Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время»

– Ну… попробуй, – неуверенно ответил Борис. Растерянность и нервозность не покидали. «Что делать, бежать?»

Он бросил форму в сумку, второпях оделся, заправил в брюки наспех рубашку, набросил пиджак и пальто. Выскочил в коридор.

Гром разразился над его головой…

– Девушка, – тихо произнес Борис, проглатывая подкативший к горлу, «ком». – Девушка!

– Да? – Она повернула голову и остановилась.

– А Вы давно здесь? Вы давно сюда ходите играть? Вы давно занимаетесь? – споро забрасывал Ее вопросами Нестеров, стараясь оставаться спокойным, казаться самоуверенным.

– Меня зовут – Борис!

– Лариса… – удивленно произнесла принцесса. Протянула свою руку. Борис на секунду замешкался. Принцесса подала ему руку, запястьем вверх, а не ребром ладони для рукопожатия, как это делали обычно женщины на переговорах. Нет! Именно запястьем вверх и плавно опустив кисть. Теперь Ее рука застыла, ни на миллиметр не поднимаясь…

Гром ударил над ним во второй раз…

Нестеров справился с поставленной задачей, не сразу, не сию же секунду, но справился. Он опустил голову до уровня ее руки и поцеловал, точнее, робко прикоснулся губами.

Любовался Ее запястьем, кистью. Дивной, нежной кожей, пальцами, едва уловимыми, тонкими, подкожными венами, словно ветвями магического дерева или замысловатым рисунком причудливой реки.

– Да, я занимаюсь уже довольно давно, но здесь не давно. А Вы?

Борис сумбурно отвечал. Пока они шли к стоянке, он успел Ей рассказать о прелестях здешнего покрытия, о том, как хорошо играть здесь летом, о плюсах и минусах ракетки «Head».

Лариса слушала его и комментировала. Делала это кратко, метко, интеллектуально. Борис шел рядом, вытягивался и хотел говорить с Ней еще и еще.

Он проводил Ее до машины, BMW третьей серии, белого цвета. Она… в свободных брючках кремового цвета, курточке с меховым воротничком, лайковых перчатках и с теннисной сумкой «Вabolat», смотрелась пленяюще. Машинка встретила хозяйку, мило пикнув и приветливо моргнув «глазками». А хозяйка ждала… очередного, правильного, галантного жеста.

Борис, немного помешкав, опустил Ее спортивную сумку, словно корзинку с грудным ребенком в салон и, наконец, открыл перед Ней водительскую дверь. Ее чудные бровки чуть приподнялись…

Лариса, с уловимым облегчением, словно учительница, получившая наконец правильный ответ, села за руль.

– До встречи, Лариса.

– До встречи, Борис… – Она лукаво взглянула на него снизу вверх. Он прикрыл дверь, боясь хлопнуть и тут же, своей, но чужой рукой… постучал в стекло.

Лариса, положив локоток в удобный, кожаный выступ двери, опустила свой пальчик на кнопку. Не сразу, будто не слыша стука.

– Да, Борис…

Лариса, а можно… я оставлю Вам свой телефон? Ох, простите… или давайте обменяемся номерами… вдруг что-нибудь… с тренировками… и мы потеряемся… мне бы не хотелось… – он говорил с трудом, с огромными паузами.

Лариса, раздумывала. Шло время. Стрелка на наручных часах, меряя секунды, сбивала сердечный ритм.

– А почему бы и нет… – Она раскрыла золотистый «Nokia Sirokko» и так нежно, вкрадчиво, произнесла: – Давайте свой телефон…

Гром разверзся в третий раз…

Борис зачем-то полез в карман пальто, достал свой «Vertu», подаренный на день рождения клиентами, вместо того, что просто сообщить Ей свой номер… просто ответить на Ее вопрос.

– Диктуйте…

– 724 54 76…

Его телефон зазвенел. На экране высветились заветные цифры.

– Мне пора, Борис, до встречи.

– Да, Лариса… а могу… я Вам позвонить? Например, завтра… это удобно?

– Да, Борис, мне удобно… но перед тем как звонить, лучше прислать смс. Можно ли это сделать сейчас… договорились? И если я смогу Вам ответить сразу, я сообщу, а если нет, то я сообщу Вам время, когда это будет возможно… договорились?… -Лариса так прелестно закончила эту фразу-вопрос с подчеркнуто вопросительной интонацией… «Договорились?» Интонацией, когда за вопросом «Договорились», читается вопрос – «Ты меня понял?»

– Конечно Лариса… конечно… сначала смс, конечно!

– Вот и славно! До свидания, Борис.

Стекло поднялось, машина тронулась. Сделав круг и выезжая со стоянки, принцесса помахала ему рукой.

Борис стоял, окаменев. Гром поразил его трижды за этот день, точнее, за эти последние два часа.

Он вдыхал запах своей руки, пытаясь уловить запах Ее. Он держал в руке свой телефон и магические цифры. Запоминал.

Пальцы сами набрал сообщение: «Лариса! Вы прелестны, восхитительны! Очень рад с Вами познакомиться.»

А примерно через час он получил ответ: «Благодарю Вас, Борис. Я тронута, но для меня это не новость. Прошу Вас не забыть о нашей договоренности предупредить перед звонком. До встречи.» После слов «новость» и «встречи» стояли два смайлика.

Мon cheri…

Из четырехэтажного, гранитного здания в дворах Новинского бульвара, через переулок от старого здания американского посольства, с буквами на козырьке фасада, складывающимися в «говорящее», сложное, советское слово «ПРОМСЫРЬЕИМПОРТ1», вышли трое молодых мужчин. Двое в прямых, кожаных куртках. Один в пиджаке.

– Нестеров будет сегодня?

– Да хрен его знает. Вроде собирался. Но подтверждения, не было. Не звонил.

– Ну, ясно. Ты как поедешь?

– Попробую тупо, через Садовое.

– Да, пожалуй, бульвары стоят сейчас. А у меня и варианта нет, только по Кольцу.

– Короче, оба по Кольцу, один в одну сторону, другой в другую. Давайте, двигайте, аккуратнее смотрите, и сразу на базу. Как приедете, я ему позвоню. Завтра, кажется, раздача. Клиентский день… – резюмировал этот весьма содержательный разговор маленький, молодой мужчина с хитрыми глазами, в костюме, провожающий, время от времени поправляющий мягкие, редкие волосы.

Мужчины подняли воротники своих модных курток и, стуча каблуками полуботинок по мокрому, ноябрьскому асфальту, местами покрытому желтой пленкой из нападавшей листвы, направились к машинам. Каждый к своей. Щелкнули замки. Зашумели моторы. Первая, темно-синяя Нексия, дав резвый круг вокруг клумбы, растаяла в прозрачном осеннем, московском воздухе. За ней ринулся Опель.

Маленький, прищуренный человек в костюме и галстуке, докурив и бросив окурок в урну, поежился и скрылся за дверью. Он махнул рукой охраннику и поднялся на второй этаж. Зашел в туалет. Там, из окна коридора, отделанного белой, кафельной плиткой, сквозь остаточный сигаретный дым, оставленный только что вышедшими, смеющимися над очередным анекдотом, молодыми людьми, он посмотрел на «Белый Дом». На развивающийся, трехцветный флаг. Величие, на первый взгляд, увиденной картины, показалось ему циничным…

На Цветном бульваре, синяя машина, влилась в поток, движущийся вперед от Трубной площади к Садовому кольцу и в нем, словно камбала, пытающаяся найти уединение в огромном косяке рыб, плывущем, не думая, по течению, двигалась по крайнему правому ряду, выискивая место для парковки.

В маленькой офисной комнатке второго этажа одного из домов на бульваре, мерно работал аппарат, считающий деньги. С характерным шелестом он перебирал купюры. Бывший подводник, Сергей Юрьевич Зубов и его сослуживец Анатолий, оба не так давно принятые в бизнес Нестерова, дело знали, и свой этап отрабатывали на отлично. Здесь, в этом крошечном офисе, арендованным одной из фирм Бориса, некоторые сделки, которые он сопровождал, консультировал, или проводил по заказу клиента, проходили заключительный этап. Невидимый этап. Сюда, с одной стороны Москвы и других городов страны, курьеры Зубова привозили наличные деньги. Деньги, прошедшие очистку в Латвийских банках и Кипрских компаниях, для выплат комиссионных вознаграждений или расчетов с клиентами по ценным бумагам и договорам оказания услуг. С другой стороны Москвы, в соответствии с графиком, сюда мчались «доводчики». Финальным аккордом являлись «клиентские» дни. Проводились они, в зависимости от статуса и объема сделки, либо в офисе на Новинском, либо на Таганке. Представители клиентов, а порой и сами руководители, прибывали в четком соответствии с назначенным временем. Прибывали, привозя с собой портфели с бумагами, пакеты с ручками, рюкзаки, а некоторые – баулы.

Нестеров, потусторонним зрением видел все, чувствовал все, что происходило. С самого начала. От ступеней Новинского и до офиса на Цветном.

Те двое о нем говорили,а третий их провожал.Те двое… активно курили,а третий – пассивно дышал.

А вот уже на Цветном… Евгений пытается припарковаться. Вот сверяются цифры, работает счетная машинка.

Он все видел и не волновался.

Другой сотрудник, Дмитрий, в это же самое время, на шестом этаже гостиницы «Варшава» делал то же самое. Но в чужом офисе, у чужих людей и по более высокой цене. С другими гарантиями выполнения. Не стопроцентными. Борис знал это и переживал по-другому, больше. Переживал, отдавая себе в этом отчет и постепенно, шаг за шагом переводя этот ответственный этап все своих сделок только к Зубову. По каналу, выстроенному с самого начала, от момента первого платежного поручения, Риги, Кипра и до получения наличных, собственными руками.

Борис взглянул на часы и телефон. Телефон радостно молчал. Директор его дополнительного офиса на Новинском, Леонид, не звонил. Это означало, что в гостинице «Варшава», и уж конечно на Цветном, все прошло штатно, спокойно.

Принесли счет. Возбужденно проглотив ланч в виде вермишелевого супчика и телятины в кисло-сладком соусе, он, вращая глазами, собирался погрузиться в деловой водоворот.

Окрыленный знакомством с прекрасной красавицей Ларисой, Борис примчался сюда. В «Джонку». В торец здания Доронинского театра, МХТ им. Горького, между Тверским бульваром и Леонтьевским переулком. В один из первых китайских ресторанов Москвы. На площадь Никитских ворот. В район, который хорошо знал и любил, где каждый дом служил вешкой в его сегодняшней и прошлой жизни, где он работал и отдыхал душой. Туда, где его ждали знакомые переулки, городские камни и люди. Его банк в Мерзляковке и здание ТАСС с офисами уважаемых особ, театр имени Маяковского и Московская консерватория, бардовский ресторан «Гнездо глухаря» и китайский «Джонка», баня в Среднем Кисловском, Калашный с диссидентской пивной в начале и жилым домом в конце, в цоколе которого Нестеров снимал когда-то свой первый офис в Москве. Каждый кирпич здесь, каждая подворотня о чем-то шептали, напоминали, тревожили.

Час назад, еще в Лужниках, отправив своей новой знакомой сообщение и сев в машину, он позвонил Алексею и радостно сообщил о том, что собирается поехать в банк, увидеться с Петровичем и Максимом, провести встречу с очередным клиентом, которая планировалась. Пообещал провести встречу на самом высоком, профессиональном уровне. Провести так, как он это умел! Ему вдруг безудержно захотелось… Эх… поработать! Напомнить о себе! Удивить! Партнеров, клиентов, а главное – Ларису, уже живую, не гипотетическую, ну а план действий – он появился сам собой. Махнуть в гущу событий, толчею, в привычный, но уже начинающий забываться, ритм деловой жизни, туда, на Никитскую, где его ждали бизнес и деньги. Там пообедать и окунуться. Вновь начать творить.

«Благодарю Вас, Борис, я тронута, но для меня это не новость. Прошу Вас не забыть о предупреждении сообщением перед звонком. До встречи.» – это сообщение, полученное от Ларисы, застало Бориса в шаге от великих свершений.

Ему оставалось только накинуть пальто и ринуться вперед. Оставалось только это. Один шаг, как вдруг… разверзлись небеса над его головой. Разверзлись через час после третьего грома, прогремевшего еще в Лужниках. Разверзлись дождем, ливнем, холодным, колючим. Сплошной, нескончаемый поток ледяной воды лился на Нестерова. Голова закружилась. У входа в ресторан его качнуло. Он схватился за водосточную трубу. Прячась от холода, содрогаясь в ознобе, вернулся внутрь, в теплый холл «Джонки». Там он сел на диванчик и опустил голову. Невидимая вода текла по его волосам и падала на пол. Намокшее пальто, прилипшие к коленям брюки, замерзшие, сырые ноги вселяли неуверенность и страх. Черные тучи над ним заслонили свет. В темноте Нестеров растерялся. Растерялся окончательно. Куда ему идти сейчас, о чем говорить, он не знал.

Творческий порыв и воодушевление, сменились беспомощностью и апатией. Стрелка внутреннего, душевного «манометра» упала на «ноль».

Трясущимися руками он держал телефон, перечитывал сообщение Ларисы, и, несмотря на свое кошмарное состояние, твердо отдавал себе отчет в судьбоносности знакомства. Но не было сил. Вдруг он ясно это почувствовал. Мысли ускользали как рыбки в аквариуме. Завтрашний день, день предполагаемого, первого свидания с Мечтой, погрузился во мглу. Сейчас ему хотелось одного: все отменить, забыться, забиться. В теплое место, подальше, поглубже. Забиться и ждать. Надеяться. На что-то…

Дрожащими пальцами он вставил в ухо наушник. В телефоне, напротив имени «Петрович», нажал клавишу «вызов».

– Алло, Петрович, здорово, – голос Нестерова говорил где-то слева от тела.

– Здорово, Борь! Ты будешь сегодня? Мы тебя ждем! Леха звонил! Обещал, что будешь! Человек скоро подъедет. «Человек» – крупный девелопер, клиент их банка, собирающийся подъехать и запускающий продажи квартир в очередном, только что построенном жилом комплексе в подмосковном Одинцове, ставил перед собой, а соответственно перед банком и Нестеровым ряд задач, связанных с оптимизацией налогооблажения, а иными словами, с легким обманом государства в части налогов.

– Слушай, Сереж, я вряд ли смогу. Давление… понимаешь ли… под двести. У врача сейчас… неважно себя почувствовал… поплыло все. Скажи, пожалуйста, человеку… что сегодня никак. Перенеси, пожалуйста, на любой, удобный для него, день, – голос слева выдавил эти вежливые слова и телефон отключился. Реакцию Петровича и его ответ Борис слушать не стал.

Предметы вокруг и люди расплывались. Сначала по голосу, затем по фигуре и наконец, рассмотрев внешность, в мужчине, сдающем пальто в гардероб, Нестеров признал Костолевского, знаменитого актера «Маяковки».

«Ну конечно… на съемку пришел. Театр + ТВ. Здесь идут съемки. В „Джонке“. По третьему каналу ТВ идет.» – Нестеров по-хорошему позавидовал актеру, его уверенности, спокойствию.

«Сейчас он в дневном полумраке закулисья. А вечером, откроется занавес и из темноты он шагнет в свет. Обретет себя. Или в очередной раз станет просто счастливым. Да… вот ради этого стоит жить. Ради вот таких вечеров, наступающих почти ежедневно… А что у меня? Где мое место? Где я? Где поднятый занавес? Где свет? Меня нет… есть только полярная ночь…»

Покинув «Джонку», совершенно забыв о машине, брошенной у нотариальной конторы в Леонтьевском переулке, Нестеров, опустив голову в поднятый воротник и пряча взгляд, поспешно зашагал по бульвару в сторону площади. Миновал здание ТАСС. На перекрестке, напротив кофейни, пугаясь пылающего красным «пешехода», знакомых лиц и просто взглядов, Борис опустил голову ниже.

Там, за переходом, в начале переулка, примыкающего к Большой Никитской, его ждала «нора». «Нора», принимающая посетителей до глубокой ночи. Посетителей разных, непритязательных, свободных. «Нора», в которой его никто не сможет найти. Не догадается искать.

– Триста грамм свиного шашлыка, соус, два пива, двести грамм водки, – сделал заказ на стойке голос, постепенно перемещаясь с левой стороны к центру.

Нестеров взял в освобождающиеся от дрожи, руки, тяжелый, нагруженный едой и напитками поднос и ринулся в самый дальний, обособленный уголок отшельника, словно в бой, с таким же рвением, с каким еще недавно собирался на подвиги. Он торопился, опасаясь недружественного появления претендентов на столик. Устроившись в заветном уголке, Нестеров расставил все на столе и сделал долгожданный глоток. Зажмурился, представляя себя маленьким хоббитом с мохнатыми ногами, героем Джона Толкина, с кружкой доброго эля в руках, в деревушке «Бриль», в таверне «Гарцующий пони» или Матвеем Петровичем Химиковым2, героем Аверченко…

Волосы высохли. Пальто висело рядом на крючке. Озноб прошёл. Тучи над головой рассеивались. Время неторопливо текло, словно прохладный, лесной родничок. Сигареты закончились. Борис, движением кисти, бросил пустую пачку на край стола и извлек из кармана новую, размашистым движением доставая очередную сигарету и неловко вставляя себе в рот. Он неотвратимо и желанно хмелел.

«Благодарю Вас, Борис, я тронута, но для меня это не новость. Прошу Вас не забыть о предупреждении сообщением перед звонком. До встречи.» – прочитывал Нестеров в очередной, сотый раз, сквозь сигаретный дым, щурясь, не обращая внимание на огромное количество пропущенных разных вызовов, важных и не очень – двадцать три или двадцать пять.

«Я позвоню ей завтра. Конечно. Неоспоримо. Приглашу поужинать. Завтра же. В зависимости от предпочтений в плане места и кухни, выберу ресторан. Теперь цветы… тут не знаю. Буду думать завтра. Дальше… о чем говорить? Нестеров? Ты не знаешь, о чем говорить с девушкой? Женщиной? О чем говорить с девушкой, женщиной, я знаю. Но здесь… случай другой. Первый. Не знакомый. Не понятный. Здесь… ошибиться нельзя. Второго шанса, она может и не дать. Нужно напрячься, Борис Владимирович. Ну? Где твой хваленый интеллект?» – Нестеров настраивался, уже без страха, но нерешительно, чересчур осторожно, как канатоходец, стоя на краю пропасти и задавая себе одни и те же вопросы: – Это тебе нужно? Справишься? Сил хватит?

Его сознание вдруг начало листать. Листать страницы последних двенадцати лет. Почему-то начиная с двадцати, когда его, студента четвертого курса медицинского института, начинающего и довольно успешного, «перестроечного», молодого коммерсанта, в непотребном виде, вместе с друзьями одноклассниками и одногрупниками, слетевшимися к нему на двадцатилетний юбилей, с позором выставили из студенческого пансионата.

В трусах, накрытого ковром, сорванным им же со стены холла второго этажа, навстречу февральской вьюге, с пустым огнетушителем в руке и подарком под мышкой в виде плаката с праздничной надписью: «Вот тебе уж двадцать лет, а ума, пока что нет!»

Двенадцати кавардачных лет. С бесшабашным бизнесом конца восьмидесятых, начала девяностых и таким же крахом. Героической анестезиологией и реанимацией, продажами инсулина и страховок, Петербургом, Москвой. С сутками по двадцать пять, а то и тридцать часов. С коротким браком и рождением сына. С большим, теперь уже бизнесом, который много приносил и много уносил. С шальными доходами и такими же бездумными расходами. Попытками делать новые бизнесы, торговать вторичными квартирами, открывать вьетнамские рестораны в Адлере. С рыбинскими, ярославскими, московскими проститутками, которым он сердобольно подыскивал достойные работы и дарил однокомнатные квартиры. С дагестанской красоткой, Диной Мухамедовой, сменившей почему-то фамилию на Ардани, длинноногой, эффектной украинкой Оксаной Бондаренко, торгующей элитной, загородной недвижимостью и разбившей вдребезги его очередной мерседес, старшим юристом Транскапиталбанка Катенькой Апухтиной, актрисой Клименко, главным бухгалтером российского экспортера виски «Гленфиддик» Эммой Маркарьян… С ресторанами, кальянными, банями с шестами на Минской, Велозаводской… С Парижами, Римами, Флоренциями, Мальдивами, Пхукетами и Бали.

Двенадцати кавардачных лет, приведших к разочарованию, старению, пустоте.

Двенадцати лет, в которых год шел за два. Без выходных и отпусков. Стремительно примчавших его к душевной «пенсии». Приведших к тому, что теперь, когда его звали в баню, он пошловато, глупо отвечал: «А что я там, в бане, не видел? Ведь у всех баб вдоль… поперек вряд ли будет.»

Теперь он старался скрашивать досуг в одиночестве. В полном, или с малознакомыми людьми. Напиваясь, накуриваясь, нанюхиваясь. У себя в съемной, небольшой, но роскошной квартире-студии на Зоологической, слушая Баха или издавая душераздирающие звуки на электронных инструментах, бороздя пески Сахары без гида, пытаясь добраться до Эль-Аюна, забираясь на джипе по крутому, однокалеечному серпантину без твердого покрытия в марокканские горы «Атлас», устраивая стрит-рейсинг в потоке на Ленинском, валяясь на берегу Волги…

Чем дальше, глубже листались страницы, тем отчетливее звучал в его голове вопрос: «Чем я ЕЙ интересен? ЧТО мне ЕЙ о себе рассказать? Вопрос звучал, как вердикт.

«Бизнес? Империя? Вряд ли ТАКИМ бизнесом можно открыто гордиться… Состояние? Счета в „Parex-Банке“? Депозитарий в Банке Москвы? Квартира в Перово, которую отдал бывшей жене и сыну? Квартира в Питере… да… об этом можно упомянуть… но это в Питере, пусть даже на родимой Гороховой, но в Питере! Дом в Никульском? В глуши? За триста километров от Москвы? Толком недостроенный? Машины? Заинтересует ли ЕЕ ВСЕ ЭТО? А я САМ? Интересен ли я САМ? Искусство? Музыка? Игра на инструменте? Театр? Кино? Книги? Языки? Знакомства с творческими людьми, актерами, режиссерами, музыкантами, промоутерами, антрепренерами? Может жизненный опыт? Может спорт? А вдруг ОНА разбирается во всем этом больше?? И что тогда?»

Появлялись безумные мысли найти ресторан или кафе с живым инструментом. Любым фортепиано, путь даже не концертным, расстроенным. Электропиано любой марки… чтобы сесть и сыграть. Произвести впечатление. В идеале – потрясти. А дальше будет легче.

С чего начинать общение с Мечтой – оставалось для Нестерова загадкой.

«Спорт?» – он вдруг снова увидел перед собой Ларису, в соблазнительной, плиссированной теннисной юбочке, длинным, дразнящим хвостом из волос, собранным на затылке, с учащенным дыханием, розовыми щечками, прямым, породистым носиком и вздернутыми бровками.

Увидел Ее, с теннисной ракеткой в руке и ухмыльнулся, опуская голову и заглядывая себе под пиджак. Только сейчас Борис сообразил, что под неизгладимым впечатлением от знакомства со столь прекрасной девушкой, а затем, в процессе погони за Ней по коридорам лужнецкого «тюльпана», он забыл принять душ. Нацепил брюки, набросил рубашку, пиджак и пальто на себя просто так. На тело, изможденное игрой, душу, разрывающуюся на части потоком эмоций.

«Большой теннис… которым я начал заниматься больше чем пятнадцать лет назад, и не потому, что нравилось! А потому, что это было модно! Дорого. Круто! Горные лыжи… Встал на них первый раз еще в девяностом, а потом на них встали все! Тренд! Мать его так! Если и разговоры о спорте, то только о теннисе и о том – кто, когда и какой горнолыжный курорт посетил! А теперь бокс еще этот! Тьфу! Что же мне?? Перчатки напяливать?»

Борис Нестеров, на самом деле, неплохо играя в большой теннис и хорошо катаясь на горных лыжах, спорты эти не любил. А в глубине души – просто ненавидел. Кружка холодного пива после корта или бокал горячего глинтвейна на выкате с горы – вот все, в чем видел он смысл во всей этой спортивной кутерьме. Недолюбливал он и командные виды – футбол, волейбол, баскетбол. Сам играл неплохо, но принципы командной работы входили в конфликт с его естеством. Однако болельщиком, тем не менее, Нестеров был отменным! Знающим, авторитетным. Другое дело, его губила явная неприязнь к российским командам, российскому спорту в целом. Стойкое, воспитанное еще Владимиром Андреевичем, уважение к спорту советскому, сменилось выраженным негативом по отношению к спорту другому. Даже некий патриотизм, к коему взывали все те, с кем он «болел», не помогал. Растягивая слова, предавая им некий глубинный, невидимый и непонятный смысл, Борис говорил: «Не верю… знаю, как это делается. Все на бабки поставлено. Ситуация в спорте – слепок с общества» Все больше и больше, грустно наблюдая за окончанием матча, игры, соревнований с участием европейских клубов, сборных или спортсменов, в живую или по телевизору, он мечтал сделаться маленьким, запрыгнуть в одну из спортивных сумок и уехать… покинуть Россию.

Дело в том, что организм Нестерова, применимо к спорту, был настроен на «циклику». Циклические виды. Эти гены передались ему от папы, отличного, в свое время, бегуна.

Четыре года Борис занимался плаванием в бассейне ВМФ на Васильевском острове, затем, вынужденно, по причине перенесенной желтухи, плавание бросил и увлекся лыжами, а затем перешел в биатлон. Три школы: двести седьмая английская, музыкальная имени Римского-Корсакова, биатлонная в Токсово, занимали абсолютно всю его ленинградскую жизнь. Переехав в Рыбинск в шестнадцатилетнем возрасте, в город, где биатлонное стрельбище видели только по телевизору, она начал бегать на лыжах за школу, бегать лучше всех, скучая по секундам, минутам, подъемам и спускам, привычной одышке и мокрой спине…

Некий дискомфорт под рубашкой и пиджаком, напомнил Борису о причине, по которой он сегодня промчался мимо душа. Отсутствие стульев за его столиком, разобранных прибывающими в пивную мужиками, нарастающий, людской гул, сгущающийся сигаретный дым и сильный запах кухни, напомнили ему о времени. Он шумно вздохнул, сделал несколько увесистых, тягучих глотков из кружки и посмотрел на часы. Не оценив должным образом положение стрелок, Нестеров схватил телефон, поставленный в беззвучный режим и, не придавая абсолютно никакого значения очередной дюжине свалившихся звонков, уставился в конвертик с именем «Лариса».