Дурак на красивом холме

– Только ли эстетическое? Мне-то не ври.

Я вспомнил лучезарную Арсиною и легкое воздушное общение с ней – не такое, как с другими. Наверное, мы оба были с ней из одного карасса!

– Понимаешь… Вероника всё время молчит… и только просвечивает меня насквозь рентгеном синих глаз. А хочется…

Я замялся, сам не зная чего именно хочется, помимо того что понимает Андрей в своих настойчивых и целенаправленных изысканиях.

– Понимаю. Можешь не продолжать. Пойдем к Пафнутию. Он уже первую закладку вытаскивает из котелка.

Пока мы шли к костру, он нашел нужным меня предупредить:

– Смотри, довосхищаешься девушкой в белом! Мало тебе грядущих проблем с Вероникой? Ты еще вплетаешь в свою жизнь и Люську?

– Да с чего ты взял? Она уехала и делу конец!

– А номер телефона тебе оставила? Просто так она бы этого не сделала – значит ты ее чем-то заинтриговал?

– Понравился, наверное.

– Ты имеешь ввиду себя? Это вряд ли…

Вдруг он остановился.

– Я думаю, главным интересующим ее объектом была твоя Фата Моргана и прилегающая к ней территория.

Я пожал плечами:

– Ну и что?.. Вполне объяснимый профессиональный интерес. Она, ведь, туроператором работает. Может, возникла мысль использовать мое побережье как один из пунктов посещения туристами. Я не против. Пусть.

– Твое побережье!..Ну-ну. Тогда открой тут для них постоялый двор, этакий караван-сарай в восточном вкусе. Включись в туристический бизнес.

– Почему бы и нет? Прекрасная мысль, между прочим! Будешь моим компаньоном, как автор идеи!

Дурак этот Андрей Мордвин! Упрекает меня, что я вплетаю в свою жизнь Арсиною, которая была просто фантомом, игрою воображения, и сам же предлагает реальные шаги для установления деловых связей с Людмилой Павловной Яструб, туроператором из Санкт- Петербурга.

Я даже заволновался от заигравших в голове мыслей про возможные перспективы!

– Пойдем, повторим?!

– Затрепетал аж весь! А еще отрицаешь свой неподдельный интерес. Стреляного воробья на мякине не проведешь!

Уже на подходе к костру, он опять меня остановил, удерживая за локоть.

– Всё-таки будь поосторожнее! Есть у меня подозрение, что неслучайно она здесь появилась.

– Предполагаешь, злой умысел?

– У нее нет. Но она доверчивая – ее могут использовать. А кто – можешь догадаться сам!

Мы выпили и закусили варенными окуньками первого заклада, выложенными Пафнутием из ухи на лист лопуха для Ральфа.

– Уха будет скоро готова! – объявил Пафнутий, выпив последним. – Пора Веронику звать. Я не могу – варево надо блюсти.

– Андрей, сходи ты! За одним и привезённую литературу ей отдашь.

Зная о мистическом умении Вероники читать мои мысли и тут же на них реагировать, я опасался появляться ей в данную минуту на глаза, особенно тет-а-тет, когда у нее появлялась возможность фокусировать на мне свой взгляд, прожигая им насквозь.

– А если она сейчас в неглиже? – отплевываясь от окуневых косточек, отвечал Андрей. – Неудобно как-то.

Вот сукин сын! Напомнить бы ему как совсем недавно подобно пьяной революционной матросне они пытались толпой вторгнуться в ее единственную сокровенную комнату… Впрочем, кто старое помянет, тому глаз вон. Без Андрея всё могло обернуться ещё хуже.

– Какое неглиже? Посмотри, где солнце! Она уже давно с птенцами возится.

– А ты не боишься, что я уведу её у тебя?

– Как лошадь из стойла? Тебе некуда ее уводить. Всё равно обратно приведешь!

– Да. Что верно то верно… А всё ж таки – не расслабляйся. Держи ухо востро, а порох сухим. Я Кекса недавно видел: копытом бьет… из ноздрей дым валит как из трубы… глаза красные!

– Пьяный, поди, был.

– Само собой. Но у пьяного на языке, сам знаешь, что…

– И что у него было на языке?

– Визит хочет к вам нанести. Дружественный. Но, возможно, с боем!

– Это он погорячился… Без подрастающей поросли головорезов вряд ли он на это решится! А они уже не пойдут.

– Там другие ребята появились – из их охранной системы…

– Давай, потом поговорим, – прервал я его, понимая что такой разговор надо вести более серьезно и вдумчиво. – Иди за Вероникой – уха остынет!

Когда Андрей ушел, я обратился к Пафнутию:

– Петр Федорович! Ты б не мог развить и продолжить размышления вслух моего приятеля Андрея Мордвина?

– А что тут продолжать? – снимая котелок с костра, сказал Пафнутий. – Бандиты они и есть бандиты. От них всего можно ожидать.

– Такие уж и бандиты? Просто весёлые ребята… с озорным настроением.

После знакомства с Арсиноей, мне хотелось как-то оправдать ее родственников и попытаться увидеть их другими глазами.

Однако Пафнутий был неумолим.

– Так это и есть бандиты. Только одни это могут маскировать, как Гриша с папой и мамой, а у других это наружу, как у Кекса…

Из ворот Фаты Морганы выскочил Ральф, а за ним следом появилась Андрей и Вероника. Последняя была в неизвестном мне коротеньком белом платье, подчеркивавшем бронзовую стройность ее тела. Андрей оживленно говорил ей что-то и даже, походя, сорвал и вручил какой-то цветочек. Если бы это сделал я, она, наверняка, только бы иронично усмехнулась, не скрывая свое пренебрежение к любым проявлениям романтизма.

– Смотри, – перехватив мой взгляд, сказал с сочувствием Пафнутий. – Андрюха парень хороший, но ушлый до девок.

– Смотри не смотри, а чему быть, того не миновать, – с деланным равнодушием отвечал я.

Пафнутий только покачал головой, осуждая моё смирение.

Веронике уха была налита в отдельную миску. Мы же, допив остатки водки, хлебали юшку прямо из котелка, поставленного на березовый пенек.

– Стерлядочку бы сюда либо кастрючка, – напрашиваясь на похвалу и дуя на содержимое большой деревянной ложки, до этого использовавшуюся им в качестве поварешки, говорил старик, преисполненный чувством домовитости и хлебосольства.

– Итак здоровски! – отвечали мы, мыча от удовольствия. – А ты что, раньше на Оби обитал – про кастрючков вспомнил?!

– На Волге, там где в нее Ока впадает. Может слышали – город Горький?

– Как не слыхать – про него все знают. Нижний Новгород, спасший Россию от поляков.

– Во-во! Только я всё ж родился и вырос именно в Горьком, – как бы в подтверждение сказанному, он горько усмехнулся и продолжил. – Может от того и судьба у меня такая горькая сложилась.

От Андрея я знал, что и Пафнутий в молодые годы отбыл свое, отрубив руку у отчима, избивавшего мать. А после этого мотался по городам и весям великой страны, пока на старости лет не оказался здесь.

– Был я там в командировке! – вспомнилось мне. – Берег там с набережной такой высокий… как наш холм. Только вот не зафиксировал в памяти – над Окой или Волгой?

– Если там, где памятник Чкалову, значит над Волгой, – улыбнулся старик.

Я сразу сообразил, почему захмелевший Пафнутий обратил внимание именно на эту достопримечательность. На нее указывали гостям города старожилы, непременно сопровождая ожидаемое впечатление озорными комментариями. Но я воспринял памятник так, как замыслил его скульптор – великий романтик неба снимает после полета перчатку, а вовсе не показывает своим созерцателям непристойный жест.

Однако, зная, что Вероника не любит отвлечённых разговоров, я решил перевести нашу беседу в деловое русло и обратился к своему грезящему о чём-то наяву товарищу с конкретным вопросом:

– Андрей, а ты случайно не знаешь дорогу на Солнечную Поляну?

– Если ты имеешь ввиду деревню с одноименным названием, то я знаю миллион разных дорог и путей к ней. Солнечная Поляна находится примерно на одинаковом расстоянии от твоего хутора и от нашего поселка – километров 8—9 по прямой. Проведите воображаемую линию между тремя населенными пунктами и получится равносторонний треугольник… – солидно и важно ответил он, дохлёбывая уху.

– Но! – тут Андрей поднял вверх многозначительно палец. – Между нашим поселком и Солнечной лежит огромная болотистая низина, поэтому на машине туда можно добраться только вкруговую: либо с левой стороны, дважды пересекая железную дорогу, либо справа через вашу дамбу и дальше по твоему возвышенному плато.

Большинство людей предпочитает первый вариант – по цивильной асфальтированной дороге, но мне интереснее второй – как нестареющему юному натуралисту. Здесь можно увидеть целое стадо мигрирующих косуль или рогатого лося, глубокомысленно выглядывающего из соснового островка.

– Красиво излагаешь! Тебе бы лекции читать через общество «Знание». А не знаешь ли ты…

– Знаю! Там находится большая пасека в 500 ульев – тебя ведь это интересует?

Я кивнул. Молодец Андрей Мордвин – всё понимает с полуслова!

– А эта пасека функционирует или существует только в воспоминаниях?

– Функционирует. Только у нее сейчас новый хозяин. Тамошний совхоз продал ее частному лицу, а именно – несостоявшемуся свекору нашей красавицы. – Андрей кивнул в сторону Вероники. – Но сам он там почти не появляется. Пасеку контролирует его отпрыск, небезызвестный пан атаман Грициан Бухаловский, время от времени наезжающий туда с двумя молодцами, вооруженными битами.

– На мотоцикле с разбитой фарой? – проявил свою осведомлённость я.

– Почему на мотоцикле? – искренне удивился мой всёзнающий товарищ. – Мотоцикл он давно подарил своим нукерам самого нижнего ранга – за верную и беззаветную службу. А сам давно ездит со своими держимордами на черном джипе с интригующим названием «Чероки».

Раздухорившись от наваристой ухи, крепкой водки и блистательного спича, Андрей вдруг выдал непростительную глупость, обратившись к Веронике:

– Поторопилась ты, Вероника! Отказалась от такого красавца-жениха,

богатого наследника и хозяина близлежащих окрестностей!

Сказал он это в шутку и все это поняли, кроме гордой девушки. Лицо ее покрылось красными пятнами, проступившими сквозь бронзовый загар.

Она резко встала, сбросив недоеденную рыбу вместе с миской под ноги и стремительно пошла к дому, не выбирая дороги. Я смотрел ей вслед, любуясь стройными и сильными ногами, со свистом рассекавшими еще не просохшую от утренней росы подросшую траву, представляя, как бы они смотрелись, если их обуть в длинные шнуровые калиги мифической амазонки.

– Она похожа на Артемиду! – тихо прошептал я. Но Андрей услышал и рассердился:

– Причем тут Артемида?! Ты видишь – она обиделась!.. Постой, Вероника! Ну что ты как маленькая?!

Он хотел ринуться за ней, чтобы вернуть, но я успел схватить его за руку:

– Да не дергайся ты! Ничего ужасного ты не сказал. Это ее обычный бзик – знаешь ведь какой у нее характер!

А сам не без злорадства подумал: «Так тебе и надо! Не будешь под чужих девушек клинья бить – цветочки им преподносить!»

– Надо бы с ней всё таки объясниться! – продолжал расстраиваться Андрей.

Мне стало жалко растерявшегося приятеля, но я всё-таки решительно его тормознул:

– Не надо! Она не любит, когда размазывают сопли по скатерти.

– Да! Она этого не любит… – вторил мне Пафнутий, и я вдруг почувствовал, что ему очень важно, чтобы наши отношения с Вероникой развивались, а не разрушались.

Глава 6. Первая вылазка

– Дружище, давай вернемся к нашим баранам! – обратился я к Андрею. Пора было переводить его настроение на другие рельсы.

– К каким еще баранам? – непонимающе поднял он на меня глаза.

– К пчелам!

Когда меня захватывает новая затея, сопряженная с определенным риском и приключениями, я становлюсь неудержимо азартным.

– У меня к тебе убедительная просьба: не мог бы ты помочь нам, безлошадным крестьянам, перевезти некоторый груз в сторону Солнечной Поляны?

Андрей пару раз затянулся, выдерживая паузу, прежде чем ответить.

– А могу ли я, до того как дать согласие, узнать что за характер груза? – подыгрывая мне, поинтересовался он. Характер у него был легкий, и полученное недавно расстройство от взбрыкнувшей Вероники заметно проходило.

– Груз не тяжелый, но довольно объемный – ловушки для пчел! You understand me?

– Андэстэнд… андэстэнд… Только я ишо андэстэнд, что эта авантюра может обернуться для вас большими неприятностями, а заодно и для меня, как помогающей стороне!

– Почему авантюра? – деланно удивился я. – Мы же не собираемся выковыривать пчел из пасечных ульев. Мы просто хотим прибрать тех пчел, которые безвозвратно улетают. Обыкновенное дело – в этом нет ничего криминального!

– Так-то оно так. Конечно, всё было бы просто, если бы пасека оставалась совхозной. Но у нее сейчас новые хозяева другого образца. Этим волкам может не понравиться любая, самая невинная попытка взять то, что являлось их собственностью.

И потом, они готовы на инстинктивном уровне загрызть каждого, в ком увидят возможного соперника! А ведь ты можешь составить им конкуренцию: у тебя шикарные условия, чтобы развести отличную пасеку. Кругом сплошные медоносы, разнообразная флора, цветущая от ранней весны до поздней осени!

– Какой к черту конкурент? У них полтыщи ульев, а мне надо всего ничего для собственного потребления!

– Это ты сейчас так говоришь. А пойдут дела, можешь войти во вкус и будешь умножать свое пчеловодство до бесконечности.

Образованный и временами очень умный Андрей был, конечно, прав. Аппетит приходит во время еды. Но присутствовало в этой правде что-то неприятное, вроде унизительной философии крепостного крестьянина, который боится произвола господ.

– Одним словом, ты идешь в отказ?

– С чего ты взял? Я просто предупреждаю, чтобы был предельно осторожен и готов к опасному повороту событий.

– Так едем или нет? Козак ты или не козак?

– Конечно, едем! Только загружайся сам: в багажник и на заднее сидение. А рыболовные снасти пусть пока останутся здесь, раз в вашем озере такие рыбины водятся.

Счастливый от того, что удалось так легко сподвигнуть Андрея к нужной мне до зарезу затее, я хотел было пошутить на радостной волне, а не боится ли он, что Вероника переломает в сердцах его стильные удочки, а жена дома еще кое-что доломает. Но благоразумно сдержался, чтобы не обострять ситуацию, да и великодушие победителя не позволяло обижать побежденного.

Забрав посуду и котелок, мы с Пафнутием отправились к дому. Андрей пока что остался на берегу. Видимо, хотелось немного пострадать в одиночестве.

– Любит он ее! – сказал вдруг Пафнутий, когда мы удалились на приличное расстояние. – Любит!

– Но-о! Ты же сам говорил, что он просто ходок? И потом у него двое детей – мальчик и еще мальчик.

– Ну и что? Сердцу не прикажешь.

Я не стал говорить, где у него сердце. У меня еще не стерлось из памяти вторжение в гостиницу. В то же время, я понимал, что присутствие Андрея тогда способствовало разрядке напряженности, хоть и временной.

Ловушек была целая дюжина. Она досталась мне от городского приятеля, который всю жизнь собирался переехать жить в сельскую местность, но так и не собрался. Неожиданная болезнь скрутила и сожрала его буквально за три месяца.

Вместе с ловушками он завещал мне целую коробку нераспакованной вощины и разные пчеловодческие инструменты, любовно приобретавшиеся им на протяжении нескольких лет. Всё это мне передала его вдова, де факто не жившая с ним уже несколько лет, перебравшись к более успешному мужчине.

Квартира досталась ей, и она очень спешила избавиться от всякого ненужного с ее точки зрения хлама.

Каждая ловушка, изготовленная из добротной фанеры, была рассчитана на шесть рамок, но вощину я закрепил только на четыре в каждой. Оставшиеся места я заполнил освобожденными от меда сотами, которыми со мной поделился сочувствующий мне добрый ветеринар. Он же посоветовал обтереть внутренности ловушек листьями мелиссы.

От себя мы тоже привнесли некоторые усовершенствования: обклеили снаружи березовой корой и корой осины большую часть ловушек в целях маскировки и для утепления.

Багажник «Москвича» как место для транспортировки я сразу отверг – там явственно припахивало когда-то разлитым бензином, что категорически нежелательно для тонко чувствующих пчел. Внутри салона поместились только обклеенные корой ловушки. «Стало быть, так нужно богу!» – сказал Пафнутий.

Пришла пора ехать. Пафнутий отправился за водителем, а я к Веронике – попрощаться. «И каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг!» Интересно, могу ли я назвать Веронику любимой?

Она сидела на лужайке перед вынесенной из птичника клеткой, в которую для солнечного облучения были пересажены бойкие цыплята. Рядом по зеленой травке гуляли желтые пушистые гусята.

Я положил ей руку на голое горячее плечо, испытывая реакцию. Реакция оказалась положительной. Она потерлась щекой о мою руку. Я молча поцеловал ее в доступное ушко и пошел, оставив объяснения на Пафнутия.

Нельзя было рассусоливаться на нежности, да и влекущее тело Вероники отвлекало от делового, почти боевого настроения. Вылазка могла оказаться рисковой, поэтому я решил взять с собой известную палку бо. Кроме того, она предполагалась и как коромысло для ловушек, оснащенных для более удобной транспортировки петлями.

Андрей ждал в кабине. Пафнутий сунул мне напоследок моток шпагата и складной ножик. Чтобы я делал без него? Придумывал бы потом всякие хитроумные способы закрепления ловушек и истратил бы на это массу времени, нервов и сил!

Машина сначала спустилась к дамбе, потом поехала направо по заросшей грунтовке в направлении живописной возвышенности, по крутому склону которой поднималась желтая супесная дорога. С левой стороны от нас вилась речка Светлая, поросшая тростником и рогозом, а справа висели глинистые обрывы, перемежающиеся с пологими склонами холмов и сильно заросшими лощинами.

– Смотри! – тыркнул меня в бок Андрей. Справа, с заячьей скоростью от нас резво помчался буровато-рыжий зверек. Я не сразу понял, что это сурок.

– Какой он стройный! Под зайца косит!

– Ну так ведь весна – жиры за зимнюю спячку сгорели!

– Уже лето наступило – какая весна?!

– Для них ещё весна. Они поздно начинают пастись.

– Всё равно, худоватый. Травы-то полно!

– На одной траве шибко не растолстеешь. Злаки нужны и разные плоды.

Бугор, к которому бежал вспугнутый байбак, был испещрен норками, у которых столбиками торчали его собратья, с детским любопытством наблюдавшие за нашей машиной.

– Какие они доверчивые! Дурики.

– Да… Они такие… – с непонятной грустью сказал Андрей. Немного помолчав, продолжил. – Я имел подлость убить как-то одного молодого глупого сурка. Дело было в августе. Взял как обычно путевку на болотную дичь, а сам отправился в заветные утиные места. Сам знаешь, я не толстовский помещик Левин, чтобы выпендриваться с бекасами, а потому стрелял исподтишка полновесных зерновых крякашей.

Однако в этот день не повезло. Когда я пришел на свои места, там уже паслись егеря с какими-то солидными дядьками. Видимо, предполагалось устроить сафари для власть предержащих.

Пришлось в дикой досаде потихоньку ретироваться. Уже на подходе к деревне слышу свистит кто-то, да так красиво!

Поискал глазами – вижу стоит на бугре молодой байбак – как тенор на сцене, вытянулся столбиком и лапки к груди прижал, будто Ленский, когда поёт: «Я люблю вас, я люблю вас Ольга!»

Мне бы, дураку, полюбоваться им, отдать дань мастерству, да и топать дальше своей дорогой!

Так ведь нет! Взыграл охотничий инстинкт, умноженный на досаду от сорванной утиной охоты. Поднял я оружие и убил Ленского!

Подошел к нему, а он ножками ещё скребётся, умирающий. Из последних сил надеется в норке своей спастись…

Андрей замолчал, вытряхнул из пачки сигарету и достал её губами. Я помог ему прикурить.

– И что дальше? – спросил я, потрясенный этой маленькой трагедией.

– Дальше? Дальше закурил я как сейчас, подождал когда закончится агония, взял трупик, засунул его в пакет, а потом в рюкзак да и домой!

Дома накатил полстакана, потом очень долго и муторно снимал шкурку. Это тебе не кролик или заяц. Хоть и маленький, а шкурка крепко сидит – жирная, вонючая!

Я потом замучился ее обезжиривать: скребешь, скребешь, а жир всё равно из неё выступает. А бросать жалко – вроде как совесть мучает перед тенором и перед богом. Зачем убил?

Мясо никто из домашних есть не захотел – противное всем показалось. Отдал собакам. Так коккер даже подходить не стал, на расстоянии почувствовал отвращение. А дворовый только пожулькал, пожулькал да и в землю зарыл. Потом, после ферментизации, конечно, съел…

– А вот я читал хорошую книгу, перевод с тувинского – «Повесть о светлом мальчике». Матушка баловала меня такими книжными покупками, доступными простым людям.

Так там юные пастухи-батраки разрывали норы тарбаганов и, счастливые, пировали!

– Ну не знаю! Возможно, тарбаганы вкуснее байбаков. А вернее всего, дело всё в голоде. И у нас, рассказывают, во время войны сурков ели за милую душу!

Между тем, поднявшись c большим напрягом на «плато Путоран», мы давно уже плыли по безбрежному зеленому морю. Кругом расстилалась равнина с небольшими колками леса. Пашен не было видно – сплошные луга с довольно высокой травой. Просто прерия какая-то!

– Какие же тут медоносы?! – с досадой воскликнул я.– Сплошная зеленая масса – пырей да бурьян! В этих пампасах аргентинских буйволов надо разводить, а не пчел!

– Ни черта ты не понимаешь! Во-первых, буйволов разводят там, где всегда тепло и есть вода, в которую они любят залезать в жару, а в сухих и прохладных аргентинских степях разводят таких же коров и быков, как и у нас. Во-вторых, через пару недель эта прерия вспыхнет миллионами цветов, которые будут дышать по вечерам густым медвяным ароматом! Голова закружится!

Вот запел! Представляет, поди, как бы гулял с моей Вероникой по безбрежному морю цветов! Впрочем, пусть помечтает. Его вдохновенность возвращала и усиливала мой интерес к ней, несколько приглушенный появлением Арсинои.

Чувствуя непонятное удовольствие, я продолжал скептически вредничать, провоцируя Андрея:

– Что-то не верится! Кроме пырея – ничего не вижу.

– Не верится?! Пырей по обочине растет, а дальше сплошное разнотравье! А еще дальше будут отдельными массивами и донник, и дягиль, и дудник, и душица!

– Почему-то всё у тебя на букву «Д»! Нельзя ли придумать что-нибудь на другую букву?

– Можно! Но только я не придумываю. Будет и кипрей, и разные там люцерны и клевера!

– А всё-таки ты соврал! Душица не растет массивами, она на лесных полянах цветёт, а не в степи.

– В деталях, я, возможно, и ошибился. Но в целом, сказал правду. Сам увидишь – время подтвердит! Будут у твоих пчел отличные взятки.

– Ты так говоришь, будто у меня большая пасека. На три-четыре улья, поди, наберут.

– А ты мечтай о большем – так интереснее жить!

На самом деле я мечтал о гораздо большем – о собственном конном заводе. Но озвучивать в пространство свою наполеоновскую мечту стеснялся.

– А волки здесь не появляются?

– Волки? Уже появились!

Андрей выехал на поросшую травой обочину и остановился.

Я посмотрел вперед: навстречу нам двигался черный внедорожник.

– Ты сиди. Не выходи. И молчи. Я сам буду балакать, а ты не лезь со своими мыслями и чувствами.

Он вышел из машины и закурил. Джип остановился рядом. Из него вышли трое. Я догадался кто: два шкафа и он, в черных очках.

– Здорово, Мордвин!

– Хау ду ю ду, Григорий!

Они сделали шейк-хэнд. Шкафы стояли в стороне.

– Какой-такой бубновый интерес привел тебя сюда, Андрей Владимирович?

– Известно какой, Григорий Павлович! Неистребимая и бескорыстная любовь к живой природе, к её красотам!

– А так ли уж бескорыстна твоя любовь к живой природе, Андрей Владимирович? Ужели только её красоты тебя привлекают?

– Корысть моя до такой степени ничтожна, Григорий Павлович, что и говорить о ней смешно. Так, отколупнешь от нее кусочек какой-нибудь, малую толику, да и всё!

– А можно ли глянуть, что эта за толика такая? Что она из себя представляет?

Гриня, сняв очки, сунул лицо в водительское окошко. Скользнув по мне беглым взглядом, он сосредоточился на рассматривании содержимого заднего сидения.

У меня было время разглядеть его. Только глаза светло-чайного цвета с черными точками зрачков напоминали о ястребиной сущности Григория. В остальном лицо было вполне добропорядочно-джентльменским с приятными правильными чертами. Пепельно-блондинистые волосы показались мне как бы искусственными – будто у куклы. И сам он был похож на манекен – такой же складный и красивый, без видимых внешних изъянов.

Я представил его рядом с сестрой, незабвенной Арсиноей, и воображение сразу нарисовало классически-гармоничный тандем танцоров балета.

По выражению лица Григория я понял, что он не догадался о хитроумном характере нашего груза.

– Корьё какое-то! Зачем оно тебе?

– Как зачем? А рыбу коптить? А сало коптить?