Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время»

Через пару часов кровать его заскрипела. Он сел, поставив свои босые ноги на прохладный, паркетный пол. Его руки повисли на коленях, словно сухие ветки. Видеомагнитофон и телевизор уже давно перешли в спящий режим, закрыв глаза, задернув шторы, напоминая о себе только красными, приветливыми огоньками. Его голова опустилась. Руки крутили невидимый калейдоскоп. Причудливые, поражающие воображение, узоры вдруг рассыпались. Цветные осколки не складывались, но сбивались в уродливые, ужасающие картинки.

***

Машина мчалась по Варшавке. В крайне левом ряду, помигивая фарами, предлагая уступить дорогу. Нестеров, загородившись от дороги шторками, ровно так, как когда-то он загораживался от повседневного бытия французским фильмом, о котором вдруг вспомнила вчера Лариса, сложил руки на груди, наклонился, затем снова откинулся. Он не находил себе места. Волны тепла, вызванные недавним Ее звонком, воспоминаниями о вчерашней встрече сменялись холодом, темнотой, преследовавшими его все последнее время. Он словно попал в свою внутреннюю весну… в конце календарной осени, в весну, когда на солнце становилось уже тепло, а в тени, падающей от домов, было еще откровенно холодно.

Он снова покрутил калейдоскоп и заглянул внутрь. Темные, невыразительные цвета сменялись на светлые, песочные, нежно розовые. Появлялись рисунки, напоминающие улыбки Ларисы… Жанетт. Трубку можно было крутить смелее и не бояться заглядывать.

В Туле Нестеров прекрасно провел обе встречи. Работал вдохновенно, на душевном подъеме. Обсудил с банкирами все детали предстоящих транзакций, нюансы договоров. Шло все своим чередом и с тульскими бандитами. Они получили деньги и тут же нарисовали ему новую «тему», связанную с Новомосковским химкомбинатом. Нестеров, словно опытный гимнаст, ухватился за брошенный шест и тут же выдвинул профессиональное предложение о том, как по нему забраться. До самого верха. Забраться и вытянув руку, снять, подвешенную высоко под потолком, корзинку с золотыми монетами.

Водитель и телохранитель четко, по минутам, как предписано, без единой помарки, выполняли свою работу. Не возникло задержек, осложнений, опасностей. Он сообщал обо всех своих передвижениях Алексею… и Ларисе. Он отказался остаться. Отказался от предложенной бани с девочками. В районе полуночи вернулся в Москву и сразу поехал домой. Дома, сбросив ботинки и пальто, он плеснул в бокал коньяк и доложил Ларисе о том, что приехал. Написал сообщение и получил нежный, ласковый ответ. Пожелал Ей спокойной ночи… и прошел к окну. Изменил его сложную геометрию, дав возможность свежему, уже почти зимнему, ночному, московскому воздуху вторгнуться в его холостяцкую, шикарную нору. Нестеров глубоко дышал и вслушивался. Где-то там шумело Садовое… а за ним… засыпала Лариса. Он чувствовал Ее запах в этом духе ночной Москвы.

Год неумолимо приближался к своему завершению, финишной черте. Нестеров зашел на последний «круг», на декабрь. Последние несколько лет он давался ему плохо, отнимая от «закисленной» души последние силы. Борис проходил этот круг с надрывом, сменив бег на шаг, считая метры до ленточки.

Он делал так всегда, суеверно принимая тридцать первое число за некую, очередную, жизненную черту. Черту, которую требовалось преодолеть. Черту, за которой всегда будет легче. За сутки или двое до нее, он традиционно садился в кресло в кабинете и перелистывал страницы ежедневника. Ставил точку. За несколько часов до полуночи он принимал душ, смывая с себя пот, усталость, старясь забыть о пройденной дистанции. Думая уже о новой, веря в то, что вот на этот раз, он пройдет ее лучше, быстрее, ворвется в следующий сезон победителем. Но годы шли, а форма так и не приходила. Сил становилось все меньше. Мечты о глобальном, вселенском успехе таяли, как утренние грезы.

На этом последнем круге, Нестеров, как правило, становился невыносим. Вечно раздраженный, неудовлетворенный, больной, лающий, он становился обузой, помехой для всех. Даже для партнеров, которые жили за счет его дела. Ведь все готовились встречать новый год, настраивались, бегали по нарядной Москве в поиске каких-то приятных вещей. А он… расплескивал деготь вокруг себя и на всех, не делая исключений.

Борис походил на странного лыжника, которого гнали на финиш, сообщая отставание, а он только ругался, порой не прилично, пытаясь ткнуть палкой каждого, кто напомнит о времени…

Второе дыхание открылось впервые. Нестеров перестал огрызаться на тех, кто его подгонял. Он только бежал, бежал быстрее, отыгрывая секунды, несмотря на то, что пройденная дистанция стала одной из самой тяжелой в его жизни, трудной, изматывающей.

С Борисом произошла странная метаморфоза. Он больше не нуждался в подгоняющих и криках «Давай, давай!». Он работал сам. Работал, словно знал о награде. Награде, которую неожиданно посулила сама судьба. Открылось даже не второе, но третье дыхание.

Борис, на радость партнеров, а особенно Алексея, вдруг сам, именно САМ составил список лиц, которых он собирался поздравлять. Туда вошли и старые клиенты, и недавние и даже те, с которыми только шли переговоры. Кабинет заполнялся красивыми коробками, пакетами, корзинами, бутылками вина, шампанского, коньяка. Нестеров, прямо с утра, брал список и вычеркивал людей, которых навещал накануне. Отмечал тех, к кому собирался сегодня. Пил кофе, воодушевленно и с удовольствием курил. Обсуждал все текущие дела. Много подписывал. Генерировал идеи и хорошее настроение. Симфонический оркестр под названием «Империя Нестерова» снова заиграл стройно, мощно, заставляя слушателей переживать. На столе, перед ним, теперь лежали все его мобильные телефоны, заброшенные в дальние углы еще совсем недавно. И как прежде они звонили с промежутком в несколько минут или секунд. Звонили, гудели, то один, то другой. И Нестеров отвечал. Отвечал на каждый вызов. С нескрываемым удовольствием, неподдельной заинтересованностью в голосе, готовый решить любую проблему, придумать идею, просто поболтать или пожелать хорошего дня. Он дышал, розовел, креп. Финишный круг давался ему неожиданно легко. Так легко, что казалось – изнуряющей, опустошающей, драматической дистанции, которая предшествовала, вовсе и не было.

Они не встречались. Лара принимала зачеты, закрывала семестр, занималась с учениками. Они не встречались, и Нестеров относился к этому хорошо, вдумчиво, легко, отгоняя все ненужные, запрещенные мысли. Это получалось. Он довольствовался сообщениями в течение дня, пожеланиями доброго утра и доброй ночи, короткими звонками. Он жил, держа в руке телефон, тот, от которого начинался хрупкий мостик к Ларисе, словно талисман. Канаты мостика становились толще, прочнее. С каждым днем их становилось все больше. Мостик качался, но канаты держали.

Почти каждый день, вечером, Нестеров, проезжая по Большой Никитской, останавливался возле дома Ларисы и всматривался в окна. Втягивал ноздрями воздух. Посылал невидимый поцелуй. Дома… он дышал рядом с открытым окном, словно повторяя какую-то мантру, придуманную им самим.

Звонили старые подруги. Что-то предлагая, высказывая горячее желание увидеться, задавая неудобные, но вполне ожидаемые вопросы. Борис отвечал, ощущая себя Костиком из «Покровских ворот». Рассказывал о длительной командировке. О Ноевом ковчеге, о спасении мира. Об эмиграции и Храме Весталок.

Он работал топором, разрубая опоры мосточков через ручейки. Становился заправским минером, взрывая опоры крупных виадуков, оставляя нетронутым лишь один, хрустальный мост…

По мере приближения законного финиша, Нестеров все больше мечтал, фантазировал, представлял. Он думал о тридцать первом числе. О ночи с тридцать первого на первое. О том, о чем он будет с Ней говорить, чем радовать, чем удивлять. Не давал покоя и фильм… которого они коснулись там в чайной и который повис в воображении у Бориса… вероломной улыбкой, но не Жанетт, а Ларисы. В том числе и об этом можно было поговорить в эту ночь. Конечно вообще о кино и об этом простом, даже глупом французском фильме. Затронуть его вновь. Вскользь. Деликатно. Попробовать разобраться в таинственной, неясной природе этого странного совпадения, которое кололо. Словно инородное тело.

Нестеров даже сделал несколько звонков в рестораны Москвы, славящиеся именно уютом, романтичностью, дающих возможность женщине и мужчине уединиться, поговорить о сокровенном.

Он мечтал и звонил, но у Ларисы не спрашивал. Неожиданно Она сказала об этом сама.

– Ты знаешь… Борь, у нас есть традиция. Уже несколько лет, на католическое Рождество, мы с мамой уезжаем в Италию. На новый год мы там и возвращаемся, как правило, числа пятого января. А уезжаем… числа двадцатого, двадцать второго.

– В Италию…? – Борис содрогнулся. Нахлынул жар. Тяжелый, наполненный до краев, бокал, словно выскользнул из рук, готовясь к стремительному падению на твердый пол и разрушению.

– Да… в Италию. Подруга мамы, Инесса, там живет. В Вероне. Мы каждый год ее навещаем. Летим в Милан, а затем едем в Верону.

Нестеров молчал.

– Вот что… дорогой. Я не говорила тебе об этом раньше и это конечно плохо. Не было подходящего случая. Я тебя понимаю… ты огорчен… немного расстроена и я. Но Борь, я тебя очень прошу запомнить все, что я сейчас тебе скажу. Я тебя очень прошу не делать НИКАКИХ выводов в связи с этим. НИКАКИХ. Абсолютно никаких. Ты меня понял? Это наша традиция. Две недели пролетят незаметно, – Лариса говорила эмоционально, проникновенно. Борис чувствовал Ее легкое волнение. Ласковую улыбку, когда она говорила о двух неделях, которые пролетят. Это передалось… Жар сменился ознобом. Пальцы удержали бокал.

Нестеров явился сам себе прыгуном с вышки. Но не в воду, а на ту сторону мрачной жизни. На сторону светлую. Нужно было собраться и прыгнуть. До прыжка оставались минуты. Но вдруг… песочные часы кто-то перевернул и отсчет пошел снова. Нестерову дали еще время насладиться предвкушением прыжка, полета, погружения в свет. Он отошел от края, обмотался теплым полотенцем, чтобы согреться.

– Ларочка… может нужна моя помощь? Вас проводить? – Нестеров говорил это радостно, чуточку услужливо.

– Боренька… мы вылетаем двадцатого… утром… провожать не стоит. Мамин водитель нас отвезет. Не беспокойся, пожалуйста. И не о чем плохом не думай! Будь хорошим мальчиком… – эта последняя фраза прозвучала впервые.

– Конечно, конечно, как скажешь! Я буду хорошим мальчиком… – он выдавил эти последние слова из себя не натужно, но легко, словно хвастаясь, со слепой гордостью выставляя напоказ то, что так долго скрывал. – И буду ждать… Лар…

– Вот и умничка! А мы двадцатого и двадцать первого побудем в Милане, а потом в Верону. А там посмотрим… возможно съездим в Венецию на Рождество…

– В Венецию?

– Да… в Венецию… – чуть удивленно отвечала Лариса, чувствуя перемену в голосе Бориса. – Уверена, что ты там бывал, хоть и не рассказывал, я права?

– Да… Лар… бывал.

– И в Милане? И в Вероне? Катался на лыжах?

– Да… и на лыжах, тоже, – Нестеров отвечал неуклюже, скомкано.

– Я приеду, и мы поделимся ощущениями… ведь ты хочешь мне все рассказать? Я догадывалась о том, что ты ТАМ был, но не знала наверняка… только догадывалась. Северная Италия… одно из моих любимых мест в Европе.

– Конечно… Ларочка.

Борис вздохнул. Его тяжелый вздох смешался с рыком. Словно у льва, некогда дикого, но прирученного, сидящего на тумбе и жаждущего прыгнуть в горящий обруч.

Он действительно был там. Полгода назад, весной. В течение целых двух месяцев. Не отдыхал, не катался на лыжах, но скрывался.

Двадцатого декабря Виленкины улетели. Рейсом на Милан, в девять утра. Самолет взлетал, а Борис Нестеров, будучи уже в офисе, смотрел в окно, на декабрьское, утреннее, подернутое темно-голубой дымкой, небо и провожал. Мысленно он был там. В том самолете. С Ней и Ее мамой, которую рисовал только в воображении.

Заскучал. Неистово. Сразу, как только самолет поднялся в воздух. Стало труднее дышать. Он закурил, затянулся и почувствовал себя не важно. Закружилась голова. Борис не стал докуривать, бросил сигарету и попытался отвлечься. Кто-то позвонил.

Через три часа Лариса написала ему сообщение. Коротенькое, но такое ясное, солнечное. Сообщила о благополучном прилете.

Переписка между Россией и Италией наладилась. В том же режиме. Борис работал, поздравлял, встречался, всех поражал и писал. Писал Ларисе сам и отвечал на письма Ее. Писал эмоционально, вкладывая себя, все что знал и чувствовал в каждую букву, запятую, точку, многоточие…

Двадцать второго Виленкины прибыли в Верону. А еще через день, Лариса сообщила Нестерову о принятом решении все же на Рождество поехать в Венецию.

Однажды Нестеров написал: «Ларочка… вы уже там?»

«Да, Боренька, уже в Венеции. Вот только недавно приехали», – Она добавила смайлик.

«Лар… а где вы сейчас?»

«Площадь Рима… Борь… а где же еще… садимся в катер-такси…»

Нестерову стало нехорошо. Он отставил в сторону тарелку с куском мяса. Сделал глоток воды, смочив моментально высохшие губы и рот.

– Дядь… что случилось? Ты бледный…

***

Трое импозантных мужчин, вышедших на станции Санта-Лючия из поезда Милан-Венеция, почти синхронно, одели солнцезащитные очки.

Алексей Тихомиров, Сергей Статный и Максим Монин прибыли в Венецию из Милана. Еще сегодня утром их провожала апрельская Москва. Нагрянули эти щеголеватые господа с одной целью – найти Бориса Нестерова. Найти и договориться. Настоять на возвращении в Москву. На восстановлении отношений. Деловых, партнерских, дружеских наконец. На восстановлении общего дела.

Около трех недель назад в офисе банка в Мерзляковском переулке они крупно, размашисто поссорились. Отвесив друг другу взаимные оскорбления. Монин, который играл в ссоре «первую скрипку», назвал Бориса «наглым щенком».

Максим владел контрольным пакетом их общего банка. Борис имел в нем одиннадцать процентов и являлся младшим партнером. В структуре собственников страховой компании, промежуточных брокеров, консалтинговой фирмы, которые все без исключения имели расчетные счета в банке Макса, картина отличалась зеркально. Нестеров владел контрольным пакетом везде, а пресловутый Монин, вместе с Тихомировым и Статным, наоборот – пакетом блокирующим. Статный занимал должность заместителя правления банка, а Алексей – заместителя генерального директора страховой компании. Оба получали зарплату, как ведущие менеджеры. Оба получали доходы от бизнеса. Все вместе дружили, но Алексей тяготел к Нестерову и в работе, и по духу. Сергей Петрович Статный, самый старший из концессионеров по возрасту, Нестерова безмерно уважал, но держал нейтралитет. Монин же… в силу своего неуемного, напористого, беспринципного характера и маленького роста, слыл «Наполеоном». Он старался доминировать, подчинять, зарабатывать больше остальных и никогда и никому не доверял.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Промсырьеимпорт – внешнеэкономическое объединение, входящее в состав Министерства внешней торговли СССР, возглавляемое Ю. Л. Брежневым, сыном Л. И. Брежнева. В настоящее время, «Промсырьеимпорт» является Федеральным государственным унитарным предприятием (ФГУП), занимает по старому адресу единственный четвертый этаж, остальные этажи сдает в аренду.

2

Матвей Петрович Химиков – герой грустного рассказа Аркадия Аверченко «Страшный человек».

3

«Бишка» – биатлонная, мелкокалиберная винтовка БИ-7 (Биатлон-7), с патроном калибра 5,6 мм, выпускаемая в 1980-ых годах Ижевским заводом.

4

Ресторан «Киш-Миш» – московский ресторан-чайхона, один из первых кафе узбекской кухни, располагающийся по адресу: ул. Новый Арбат, 28. Ресторан, который любили посещать многие бизнесмены «девяностых» и «нулевых» для деловых переговоров и передачи наличных денег, взяток. Был взят под контроль ФСБ. В настоящее время закрыт.

5

Забрать бумаги – на коммерческом, конспиративном жаргоне фраза «забрать бумаги» означала обналичивание денежных средств.

6

ВеНсель – сленговый термин. Ценная бумага, являющаяся обычным векселем «обнального» банка и выдающаяся, как правило, на предъявителя.

7

Статья 159 УК РФ – статья о «Мошенничестве».

8

ДМС – Добровольное медицинское страхование.

9

НС – страхование от несчастного случая.

10

ФОТ – фонд оплаты труда.

11

Слип – документ, приложение к основному договору страхования.

12

«Zenith» – часы, швейцарского производства.

13

Cамсон Гамлетович Ленинградов – самец сетчатого жирафа, рожденный в 1993 году в ленинградском зоопарке, а затем, перевезенный в Москву. Стал своеобразным символом московского зоопарка. Очень добродушный и общительный жираф.

14

Кировать, силосовать – процесс скашивания кормовой травы и перемалывания в однородную массу с целью последующего хранения до более холодных периодов.

15

Дружбисты – пильщики, использующие для работы бензопилы «Дружба» и «Урал».