Дурак на красивом холме

В конце концов, Клеопатре надоело это терпеть, да и сидеть так долго с царственно выпрямленной спиной было крайне утомительно. Она встала с моих колен и поразила всех своим величественным ростом. Все вновь замолчали, созерцая её.

Я тоже не знал что сказать. Уходить от Арсинои не хотелось, и дежурные слова прощания застряли у меня в горле.

Ситуацию разрулил Пафнутий, проплывавший мимо на лодке и увидевший нас у костра. Улов был отличный и ему хотелось похвастаться.

Причалив к берегу, он вытащил наполовину загруженный рыбой мокрый мешок и протащил его к костру. Вываленные на траву еще живые окуни, щуки, караси и карпы произвели необходимое и ожидаемое впечатление и восстановили непринужденную атмосферу общения.

Я предложил Пафнутию остаться с молодежью и сварить им свою фирменную тройную уху. Пусть они запомнят наше волшебное озеро!

Петру Федоровичу такое предложение пришлось по душе – он соскучился по общению с людьми.

Пообещав, что переодевшись попроще, мы вернёмся к ухе, я взял Веронику под локоть и повел по известной мне тропе в сторону дома. Людмила в своей природной непосредственности хотела нас проводить, но Вероника многозначительно жестким взглядом остановила её, давая понять, что это лишнее.

Когда мы пришли домой, я заправил канделябр тремя новыми свечами и пронес их в спальню. Вероника, молча наблюдавшая за моими действиями, выглядела уставшей от непонятного мне психоэмоционального напряжения. Я сам снимал с нее украшения, не подозревая, что они настоящие. На уху мы уже не пошли…

На следующий день Вероника посадила нас всех на цепь: Ральфа на настоящую, меня и Пафнутия на фигуральную. Для людей она придумывала всякие срочные неотложные работы и не отходила ни на шаг, помогая и контролируя исполнение.

За водой на родник она ходила сама, не выпуская нас за ворота.

Если Ральф в недоумении позволял себе возмущенно взлаивать, отвыкнув жить на цепи, то мы с Пафнутием покорно молчали в ожидании скорой амнистии за хорошее поведение.

Однако Вероника продолжала террор, нагружая нас новыми работами.

Поначалу нас это забавляло, потом стало раздражать, и, наконец, под вечер мы взбунтовались.

Пафнутий решительно отправился к своей лодке и стал ее подкачивать с независимым видом свободного человека. Глядя на него, я решил поддержать восстание, сняв Ральфа с цепи и отправившись с ним купаться.

Но было уже поздно. Туристы спешно снимались с лагеря, чтобы не опоздать на вечерний автобус, скоро уходивший на железнодорожную станцию.

Когда я подошёл к ним, погрустневшая Людмила гладила Ральфа по голове. На меня она не смотрела, видимо, обиженная.

– Я буду думать о тебе, – сказал я.

Она кивнула. Потом, не глядя, сунула мне кусочек картона. Это оказалась визитка: «Яструб Людмила Павловна» и телефон туроператора города Санкт-Петербург.

Проводить их до остановки я не решился – Вероника выглядывала из-за ворот.

Я взял Ральфа за ошейник и пошёл с ним к озеру.

Купаться расхотелось. Я сел на берег и обнял Ральфа за шею.

Сверху послышались шаги. Я узнал поступь Вероники и мысленно приуготовился к тому, что она меня сейчас чем-нибудь огреет. Но она села рядом, прижавшись боком ко мне и протянув свою руку у меня за спиной так, чтобы та легла кистью на мою, обнимающую Ральфа.

Голову она положила мне на плечо. Через минуту я почувствовал как на мою голую грудь закапали теплые слёзы…

На следующий день приехал Андрей Мордвин и привёз долгожданный сруб бани в виде новеньких пронумерованных сосновых брёвен. Пафнутий и Вероника отсутствовали, отправившись в деревню. Там, в назначенное время ожидалась машина с птицефабрики, чтобы реализовать заказанных цыплят, утят и гусят.

Я решил воспользоваться этим и задать Андрею несколько вопросов на волнительную для меня тему. Пафнутия я стеснялся расспрашивать, тем более что как некоренной житель, познания для разъяснения смутившей меня загадки он наверняка имел весьма поверхностные.

Андрею я доверял. Несмотря на природную разговорчивость, тайны он хранить умел.

Разгрузив брёвна, мы присели передохнуть. Андрей вытащил сигарету, но не мог найти спички – видимо, выронил при разгрузке. Я услужливо зажёг ему свою. Пару раз глубоко затянувшись, он иронически сощурился, глядя на меня.

– Ну, говори! Вижу пытать меня собираешься, да всё робеешь!

Я замялся, не зная как начать.

– Видишь ли…

– Не вижу! Говори конкретней и по-существу.

– Хорошо. У нас тут стояли табором туристы и среди них одна удивительная девушка – вся в белом и сама белокожая, но с тёмными волосами и тёмными персидскими глазами…

– Понятно! Быстро, ты однако, переориентировался: «Да, любил я девушку в белом, но теперь я люблю в голубом»? Только у тебя всё наоборот!

– Дело не в этом… Хотя, может и в этом! Короче, посмотри-ка вот это…

Я вынул из кармана визитку Арсинои и передавая, несколько растерянно сказал:

– Мистификация какая-то!

Андрей внимательно вгляделся в визитку. Ирония сошла с его лица. Оно стало серьёзным и как бы просветлённым.

– Это не мистификация. Она сама дала тебе визитку?

– Да.

– Тебе везёт как утопленнику.

– В смысле?

– Так… Поговорка такая. Притягиваешь к себе самых харизматичных женщин. И что они в тебе такого находят?!

– Не знаю. Лучше поясни – она на самом деле сестра Гриньки Ястреба?

– Да. Кстати, для расширения твоего кругозора: Ястреб по-украински звучит как Яструб. Правда, отец у нее был другой – армянин.

– Как это?

– Обычная история. Павел Иванович Яструб отбывал свой очередной срок, а его супруга, красавица Эвелина, не выдержала испытания на верность и понесла от заезжего брюнета. Армяне у нас тогда коровники строили и среди них оказался красавец-сердцеед, от которого все поселковые бабы чуть с ума не сошли. Ну и случилось то, что случилось.

– Как-то не верится, что такая милая и чистая девушка выросла в бандитской семье!

– Ну, во-первых, ты еще не знаешь какая у них семья. Это далеко не урки – они интеллигентнее любых интеллигентов. Я еще ни разу не слышал, чтобы кто-то из них произнес хоть одно ненормативное слово, что для сельской местности нонсенс. Во-вторых, дочь еще девочкой была отправлена в город, в училище-интернат, где при театре балерин изготовляют.

– Но она не балерина!

– Так они не все становятся балеринами, даже те, кто полностью отбывает свой срок. Яструбиха жаловалась, что с ними там обращаются почти, как Карабас-Барабас обращался со своими куклами. И некоторые не выдерживают, сходят с дистанции. А другие по окончании не хотят танцевать в кордебалете и идут учиться дальше. Вот и Люська по окончании училища поступила в университет и так и осталась в Ленинграде.

– Постой, так она не в новосибирском хореографией занималась?

– Сначала здесь, а потом перевелась в Ленинград. Я думаю, тут не обошлось без ее кровного отца. Между прочим, он с ней поддерживает очень тесную связь.

– А отчим ее не обижал?

– Он ее любил и сейчас любит. Да ее все любят! Вот и ты тоже…

В его глазах вновь появилась добрая ирония. В этот момент раздался радостный лай и во двор влетел ликующий Ральф, а за ним вошли со счастливыми улыбками и картонными коробками Вероника и Пафнутий. Из коробок звучал несмолкаемый протестный писк.

Глава 5. Андрей первозванный

В Вероникиной коробке тянулись вверх головами и пытались выпрыгнуть шустрые пушистые гусята, а в пафнутьевской копошилась плотная масса круглых и разноцветных (от желтого до темно-коричневого) бойких деловых цыплят.

Мордвин, как матерый сельский хозяин, решил сразу дать свою оценку нашим покупкам.

– Гусята – это правильное решение! У вас тут все условия для них – и травка, и вода. А вот цыплят надо было брать бройлерных. Несушки долго растут и мяса с них всего ничего. Если хотите получать яйца, нужно покупать уже подросших молодок.

– Да ладно тебе! – прервал я его. – Для тренировки и эти сойдут. Тем паче они такие красивые.

– Тем паче… Обаче… Маленькие все красивые. Ладно, это ваше дело.

Орлиным взором он окинул нашу дворовую территорию и продолжил:

– Вот что, господа-товарищи… Слушайте дальше. Кто вас ещё просветит? Вам следует срочно делать вольер, иначе подрастающие курята, если прежде того не передохнут, разгребут вам весь огород, а в последующем, если что вырастет, то и поклюют!

Вероника, недоверчиво внимая, уставилась на Андрея. Она пыталась понять, шутит ли он или говорит всерьёз. Трудно было представить, что такие очаровательные малютки могут принести сокрушительный урон её детищу.

Если мы с Пафнутием копались в земле чисто механически, предпочитая другие, более творческие по нашим понятиям занятия, то Вероника отдалась земледелию с непостижимой страстью своей необузданной души и периодически отрывала нас от наших дел, заставляя осваивать новые целинные земли: снимать дерн и перекапывать нетронутую почву штыковыми лопатами.

– Какие-то пессимистические картины ты нам рисуешь, вместо того чтобы поощрять и вдохновлять, – перехватив недоуменный взгляд Вероники, укорил я своего товарища, зная его склонность к шутовству по любому поводу.

Однако Андрей, почувствовав на себе пристальное внимание Вероники, которая до этого демонстративно обделяла его этим, памятуя о его участии в известных событиях месячной давности, на глазах у всех смешно подтянулся и приосанился, как оперный певец на сцене, приуготовившийся к исполнению арии.

– Вообще-то, мы специальный птичник уже сколотили! – вмешался Пафнутий, в прежней жизни больше мотавшийся как вахтовик и мастеровой человек, далекий от сельского хозяйства. – Осталось совсем немного. Будет у птенцов доброе жилище!

– Птичник это хорошо, но это для ночёвки и зимнего содержания, – откашлявшись, завёлся Андрей, больше обращаясь к Веронике. – Летом цыплят надо держать на солнышке да на свежем воздухе, чтобы не было рахита, а был хороший рост и крепкое здоровье.

– Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья? – вплёлся я, пытаясь показать свою хозяйственную мудрость.

Однако Андрей не позволил мне солировать, отодвинув на задние ряды в хоре.

– Вода исключается! – решительно отсёк он. – Вода только для питья. От дождя обязательно укрытие, а для купания – корыто с чистым песком. Еще необходимо на первых порах пропоить цыплят поливитаминами, но это вы уточните у вашего ветеринара: какие и в каких дозах. У меня супруга всё делала, а я особенно не вникал.

– У нас в библиотеке должна быть специальная литература! – уже неуверенно подал я голос. – Надо поискать!

– Там только про пчёл, лошадей и прочую скотину! – авторитетно заявил Пафнутий, поселившийся в моём кабинете и изучивший наличие необходимых по хозяйству книг лучше чем я. Мне же, собственнику жилья, приходилось на ночь преклонять голову, где придётся: в основном на кухне или в большом зале у камина, что впрочем мне нравилось. Возникала иллюзия, что сбоку через спальный мешок припекает лесной костер, а с другой стороны привалившийся Ральф напоминал мою верную спутницу – охотничью собаку Дэйзи.

– Лошади не скотина! – не удержался я. – Лошади – это – гуигнгнмы! Благородные существа!..– однако, заметив недоумение на лицах собеседников, вынужден был переключиться на другое. Все знают о Гулливере, но у подавляющего большинства познания дальше, чем о лилипутах почему-то не идут.

– Надо бы кому-нибудь отправиться в город, чтобы набрать нужную литературу по сельскому хозяйству. Знание же – сила, а нам она как раз и нужна

– Давайте я поеду, – вызвалась Вероника.

– А ты не боишься, что тебя украдут некие заинтересованные люди… как кавказскую пленницу?

– Не боюсь. Волков бояться, в лес не ходить.

– А я боюсь. Если тебя украдут, мы без тебя пропадем… – очень серьёзно сказал я, представив вдруг её возможную потерю. – Так что, без охраны… никуда!

Вероника изобразила на лице сокрушённую гримаску, но глаза ее повеселели.

– Да я сам вам привезу литературу! – прочувствовав ситуацию, вызвался радостно Андрей. – Сегодня я еду в райцентр… за рыболовными снастями… и за одним покопаюсь в книжных лотках. Ещё и дома посмотрю. Какая-то книжонка должна быть о домашней птице.

– А зачем тебе рыболовные снасти? Ты ведь всегда презирал это дело. Говорил, что только идиоты и лоботрясы могут часами сидеть на берегу и наблюдать неподвижный поплавок?

– То было раньше! – поглядывая на Веронику, сказал Андрей. – Диалектика жизни постоянно привносит некоторые коррективы в мироощущение… Если вы не против, завтра… до восхода солнца… ждите меня на рыбалку!

– Мы не против! – с удовольствием откликнулся я. – Тоже хочу, а то всё только Пётр Фёдорович ловит, а я беру рыбу в руки только чтобы почистить…

– Значит, договорились? – сказал он мне негромко, когда я проводил его к трактору. – Только, смотри! Я приеду очень рано! Чтоб не пришлось мне тебя выцарапывать из Вероникиных объятий.

– Не придется… Меня она подпускает к себе только в исключительных случаях. На этот счёт можешь не волноваться…

Андрей довольно засмеялся и полез в кабину трактора. На прощание крикнул:

– Птенцов на ночь занесите в тепло и без сквозняков! Следите, чтобы были сухими, особенно цыплята. Последним не вздумайте давать кашку! Только сухую пшенку, а поилку сделайте из перевернутой банки с водой на блюдце, чтобы только клювики могли совать. Пафнутий видел, наверное?

– Видел, видел… Ехай, давай! Не волновайся!

Весь последующий день мы посвятили обустройству зародившегося у нас птичьего хозяйства.

Пока ожидали фургон, наш старик успел активно пообщаться с деревенскими женщинами и получить от них необходимые инструкции и консультации. Вероника в это время по обыкновению своему всех дичилась и держалась особняком.

Поэтому, мы единодушно отдали право командовать парадом Петру Фёдоровичу, сами проявляя инициативу только по мелочам, а в остальном безоговорочно подчиняясь более знающему бывалому человеку.

В его всеохватной мудрости я утвердился ещё больше, когда мы вечером уселись ужинать, все как один испытывая вдруг ощущение появившейся у нас семейственности, должно быть, как исходный результат совместной возни с птичьей малышней. Захотелось вдруг душевного общения.

Пафнутий, как по волшебству, достал бутылку сладкого «Кагора», прикупленную им в деревенском магазине во время ожидания машины.

Вкушали напиток дружно и согласно, не исключая Веронику. Разговаривали о простых и вечных проблемах крестьянского быта. Всем было хорошо.

Когда же пришло время спать, я по выработавшейся привычке хотел было отправиться ночевать на своё лежбище у камина. Но Вероника остановила меня и увлекла к себе в спальню. Там она впервые позволила целовать себя в сладкие губы.

Андрей приехал в пять часов утра, но я был уже на ногах. Хорошо, что он привёз с собой червей, и ни каких-нибудь, а самых что ни на есть навозных – упитанных, нарядных и пахучих.

У нас же на холме я никак не мог найти ни то что земляного, но даже и легко рвущегося, непрочного подлиственника. Направился было уж ехать на велосипеде в деревню либо на ближний луг, где паслись коровы и была жирная унавоженная земля, но в этот момент подкатил на своём «Москвиче» мой первозванный друг.

Он вытащил из багажника целый пук сложенных телескопических удилищ, в том числе и два спиннинговых.

– Зачем ты их столько привёз? – удивился я.

– Известно зачем – рыбу ловить!

– Ты собираешься ловить ими одновременно?

– Одновременно не одновременно, но использовать, возможно, придётся все…

Я пожал плечами – у каждого свои причуды.

– Куда пойдем?

– А зачем куда-то идти? – спросил Андрей и глянул в сторону ворот. – Давай попробуем прямо на твоем берегу. Надо же и его и поисследовать… Здесь хорошая глубина?

– Глубина – лучше не бывает. Утонуть можно у самого берега, если ты об этом.

– Тонуть я не собираюсь. Хочу поймать большую рыбу, а они держатся на достаточно глубокой глубине.

– Однако… какие познания! Откуда?

– Оттуда!.. «Старика и море» читал?

– А-а!.. Ну-да, ну-да…

Мы спустились вниз. Я взял с собой только две бамбуковые удочки. Наверное, я был консерватор, потому что всегда отдавал предпочтение натуральным материалам.

Пока Андрей раздвигал и расставлял свои удилища на заранее изготовленные дома тальниковые рогульки, я успел вытащить двух окуней и трёх крупных карасиков.

Ловил я на одну удочку, вторую держал про запас на случай выхода из строя первой. Ввиду самого начала лета рыба была голодной и клевала беспрерывно.

Андрей, обречённый наблюдать мои успехи, занервничал, как это случается и с более опытными искушенными рыболовами, заторопился, и, как результат, запутал леску на инерционной катушке, настроенной на донку.

В этот момент одно из его удилищ упало с рогулек и с нарастающей скоростью стало отплывать перпендикулярно от берега.

Незадачливый рыболов, бросив спиннинг на траву, кинулся к уплывающей удочке как ягуар на капибару, но поскользнулся и рухнул в воду, сметая другие установленные снасти.

Как добропорядочный человек и гостеприимный хозяин, я не имел никакого римского права смеяться над своим гостем, но не мог удержаться и хохотал неудержимым гомерическим смехом, захлебываясь и стеная, забросив подальше свою удочку в траву, чтобы не запутать леску и не сломать хрупкое удилище.

На мой хохот, вперемешку с громкой бранью Андрея, из ворот усадьбы выглянул встревоженный Пафнутий, а во дворе громко залаял Ральф.

Чтобы поправить положение, а за одним свой имидж доброго хозяина, не вытирая выступивших слез, но быстро стянув легкую спортивную одежду, я бросился в прохладную утреннюю воду вслед за уплывающим удилищем. Успел крикнуть:

– Андрей! У тебя есть подсачёк?! Рыба-то крупная попалась!

– Это я попался! – чертыхаясь, отвечал мой товарищ, с трудом снимая длинный мокрый сапог. – Нету у меня подсачка!

– Как же так?! – отплевываясь от воды, засердился я.– Столько удочек и ни одного подсачка!

Тут я увидел спешно спускавшегося вниз с резиновой лодкой на голове старика Пафнутия.

– Петр Федорович! Будь другом! Там, за книжным шкафом в кабинете – большой сачок стоит! Я им живцов ловлю! Принеси, пожалуйста!

Прокричав последнее, я уже не оглядываясь, сноровистым кролем погнался за франтоватой удочкой, стремительно набиравшей крейсерский ход.

Оно уплывало всё дальше и дальше, чуть не достигнув середины озера. Хорошо, что полая внутренность удилища не давала ему утонуть, а напротив, как гигантский поплавок, время от времени показывало свое местонахождение, приподнимая комель над водой, свидетельствуя о невидимых попытках гигантской рыбы уйти на глубину.

Похоже, рыба притомилась от этих усилий, потому что сбавила ход, и я смог подплыть к удилищу умеренным брассом, чтобы сгоряча не дезориентироваться и не проплыть мимо.

Когда я, наконец, ухватился за комель, сзади на всех парах ко мне подплывали Пафнутий и Андрей. Первый работал на веслах, второй держал наизготовку большой сачок с диаметром обруча почти что в метр.

– Там что-то ужасно большое сидит на крючке! – подтягивая на себя удилище и отплевываясь от попадающей в рот воды, пожаловался я подплывшим товарищам. – У вас тут в местных озерах случайно не водятся марлины? Я боюсь, он утянет меня в океанские глубины!

– У нас тут водятся лохнесские чудовища по несколько штук в каждом! – отвечал повеселевший Андрей. – Ты не боишься?

– Я боюсь, что леска порвется!

– На этой удочке леска хорошая – с расчетом на крупняк! И крючок соответствующий!

Я увидел силуэт большой рыбы, довольно спокойно проплывшей мимо меня без всякого натяга лески. Вид у нее был вполне миролюбивый.

– Возьми удилище! – подал я Андрею комель. – Это карп. Большущий! Дай мне сачок! Ты всё равно не сможешь подтянуть его близко – удилище сломаешь!

Андрей взял удилище и стал выводить им синусоиды на воде, стараясь вписаться в конфигурацию движений рыбы. Я же, хорошенько смочив мелкоячеистую сетку сачка, чтобы не вздувалась пузырем и скользнув левой рукой по слегка натянувшейся леске для более точной ориентации, правой подвел его под рыбу. Обод у сачка был широкий, а сетка глубокая: рыбина сразу попалась в ловушку и забилась в ней тяжело и мощно. В тот же момент дзинькнула лопнувшая леска, больно ударив меня поплавком по лицу.

Я вцепился обеими руками за горловину сетки, жгутом свернувшуюся от бешеного коловращения подводного обитателя, и, рискуя захлебнуться от каскада брызг, помог перевалить пудового карпа в лодку. Правда, когда мы его потом взвесили, он почему-то оказался в полтора раза меньше, но все равно объем был на редкость внушительный. Мне, по крайней мере, такого здоровяка ловить никогда раньше и позже уже не доводилось.

Какое-то время после возвращения на берег мы еще продолжали рыбачить удочками, но всё, что нам попадалось по сравнению с выловленным карпом, казалось мелочью. Уровень азарта был уже не тот, и мы решили переключиться на другие дела, развести костер на месте кострища, оставшегося после туристов, и сварить уху.

Все эти хлопоты взял на себя добрый Пафнутий. Он же принес из дома котелок, миску и ложки, а также необходимые для ухи ингредиенты.

Андрей сходил к машине и вернулся с поллитровкой и походным стаканчиком. Не дожидаясь ухи, мы пустили его по кругу – для сугрева. Пафнутий продолжил священнодействовать около костра, а мы, чтобы не мешать этому серьезному делу, отошли к воде.

Мордвин закурил, и как мне показалось, после выпитого и переживаний, особенно сладко затянулся.

– Карпа поделим пополам, – великодушно заявил он.

– Карпа ты повезешь домой целиком, – не менее великодушно откликнулся я. – Зачем такую красоту разрушать? Перед домашними похвастаешься – какой ты удалец!

– Ну, удалец-то, пожалуй, не я. Какая тут моя заслуга?

– Большая! Если бы карп попался на мою удочку, он мгновенно бы порвал леску, потому что такую толстую жилу на поплавочную удочку я бы никогда не додумался поставить! Значит заслуга сто процентов твоя! Новичкам, вообще, везет…

Андрей задумчиво посмотрел на меня.

– Я не понял – ты меня хвалишь или издеваешься? Последняя фраза прозвучала будто «дуракам везёт»!

– Успокойся! Твоя неопытность сыграла решающую роль. Ты и глубину сделал бóльшую, чем положено… То есть, нарушил классические правила, которые и принесли неожиданный успех: поплавок лежал на боку, а леска на дне. Получилась донка, и карп без боязни взял наживку. Если бы она болтался перед носом на весу, опытный бывалый карп ни за что не купился бы на такую наживку. Так что, без ложной скромности, можешь считать себя героем!

Андрей выбросил сигарету и шумно, с удовлетворением, втянул в себя воздух, слегка надувшись от приятно пришедшего осознания своего нешаблонного рыболовецкого хода:

– Тогда пойдем… повторим во славу героев-новаторов!

Мы повторили. Пафнутий отказался и попросил нас уйти, чтоб не мешали процессу. Мы вернулись на свою прежнюю диспозицию у берега.

– Всё таки, неправильно забирать мне всю рыбу! – не успокаивался Андрей после повторенной дозы. – Давай разделим… по хребту!

– Ни в коем случае! Жену порадуешь, что не зря ездил. А то подумает еще чего другое…

– Она всё равно подумает.

– Знает, куда ты поехал?

– Конечно.

– А фактор Вероники её не смущает?

– Еще как смущает! И не только ее: поселковые бабы постоянно пытают меня о ней. В курсе, что я тебе материалы вожу.

– Их так волнует ее судьба?

– Как сказать… Скорее, они не могут найти адекватную тему для сплетен.

– Бедные женщины! И что ты им отвечаешь?

– Что всё нормально, но они не верят. Говорят, что ты бич и дурак, и что постоянно дерёшься с ней.

– Интересное видение… Своеобычное, я бы сказал…

А может в этом и заключается народная мудрость и ты про себя не понимаешь то, что прозорливо понимают другие?

– Неужели разговоры о нас, представляют такую важную составляющую в устном народном творчестве твоих односельчанок?

– Не только односельчанок, но и односельчан. Некоторые из них еще долго вас не забудут.

– Ты имеешь ввиду Кекса?

– А еще Гриньку Ястреба.

– Ему то что? Она ведь больше не маячит в его владениях? Да и другим пора успокоиться. Всё-таки, я увёл от них возмутительницу спокойствия, взяв крест по обузданию её на себя.

– Так она ж тебя уже угнетает?! Или мне показалось?

– Правильно угнетает. Иначе бы мы устроили тут натуральный творческий бардак… Как настоящие художники.

– Я не в том смысле. Ты уже косишь лиловым глазом на других девушек, – он лукаво посмотрел на меня. – Которые в белом…

– Подумаешь, преступление! Полюбоваться даже нельзя? Красота для того и существует на белом свете, чтобы ее наблюдать и получать эстетическое удовольствие!