Кира и наследники. Роман

Тоже мне, знак отличия!.. Что теперь, бродить между столиков, оглядывая каждого мужика? Или, может быть, это совсем маленькое заведение? Я не имела ни малейшего понятия, поскольку ни разу не посещала эти новооткрытые дорогостоящие заведения в центре города.

Залитое неоном помещение, которое я обнаружила, толкнув стеклянную дверь, – оказалось внушительным, но почти пустым. У витрины с кондитерскими изысками две рекламного вида официантки лениво переговаривались с подобного же вида секьюрити, а у окна сидела пара. Мужик, кроме заявленного шарфа обладавший маленькой лысинкой и длинными патлами, первый поднялся мне навстречу.

– Вы – Вета? Тогда – вот тут, – он достал дипломат, долго там рылся и, наконец, протянул бумажный пакет.

– Спасибо. Значит, от Киры?

– Да. Она просила – была проездом – а я был занят…

– Спасибо, – повторила я. И всё-таки, помимо собственной воли, осмелилась выдавить из себя неуместно-любопытный вопрос: – Проездом – куда?

– Вроде – в Краснозёрск к себе собиралась, – немного подумав, ответил тот. – А там – бог весть. Присоединитесь? – добавил он так же отрывисто и исключительно из вежливости.

И, услыхав столь же вежливый отказ, с явным облегчением вернулся к своей девице за столик, где у них помимо чашек и рюмок громоздились какие-то раскрытые папки.

Пакет я развернула на улице. Там был «Шоколад» с кириным автографом: «Вете в память о наших разговорах по-над-Мойкой и с надеждой продолжить их где-нибудь на Оленьих прудах». Чёрт побери, тыщу лет не ходила на Оленьи – но с тобой бы, Кира!.. Но разве я говорила ей, что живу в Сокольниках? Должно быть, всё-таки сказала вскользь, а она не забыла, вот и бросила взгляд на карту Москвы, когда книгу надписывала. А надписывала же, небось, целую стопку, на ходу сочиняя каждому адресату нечто приличествующее – так что, особо не обольщайся, Вета-веточка…

Но всё равно – разве ж могла я вообразить ещё пару месяцев назад, что получу новинку прямо из её рук? Как показывает практика, чудеса-таки случаются!..

Да, а всё же, однако, – что это за Краснозёрск такой? На обратном пути я заехала в районную библиотеку и попросила там в читальном зале энциклопедию «Города России». И со стыдом узнала, что, вопреки моему представлению, сие название – отнюдь не плод революционных переименований, что Краснозёрск – исконное имя довольно старинного городка, стоящего на одноимённом же озере, расположенного, в свою очередь, на стыке трёх северных областей; ну как это я ухитрилась даже ни разу о нём не услышать?

Итак: «Население – 63 тыс. чел. в 1992 г. (всего-то!..) … Впервые упоминается в летописях в начале 13 в. (ого! почти нам ровесник!) … В конце 14 в. вошёл в состав Великого княжества Московского…» Так, так: «В 19 в. теряет торгово-промышленное значение, сохраняя лишь административные функции уездного центра. В начале 20 в. в городе работают воскосвечные, мёдотопильные, гончарные предприятия. Население занимается также огородничеством, рыболовством и торговлей (2 ежегодные ярмарки). Открыты земская больница с аптекой и богадельня. Имеются реальное училище, женская гимназия, общественная библиотека и книжная лавка. (Прям цивилизация!) В современном Краснозёрске (внимание!): кирпичный завод, завод фарфоро-фаянсовой посуды, художественно-промышленный комбинат (производство традиционной лепной игрушки, декоративных керамических изделий), пищевые и деревообрабатывающие предприятия. Филиал Костромского педагогического института. Народный театр. Историко-художественный музей с картинной галереей (интересно, что там у них выставлено?)».

Что ж, совсем неплохо для такого маленького заштатного городишки!.. Далее: «Хорошо сохранилась рядовая застройка 18 – нач. 20 вв. Бывший Знаменский монастырь нач. 17 в. … Церковь Андрея Первозванного c луковичными главками, высоким крыльцом и открытой галереей… Четырёхстопный Благовещенский собор в стиле позднего барокко…» Эх, целый мир, о котором я до сей минуты даже понятия не имела, как, впрочем, и ещё о множестве других городков, не входящих в Золотое кольцо и потому, как говорят, обречённых на медленное умирание…

Да, всё-таки странно, что Кира оттуда родом; хотя вид у неё был совершенно столичный, из её текстов можно было понять, что она наверняка откуда-то из провинции – но если б меня попросили угадать, то, наверно, подумав, я назвала или какой-нибудь, допустим, относительно крупный и, как мне представлялось, интеллигентный Петрозаводск, или, скажем, старинный западный Выборг, а то и вовсе – город науки Новосибирск… (Не была нигде из вышеперечисленного; всё – лишь домыслы или интуиция, как получается, обманувшая.)

Но вот, поди ж ты – Краснозёрск! Может быть, когда-то и славный, но теперь наверняка очень бедный, запущенный – такие городки и раньше-то были в загоне, а сейчас там, пишут, хроническая безработица, невыплата зарплат и полное обветшание жилого фонда…

Дома я посмотрела на первый, ненадписанный экземпляр, в одночасье ставший лишним – кому б его подарить? Лина отпадает; можно, конечно, попытаться провести просветительскую работу с Алевтиной – не совсем же она, чёрт возьми, безнадёжна! – да только обилие, как на грех, в «Шоколаде» жаргонных выражений и даже привкус криминальной интриги (и как только «Дон Гуан» это проглотил; нет, Колесникова у них точно белая ворона!), пожалуй, способны её отпугнуть – с неё, несчастной, станется…

Но не Миловзорову же его вручать, в самом деле!.. Миловзорову – который, кажется, кроме «Спорт-экспресса» и глянцевых журналов для мужиков читает ещё разве что свои специальные тексты на английском. Хотя – почему б не попробовать ради эксперимента? Так сказать, Киру Колесникову – в массы новой трудовой офисной интеллигенции (которую тогда ещё не успели обозвать планктоном)…

А, кстати, куда этот Миловзоров запропал, давненько что-то не заглядывал?..

Куда он запропал, выяснилось довольно скоро.

Интервью с Кирой вышло в конце декабря; Лина, торопливо поздравляя меня по телефону с Наступающим, сообщила, что успела получить за нашу совместную работу трудовую копейку, точнее полушку, – как раз на бутылку, и по сему поводу стоит, конечно, увидеться, но только теперь уже после праздников, кои у неё расписаны целиком и полностью. Я и не сомневалась, что дни её ждут феерические, это не наши с Алевтиной бдения у телевизора с приглушённым звуком, дабы не проснулся за стенкой маленький домашний тиран…

В январе я сидела у Лины – на «Электрозаводской», в её небольшой квартирке, полностью заваленной, помимо книг, газет, журналов и дисков, детскими игрушками, владелец которых, как всегда, отсутствовал. Полуосыпавшаяся ёлка в углу так и не разбиралась, хотя Старый Новый год уже пару недель как миновал. Лениво-похотливая Алина возлежала на тахте и утомлённо перечисляла все мероприятия, как светские, так и обыкновенные, вроде попоек на работе и у знакомых, которые ей пришлось почтить своим присутствием. Мне оставалось внимать этому примерно так, как внимала раньше какая-нибудь бедная родственница рассказам родственницы богатой об утомительных балах у генерал-губернатора…

Раздавшийся звонок в дверь (подъезд был без домофона) её озадачил; «Странно, никого не жду», – недовольно пожала она плечами и побрела открывать.

– Извини, я без звонка, – послышался чей-то уж больно знакомый голос, звучащий с интимной пониженностью. – У меня батарея у мобильника села. Был тут рядом, решил тебя увидеть…

– У меня Вета, – объявила Лина после паузы, – мы собрались выпить по поводу…

– Вета?.. Вета, здравствуй, – робко и одновременно нагловато произнёс Миловзоров, заглядывая в комнату.

И, помявшись лишь мгновение, сходу начал плести что-то по поводу своего нежданного появления… Я почти не вникала. Было ясно как божий день, что объявился он тут не случайно, то есть – случайно, конечно, но отнюдь не впервые. А уж где и когда они там успели пересечься и задружиться – какая мне разница…

Лина смотрела на меня взглядом, говорящим: «Ну, ты сама, извини, виновата – ни себе, ни людям… Что ж удивляться, если кто-то взял да и воспользовался…»

– Мне пора, – попыталась я ретироваться.

– Ну, ещё чего! – возмутилась она совершенно искренне. – Зачем я обед готовила?

«Так не пропадёт теперь твой обед», – хотелось ответить мне, однако я всё же безвольно уселась с ними за стол, где были выставлены целых две бутылки «Московских каникул» – простецкого, но весьма любимого нами красного винца с привкусом шиповника, – та, что прикупила Лина на наш гонорарчик, и та (неужто совпадение?), что притащил с собой Миловзоров…

Пока последний, как ни в чём ни бывало, исполнял вдохновенную песнь о себе любимом, а Лина старательно делала вид, что всё в полном порядке, – я молча анализировала собственные эмоции. И к концу обеда пришла к выводу, что всё это колышет меня не особо. То есть, конечно, неприятное удивление имеет место быть, – но никак не более того. Да если б мне Лина сама обо всём честно сообщила заранее – то и говорить-то было б не о чем; можно подумать, кто-то тут кого-то способен забронировать!.. Воистину, меня теперь занимали совсем другие вещи.

Когда я засобиралась домой, Миловзоров даже сделал вид, будто нам, само собой, по пути в наши Сокольники – но тут уж я соврала, что мне ещё нужно ехать в центр, к заказчице. И покинула Линино гнездо с явным облегчением, с каким навсегда закрывают последнюю страницу учебника – скучного, но необходимого.

ГЛАВА 5. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КИРЫ К.

Недели три спустя, я как всегда сидела днём дома, трудясь над заказом. Отлично помню этот заказ – свитер из собачьей шерсти, на груди которого требовалось изобразить портрет скочтерьера (фото прилагалось). Несчастная псинка, которую как раз накануне обстригли, погибла под колёсами БМВ – и как!.. Её хозяева из соседнего дома – мама и сын лет десяти, придя ко мне с пряжей и фотографией, глотали слёзы: вся улица видела, что их Кляксу, спущенную с поводка и скромно трусившую по самой кромке, подлый лимузин сшиб совершенно намеренно, проделав для этого целый трюк и весело отсалютовав затем фарами… «Ну что она ему сделала, а? – вопрошала женщина, простая бюджетница. – Мы для них – пустое место, так и не замечали бы, нам и лучше! Нет, надо последней радости лишить!..»

Я тоже вскипела, от души пожелав этому гаду разбиться в своей поганой тачке в лепёшку, нет, лучше – взорваться так, чтобы его мелкие фрагменты долго собирали по всей округе. И, хоть сама идея с портретом лично мне показалась сомнительной – почти как набить из Кляксы чучело и поставить на видное место! – я согласилась: пускай малец носит, если это будет его греть в обоих смыслах. И даже решила, что плату с них возьму чисто символическую – при том, что пряжи тут явно не хватит и придётся добавлять из собственных запасов.

Я выполняла эту благотворительную акцию под чинную клавесинную музыку, льющуюся с кассеты, что подарила мне на Новый год Алевтина, когда раздался телефонный звонок.

– Привет, Ветка! Поздравляю тебя со всеми прошедшими праздниками сразу – уж извини за такое опоздание! – Голос Киры был бодр, тон, как и прежде – безмятежно-благожелателен.

– Кира?! – изумилась я. – Спасибо, и тебя, разумеется…

– Давно хотела позвонить – всё никак не получалось. Хлебодаров тебя тогда нашёл?

– Кто?.. Ах, да, конечно – только он представиться забыл…

– С ним бывает, он такой… Прочла?

– Ну, разумеется!!

– И как?

Вопрос был задан мимоходом, и, следовательно, требовал подобного же ответа – быстрого и ёмкого.

– Б-брутально! – выдохнула я, чуть подумав.

Кира рассмеялась:

– Между прочим, не ты первая охарактеризовала именно этим словом…

– Вот видишь!.. Ой, а интервью-то к тебе попало? Жаль, что оно такое маленькое и вообще, по шаблону, но иначе там и быть не могло, ты ж понимаешь…

– Да, спасибо. Всё нормально, не бери в голову, – беспечно ответила она. – Я чего звоню: ты как, вечером занята? Нет? Тогда – малость развеяться не желаешь? Мне сегодня, как ни плачь, – тридцать стукнуло. Ш-ш, – тут же прервала она мои возгласы, – это я тебе почти по секрету. На этом решено не зацикливаться. Поздравления и подношения исключаются. Мне тут уже и так, можно сказать, коллективный подарок сделали – завтра в Англию лечу на пару недель, к знакомым по вызову.

– Классно! – не могла не одобрить я.

– А сегодня просто один приятель свой вечер поэтический проводит – у знакомой нашей тут такой частный маленький салон образовался… У него тоже как раз день варенья, только дата не круглая. Вот заодно такая общая тусовка и намечается, всякой твари по паре. Поговорить, правда, толком вряд ли удастся – но хоть вот его, Севу Кладько, послушаешь. Он такой мистификатор – может, тебе будет занятно… Так что подъезжай часикам к семи; адресок такой…

Ну, разумеется, она – Водолей, самый творческий знак, могло ли быть иначе… А что это ещё за «маленький салон»? По идее, таковой должен просто собираться на чьей-то квартире, однако, судя по адресу, вырисовывалось нечто вроде клуба. Интересно также узнать, а чего туда, собственно, надевают; как же давно я нигде не бывала…

Не придумав ничего лучше новых джинсов – обычных чёрных «Ли» и одного из моих фирменных свитерков, я накинула наверх лишь лёгкую осеннюю куртку – начало февраля, а в Москве уже тепло и сыро, разгар весны, да и только. В семь я была на «Пушкинской»; выйдя на буйно освещённую Тверскую и поозиравшись по сторонам, двинулась в направлении нужного переулка, свернула туда и вскоре нашла искомую подворотню.

Двор, что за ней скрывался, был глух и совершенно тёмен – и не скажешь, что в двух шагах отсюда главная улица главного города самой огромной страны… Надо же, прям стихи получились, отметила я, не решаясь ступать на эту пугающую территорию, но к счастью, следом тут же подоспела небольшая компания, по чьим репликам стало понятно, что ищет она тот же самый вход. Незаметно присоединившись, уже через несколько минут я ввалилась вместе со своими попутчиками в какой-то полуподвал, встретивший с порога ярким светом и ненавязчивым французским шансоном на фоне людского гомона.

– Свои, свои! – крикнула подоспевшая Кира неприметному мужичку на входе, пытавшемуся выяснить, кто мы и откуда.

Компания с шумом её обступила, вручив неслабый букетец, который я и не заметила в темноте.

– Подарок за мной, – успела шепнуть я, когда она ко мне подошла, освободившись ото всех приветственных объятий.

– Брось, тебе говорят. Здесь всё по-простому, сама увидишь. Раздеваются вот тут, выпить берут вон там. Расслабляйся пока, Сева начнёт через полчасика…

Она исчезла, кем-то куда-то увлекаемая; я пристроила куртку в маленький гардероб и отправилась в одиночку изучать помещения.

В довольно просторном холле, помимо гардероба, было много глянцево-зелёных растений в разнообразных керамических ёмкостях с хорошей авторской росписью, а под потолком ещё серебрилась забытая мишура новогодних тусовок. Но народ в основном кучковался в баре и гостиной. Несколько столиков и табуретов в тесноватом баре были плотно заняты, но большая часть входящих и выходящих брала коктейли, которые споро сооружали и выставляли на большой поднос молчаливые парень с девушкой, и отправлялась с ними гулять. Я тоже взяла стакан с жидкостью цвета морской волны и неизбежным зонтиком на соломинке, прихватила с другого подноса тарталетку и побрела в гостиную. Та была довольно-таки просторной, разделяясь на две неравные половины: небольшой, но вместительный зал с рядами стульев и настоящей сценой (микрофоны, подсветка, всё, что полагается), а также целый отсек с камином, креслами и диванами. Последний заполнила неоднородная публика: и мальчики-девочки в прикидах с продранными локтями и прочими приколами от Галери Лафайетт, и куда более практично и демократично одетые трудящиеся, явно заявившиеся сюда прямо из своих редакций или кафедр.

Я увидала шарф и патлы Хлебодарова; меня он не узнал в упор, скользнув рассеянным взглядом, и подошёл к какому-то мужику, расположившемуся со своим стаканом у каминной полки. После их взаимных приветствий до меня донеслось:

– Да, это ты верно: прямо филиал ЦДЛа у Татьяны тут образовался. Но только – три дня в неделю и крепче вина ничего не положено. Так ты в первый раз здесь, значит? К Кире или к кому? – Голос у Хлебодарова, как и в прошлый раз, был отчётливым и недовольным – недовольным, по-видимому, не от настроения, а от особого тембра; его же собеседник говорил совсем тихо.

Услышав что-то про Киру, я невольно пододвинулась поближе и прислушалась.

– Ты её последнюю-то вещь читал?

– Да, – еле слышно отвечал тот мужик, загороженный от меня Хлебодаровым. – Драйв такой хороший… настоящий… А она что, у Стебловского на договоре?

– Ну да. Это ж я её в своё время надоумил: чего сидеть без копейки, напиши для Аркаши пару глав, он тебе – аванс тут же!.. Ну и пошло-поехало. А сейчас он, подлец…

– Вы не позволите? – Прозвучавший голос был виновато- просителен.

Я рассеянно пропустила невысокую девушку, которая села рядом со мной в освободившийся уголок дивана.

Те, к разговору которых я прислушивалась, двинулись в сторону бара – чёрт, вот жалость, но не идти же вслед за ними!..

– Простите, – сказала девушка, – вы случайно не знаете, где может быть Кира Колесникова?

У девушки были пепельные волосы, подстриженные как-то очень тщательно и замысловато, и нежный цвет лица; пальчики с перламутровыми ноготками нервно перебирали незажжённую ментоловую сигарету.

Что-то ты больно робко держишься для такой дорогой стрижки, подумала я, а вслух ответила:

– Да где-то здесь ходит.

…А и правда, где ж она ходит?

– У вас очень интересный свитер, – произнесла девушка после паузы.

– Что? Ах, свитер. Да, спасибо, – ответила я, озираясь по сторонам.

Ещё бы, ласточка, «аранское вязание» – дело хлопотное… А Киры и впрямь не видать.

С эстрады объявили начало вечера, и народ не спеша потянулся рассаживаться поближе. Та самая Татьяна – моложавая хозяйка заведения, явно следовавшая заветам старушки Коко, что утверждала: если вы завтра не сможете вспомнить, в чём была женщина накануне вечером, значит, она была одета в высшей степени хорошо и уместно, – представила щуплого поэта по фамилии Кладько, хотя большинству присутствующих он явно был знаком.

Зазвучавшая поэзия оказалась сплошной стилизацией под древнекитайскую, точнее вряд ли кого обманувшей попыткой мистификации, поскольку была объявлена вольным переложением недавно найденных рукописей безымянного автора. Всё это мало меня вдохновляло, тем более что было явно чем-то неновым – по-моему, мне уже где-то когда-то попадались нашенские подражания не то японцам, не то корейцам… Дальний Восток в моде, только почему он ограничивается двумя-тремя странами? Взял бы для разнообразия какой-нибудь Вьетнам, что ли, – раздражённо подумала я.

Слава Богу, перемещения во время чтения вполне допускались – многие входили и выходили свободно, не создавая шума, чему способствовали мягкие ковры и идеально смазанная дверь с лилово-чёрным витражом. Я вскоре тоже поднялась и ушла в бар, где в сизых облаках дыма различила у стойки силуэт Киры. Его, в свою очередь, полуобнимал силуэт мужской; я меланхолически отметила, что волосы у Киры отросли уже ниже плеч (замечательно густые волосы!), взяла с подноса ещё один коктейль – на этот раз золотисто-жёлтый, кинула в рот какой-то орешек и вышла проч.

В холле никого не было, кроме курящей у гардероба стайки стильных девчонок и ещё долговязой фигуры, маячившей возле кадки с лимонным деревцем, в которой я вдруг узнала питерского Ника. Мы молча кивнули друг другу издали, и я отправилась бродить дальше.

За время моих последующих блужданий туда-сюда, включивших ещё парочку коктейлей, мистификатор успел закончить, выслушать какие-то вопросы и ответить на них. Затем ему слегка поаплодировали, поднялись с мест, вновь сбились в несколько тесных компаний, и через полчасика большинство, наконец, потянулось на выход; одни при этом громко прощались, другие, как видно, собирались отправиться куда-то ещё. Издали я видела, как Кира провожала ту робкую девицу, а затем её, Киру, подхватили и увлекли за собой Хлебодаров с какой-то тёткой… В общем, я поняла, что даже попрощаться толком не выйдет, и решила уходить по-английски.

Верхнюю одежду почти всю уже размели; девушка, которая подавала коктейли, подбирала оставленные прямо на гардеробной стойке стаканы и пепельницы. Я шагнула забрать свою куртку, но кто-то меня опередил, подхватив и подав её, как полагается, и этот кто-то оказался Ником.

– Бла-го-да-рю, – произнесла я, влезая в рукава.

– Кира просила передать: продолжение следует, – сказал он глуховатым голосом.

– Что?

– Они едут в клубешник тут один. Желающие могут присоединиться.

Он сообщил это без малейшего энтузиазма, да и я, немного удивившись предложению, тут же подумала – нет, спасибо, мне, пожалуй, пора, я и здесь-то проторчала одна, никому не нужная, куда ж ещё тащиться в какие-то ночные заведения!.. Но не успела и рта раскрыть, как раздался чей-то недовольный голос:

– Никита, ну вы идёте или нет? Все уж сидят, ждут!..

И Ник, так и не дождавшись моего ответа, автоматически подтолкнул к выходу – вежливо, но решительно, а в дверях даже взял за руку, чтобы не потерять среди бестолково прощавшейся группки людей. И мы как-то быстро оказались на заднем сиденье машины, где ещё трое человек, которым до нас дела не было, оживлённо спорили, как будет лучше проехать – по Тверскому вниз или сразу по Бронной? Девица на переднем сиденье возмущённо говорила, что дворами тут пройти будет и то быстрее, чем ехать по бульвару, однако при этом вылезать из машины явно не желала. Наконец отправились, и, несмотря на остановки у светофоров, действительно, довольно быстро очутились у цели: длинного одноэтажного строения, – кажется, пристройки к какому-то большому особняку дореволюционной поры. Вход для женщин – надо ж, повезло! – в тот вечер там был объявлен отчего-то бесплатным.

Внутри клуб оказался вполне камерным – никаких танцзалов, бильярдных, курительных, что так часто упоминаются в современных романах (в том числе и Кириных), явно не просматривалось. Похоже, тут было всего два зала – маленький каминный, где сидели за столиками при свечах под стеклянными колпаками, и, побольше, подемократичнее, – с баром и эстрадой. Мы, как и прочий народ из татьяниного заведения (многие уже были знакомы мне визуально) влились в этот второй зал, увешанный портретами джазменов и рокеров, и быстро смешались с местными обитателями.

Столиков тут было мало, но на свободном пространстве никто не танцевал, большинство предпочитало сидеть на табуретах у стойки или банкетках по углам и внимать. Внимать было чему, во всяком случае, на мой неискушённый слух. Саксофонист на эстраде играл… с немыслимо-убедительным драйвом, если воспользоваться терминологией того мужичка, что говорил о Кирином «Шоколаде» (ныне затасканное это словечко ещё только входило в быт; я тогда даже не знала точного его перевода, но смысл угадывался легко) … Где, где, кстати, тот мужичок, я хочу, между прочим, задать ему пару вопросов… вот только дослушаю это пронзительно-бередящее… Чёрт, как же оно меня цепляет… а может, просто алкоголь так действует?..

Я думала что-то подобное, активней всех аплодируя умолкнувшему музыканту, когда ко мне подошёл Ник.

– Ник, откуда ты возник? – поприветствовала я.

– Что будешь пить? – осведомился он слегка неприязненно.

– Как мило с твоей стороны. С чего бы это?

– Что будешь пить? – повторил он, не глядя на меня.

– Скажи, с чего бы это – и я скажу, что буду пить, – заявила я неумолимым тоном.

– Тебя велено развлекать, – произнёс он почти с отвращением.

– Ну, и кем же это велено?..

Он молчал.

– Ну, раз велено, так развлекай, – посоветовала я. – А не стой с кислой рожей.

Он не сдвинулся с места.

– А, так ты про насчёт ещё выпить, – вспомнила я. – Спасибо, но мне, пожалуй, хватит.

Я, хоть и явно слегка перебрала сегодня (моему организму много-то и не надо, если речь о чём-то чуть покрепче тех же «Московских каникул»), но всё-таки вполне отдавала себе в этом отчёт.

– Можешь, впрочем, добыть мне минералки, что ли, если тут водится. А вообще, где Кира?

Он ушёл, не ответив на этот коронный вопрос вечера. Киру, впрочем, я тут же заметила в противоположном конце зала – как всегда, в плотном окружении… Но вскоре я даже успела о ней забыть, перебравшись поближе к эстраде, поскольку там неистовствовал теперь уже гитарист. Наверно, мне не почудилось, что он играл фантастически, поскольку аплодисменты, хоть и были тут, как я успела заметить, довольно вежливыми и воспитанными, принципиально без ажиотации, – продолжались после его выступления целую вечность.

Они уже смолкали, когда я, случайно обернувшись, заметила неподалёку Ника, явно направлявшегося ко мне со стаканом в руке, и только что его настигшую Киру.