глазах явно отразилось колебание, да и улыбаться «боксер» как-то сразу перестал, на лице от улыбки осталась просто гримаса. Толстяк же перестал жевать и выплюнул жвачку. Минуту спустя борец вынул телефон, какое-то время вертел его в руках и, видать, пытался что-то сообразить – у него даже лоб наморщился, потом сунул обратно в карман, так и не позвонив. Ховрин между тем подумал, что если они сейчас ринутся, надо будет сразу вырубать обоих без затяжного боя, чтобы они не успели вытащить что-нибудь типа бейсбольных бит или какого-нибудь другого оружия типа травматики. И вырубать надо капитально, надолго, лучше сразу на месяц – чтобы в больницу, дабы самому за это время успеть свалить в армию. В первый раз Ховрин подумал: «Скорей бы в армию!» Между тем он мельком взглянул на Катю. Та стояла позади и смотрела округлившимися глазами почему-то только на него, Ховрина, а не на явных бандитов. Он улыбнулся ей, хотя, может быть, и не слишком бодро. Незаметно расстегнул и сдвинул вверх сзади куртку, чтобы освободить из-под нее рукоятки нунчак.

И тут Ховрин увидел, что они приняли решение и явно не в его пользу, и уже не раздумывал.

«Щёлк!» – свистнув в воздухе, ребристая дубовая палка аж отскочила ото лба лысого «сумоиста», оставив наливающийся красным рубец, и тут же въехала по «борцу» – тоже по голове; тот попытался отпрянуть, но не успел – попало в висок вскользь – и, не выдержав боли, он закрутился, схватившись за лицо, и тут же пару раз получил уже точно по затылку и повалился на дорогу лицом в пыль. Кожа у «сумоиста» на лбу от удара разошлась и оттуда, заливая ему глаза, струей хлынула кровь, он начал размазывать ее по лицу и толком уже ничего не видел, а Ховрин ткнул его нунчакой в печень, потом в лоб, и «борец сумо» тоже упал, раскинув руки. Куртка у него на животе распахнулась, и там, в распахе, подмышкой Ховрин увидел кобуру с пистолетом. Тут же, еще одним ударом он сломал ему правую руку в предплечье – чтобы не выстрелил в спину. Потом они с Катей побежали за дом. Остановились только во дворе. Катя, часто дыша, уставилась на Ховрина широко открытыми глазами.

– Ты чего? – спросил он.

Девушку трясло. Она вдруг сделала очень по-женски – прильнула к его груди. Он почувствовал ее тепло, мягкость и запах волос, пахнувших яблоками.

– Ты что, боишься?

– Н-нет! С тобой я ничего не боюсь! – Однако всю ее буквально колотило, зубы ее стучали, как клавиши компьютерной клавиатуры.

– Все нормально, – сказал Ховрин. Впрочем, у него самого дрожали ноги.

Недалеко от места инцидента в машине с выключенными фарами все это время сидели двое мужчин. Они с интересом наблюдали всю стычку с самого начала.

– Разомнемся? – в какой-то момент сидящий рядом с водителем вытянул шею из воротника, подвигал плечами.

– Подожди. Пусть попробует сам выкрутиться! – водитель не отрывал взгляда он происходящего, но уже отстегнул ремень безопасности. – Посмотрим, что будет.

Зрелищем скоротечного боя он явно остался доволен:

– Гляди: неплохо! – кивнул он в сторону убегающего Ховрина. – Уделал обоих только так – в пять секунд. Не растерялся. Молодец паря! Нам очень даже подходит. Наш человек. Сохрани запись на регистраторе – Данилычу покажем.

Пассажир его снова погрузился до подбородка в свой воротник и тоже довольно хрюкнул:

– Ну, просто как я в молодости! У нас в деревне такие драки были – ого-го! Бились каждую субботу на танцах капитально. Это была многолетняя, даже, наверно, многовековая традиция. Помню, въебал в торец одному здоровенному мужику. – Он даже сделал короткое движение правой рукой. – Так тот кувырком летел – только подошвы сверкнули. Здорово. Это в классе девятом. А в десятом классе в клубе такая была драка на Новый год, что чуть не свалили большую елку в центре зала и потом еще рубились на улице. Мне еще тогда бляхой от ремня голову рассекли – вот даже рубец остался. – Он тут же и потрогал то место.

Водитель одобрительно хмыкнул:

– У нас тоже было такое. Есть остановка электрички следующая за Морозовкой. Местные гопники вечерами там дежурили на платформе, поджидали тех, к кому можно привязаться, просто незнакомых и лупили их. У них такое было развлечение. Мы как-то решили испытать себя, потренироваться… – Тут он прервал рассказ: – Пошли, надо их немножко профилактировать, чтобы потом не вылезли снова…

Оба вышли из машины и не спеша направились к лежащим у внедорожника телам.

Когда все закончилось, водитель снова пристегнулся ремнем и завел двигатель. По виду его нельзя было сказать, что он очень уж крутой. Он чем-то был похож на спившегося сумасшедшего профессора-математика. Это и был Чебышев, на этот раз вполне трезвый.

Проводив в тот день Катю до самых дверей ее квартиры, Ховрин спустился в метро и поехал домой. И тут случилось еще одно происшествие. На остановке метро «Черная речка», когда двери уже начали закрываться, вор, худой парень лет двадати пяти наркоманского вида, выхватил у сидящей рядом с дверями девушки из рук телефон и попытался выскочить из вагона. Ховрин поймал его в дверях, сделал подсечку, свалив воришку на пол вагона. Тот стал вырываться, но это ему сделать не удалось. Поставили его на ноги, вывели из вагона, тот вырывался, но ударить Ховрина даже не пытался, а только ныл: «Отпусти, ну, отпусти, братан!» Ховрин потащил его в пикет, народ шарахался от них в стороны. Тащить вора одному было неудобно. Однако появился еще парень лет двадцати, помог – стал пихать вора в спину, потом еще и сказал дежурной на эскалаторе, чтоб та позвонила в пикет – пусть полицейские встречают наверху. Пришла и пострадавшая девчонка, очень испуганная, похожая на птичку. Телефона ей все-таки было жалко, хотелось забрать его обратно, но телефон был уликой.

Там же, недалеко от метро, привязался какой-то мужик, что-то спросил, Ховрин его послал подальше. Мужик взъярился. По-бычьи пригнув голову, он кинулся на Ховрина. Ховрин сделал быстрый шаг в сторону, перехватил бьющую руку, пригнулся и бросил грузное тело через себя. За счет инерции мужик взлетел, перекувырнулся через голову и, падая, спиной глухо ударился об скамейку. При этом в нем что-то громко хрустнуло, притом, что скамейка осталась совершенно целая, – так что больше он уже не вставал, а тихонько скулил, скреб по земле пальцами. На второго мужчину, его приятеля, падение произвело такое ужасное впечатление, что тот и не знал, что делать. Ховрин следил за его руками, дабы сей гражданин не вытащил что-нибудь вроде травматического пистолета и со страху не пальнул ему в голову. Но тот не знал, как быть, и, по виду, готов был заплакать, но возраст и статус не позволяли. Потом все же бросился к приятелю:

– Серый! Ты чего?

Тот ничего не отвечал, только кряхтел, будто страдал запором.

– Человеку плохо с сердцем! – выкрикнул кто-то из проходящих мимо.

– «Скорую» вызывайте! – взвыла какая-то тут же образовавшая почти ниоткуда женщина истеричного вида, явно пьющая.

Домой Ховрин пришел в начале десятого. Мама еще не спала, что-то делала на кухне, заодно смотрела телевизор. Ужин стоял на столе. Стала ворчать:

– Что так поздно, можно было и позвонить! Все давно остыло.

Зачиркала спичками, включая газ, стала подогревать еду. Ховрин щелкал кнопками телевизионного пульта. Зевота безжалостно раздирала ему рот.

– Звонил твой друг Свирькин, сказал, что ты в бандиты подался, – крикнула из кухни мама.

– Врет он все! – отозвался Ховрин.

Уже лежа в кровати достал телефон. Оказалось, батарея в мобильнике полностью села. Включил зарядку, вскоре высветились пропущенные вызовы: один от Вики, два от Свиря, и три одинаковых неизвестно от кого. Перезванивать он не стал, а тут же и уснул.

Проснулся он оттого, что загрохотала на кухне посуда.

– Будешь завтракать? – крикнула мама.

– Мам, я сплю! – Ховрин натянул на голову одеяло.

– Спи, спи – последние деньки тебе остались. Потом тебе долго поспать не дадут! – прокричала мама с кухни.

– Добрая ты! – вяло огрызнулся Ховрин, накрывая голову одеялом.

– Тебе чего – на работу не надо? – не отставала мама.

– Я теперь всегда в вечер.

– Что за работа такая…

– Обычная работа – на складе, во вторую смену – деньги платят регулярно. Могу и тебе сколько-нибудь дать.

– Да ладно, оставь себе, погуляй! – Мама поворошила волосы на его голове. – Да, вчера тут без тебя приходили двое из военкомата и будто знали, что тебя дома нет. Типа поговорить с матерями призывников. Якобы такие теперь новые веяния. Так и не поняла, что хотели, кстати, посмотрели твою комнату.

– Рылись в вещах? – испугался Ховрин, вспомнив про один из запрятанных порножурнальчиков и некоторые фильмы ХХХ на компьютере.

– Не знаю, – неуверенно ответила мать. – Я с одним здесь разговаривала, а другой пошел в комнату якобы на балкон покурить. А этот спрашивал, как ты учился в школе, поведение, интересные случаи из жизни, не было ли наркотиков, пьянок. Сказала, что, слава Богу, ты спортсмен и такими делами не интересуешься. Про подружек еще спрашивали.

– И что сказала? – застыл с вилкой у рта Ховрин. С вилки свисала длинная замасленная макаронина.

– Я вспомнила, что была у тебя девочка в школе, Таня, кажется, а сейчас, говорю, не знаю, но на свидания вроде бы ходит и дома иногда не ночует. Неправда, что ли? Не так сказала? – Мама сама заволновалась.

Ховрин с хлюпаньем втянул макаронину в себя.

– Ладно.

Посидел в Интернете. По Печерскому информации было совсем мало, освещался только легальный бизнес, но даже предствительские фотографии, где Печерский был в костюме и в галстуке, все равно были устрашающие.

Потом Ховрин пошел на тренировку. И тут вдруг вспомнил: месяц назад случайно встретился один знакомый по бойцовскому клубу Коля Гусев-Гусь. Был он года на три-четыре старше Ховрина. Пришел из армии год назад, немного погулял. Жил где-то под Гатчиной, работал по всей Ленинградской области, в Питере у него появилась подружка, и он стал постоянно по выходным здесь тусоваться. Состоял в какой-то областной полубандитской группировке, имел неплохие деньги, рассказывал:

– Работаю на подхвате у серьезного человека. Если что, звонишь, приезжает группа для разборок. У нас так один парнишка попал в замес на нашей бензоколонке – схлестнулся с одними, его капитально отдолбали, чудом успел сообщить нашим по мобильнику. Наши примчались туда, отбили его, еле-еле довезли до больницы. Голова пробита, позвоночник сломан. Ходит теперь с палочкой, подволакивает ногу. Одного парня в прошлом году убили, но похоронили хорошо: только один гроб стоил тысячу долларов и памятник три тысячи. А ведь был простой пацан. Но такие вещи случаются редко. Сейчас другие времена. Бизнес просто отжимают через официальные структуры.

Этот Гусь был неиссякаемым источником подпольно-деловой и криминальной информации. Он, наверное, был бы идеальным стукачем-информатором, если бы захотел. Он все видел и все замечал, имея при этом совершенную память. Википедия отдыхает. К тому же он был невероятно коммуникабельным человеком. В этом слое жизни его, казалось, знали все. Сам Ховрин был только одним из его многочисленных знакомых и друзей.

Кстати, оказалось, что в армии Гусь получил «корочки» подрывника. Учитывая, что служил он в войсках связи, это означало лишь уничтожение передатчика при угрозе его захвата противником. При этом нажималась одна специальная кнопка, чтобы стереть информацию, а потом бралась висевшая рядом кувалда и разбивалась сама аппаратура.

Надо было как-то найти Гуся. Тот наверняка многое знал об авторитетах, поскольку варился в той среде. Мобильный телефон Гуся не отвечал, механический голос повторял: «Абонент находится вне зоны действия сети». Впрочем, вечером по пятницам и субботам его всегда можно было найти в одном из двух клубов «Царь Кощей» или «Самолет». Скорей всего, он мог находиться в «Кощее», поскольку там, в подвале, и еще в некоторых помещениях, типа туалетов, мобильники не ловили сеть. Ховрин и отправился туда в пятницу вечером, проводив до дома Катю Гарцеву. Знакомый, опять же по спортклубу, охранник кивнул ему: проходи.

Было десять часов вечера. Народу в это время в клуб набилось уже довольно много. У стойки бара сидели две разукрашенные, какого-то недоразвитого вида, и явно обкурившиеся девчонки позднего подросткового возраста. Руки у них были в цыпках, маникюр ободран. Груди – как кулачки, зато морды – намазаны, как у взрослых шлюх. Обе без сомнения несовершеннолетние. Они явно чего-то или кого-то ждали.

Ховрин спросил у одной из них:

– Слышь, мочалка, ты тут Гуся не видела?

Девчонка оживилась:

– Не знаю, бля. Я, бля, хоть и давно сижу, бля, но не видела, бля. Дай закурить, бля! У тебя пятихатки не будет в долг, бля?

Ховрин отрицательно помотал головой. Девчонка вдруг протянула к нему руку и растопырила пальцы.

– Хочешь?

На потной ее ладошке лежала голубая таблетка с выдавленным на ней сердечком – вероятно, что-то типа «экстази».

Ховрин снова помотал головой.

– Сама не вздумай выпить: это же чистая химия, у одной знакомой чувихи от такой таблетки мозги размягчились. Так и сдохла.

Девчонка, однако, только глухо выругалась. Была она довольно пьяна, икала. Ховрин даже хотел слегка дать ей по морде, но сдержался. Ввинтился в толпу на танцполе, протиснулся мимо столиков в дальний угол.

А вот и сам Гусь! Как настоящий мафиози, он сидел, окруженный довольно симпатичными длинноногими девушками, что-то им впаривал, они хохотали, показывая белые зубы. Истиный Голливуд!

Впрочем, тут же Гусь узнал Ховрина, встал ему навстречу. Чуть ли не обнялись по-мафиозному. Гусь посадил Виктора рядом с собой, налил с полстакана вискаря. Ховрин залпом выпил. Девушки смотрели на него с интересом. Гусь сиял.

– Дело есть, – прошептал ему в ухо Ховрин.

Гусь важно кивнул, сказал девушкам с извинительной гримасой:

– Девчонки, буквально на десять минут! Попудрите носики.

Те без всяких проявлений неудовольствия встали и пошли. Гусь и Ховрин, как под гипнозом, не отрываясь, смотрели на их восхитительно вихляющие попки до тех пор, пока красавицы не растворились в танцующей толпе.

– Ну, чего? – спросил Гусь.

– Печерского знаешь такого? Печору?

– Виктора Станиславовича? Кто ж его не знает? – удивился Гусь. – Очень крутой! Он когда-то был борцом, выступал за Союз. Бизнес-центр рядом и этот клуб тоже его. У него много чего есть. Что тебя конкретно интересует?

– С кем он враждует?

Гусь расхохотался:

– Шутишь? Весь этот мир как крокодилья ферма: только лопухнулся – тут же сожрут и не подавятся. Друзей тут нет. Это серьезный бизнес.

– А Гарцева знаешь такого? – на всякий случай спросил Ховрин.

Гусев на минуту задумался.

– Владимира… Владимира… – он пощелкал пальцами, припоминая: – Петровича?

– Ну.

– Точно не знаю. Что-то такое слышал, конечно. Вроде как очень крупный бизнес. Не криминал. Очень не бедный. Нахапал много денег и свалил за границу. У него есть большой завод в области, кажется в Луге или где-то там недалеко от порта, и еще какие-то предприятия остались в России. А уехал он потому, что против него, говорят, шили дело.

– За что?

Гусев пожал плечами, удивившись вопросу:

– Я не знаю: всегда есть за что. То ли кому-то не тому дал, или скорее не дал, вот и решили прижать. Специфика российского бизнеса: человек человеку волк. Одного прихватили за взятку так: приперли ему чемодан меченых денег, а перед этим намазали этим же светящимся составом дверную ручку в кабинете. Тут же вошли с понятыми: рука светится – значит брал взятку! Чистое дело. Восемь лет колонии строго режима. А нужно было просто его убрать, забрать его и протолкнуть свой бизнес. Так и с Гарцевым могли: он не ту партию вроде бы поддержал, что-то не так сказал по телеку, тут же и смострячили на него дело, якобы он кого-то там незаконно лишил свободы. Теперь сюда не суется – сидит в Лондоне… У них с Печорой вроде бы был или еще есть какой-то общий бизнес. Что-то я такое слышал. Они оба то ли из одной деревни или поселка: откуда-то из-под Торжка. Мой шеф их обоих хорошо знает: с Печорой при мне недавно вел базар по телефону.

Ховрин кивнул: вроде бы все сходилось. И снова он был потрясен: Гусю с такой цепкой памятью нужно было работать аналитиком в спецслужбах. Не по той линии пошел человек. Еще и прибьют где-нибудь.

Между тем Гусь церемонно познакомил Ховрина со своими вернувшимися девчонками, выпили с ними, потанцевали, обменялись телефонами. Потом Гусь оставил их на Ховрина и куда-то исчез (кто-то ему позвонил). В половине двенадцатого, выйдя из клуба и посадив девушек на такси, Ховрин рещил пройти напрямик к метро через дворы, продышаться перед сном. Странное было тут место. По крайней мере, по дороге три мелкие компашки хотели стряхнуть у него денег или попросили закурить. Кое-как отбазарился. Далее пошло еще хуже. Подошли сразу шесть человек, обступили. Все высокие, как баскетболисты. Они стояли между Ховриным и улицей как двухметровый забор почти без щелей:

– Бабки есть? – прохрипел один с выражением акулы – в нем сквозило ленивое равнодушие уверенного в себе хищника. У него изо рта несло пивным перегаром и еще какой-то дрянью типа прокисшего нутряного сала.

Ховрин на мгновение испытал приступ клаустрофобии и, не отвечая, нанес жестокий удар кулаком прямо в акулью морду. Парень тут же вывалился назад, как доска из забора, глухо ударившись затылком об дорогу. В заборе образовалась прореха. На остальные «заборины» это произвело ошеломляющее впечатление: они не знали, что делать – их товарищ, лидер группы, находился в глубоком нокауте – лежал, словно мертвый с раскинутыми в стороны руками. Ховрин, воспользовавшись этим секундным замешательством, выскочил в образовавшуюся прореху и побежал. Бегал он хорошо. Догнать его было бы очень сложно даже длинноногим. Они, впрочем, и не пытались.

После этого юркнул за угол, влетел в вестибюль метро, но там его как будто ждали. Возникший откуда-то полицейский ухватил Ховрина за рукав уже в турникете. Лишь чуть-чуть, на мгновение, замешкался Ховрин с жетоном – и все – попался. Придерживая за плечо, полицейский отвел его в пикет.

– Куда так спешишь? Чего это ты такой потный? Ну-ка, все из карманов на стол! Документы есть?

– Да я опаздываю!

– Куда так спешишь – небось, на свидание? – ухмыльнулся полицейский.

– Может, и на свидание, – буркнул Ховрин, отдыхиваясь.

– Не поздновато? Пил?

– Чуть-чуть…

Полистав паспорт, в который была вложена повестка в военкомат, полицейский внимательно ее изучил, ухмыльнулся: