Дурак на красивом холме

– Ну это осиновой корой! Но там у тебя ещё и берёзовая. Туески что-ли собрался мастерить?

– На туески мне способностей не хватит. А вот дёготь выгнать сумею!

– Это как?

– Очень просто! Закрываешь бересту в металлическую емкость, которая не плавится. Ну хоть в пустую банку из-под кофе, главное, чтобы герметично, и в горячую золу с углями, как картошку для запекания.

Когда зола остынет, банку выкатываешь, крышечку аккуратно снимаешь, а выплавленную жидкость в другую чистую посуду переливаешь. Вот и вся технология!

– Действительно, просто. А я думал дёготь на каких-нибудь фармацевтических фабриках изготовляют со сложной технологией.

– Может изготовляют. Я тебе про крестьянскую практику изложил. Раньше ведь без дёгтя никуда.

– Это раньше. А тебе-то он зачем? Торгуешь им что ли? Или сапоги с колесами смазываешь?

– Понимаю язвительную шутку юмора, но не обижаюсь, будучи патологически мудрым. Объясняю для несведущих! Дёготь простое и эффективное средство для избавления наших любимых домашних животных, как-то собак, кошек или ещё кого от такой заразы, как стригущий лишай. Достаточно пару раз смазать поражённое место, и негодяи-паразиты поголовно вымирают, а обстриженная ими территория кожи вновь обрастает шерстью, мягкой и шелковистой.

– Красиво излагаешь! Из тебя хороший рекламный агент бы получился.

Гриня опять подошел к нашей машине, облокотился на неё и заиграл длинными музыкальными пальцами по крыше салона, чуть ли не у меня над головой.

– А в багажнике у вас тоже корьё?

Меня его бесцеремонная дотошность и демонстративное пренебрежение к человеку, скромно сидящему внутри скромного автомобиля, стала раздражать. Я почувствовал как внутри моего тела начинает просыпаться подводный вулкан и увеличивается давление.

Чтобы не лопнуть и не взорваться вместе с машиной, я вылез из неё, прихватив с собой палку бо. На всякий пожарный случай. С ней я чувствовал себя комфортнее.

Взоры всех, встревоженно-удивлённые, устремились на меня.

Интересно, подумал я, как бы повели себя шкафы, если бы я сейчас сделал шутливый выпад боевым шестом в их сторону? Бросились бы на меня или кинулись к джипу за своими бейсбольными битами?

Я широко улыбнулся от этой забавной мысли и они расслабились, посчитав, видимо, мою невольную гримасу за дружественное дежурное приветствие американского пошиба.

Зажав палку бо под мышкой, я отошел в сторону, чтобы снять возникшее напряжение и отлить лишнее, снизив тем самым внутреннее давление.

– А это что за экземпляр? Где ты его нарыл? – уловил мой тонкий охотничий слух голос Григория, пока я сосредотачивался в высокой траве.

– Это мой товарищ! – кратко и весомо ответил Андрей.

Во мне опять забурлило и вынесло на поверхность вопрос – а не надавать ли Григорию с сотоварищи толстой палкой по бокам?

– Это не тот самый?..

– Тот самый! – прервал любознательного Григория Андрей, опасавшийся, что я услышу окончание вопроса и воспылает неминуемый конфликт.

– Едем! – вдруг решительно сказал Гриня и, не прощаясь, повернул к своей машине. В тот момент я самонадеянно подумал, что он испугался общения со мной, поэтому так спешно ретировался.

Андрей тоже удивился, пожав плечами:

– Странно… Неужели он испугался твоего коромысла?

Несколько озадаченные, мы тронулись дальше. Не доезжая до пасеки километра полтора, как утверждал Андрей, мы остановились. По его понятиям ближе ехать не было смысла, так как роевые пчелы предпочитают селиться подальше от корневой семьи. Я не стал спорить, будучи дилетантом и думая про себя, что он просто боится охранников пасеки.

Однако зная его торопливую суетность, когда действие опережает мысль, я не доверил ему такое тонкое дело, как изыскание конкретных мест для конкретных ловушек. Он остался у машины, а я подвешивая по паре ловушек на свой универсальный боевой шест, отправлялся укреплять их в подходящих местах.

И лишь привязывая шестую ловушку к березе и чуть не сорвавшись от подломленной сухой ветки и скользя по шершавому стволу вниз, безуспешно пытаясь затормозить движение руками, влажными от появившейся крови на ободранных ладонях, я вспомнил, наконец, о Веронике.

Никогда она не занимала мои мысли, если не была на виду – рядом или в поле видимости. Я о ней просто забывал! Она была мне интересна, когда я мог её есть глазами, трогать руками или чуять носом березовый запах её тела.

Вот и сейчас о ней мне напомнил запах смятых березовых листьев, которые попали мне в руку в судорожных попытках удержаться на дереве.

Мысль развивалась дальше и становилась всё острее, пока не пронзила меня насквозь – Гриня торопился к Веронике! Прочувствовав ситуацию, он с ястребиной стремительностью и родовой целеустремленностью полетел к своей, как ему казалось, легко достижимой жертве, оставшейся без прикрытия.

Пафнутия он не брал в расчет, не зная какая с ним произошла эволюция.

Андрей лежал на изумрудной траве неподалеку от автомобиля, широко раскинув руки по сторонам подобно знаменитому тезке по фамилии Болконский – вперив глубокомысленный взор в бесконечно высокое небо с плывущими ватными облаками.

Эта безмятежная картина успокоила меня. Наверное, я просто неврастеник.

Я присел на траву рядом с ним и тихонько запел, сопереживая Андрею и чтобы самому окончательно успокоиться:

Дивлюсь я на небо тай думку гадаю,

Чому я не сокил, чому не летаю

Чому мени, боже ти крилец не дав?

Я б землю покинув и в небо злитав!

Андрей медленно перевел взгляд на меня, но ничего не сказал.

Скотина, подумал я, весь погружен в мечты о моей Веронике – как будто так и надо!

Тогда, чтобы вывести его из этого становившегося мне неприятным состояния, я задал вопрос, близкий моему и его мироощущению:

– Скажи мне, Андрей, как юный натуралист юному натуралисту: кто сильнее – сокил чи яструб?

– Смотря какой сокол и смотря какой ястреб! – мгновенно, не раздумывая ответил он.

– Ну какой ястреб? Тетеревятник, конечно!

– Если в небе столкнутся – сапсан или кречет наверняка его собьют, насчет балобана не уверен.

Немного подумав, добавил.

– Вообще, ястребы очень сильные и хваткие. Лапы у них, возможно, и посильнее чем у соколов. Своё не упустят. И характер коварный.

Последнее его размышление вновь вернуло меня на тревожные мысли. Не в силах терпеть их больше, я встал на ноги.

– Вставай! Ехаем! Ты будешь кречетом, а я сапсаном!

– Ты это к чóму?

– К тóму? Лежишь и мечтаешь о чужих женщинах, а там ястреб с двумя стервятниками нашу тетерку осаждают! Пафнутию-балобану трудно будет одному отбиться!

В мой эзопов язык Андрей врубился сходу и грубо сматерился, разрушив созданную мною поэтику.

– Так какого ты чёрта развел такую долгую прелюдию?! Увертюру к балету «Лебединое озеро!»

– Потому что я и сам ещё не уверился в своих предположениях… Ты и вовсе лежал и витал в облаках!

Оставшиеся две ловушки я закинул в глухую крапиву, рассчитывая завтра приехать на велосипеде и без волнительной суеты установить их.

– Ты бы хоть бандану свою на дерево повязал – потеряешь ведь ловушки!

– Не потеряю! Я как зверь чую и запоминаю спрятанное в траве добро.

Андрей газанул и мы полетели аки сокилы на смертельную битву с коварным ястребом и его спутниками-падальщиками.

Поучаствовать в битве нам не пришлось. Балобан Пафнутий справился и без нас, отогнав атаку хищников с помощью старой ижевки-одностволки, у которой был сломан боёк. Почти с самого начала моего заселения она стояла за книжным шкафом в ожидании когда я её, наконец, выправлю, но у меня всё руки не доходили.

И слава богу, что не доходили! В противном случае, она оказалась бы в сейфе и стала недоступной для Пафнутия.

– А где Вероника?!

– Закрылась в комнате и плачет, – сказал Пафнутий, осуждающе глядя на меня. – Она Григорию очки разбила…

Чувствовалось что он ещё что-то хочет сказать, но не договаривает.

А я стоял и думал – радоваться или нет? То, что очки разбила подлецу – однозначно хорошо! Но вот то, что закрылась и плачет – наверное, плохо.

– Андрей, ты ведь очень умный! Скажи, отчего женщины так сильно любят разных подлецов?

– Потому что они без комплексов и более добычливые! – не задумываясь ответил Андрей.

А я задумался, переваривая сказанное им и внимательно рассматривая товарища. Такое определение, лихо сформулированное им, вполне подходила и для него, и, возможно, для меня!

– Она не потому плачет, что вы думаете! – вмешался геройский Пафнутий. – Она плачет, поверив Григорию, что вы сами отправили его сюда, чтобы он забрал её и Ральфа обратно в обмен на пчелосемьи!

– Вот гад!.. И ты тоже поверил этому?

– Нет, конечно, – смущенно ответил Пафнутий, но само смущение его свидетельствовало об обратном. Видимо, битый жизнью и переживший на своём веку всякое, он допускал и такое предательство. Он хотел закурить сигарету, но тут же выбросил её в траву, прорвав нечаянно оболочку, когда разминал её. – А вот Ральфа они забрали. Он бегал свободно и кинулся к Грине ласкаться. А тот, не будь дураком, сразу запихал его в машину!

Упрекать старика, что он позволил забрать полюбившегося нам пса, язык не поворачивался. Он и так сделал много! А вот мы, действительно, дураки и подлецы!

До позднего вечера Вероника не выходила из спальни и никого не впускала.

Я поскребся в дверь и негодующе прокричал, что Гриня сволочь и враль, и что рано или поздно я его настигну и сделаю из него палкой бо отбивную котлету!

Дверь не открылась, но рыдания прекратились.

Андрей тоже подошел к двери и робко постучавшись, попросил прощения за неразумно сказанные давеча слова. Вероника не ответила.

Тогда Андрей попрощался с ней, а затем и с нами, и, прихватив пойманного утром карпа, уехал домой, пообещав прослеживать ситуацию и своевременно нам помогать.

Я же остался думать, как мне ловчее застигнуть Григория одного и выудить обратно Ральфа, но ничего путного не придумал.

Остаток дня мы с Пафнутием пробездельничали у костра, над которым висел котелок с варившейся перловкой. Не знаю, сознательно или бессознательно, но мне захотелось именно этой, известной своей калорийностью, ячменной каши, которой кормили гладиаторов Древнего Рима.

Чтобы каша была вкусней и усвояемей, её надо варить очень долго на медленном огне, пока шрапнель не превратится в размазню.

Пока каша варилась, мой собеседник рассказал всё, что знал о прошлом Вероники.

Сам я её никогда ни о чём не спрашивал и даже не знал фамилии.

А фамилия оказалась интересная, будто у какой-то галицийской княжны – Ямпольская-Гирич!

Когда на завершающем этапе приготовления каши мы открывали банку с тушенкой, из ворот вышла Вероника. Вопреки нашим ожиданиям она направилась не к костру, а вниз, к озеру. На плече у неё, как я понял, было большое свернутое полотенце.

– Иди к ней! – сказал Пафнутий. – Ты сейчас там нужнее. Кашу я и без тебя доварю.

– Боишься, что утопится?

– Кто её знает? Всяко бывает. А коли обнимешь, оно и лучше будет!

– Кому лучше? А ну как даст разá, так и вытаращишь глаза!.. Поди, думает, что мы её подставили.

– Иди, не бойся! Она тебя любит.

– Это она сама тебе сказала?

– То ли у меня глаз нет! А вот ты её не любишь, всё время о чём-то другом думаешь.

– Я её тоже люблю. Только по своим понятиям и в меру своих возможностей.

– Это как?

– Не буду объяснять. Это деликатная тема.

– Ну иди, коли так! Только поделикатней будь и поласковей!

Поласковей! С Вероникой, как с пантерой – не знаешь, понравится ли ей моя ласка или вызовет ответную агрессию!

Когда я подошел к месту купания, Вероника уже выходила из озера, облитая лунным светом и сверкая перламутровыми каплями воды.

Я обернул её плечи большим махровым полотенцем и прижал к себе, прохладную и чистую.

Тело её напряглось… и расслабилось лишь после того, как я дал утвердительный ответ на её вопрос: правду ли я сказал, когда стоял у двери?

Ночь мы провели вместе, обнявшись нежно и непорочно. Правда, нежность была условной: Вероника держала меня будто в тисках: стоило мне пошевелиться, как она усиливала давление.

Глава 7. Вылазка 2

Наутро Вероника потребовала, чтобы я дал ей честное и благородное слово, что не буду по собственной инициативе ввязываться в конфликт с Григорием и его бандой. Слово я дал, хотя и не сомневался, что столкновение рано или поздно произойдёт

– А как же Ральф? – спросил я, прежде чем сесть на велосипед.

– Пусть будет с ними. Они его тоже любят. И кормят хорошо.

– А мы плохо?!

– Хорошо, но они ещё лучше! – беспощадно ответила честная Вероника. – У них возможностей больше.

– И у нас будут. Не всё сразу!

– Надо завести другую собаку! – поддержал Веронику Пафнутий. – Более строгую.

– Ладно! – согласился я, сам понимая, что мне, как охотнику, нужна собака более универсального типа – лайка или дратхаар. Но для сельской местности, где собаку можно держать на улице, лайка, однозначно предпочтительней. Немецкие дратхаары, у которых отсутствует необходимый теплый подшерсток, чувствуют себя на сибирском морозе комфортно только во время движения.

Я выехал из ворот и покатил на велосипеде по уже известному маршруту к месту расположения наших ловушек.

Нашёл их быстро – видимо, благодаря выработавшемуся звериному чутью.

Отяжелевшие и потемневшие от утренней росы, покрытые осиновой корой, они не вписывались в берёзовый ландшафт. Надо было искать другое место, поросшее осиной или подобной ей древесной растительностью.

Ловушки с петлями я надел на концы моей многофункциональной палки бо, в свою очередь прикрепленную к раме велосипеда. Теперь одна из ловушек болталась впереди рулевого колеса, а другая сзади, за багажником.

Стараясь твёрже держать руль, чтобы сохранять равновесие, что было непросто с раскачивавшимся грузом, я направил велосипед вперед, в сторону вражеского урочища. Ехать пришлось недолго. Буквально через метров пятьсот в открывшейся моему взору долине засинелись одинаковыми стандартными ульями системы Дадан владения Яструбов. Однако все деревья, растущие на прилегающей к пасеке местности, были берёзами.

Надо было изыскивать другое место. Согласно приобретенному опыту, я спрятал велосипед в массиве глухой крапивы, предварительно отвязав палку бо от него и водрузив шест с ловушками на правое плечо. Наверное, я стал похож на древневосточного водоноса, разносившего таким образом воду в тыквенных сосудах.

Ноги сами понесли меня влево – в предполагаемую сторону протекавшей в том направлении речки Светлой, ставшей для меня близкой и родной.

Минут через пятнадцать неторопливого хода, я вторгся в пойменные заросли тальника, вербы, ольхи и черемухи с небольшими вкраплениями довольно чахлых осин, на которых я и закрепил свои ловушки. Забегая вперёд, скажу, что именно они и сработали через пару недель, хотя на них я менее всего рассчитывал, полагая, что в таком глухом месте, пчелы-разведчицы их просто не найдут. Со временем я понял, что фактор рядом находящегося водоема играет для последних немаловажную, если не определяющую роль.

На обратном пути к спрятанному велосипеду я немного заплутал в пойменной чащобе и совершенно неожиданно для себя вылез из зарослей в другом месте, фактически на самые ульи, испугав своим неожиданным появлением пасечников, совершавших утренний обход.

Вместо того, чтобы просто и дружелюбно поздороваться с ними да идти своей дорогой как ни в чём не бывало, я почему-то по-звериному шарахнулся обратно в джунгли, вызвав этим переполох среди пчеловодческого контингента, принявшего меня за застигнутого врасплох злоумышленника.

Я слышал их встревоженные восклицания, призывающие доложить охранникам об увиденном мазурике. Странно, что у них нет сторожевых собак, подумал я, не зная ещё, что собаки нежелательны на пасеке в свободном содержании, потому что могут перевернуть ульи и нагадить в неположенном месте.

Добраться до велосипеда в этот день мне не удалось. Помешали охранники на мотоциклах, возглавляемые небезызвестным Кексом, гнусавый голос которого, отдающий команды, я узнал сразу. Курсируя с угрожающим рыком по набитым лесным тропинкам, они заблокировали мне пути доступа к большой дороге.

Джигитуя, мотоциклетные наездники время от времени стреляли из ружей, причём не только в воздух, но и по кустам, судя по осыпающимся листьям и мелкой дроби.

Такая агрессивная реакция с их стороны на моё невразумительное появление гасила загоревшееся было желание сдаться в плен и полюбовно объясниться.

Напротив, проснувшийся животный страх гнал меня как дикого кабана в самую крепь, тальниковую чащобу, в надежде добраться до спасительной, как мне казалось, речки Светлой.

Но вскоре я с ужасом понял свою ошибку! Чем ближе к реке, тем влажнее становилась почва под ногами, на которой явственно стали обозначаться мои следы. Если гарцующие наездники вздумают сойти со своих сёдел и начать преследовать меня пехом, мне несдобровать!

Чуть погодя так оно и случилось. Треск ломаемых веток сзади, справа и слева подтвердили мои опасения. Меня не только обнаружили по следам, но и организованно и целенаправленно окружали!

Когда же впереди меня нарисовалось болотистое озерцо, поросшее местами тростником и рогозом, я понял, что мне не уйти!

Однако, упадническая мысль оказалась скоротечной. На смену ей пришла другая, основанная на наблюдении за поведением раненой кряквы и знании истории.

В первом случае я вспомнил лихо сбитую мной утку, которая упала совсем рядом в залитые водой прибрежные кусты, но совершенно исчезла из вида. О её близком присутствии свидетельствовала только собака, стоически застывшая носом в одном направлении. Долго вглядываясь, я, наконец, увидел кончик утиного носа, еле заметно торчавший, упёршись в тонкий тальниковый ствол, залитый водой озера. Погруженное тело сквозь опавшую плавающую листву было нисколько незаметно.

Вторым посылом к спасительным действиям было память о прочитанном в детстве рассказе о воинском искусстве древних скифов, переходивших водоемы с полыми трубочками во рту, чтобы незамеченными подобраться к врагу.

Я решительно вступил в теплую воду, рассекая поверхностный ковёр зелёной ряски. Оглянувшись, порадовался, что торфяное дно не взмучивает воду, а ряска вновь смыкается за моей спиной. Обходя торчащие кочки, я добрался до середины, упёршись в небольшой островок, поросший вокруг тростником, и где глубина достигала уровня моего пояса.

Голоса приближались. Надо было спешить!

Достав складной ножик, я срезал по межузельям прошлогоднюю одеревеневшую камышину и продул её, чтобы убедиться в её сквозной полости.

Затем вогнал свою палку бо, ставшую в этой ситуации скорее копьём, как можно глубже под углом в дно, примыкающее к островку. Получился подводный якорь, за который я мог держаться, чтобы не всплыть и не обнаружить себя.

С зажатой крепко во рту дыхательной трубкой, я погрузился в воду за секунды до появления первых преследователей на берегах озерца.

Сквозь воду, не различая слов, но понимая смысл, я слышал их недоуменные и возмущенные проклятья в свой адрес.

Не знаю, как долго бы мне пришлось сидеть в болотном убежище, если бы не пришедшая внезапно гроза.

Очистительная гроза, потому что мои преследователи, подобно нечистой силе мигом убрались в свои дальние углы и щели, как в гоголевском «Вии» упыри и вурдалаки.

Наверное, я был стихийным пантеистом, потому что искренне возблагодарил бога-громовержца и безбоязненно вышел на большую дорогу, не страшась сверкающих молний и радуясь теплому обильному дождю, который смывал с меня болотную грязь. Чтобы дать выход своему ликованию, я крутил над головой мою палочку-выручалочку будто винт вертолёта.

Спасибо матери-природе! Как часто она выручала меня в самые проблемные моменты! Неслучайно, кто-то очень мудрый сказал, что природа наиболее полное проявление бога.

Дома меня ждал сюрприз. Не очень приятный. Приезжала милиция с проверкой наличия у меня ружейного сейфа. Откуда растут ноги у этого внезапного и неожиданного визита, было понятно.

Вероника и Пафнутий вели себя спокойно, с достоинством, без ненужных дерганий и возмущений, как и следует вести себя простым уязвимым людям в контактах с защитниками интересов более весомых и значимых граждан свободной и независимой республики.

Не дождавшись меня и не сумев спровоцировать моих домашних на адекватную реакцию, проверяющие уехали, испугавшись возможной распутицы из-за начавшейся грозы.

Мы растопили камин, подсушили около него забытых во дворе из-за визита незваных гостей и попавших в результате под дождь пуховых гусят. Наблюдая их, мы затеяли пить чай, сготовленный опытным в этих делах Пафнутием. В заварку он положил помимо собственно чая разные почки, цветочки, листочки вплоть до березовых.

Согретые горячим, насыщенным витаминами и довольно вкусным напитком, мы почувствовали не только физический, но и моральный подъем. Как там у древних: " В здоровом теле здоровый дух!»

Вспомнив и погрустив о Ральфе, мы решили, что необходимо срочно заводить другую собаку.

Пафнутий предложил приютить пару бездомных псов, которые крутятся в городе у мусорок. Понимая старика, я сказал, что сочувствую таковым, но как охотнику мне необходима породистая собака, и даже, может быть, две или три.

В идеале, я бы хотел легавую, норную и гончую.

Но тут вмешалась Вероника, заявившая, что не потерпит такого обилия собак, тем более с практикуемым нами запусканием их в дом.

Тогда я вернулся к утреннему разговору о лайке как к собаке с широким диапазоном использования и как к самой безоговорочно морозоустойчивой.

– Да, лайки славные собаки! – поддержал Пафнутий. – Всегда бодрые такие, весёлые… Хвост калачом, уши торчком! Не то что твои легавые с опущенными ушами и вечно грустными глазами.

– Они грустят, потому что хозяева их постоянно в квартирах томят, – неожиданно для меня вступилась за легавых Вероника. Я вспомнил, что она тоже горожанка и навидалась немало модных в своё время сеттеров.

– Короче, решили! – подвёл я итог короткой дискуссии. – Заводим лайку! Теперь дело за малым – надо ехать в город. Брать в питомнике, если он ещё существует, либо у какого-нибудь хорошего охотника-заводчика породистого щенка-лайчонка, а то и двух…

– Двух не надо! – пресекла сразу Вероника.

– Хорошо, одного. Но с хорошей родословной!

– А здесь разве нет лаек? – спросил Пафнутий, собирая посуду. Он всегда помогал Веронике, в отличие от меня.

– В деревнях брать щенков чревато. Тут не следят особенно за контактами и полукровок называют лайками.

– Но есть же и добросовестные охотники, которые блюдут…

– Если ты имеешь ввиду Андрея Мордвина и ему подобных, то глубоко ошибаешься. Сплутовать и объегорить для них вполне органичный стиль существования.

– Тебе виднее – твой товарищ!

– Да, мне виднее.

Я не стал дистанцироваться от Андрея, потому что и у самого рыло было в пуху, правда, ни в такой степени как у моего обаятельного товарища, способного под любую шалость подвести убедительную базу аргументов в её необходимости.

Между тем, дождь продолжал идти – обильный и непрекращающийся. Наверняка, грунтовые дороги развезёт до невозможности проехать на них колёсным транспортом.

Я с тоской подумал о временах, когда кони были основным видом передвижения на большие расстояния. На хорошей лошади верхом можно проехать любую глубокую и заросшую лощину, переправиться через реку либо другой водоём, а то и легко уйти от моторизованных преследователей, просто скрывшись в лесу.

– Я велосипед оставил в лесном укрытии. Пойду за ним, когда дорога просохнет. А завтра, видимо, сам бог велит ехать в город. Щебёнка здесь хорошая, пока ещё не разбитая. На автобусе или попутке доберусь. Отпустите меня?

– Отпустим! – сказал Пафнутий. – За нас не беспокойся!

Вероника сделала движение, пытаясь сказать.

– Говори, Вероника! У нас ведь демократия.

– Я тоже хочу в город!

– А как же цыплята-гусята?

Она замешкалась с ответом. Вместо неё выступил Пафнутий:

– Ехайте вместе! Я справлюсь.

Пафнутий настойчиво желал нашего большего сближения и всячески способствовал этому, понимая как это непросто в наше легкомысленное время, когда люди стали воспринимать друг друга как временных попутчиков или деловых партнеров.

– Ну что ж! Значит, едем вместе. Ты изучила расписание?

– Да! – Вероника была заметно взволнована. Всегда такая спокойная и невозмутимая в текущих заботах нашей полудикой жизни, она сейчас не могла усидеть на месте и встала. – Утренний автобус уходит как раз к электричке.

– Тогда собирайся в поход. Труба зовёт! – её взволнованность передалась и мне. – Нам, скорее всего, придется тормознуться в городе на два-три дня, так что упаковывайся с этим прикидом и возьми с собой что нужно.