Охота на мудрецов. Неизданное

– ОРВИ у тебя, – сообщает капитан, – а не тот вирус, что я подозревал. Легче все и безобиднее. Правда, в боксе будешь до самого выздоровления. Посиди здесь, скоро Сервий придет. И у меня к тебе просьба. Будешь рассказывать дежурному врачу, что с тобой приключилось, умолчи о дариссе, хорошо?

– Есть, капитан Назо, – со всей серьезностью отвечает Торос, а Публий уже тянет меня за руку на выход, прощаясь кивком.

– Дарисса, – окликает со спины пациент, – спасибо вам!

– Не стоит, – улыбаюсь я, забыв, что под маской мимики не видно. Только в коридоре у лифта чувствую, как отпускает нервное напряжение. Теперь руки дрожат, и голова кружится, а до этого нет. Тумблер выключен, я снова перепуганный мудрец.

– Правильно все сделала, – тихо говорит Публий, нажимая на кнопку вызова, – не растерялась. Спасибо.

Смущенно опускаю глаза и захожу за ним в кабину лифта. Молча слушаю, как диктует в гарнитуру указания. Четко, ровно и спокойно, будто не переживал только что о вырвавшемся на свободу опасном вирусе, а меня ноги едва держат. Может быть, виноваты халат, маска и перчатки, но иллюзия слишком яркая. Правдоподобная до зубовного скрежета. Но вместо радости бросает то в жар, то в холод. Как свежая Шуи для того, кто крепко на ней сидел и завязал. Стоит уйти эйфории, и холодным душем окатывает отчаянье. Зачем я это сделала? Вскрыла старую рану, достала из бездны прошлое. Теперь снова буду мечтать все вернуть. Не надо было. Нет!

– Диана? – трогает за плечо Публий. – Переволновалась? Тебя трясет.

– Все хорошо, – вру ему, и зубы не вовремя клацают.

От достающего до кишок внимательного взгляда меня спасает открывшаяся дверь лифта. На этом этаже я уже была.

– Пятая дверь направо мой кабинет, – говорит в спину капитан.

Глава 12. Равэнна

Публий

Секретность всегда мешает, но иногда еще и раздражает до мыслей и слов, за которые дисциплинарное взыскание дают. Кровь у Дианы я мог и в квартире взять, прогулку хотел ей устроить, вытащить из четырех стен, не получилось. Переживал, что разволнуется из-за событий вокруг мудрецов, отвлечь собирался, а ее теперь колотит нервной дрожью. Прав Наилий, категорически не умею обращаться с женщинами! «Все, на что способен – до кровати довести». Хотя, если вспомнить, кто мне это выговаривает…

– Не волнуйся, – прошу бледного мудреца, – ты привита от вируса, обнаруженного у Тороса. Так что острое респираторное тебе не грозит.

– Даже если грозит, ничего страшного.

Диана сутулится в кресле для посетителей, зажав ладони коленями. Проклятая маска скрывает лицо, а по глазам я истерику определять не умею. Что же ее так сильно расстроило?

– Торос напугал тебя? Сказал что-то грубое?

Не похоже не него. Торос замкнут, тих и всегда подчеркнуто вежлив. Даже когда он в бреду метался и разговаривал с пустотой, я себя чувствовал, как на ужине в честь Совета генералов.

– Нет, совсем нет, – поспешно отвечает Диана, – все хорошо.

Я по ней вижу, что как угодно, но только не хорошо. Тьер. Транквилизатор бы поставить, но я во второй раз за день плевать хотел на Инструкции. Раз задумал прогулку, то нужно довести начатое до конца. У меня по-прежнему отгул, анализы можно и завтра сделать, разгон охрана за утреннее происшествие получила, техники работают.

Хорошее оборудование, резервные источники питания, а короткое замыкание случилось, и перезапуститься система видеонаблюдения не смогла. Без электричества все замки открылись, пациенты разбрелись по коридорам. Пока дежурный санитар их успокаивал и возвращал обратно, охрана бегала вокруг оборудования. В итоге упустили задыхающегося Тороса. Не знал он, куда идти и тыкался во все кабинеты подряд. Молчал, дурак, и мужественно терпел. К дарлибам его на базар в смрад и шум! Вот, где нужно мужественно терпеть, а не ждать, пока отек закроет просвет зева.

Диана тоже мучается. На лбу от напряжения появляются глубокие морщины, на висках проступают капли пота, хотя у меня в кабинете холодно, как в операционной. В последний раз обдумываю принятое решение и вешаю гарнитуру на ухо:

– Ваше Превосходство?

– Слушаю.

Даже по короткому ответу понятно, что раздражен Наилий. Значит, буду краток.

– Если мудрецы больше не военная тайна, то хотя бы в город нам можно выйти?

Судя по молчанию, генерал явно занят чем-то более важным. Сейчас брякнет «нет», чтобы отвязаться, и мне придется вести Диану обратно в квартиру.

– Можно, только в камеры на улицах не улыбайтесь, обходите издалека, – неожиданно ровно отвечает Наилий. – У тебя все?

– Да, спасибо.

– Отбой, – заканчивает разговор генерал.

Бледная Диана перестает дрожать и смотрит на меня круглыми глазами. Сам удивлен ничуть не меньше. Придумать прогулку успел, хорошо. Осталось решить, куда можно отвести мудреца, чтобы ей не было скучно.

– Я хоть и не заперт, а Равэнну не видел давно, – говорю Диане, – пойдешь со мной?

Она обескуражено хлопает ресницами и склоняет голову на бок. А мне не покорность в этом жесте видится, а уязвимость. Почти чувствую, как играют гормоны и просыпаются древние инстинкты. С бластером хочется броситься на всех ее обидчиков. На тех, кто ставил неверный диагноз, кто накачивал препаратами и доказывал, что она опасна для себя и окружающих. Когда мы перестали видеть за Инструкциями и предписаниями живых цзы’дарийцев? Психиатры – знатоки душ? Куда они смотрели?

– Мне кажется, я не узнаю Равэнну. Она вот здесь, в воспоминаниях, – мудрец кладет руку на грудь, – совсем другая. Знаешь, когда ты молод, воздух слаще и светило ярче. Пусть такой и остается.

Замысловатый отказ, но я профессионально возражаю на любые отговорки. Особенно, когда уверен, что сделаю лучше.

– Даже Тарс меняет русло, но все равно несет свои воды в океан, – говорю и понимаю, куда ее отведу, – новая Равэнна может оказаться лучше прежней, а ты не узнаешь, сидя здесь. Дай городу шанс.

И мне заодно. Не только Диана с головой нырнула в прошлое, я тоже надышался пылью времени. Боялся ходить по парку, чтобы не видеть в каждой женщине Флору. Что увижу сейчас? Наверное, правильно, что Диана на нее не похожа. За легкостью скрывается мудрость, за молчанием – умение слушать. А в улыбке столько теплоты, что хватит на два светила.

– Хорошо, пойдем, – кивает она и снимает маску.

Халат оставляет в кабинете, и я украдкой любуюсь точеной фигурой в голубом платье, пока мудрец идет до лифта. Прятать такую красоту под уродливой больничной формой – преступление. Стоит нам выйти на улицу, как весенний ветер подхватывает россыпь пшеничных кудрей Дианы. Она подставляет лицо потокам воздуха и жмурится от ярких лучей светила, а я переживаю за Равэнну. Понравится ли? Город пахнет цветущей акацией, кутается в брызги от фонтанов и слепит яркими бликами от стеклянных фасадов. В нем столько детского восторга и озорства, что хочется рисовать синеву неба и пышную зелень клумб акварельными пятнами, а контрастом выводить черной тушью строгие линии домов и улиц. И посреди праздника красок хрупкую и невесомую Диану, парящую над мостовой, раскинув руки.

– Ты прав, сейчас намного лучше, – улыбается она и подходит ближе.

Весенняя листва отражается в зелени глаз, светило путается лучами в тугих кудрях. Я смотрю на нежные, красиво очерченные губы и забываю о времени, толпе прохожих, гудках автомобилей. Мир за пределами ее улыбки исчезает, а я преодолеваю последний шаг, разделяющий нас. Тонкий стан в моих руках и дурманящая сладость поцелуя. Будто мы вечность вместе, и не расставались никогда даже на мгновение. Она тянется ко мне и обнимает за шею. Теплая, доверчивая. Забываюсь и прижимаю к себе сильнее, настойчиво проникая языком сквозь сжатые губы. Чувствую, как раскрывается навстречу, пылко отвечает на ласку. Нужно остановиться. Мы посреди городской площади, у дверей главного медицинского центра, и я целую у всех на глазах самую прекрасную женщину. Диана отстраняется и смущенно прячет лицо у меня на плече, а я оглядываюсь. Толпа прохожих течет мимо спокойной равнинной рекой, и никому нет до нас дела. Замечательно.

– Куда пойдем гулять? – шепчет мудрец и поднимает на меня глаза.

– Поедем, – поправляю ее, – на набережную. Садись в машину.

Служебный автомобиль для меня почти бесполезен. Утром на службу спускаюсь в лифте и в нем же вечером поднимаюсь домой. До генерального штаба пешком, по городу на автобусе и только на космодром на машине. Я бы вовсе от нее отказался, но капитан. Положено.

До набережной добираемся быстро, в полдень движения по улицам почти нет. Рабочий день, все трудолюбивые цзы’дарицы на службе, значит, речной трамвай будет полупустым. Оставляю машину на подземной парковке у речного вокзала. Когда десять циклов назад построили это здание, оно казалось мне слишком вычурным. Две наклонные полусферы, касающиеся друг друга вершинами. На фоне простой застройки пригорода они смотрелись неуместно. Но со стороны реки, стоящий на возвышении вокзал, первым притягивал взгляд.

– Жемчужина Равэнны, – восхищенно выдыхает Диана и тянет меня за руку к входу. – Интересно, а трамвай еще ходит?

– Да, – смеюсь я, – догадалась?

– Мой курс в академии пропадал на Тарсе, – вспоминает мудрец, – билет такой дешевый, что хоть весь день катайся. С собой фляжка Шуи, корзина яблок из сада у главного корпуса и разговоры, разговоры. Как мозоли на языках не натирались?

То время мне тоже казалось счастливым, хоть я среди однокурсников и был переростком. Поздно пошел учиться, не думал после училища, что врачом стану, на другом поприще себя искал.

Отдаю дариссе-регистратору платежную карту и прошу два билета. Биометрические терминалы оплаты на речном вокзале так и не установили, поэтому я могу провести Диану вместе с собой, не раскрывая факта, что ее нет ни в одной базе данных.

– Прошу вас, – вежливо улыбается дарисса, возвращая карту и жестом приглашая пройти через шлюз в зал ожидания.

Стеклянная кабинка шлюза рассчитана на одного, но я, ничуть не смущаясь, приглашаю в нее Диану, снова прижимая к себе. Плевать, что думают окружающие, главное для меня сейчас я держу в своих объятиях. Стенки вращаются, закрывая путь назад и выпуская в зал. Трамвай еще не вернулся из предыдущего рейса, поэтому мы устраиваемся ждать на жестких сидениях под куполом левой полусферы здания. Лучи светила падают с неба через ажурную вязь рам фасада, рисуя на мраморном полу сложный геометрический узор. Кроме длинных рядов кресел в зале только автоматы с водой и камеры видеонаблюдения, свисающие черными пауками с прозрачного потолка.

– А маяк на острове еще открыт? – спрашивает мудрец, перестав крутить головой по сторонам.

– Конечно, – беру Диану за руку и сажусь так, чтобы закрыть спиной от камер, – обзорную площадку отремонтировали, теперь по лестнице можно подниматься, не боясь переломать ноги.

– Мы ведь сходим туда?

Когда она так смотрит, отказать невозможно. Киваю в ответ и касаюсь руки поцелуем, а в кармане тревожно пищит гарнитура. Кхантор бэй, нет меня! В отгуле! Пропал, исчез, умер!

– Слушаю.

– Публий, я распорядился, – сухо говорит генерал, – вечером к тебе приедет боец и заберет Поэтессу. Я нашел для нее клинику на севере. Договорился с главным врачом об особом режиме. Пока я не разберусь с покушениями, лучше держать мудрецов порознь.

Как удар в грудь, выбивающий из легких воздух. Накрываю девайс ладонью, чтобы Диана не слышала, как ее жизнью распоряжаются без ее ведома. Да, теперь о мудрецах все знают, но Наилий выпускать их из-под контроля не собирается. А я ни званием, ни должностью не вышел, чтобы с ним спорить.

– Спасибо еще раз, – продолжает генерал, – пришлось тебе терпеть неудобства…

– Нет, – выдыхаю в гарнитуру и отворачиваюсь от мудреца.

Невыносимо думать, что она вернется обратно в психиатрическую клинику. Огонь зеленых глаз снова потухнет, улыбка померкнет, а на плечи ляжет ненавистная мне больничная рубашка. Должен отговорить Наилия, но не знаю как.

– Что, нет? – переспрашивает генерал. – Публий?

Придумать Диане болезнь и оставить в стационаре? Тот же вирус, как у Тороса, оставит мудреца в боксе на семь положенных дней, а потом карантин можно продлить. Или положить мудреца в капсулу на полное обследование? Не бывает абсолютно здоровых цзы’дарийцев, всегда есть, что полечить. От лихорадочных раздумий затылок пульсирует болью, меня дергает, когда Диана трогает за колено. Оборачиваюсь и понимаю, что ничем не лучше генерала. Тоже хочу запереть, не спросив, чего хочет она.

– Я перезвоню, – бормочу в гарнитуру и разрываю связь, не дождавшись от Наилия команды «отбой».

– Что-то случилось? – хмурится мудрец. – Нам нужно вернуться?

Холодом тянет по спине, облизываю пересохшие губы. Лучше сказать правду.

– Тебя переводят в другую клинику. Вечером приедет рядовой и заберет тебя из моей квартиры.

Глава 13. «Останься со мной»

Поэтесса

Публий снимает гарнитуру с уха и опускает взгляд. Впервые вижу, как медлит и не решается что-то сказать. Все еще держит меня за руку и вдруг выговаривает по-военному четко:

– Тебя переводят в другую клинику. Вечером приедет рядовой и заберет тебя из моей квартиры.

Волна жара прокатывается по телу и вспыхивает на щеках. Так долго ждала эту фразу и все равно не могу принять. Моя сказка заканчивается слишком быстро, и совсем не словами о долгой и счастливой жизни. Не думала, что будет настолько жаль.

– Наверное, так даже лучше, – вздыхаю и глажу капитана по руке, – все хорошо, правда, я знала, что это не навсегда.

Чувствую, как сжимает мою ладонь сильнее, боюсь поднять голову и увидеть жалость в его глазах. Другой момент я хочу унести с собой в палату психиатрической клиники. Пусть не сбылось пророчество о художнике, но у меня останется поцелуй посреди Равэнны. С запахом цветущей акации и медовой сладостью на губах.

– Когда придет рядовой? Сколько у нас времени? – спрашиваю и все же решаюсь посмотреть на Публия.

Он вытягивает спину и вырастает надо мной. Выше на полголовы, сильнее в несколько раз, а, главное, свободнее. Но если мудрецов держат замки, то военных приказы. И нет поцелуя, способного это изменить.

– Вечером, – эхом повторяет военврач и замолкает.

Я снова глажу его по руке и пытаюсь успокоить:

– Не переживай, пожалуйста. Давай просто сядем на речной трамвай и поплывем на остров. Там маяк и берег, усыпанный галькой. Мы успеем увидеть, как светило ложится на воду Тарса и…

Не могу больше говорить. Глотаю окончания слов вместе со слезами. Хороша утешительница. Будто на церемонию похорон зову, а не на прогулку. Дышать все сложнее, спазмом грудь давит, а Публий крепко меня обнимает. Всхлипываю, уткнувшись носом в пропахший медикаментами военный комбинезон. Не так хотела прощаться. Надеялась, что хватит сил, если не улыбаться, то хотя бы спину держать прямо, а готова разреветься. Поверила глупая в другую жизнь. Ту, где мужчину встречают вечером со службы, накрывают стол красивой скатертью и режут только что вынутый из печи пирог. Другие, а мне нельзя. Сама обрекла себя на такой диагноз. В моей голове рождаются болезненные видения и на запястьях когда-то темнели глубокие порезы. Психически неуравновешенна. Опасна для себя и окружающих.

– Диана, – зовет Публий и гладит по волосам, – почему ты не хочешь остаться со мной?

Озноб ползет по коже, заставляя вздрогнуть. Голос ломается, когда говорю:

– Разве я могу?

Тяну Публия за рукав и заглядываю в самую глубину дымчатых глаз. Светило вспыхивает над головой, заливая светом. Он течет по венам и дурманит, как Шуи. Иллюзии всегда слаще реальности. Ярче, живучее. Не хватит сил, чтобы сдержаться. Замираю и не дышу, касаясь пальцами щеки капитана:

– Я бы все за это отдала…

Тону в его объятиях, он обрушивается на меня лавиной, заполняя собой всю мою реальность.

– Не надо все, – шепчет над ухом, – просто останься.

Проводит пальцем по моим губам и отстраняется. У меня столько вопросов. Что придумать? Как соврать? А он вешает на ухо гарнитуру и жмет на кнопку вызова:

– Наилий, – тихо говорит в микрофон, – тебе ведь все равно, где прятать Поэтессу, почему не у меня?

Ответ генерала слышу из динамика гарнитуры неясным бормотанием. Слов не разобрать, но тон кажется спокойным. Хорошо ли это? Не угадаю и просто жду, что скажет Публий.

– Нет, меня все устраивает. Предсказания? Конечно, так же буду передавать, куда скажешь.

Страшно поверить, но я смотрю на довольного капитана, и чувствую, как расправляются плечи, а губы растягиваются в самой счастливой и невероятно глупой улыбке. Как девчонка, сжимаю руки на коленях и подпрыгиваю на месте.

– Спасибо, Наилий, – выдыхает капитан и прячет гарнитуру в карман.

Обнимаю Публия за шею и прижимаюсь щекой к щеке. Рада так, будто он из бездны меня достал. Вырвал из цепких когтей хищного и безжалостного врага.

– Тебе спасибо, – говорю и задыхаюсь от нежности, когда снова гладит по спине и легко целует в губы.

Больше слов сейчас не найду, как бы не хотелось. Только жмурюсь от удовольствия и согреваюсь в его руках.

– Гудок. Слышишь? – шепчет он. – Трамвай близко, идем.

Нужно вставать, а мне кажется, мы приросли друг к другу, как близнецы в утробе матери. Стыдно в моем возрасте быть настолько влюбленной. Первое чувство к сокурснику в академии меркнет и бледнеет, будто не было его. Краснею и смущаюсь, стоит капитану взять за руку и повести за собой через весь зал. Пола под ногами не чувствую, до сих пор боюсь, что это сон.

На пристани дует ветер с реки, над водой кружат белые птицы и, разрезая килем волны, в курчавых барашках пены плывет речной трамвай. Блики от воды рисуют мраморный узор на белом корпусе, длинные стекла крытой палубы тонированы черным. И только на корме небольшая площадка с сидениями у высоких перил ограждения.

– Никогда не была под навесом, – говорю Публию, – дальше кормы не уходила.

– Под навесом столы и диваны, – усмехается капитан, – там скучно.

Проходим через турникет, поднимаемся по трапу, и военврач уверенно тянет меня вдоль борта на корму. Посадка заканчивается, палуба вздрагивает, и я смотрю, как винты взбивают воду в белую пену. У Тарса особенный цвет – сине-зеленый. Говорят, на севере у истока изо льда нарезают кубы такого же оттенка, а потом строят ледяные города и крепости. А я нигде не была кроме столицы и того маленького городка, где работала отоларингологом.

Катер идет вниз по течению легко и весело, жемчужина речного вокзала уплывает от нас к линии горизонта. Публий обнимает меня за талию и говорит.

– Ты хорошо смотришься в маске и белом халате.

Смеюсь от неожиданности и смущения. Давно не слышала комплиментов, но от капитана почему-то особенно приятно.

– Спасибо, жаль я тебя не видела в белом. Всегда казалось, что форма больше идет мужчинам.

– Военная – да, – кивает он и становится серьезным. Чувствую, как напрягается, словно собираясь сообщить неприятную новость. – Ты помогла Торосу. Осмотрела, поставила диагноз, нашла нужный препарат и сделала укол. Быстро, я едва успел заметить его на камерах, входящим в процедурный кабинет, и добежать до вас. Не понимаю, почему поставила на себе крест, как на медике. Это твое призвание.

Не спорю, но и не соглашаюсь. Во мне поднимается жар от воспоминаний о том, кем была когда-то. Даже не наркотик, а часть меня, которую так и не смогла уничтожить.

– На мне крест поставили, – отвечаю капитану, – жирной чертой из строчек психиатрического диагноза…

– Его можно оспорить, – с нажимом говорит Публий, – вынести на медицинскую коллегию, потом подтвердить квалификацию…

Перечисляет все этапы, знаю их наизусть. Еще одна иллюзия, рассыпавшаяся прахом. Закрываю глаза и думаю, как умеют мудрецы. Отключившись от мира, не слыша и не реагируя ни на что вокруг. С холодом рассудка спорит желание жить и впервые его голос звучит громче.

– Давай попробуем, – замираю и не верю, что произношу это вслух, – я реализованная двойка вне кризиса. Все синдромы теперь неактуальны.

– Конечно, – улыбается капитан и снова крепко обнимает.

Палуба качается, катер набирает скорость, а мне кажется, это я лечу, закрыв глаза и слушая только ветер. Но вся моя сила и свобода стоит рядом в черном военном комбинезоне. Публий. Теперь он – моя жизнь.

В печали

Глава 1. Ярость

Наилий

Адреналин долбит по нервам и щекочет ознобом от затылка до поясницы. Холодно у ворот особняка, не смотря на раннее лето. Флавий не поднимает глаз от стриженного газона. Помог моей женщине сбежать. Друг ей позвонил, давно не виделись. Вот либрарий и рассказал ей про калитку в ограде.

– Рэм, чтобы больше ни одной дыры по периметру! – рычу на майора службы безопасности.

– Виноват, Ваше Превосходство, – он тоже опускает взгляд, – исправим.

Поздно уже исправлять, упорхнул Мотылек. В дом привел, все для нее сделал, а позвонил лысый мозгокрут – и нет у меня женщины. Глупо ревновать, не было ничего между ними, невинной Дэлию взял, но легче от этой мысли не становится. Никогда до конца не понимал мудрецов. Дэлия настолько другая, что не знал, с какого бока подходить. Радовался, что ей плевать на звание, статус, и оказалось, что зря. Какими бреднями ее сманил Создатель? Ради чего она уехала в четвертый сектор?

К Агриппе.

От одного имени выброс адреналина становится запредельным. Скоро руки задрожат, и через пелену перед глазами буду видеть одних врагов. Безжалостно долбить их посохом в кровавую пену, пока не упаду от усталости. А резерв сил у меня огромный.

– Флавий, за мной.

Думаю, что говорю тихо, но охрана напрягается. Бесшумный конвой тенью скользит шаг в шаг по ступеням крыльца через атриум на лестницу. Следят и ждут, что буду делать, чем злят еще сильнее. Бурлит коктейль из гормонов, лишая остатков выдержки. Еще успею дойти до спальни и отдать пару приказов.

– Рэм, – говорю, не оборачиваясь, знаю, что идет следом, – машину сопровождения за ней до границы сектора. Доклад по форме.

– Есть, – летит мне в спину.

– Флавий, меня нет на сутки. Ни для кого. Все вопросы в заморозку или главам служб. Тебе ясно?

– Так точно, Ваше Превосходство, – чеканит либрарий, а мне кажется, зубами стучит. Заставляю себя отвернуться от побледневшего помощника. Даже если нос сломаю, не успокоюсь. Дергаю дверь и ныряю внутрь, отсекая громким хлопком десяток любопытных взглядов. Тишина пустой спальни давит на плечи, гнет тяжестью и выворачивает от боли на изнанку. На простынях остался запах, в шкафу висят платья, а в холодильнике мясо, которое хотел сегодня приготовить. Для кого теперь? Что пошло не так?

На один день оставил! На один проклятый всеми несуществующими богами день!

Судорога катится волной и бьет в затылок. Зажимаю крик стиснутыми зубами. Кулаки давлю до спазма. Нельзя орать! За дверью еще толпа любопытных, пусть уйдут. Катятся в бездну все! Жалостливый дурак Флавий, упрямый баран Рэм и психованный ублюдок, возомнивший себя создателем! Светоч Великой Идеи, последняя надежда системы на обновление. Рухнет без него все! Как же! Нужно было его из окна выбросить, а не Телепата!

Закат гаснет за окном, и включается автоматика. Стекла темнеют, зажигается свет, а климат-система добавляет тепла. Дэлия мерзла ночью, для нее изменил настройки. Под руку попадается стул и летит во внутренний блок климат-системы. Грохот, как выстрел, как спущенный курок. Мою защиту пробивает, и открывается бездна. Ну что, демоны, соскучились?

Посох ложится в руку и с шипением раскладывается. Адреналин достигает черты, за которой только смерть, я один выдерживаю такую концентрацию. За волной жара сразу лед. Кристальная чистота в голове с одной единственной мыслью – крушить.

Тело становится послушным, текучим, гибким. Спальня заполняется грохотом разносимой в щепки мебели. Качается на проводе сбитый светильник, заставляя тени плясать по белым стенам. Они толпой обступают меня со всех сторон, вынуждая отбиваться. Боль можно заглушить только другой болью. До звона в забитых мышцах. Пока в руках еще можно удержать посох.

Флавий

– Он там все разнесет, – вздыхает Рэм и качает головой, – Флавий, вот объясни мне, какого лысого гнароша ты полез, куда не просили? Девочку пожалел? Нашел кого. Эта хитровышморганная дарисса мне тут и про таблетки, и про прокладки, и чего только не рассказывала, чтобы улизнуть, а ты ей дверь открыл.

Еще меня безопасность не отчитывала за решения. Но тут возражения застревают где-то в глотке и даже не просятся на язык. Виноват. Представить не мог, что этим закончится. Сестру вспомнил с ее тираном-любовником и пожалел. Не нужно было?

Грохот за дверью спальни генерала становится громче. Звона не слышу. Если хозяин добрался до окон, то пробить бронированное стекло не смог. Уже неплохо. Не посечет осколками. Но Публию Назо все равно придется звонить. Военный хирург не только раны зашивать умеет, но и с душевными страданиями знает, что делать.