О государстве. Людологическое эссе

Казалось бы, все хорошо, но история показала, что человек оказывается не постоянная сущность, а произвольно производная. Не прошло и 200 лет с данных преобразований, а мир уже перестал существовать как место, в котором можно заниматься планированием собственной жизни. Сегодня человек не может сказать, как он будет жить через 10 лет, что его будет окружать. Превратив всех в Сизифов частной собственности, государственная политика подобного рода не смогла сделать людей счастливыми, даже представить их себе счастливыми невозможно. Сегодня зависимость человека от внешней формы организации материи по сравнению с 300 годами возросла в тысячи раз. Предоставленный сам себе он становится накопителем всего, что только имеет форму возможного проникновения, не будучи кооптирован в общие парадигмы структурирования материи он становится приверженцем любой соблазнительной формы организации материи. Собственная же сила суждения отдельного индивидуума по его собственным отдельным вопросам невероятно низка и не способна организовать порой домашнее хозяйство, не говоря уже о каких – либо элементах социальной системы (подать жалобу в суд, выступить с законодательной инициативой, полемикой и прочее). Повышение уровня образования для большинства людей означает не приобщение к таинству мира, а всего лишь исполнение ритуалов, позволяющее приобщиться к парадигмам принятым в обществе, не более, избранность и избирательность знания была так же упразднена.

Задумаемся с некоторой долей предельности, что есть человек, как через него возможно государственное структурирование пространства и времени? Посмотрим на человека с тем, чтобы понять, что именно в нем необходимо регулировать, как в системе ретранслирования и воспроизводства бытия в возможности, включенного в бытие парадигмы государства.

Человек всегда рассматривается как форма участия в переходе бытия в возможности в действительность и поэтому как система вечно стремящаяся к покою, к полноценной реализации того или иного бытия в возможности в действительность. Наивысшая точка алеантности ему задана, когда он является единственным носителем бытия в возможности, которому предстоит реализоваться в действительность и только от него зависит будет ли реализовано данное бытие в возможности или нет. Данная ситуация возникает при творческом процессе, тайных акциях разведывательного плана, совершении сложных преступлений. Каждый может прикоснуться к ней при измене любимому супругу в обстановке строжайшей (может быть даже и мнимой) секретности. Как ни различны все эти примеры, но с людологической точки зрения они имеют одинаковую структуру организации. В данном случае характеристика целевой причины такова, что она полностью сопоставлена только движущей (субъекту реализации, действия), энтелехия полностью зависит от него самого, от чистоты его действий, направленных на реализацию бытия в возможности. Критерий остановки, то есть воплощения правила энтелехии, в конечном, счете остается за самим реализующим (играющим субъектом). В какой- то определенный период времени цикл реализации может быть пройден, но это не означает, что сам субъект будет удовлетворен результатом. В некоторых случаях это приводит к засасыванию его в область цикличности реализации, втягивания в процесс ради самого процесса. Наименьшая точка алеантности наблюдается, когда человек является носителем того бытия в возможности, которое не реализуется в области его бытия в действительности. В индивидуальном плане – это навык, когда функция стабилизации вынесена за пределы осознания и, соответственно, не образует целевую причину ни в одной парадигме, смещена в область обстановки, в отношении внешнего – это, например, суверенитет народа, носителем которого каждый является в отдельности, естественные и неотчуждаемые права человека. Нечто сродни исполнению функции реквизита в коллективном действии, то есть, когда необходимо занять человеком определенное место и пространство не более того (предметная сторона энтелехии). Следует отметить, что уровень алеантности напрямую зависит от количества повторений реализации одного и того же бытия в возможности в область действительного. Так первичное действие, если его бытие в возможности составляет применительно к субъекту целевую причину, всегда вызывает высокую степень алеантности, то же самое действие, повторенное в 1001 раз грозит стать формой навыка, при простейшем наборе действий и областью естественности при сложном механизме, если убрать способность осознавать свое влияние на действие и его хоть сколько нибудь игровой характер, мы получим некоторого рода серьезность, бытие которой можно моделировать по типу Кантовского пари на 100 фунтов. Возможна и обратная связь, действие может консервироваться в предельности своего бытия, при изменении внешней обстановки, а потом возрождаться для новых участников с другой степенью алеантности. Таково, например, развитие охоты, собирательства. Если ранее это была необходимая функция, освященная молитвой и всем ритуальным в целях обеспечения перевода бытия в возможности в действительность, схваченная миром и развертывающаяся, как сама жизнь, то сегодня это чистая игра в чистом виде, развлечение. В принципе, динамический анализ во времени позволяет многие формы деятельности, которые не меняются по алгоритму реализации бытия в возможности в действительность, увидеть в разном свете. В основе степени алеантности лежит степень посвященности, степень приобщенности к бытию в возможности и степень участия. Например, высокая степень приобщенности, при невозможности участия – рождает созерцание. Высокая степень приобщенности и высокая степень участия – рождает азарт. Высокая степень участия вне приобщенности – это всегда неудовольствие, использование, эксплуатация и прочее. Государство находит баланс в степени приобщенности каждого и в степени его участия, наделяя лиц формально- юридическими статусами в тех или иных процессах общественного бытия. Но при этом совершенно забывает сейчас о том, что степень алеантности напрямую влияет и на качество реализации, и на структурирование пространства и времени в той или иной парадигме бытия, процессе энтелехии, реализации. Всем знакомы ситуации провала во времени в часы влюбленности, увлеченности каким – либо делом, вовлеченность в потустороннюю реальность азартных игр. Везде, где лицо приближается к высокой степени алеантности, оно кооптируется в парадигму, участие в которой продуцирует соответствующую степень алеантности, настолько, что перестает быть персонифицированным в парадигмах общего основания (которые тоже когда – то имели такой же характер, к слову сказать, – введение календаря Цезарем очень долго обсуждалось в высшей степени эмоционально, как и изобретение и распространение наручных часов, не говоря уже о вековых переходах от Юлианского к Грегорианскому календарю). Тоже самое наблюдается с любым бытием в возможности. Именно поэтому временные процессы в юности, когда все практически в первый раз и в последующие периоды жизни воспринимаются совершенно по- разному. Все беспредельное, все то, что составляет в представлении самое себя область антиномии и апории – все это область только индивидуального бытия в возможности, только данность мысли о мысли, бытия в возможности в области самого бытия в возможности. Это только для одного и не для кого более. В мире осуществления, в области чувственного, столкновения с изоляцией пространства и времени той или иной парадигмой, первыми попытками реализации и прочее – все конечно и опознаваемо рамками и системами условного бытия в упорядоченности (исчисление, математика) в степени достаточной для воспроизводства и надлежащего уровня цикличности. Время и пространство рождается именно вокруг субъекта, участвующего в реализации того или иного бытия в возможности.

Именно поэтому замкнутость государственного, его замкнутость не стенами и палачами, а замкнутость сопричастности тому, что есть государство, грозит ему переходом в область априори для субъектов ему не сопоставленных, исключением их из целевой причины бытия и, соответственно, продуцированием в них представления о том, что в отношении них творится какое – либо насилие беззаконное, несправедливое и потому требующее отмщения.

Упорядочивая время и пространство, государство, прежде всего, должно заботиться о неизменности представления, бытия в возможности, составляющего каждую его парадигму. В данном случае это нормы закона. Стабильность закона – это не показатель его качества, а цель его бытия. Конечно, сложно писать такие законы, но прежде всего не стоило их менять, становясь на путь реформаторства. Неизменность права позволяет государству проносить себя через время. Традиционно построенные государства выигрывают по сравнению с теми, что полагают законы своего рода инструкцией к технике, прогресс которой необходимо влечет за собой совершенствование и самой инструкции. Право, в случае стабильности закона, со временем приобретает качество универсальной формы познания, позволяющей выстраивать и сопрягать те или иные парадигмы лучшим образом, нежели ориентироваться исключительно на движущую причину (государственную власть), как на то, что в своих субъектах переживает ею же издаваемые законы. Преодоление пространства достигается опять же за счет того, что государство является мини моделью человеческого вообще. Так, само по себе бытие в возможности – это область, где все существует и все возможно, но только в области действительного все существует раздельно и не противореча друг другу при должной степени реализации. Область мысли – это то общее, что позволяет приобщаться в области действительного к любой форме, соответствующей идеальному. Задумывая изваять скульптуру, скульптор, если себя таковым понимает, имеет «до себя» навыки, умения своих предшественников, представления о прекрасном в виде эталонов и все прочее, что позволяет ему, следуя установленным правилам, избегать неконтролируемых, хаотических форм проб и ошибок, в которых можно провести существенное количество времени. Точно так же и в области социального действия государство является тем же, чем природа является для скульптора, это налично заданная реальность, со своим содержанием идеального и действительного. С той лишь разницей, что это активно структурирующее значение (стандартизация) в определенном, очерченном пространстве. Если этой идеально сформированной стандартизации (начиная от мер и весов и заканчивая естественными правами человека) где – либо нет – значит там нет и государства, как бытия в действительности этой идеальной реальности, бытия в возможности права. Формировать прозрачность собственных парадигм реализации таким образом – это первейшая задача государственного, без этого целостность территории может поддерживаться только силой оружия, а не механизмами принятого структурирования реальности. Коммуникативная бытия в возможности является следствием вынужденного перемещения человека в целях выживания (формирование языка в Ледниковый период, миграция животных на юг – обмен информацией среди охотников), поэтому «летучесть» удачного бытия в возможности, пригодного к реализации без особых сложностей завоевывает больше территорий, чем самые изощренные военные акции, – развал СССР самое лучшее тому подтверждение.

5

Единожды сформировавшаяся парадигма перевода социальной материи в форму автоматически «склонна» к самоповтору. Установившийся порядок более уже не нуждается в конкретных субъектах, он сам кооптирует в себя, в свой ритуал участников, формируя их определенным образом. Удачный переход бытия в возможности в действительность будет реализован вновь. Участникам будет казаться, что это благодаря им существует социальная материя в форме, что они ее двигают и преобразовывают из области мысли в область действительного, но это обман. Парадигме бытия, области действительного никто индивидуально не нужен. Любая область действительного отрицает любое индивидуальное как противоположность, как уникальность. Любой процесс действительного – это шкала от индивидуального, мыслимого к общественному, вплоть до символизации и навыка. Общественное может градировать субъектов по тому, насколько каждый из них выполняет функции процесса перехода возможности в область действительного, присваивая им, исходя из этого ранги, но ни один социальный процесс не имеет свойства жизнеспособности в привязке к конкретной личности. Неизбежность повтора совершенно не очевидна, но совершенно неизбежна. Такова природа социального. Даже искусство в этом отношении не исключение. В момент, когда рождается творческое произведение, есть энтелехия бытия в возможности, которая подчиняется закону: пока есть становление- нет ставшего, когда есть ставшее- нет становления. Пока, субъект, допустим, пишет книгу, он еще ничего не создал, он пытается и здесь нет ничего социального, есть только его процесс, когда работа наконец завершена, «сделана», творец – не более, чем сторонний читатель, его функция будет точно такой же, как любого читателя, зрителя – сопричастность через форму приобщения- чтение. Он знает о том, что это его произведение, кто- то еще это знает, но с точки зрения самого процесса, самого текста – это абсолютно все равно. Повлиять на него в части структурирования даже сам его автор не в силах. Да, он может его толковать, изъяснять, но это уже повторы обращения к бытию в возможности, которыми может заниматься каждый, с той лишь разницей, что они не будут называться аутентичными.

Непонимание этого простого и очевидного положения разыгрывает трагедии в браке, творчестве, государственной службе и так далее. Субъектам парадигм кажется, что носители бытия в возможности – его хозяева, но это не так. Примерами этого может служить многое. Для государственного управления это проявляется в узурпации власти, должностных злоупотреблениях властью, ложно понимаемой незаменимости. Лучше всего это ощущается при соприкосновении с такой вещью, как государственная тайна. Неаккуратная работа с данным бытием в возможности, а иногда и просто соприкосновение с ним, могут стоить карьеры, свободы, жизни. Любое бытие в возможности, даже изолированное сознанием одного носителя, стремится к реализации, к размещению, как можно в большем количестве носителей. Сама по себе реализация бытия в возможности в рамках пространства и времени дарит участнику этого процесса удовольствие различной степени, начиная от азартного стремления к расшифровке древней тайнописи в алгоритме парадигм научного знания, до хвастовства, явки с повинной, написания пространных мемуаров. Игра, переводящая материю в форму, не умирает и никуда не исчезает, она ждет своего участника в самом реализовавшемся бытии в действительности. То, что из действительности можно извлечь бытие в возможности в достаточной степени, для его повторения и воспроизводства, нам демонстрируют дети каждый день, да и вообще каждый день нашей жизни, пока мы живы. С той же степенью, с какой хаос страшит человека, символизирует для него досягаемость смерти, с той же степенью он тянется к упорядочиванию, стабилизации и неизменному повтору. Страшно, конечно, когда формой стабилизации для субъекта становится само разрушение. Это яркий пример того, что любая стабилизация признается как положительное. Субъект не может себе отказать в утилизованном им способе снятия противоречия, а уже тем более в осознанном навыке, именуемом привычкой. Любая деятельность, снимающая напряжение, уже, даже без социальной нагрузки и функции, становится положительно идентифицируемой, будь то курение, прием алкоголя, наркотиков или расчленение людей заживо. Единожды обретя покой в такой форме деятельности, субъект воспринимает ее как необходимую к реализации для воспроизводства состояния чувственного восприятия, достигнутого к моменту ее завершения. Он может ее даже не желать, но в момент, предшествующий исполнению, переводу социальной материи в форму, он осознает необходимость исполнения, в какой – то степени превращаясь в зрителя со стороны. Такие страшные формы успокоения, порой являются выражением занесенного в субъекта бытия в возможности, которое составляет противоречие организации социального. Самый простой пример- это непосредственное подчеркивание индивидуальности субъекта и формирование в нем завышенного социального ожидания из одного лишь основания его существования.

Самое «летучее» бытие в возможности – целостное. Не имеется в виду универсальная концепция, а только та «возможность», которая может быть реализована в действительности в полном объеме относительно возможности, не оставляя зазоров, на основе которых происходит видоизменение. Иными словами, чтобы видоизменить, необходимо реформировать, реструктурировать само бытие в возможности, само по себе оно не меняется, вплоть до совпадения идеального и реального (символизация). Поскольку человек – динамическое существо, обретающее себя в управляемом движении в пространстве, в автоматизации навыка хождения, хватания и прочее, бытие в возможности при своей реализации неизбежно было приговорено к захвату пространства, развертыванию в пространстве. Время как форма сложения и структурирования переходов значений, в перевертыше индивидуального и общественного, неизменно структурируется началом и завершением процесса реализации. Человеку необходимо войти в процесс и выйти из него, он не может находиться в реализации постоянно, только если он не является целевым объектом энтелехии (например, путешествие, туризм, очное обучение – совпадение предметной и целевой причины в парадигме). Это обусловлено, прежде всего, ранними перцепциями окружающего мира при невыносимо опасных условиях выживания, когда каждый день был похож на последний. Ритмичность нашей натуры, необходимость тактового начала и завершения лучше всего отражена в нашей способности восприятия музыки. Именно игра в чистом виде здесь гармонирует с тем, что позволяет нам кооптироваться в парадигмы, способность участвовать в энтелехии окружающего. Естественность того, что содержится в нас – так же часть человеческого. Мы очень часто воспринимаем то, что мы получаем из той или иной парадигмы, организации конгломерата парадигм как наше, хотя на самом деле это наше только в рамках участия и только как участника. Расколдовывание окружающего мира, попытка перехода к собственности и только собственности всегда чревата обнаружением нашей негодности и непригодности ни к чему в этом мире. «Я» как «только Я» никому не интересно и ничему не сопоставлено. Каждый раз, задумываясь об индивидуальности судьбы, о том, что, в конечном счете, есть жизнь, мы приходим к печали и единственно правильному выводу о том, что необходимо жить исключительно ради самой жизни вне оценочных категорий, поскольку и они нам не принадлежат перед лицом конечности – равной для всех Вечности. Холод этого ощущения может быть заполнен только символизмом Бога, религии, которая является единственным стабилизирующим когнитивным началом, управляющим предельными вопросами индивидуальности. В этом отношении верующий в Бога и находящий покой в Боге именно по вопросам личной, индивидуальной судьбы – счастливый человек. Я не вспомню, кто это сказал и о ком, но мне запомнился рассказ одного священника, пережившего ГУЛАГ СССР. Он рассказывал о том, что он был занят на ТФТ по 16 часов день и каждый раз, приходя в барак, он валился с ног. На третий месяц такой жизни он не мог уже исполнять элементарных функций самообслуживания, но не переставал на ночь молиться, прося у Бога снисхождения и сил пережить все это. При этом он отчетливо ощущал неминуемость скорой и тяжелой смерти в психотравмирующих условиях, он измучил себя страданием за себя как за страдающего в беде человека. И вот, однажды, придя в барак, он заснул не помолившись. Во сне ему явился причисленный к лику святых и с упреком сказал ему, что ему надо радоваться, ибо этот причисленный ранее к лику святых в свое время добровольно, сам обрек себя на подобные страдания, для того, чтобы изжить в себе «человечка» и приблизиться к Богу, стать человеком как творением Господа, и через себя понять лучше Бога. А он, получив это от государства, да еще с таким стимулом (администрация лагеря), жалуется и канючит у Бога снисхождения каждый день, вместо того, чтобы радоваться возможности улучшить себя в познании истины. И вот это священник говорит, что когда он проснулся, все вокруг было уже по – другому, все было радостно и оставшиеся годы (я так понял, что он сидел свыше 10 лет) он провел радостно и счастливо. Когда я слышал этот рассказ, он занимал весьма высокий пост в Церкви.

Еще одно свойство человека, проистекающее из желания стабилизации, желания покоя – это необратимость его формообразования. Субъект форматируется определенным образом комплексом парадигм и в них остается практически до конца жизни, максимум на что он может отважиться – это на некоторый отказ от существующего в нем, но по форме организации материи он практически не меняется. Невозможно отказаться от родного языка сознательно, заставить себя его забыть, например. Складывающиеся в человеке формы опознавания реальности составляют его естественность, их реализация является предметом убежденности и верования. Проповедование собственной убежденности, самореализация содержащегося в человеке бытия в возможности иногда носит просто угнетающий характер (есть целое название – люди разговорного жанра, болтуны), иногда запрет на проповедование собственной убежденности лежит в основе Священных писаний, где прямо указывается на отсутствие необходимости наставлять на путь истинный в связи с тем, что каждый сам к нему придет. Это так же имеет еще и агитационное значение. Создатели мировых религий понимали, что форма структурирование мира через Бога, тем более через Текст абсолютно не зависит от содержания человека, он универсален для любого познающего и верующие в этом отношении равны. Чтобы не шокировать и не отвращать от Писания лучше, чтобы каждый не демонстрировал свое содержание, а кооптировался в веру в форме ритуала, который универсален для всех. Нас и сегодня, но уже благодаря развитию средств массовой информации, поражает, что какой – нибудь маньяк, убивший и расчленивший свыше десятка несовершеннолетних, сидя на ПЖ, вдруг начинает говорить о христианском Боге и о Промысле Божьем, который привел его к истине и вере. Такое не понравится ни одному проектировщику социальной системы, а уже тем более, ее организаторам.

Государство как то, что существует до рождения человека и то, что будет существовать после его смерти, пользуется у любого субъекта безусловным доверием (нет разницы с вечным). Власть может себя дискредитировать по персоналиям (поэтому Великие просветители, отчасти, ввели избираемость власти как символа государственного), но сложившийся порядок отправления, бытия важных вещей необходимо достоверен в глазах субъектов – институт гражданства, порядки обеспечения безопасности, бумажные деньги, свидетельства о праве собственности, рождении ребенка, компенсационные выплаты и прочее. Все это, субъектом даже не опознается как государственное, является для него важным и определяющим его состояние спокойствия относительно бытия самого себя в связи с окружающим миром.

Само государство в определенных сферах существует как последовательно увязанный порядок, алгоритм и единое образование действий, отсутствие хотя бы одного из которых свидетельствует об отсутствии бытия государства либо в целом, либо в определенном времени и пространстве (рамки уголовного дела, например, при фундаментальных нарушениях уголовно- процессуальной нормы).

Упорядоченность для государства не выступает определенным специфическим признаком, но в то же время содержание в государственном бытии противоречий свидетельствует о его неразвитости и отсутствии государственно – подобного образования. Реальность может состоять и из несовместимых мифов и верований, она может быть представлена совершенно не увязанными в рамках энтелехии процессами, которые по сути служат цели- только стабилизации и порядка. Но именно государство отличается тем, что оно сначала снимает противоречия в области бытия в возможности, называя это законом, затем добивается полного и точного перевода этого бытия в возможности в действительность и множит парадигмы реализации данного бытия в возможности на всей территории, которую считает своей и которую предварительно объявляет своей. При этом еще один специфический признак – по тем вопросам, которые попадают в указанное бытие в возможности (область закона) государство не терпит никакой конкуренции. По данным вопросам оно есть единственная область порядка, противостоящая всем другим и воспринимающая все другие формы как враждебные, захватнические. Иное возможно только в рамках договора с другим государством, в форме отступления от общего правила, но единая форма для любого содержания – в этом девиз государственного.

Поиск пределов стабилизации социальной материи широко представлен историческими примерами. В тот или иной период времени государственной власти кажется, что она имеет возможность регулировать все или почти все, в другой период она отказывается почти от всего. Удачным представляется институт местного самоуправления, как форма выхлопа и снятия избыточной регулятивной функции государства. Федеративное устройство так же имеет свои преимущества, так как преодолеть национальность, даже в условиях глобализации, представляется практически невозможным, в силу того, что это один из факторов полностью персонифицирующих вовлеченного в это бытие в возможности субъекта.