Кира и наследники. Роман

Кира и наследники

Роман

Дарья Гущина-Валикова

Земля, земля – весёлая гостиница

Для отбывающих в далёкие края.

Н. Эрдман

© Дарья Гущина-Валикова, 2022

ISBN 978-5-4493-2860-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ

Мрачный двор-колодец, такой типичный для старого Питера, я пересекла довольно уверенно – вчера по телефону мне его описали толково, грех ошибиться. Дверь со сломанным кодовым замком, противно скрежеща, пропустила вовнутрь привычно-грязного подъезда. Одного взгляда на допотопную лифтовую шахту было достаточно, чтобы сказать себе: «Ни за что!» и двинуться пешком по лестнице. Подъезд будто вымер, несмотря на белый день. На самом верху, то есть ещё на марш выше последнего этажа, до которого дотягивал этот опасный для жизни лифт, меня встретила глухая металлическая дверь. Она скорее смахивала на ангарную, нежели квартирную, номер почему-то был написан мелом, а звонок вообще держался на честном слове.

Всё это, впрочем, мало удивляло – понятно же, состоятельные люди теперь частенько выкупают всякие чердаки либо целые гнилые коммуналки и устраивают там себе то разные пентхаусы, то просто большие квартиры с евроремонтами. А что я направляюсь к людям состоятельным, где-то на периферии моего сознания подразумевалось само собой. Женщина, которая меня ожидала, по моим тогдашним представлениям должна была иметь неплохой и стабильный доход, а кроме того, у неё наверняка имеется мужчина подобного или выше социального уровня. Так что скорей всего они обосновались тут совсем недавно, и до внешнего вида входной двери просто руки не дошли…

Я отдышалась, поправила заколку в волосах, такую школьную, девчоночью, торопливо купленную утром взамен потерявшейся, и, малодушно украдкой перекрестившись, нажала на подозрительную кнопку.

Дверь отворилась очень быстро; в проёме появился долговязый юноша в заношенном спортивном костюме и, не выказав ни малейших эмоций по поводу моего появления, пропустил в какую-то тёмную захламлённую прихожую. Не отвечая на моё приветственное лепетанье, он с отстранённой вежливостью помог снять куртку, куда-то её пристроил и также молча указал на домашние шлёпанцы.

– Ник, это ко мне? – донёсся из глубины квартиры голос, который я слышала второй раз в жизни и от которого ещё чаще забилось сердце: голос звучно-молодой и одновременно очень низкий, что встречается нечасто. – Проводи сюда, пожалуйста!

Юноша провёл меня длинным, неприбранным коридором (никаким евроремонтом тут, кажется, и не пахло) и, оставив возле приоткрытой двери, куда-то исчез. Я, жалко потоптавшись на пороге, глубоко вздохнула и, как в воду шагая, решительно распахнула дверь. Чтобы оказаться один на один с ней, занимавшей мои мысли весь последний год напролёт.

– Здравствуйте, – тривиально выдавила я, от идиотского смущения не в силах даже посмотреть прямо, сумев лишь робко охватить общий силуэт.

Силуэт молодой женщины, почему-то сидевшей на полу, обхватив колени руками.

– День добрый, – последовал беспечный ответ. – Ничего, что мы тут расположимся?

– К-конечно, – поспешно ответила я, исподтишка и удивлённо оглядываясь по сторонам.

По сторонам, собственно, ничего и не было, если не считать табуретки со стопкой журналов и круглым будильником сверху, клетчатого чемодана в углу, а также пары каких-то холстов, натянутых на подрамники и прислонённых к стене задниками наружу.

Ни компьютера, ни книжных стеллажей, ни какого-нибудь ручного суриката (ладно, это чересчур, – но хоть голой кошки породы «русский сфинкс», что ли), ни – чего там ещё можно было ожидать в комнате, где тебя принимает автор нескольких романов, выпущенных в массовой серии одного преуспевающего издательства: коллекции китайских масок? Японских вееров? Модели парусника?.. Ни даже завалящего письменного стола (либо уж, чёрт возьми, сервировочного – с шеренгой бутылок!). Скорее это всё отдалённо напоминало мастерскую… Но отчего я вообще решила, что она пригласила меня к себе домой?

Хозяйка (?), впрочем, сидела не на голом полу, как мне показалось сначала, а на матрасе с покрывалом, по цвету почти сливавшимся с вытертым ковром. Неловко усевшись на указанный край этого самого матраса, я наконец заставила себя взглянуть на неё прямо и независимо – а то что за детский сад, в самом деле?..

Серия, в которой выходили её книги, оформлялась таким образом, что ни фотографий авторов, ни сведений о них не предусматривалось. Поэтому я впервые видела её в лицо.

Лицо, вполне простонародно-великорусское (ничего своеобычного, тем более аристократического в чертах), могло бы даже слегка разочаровать, тем более что явно относилось к тем свежим молодым лицам, которые уже содержат осторожный намёк на то, что когда их обладательницам станет под или за сорок, они рискуют превратиться в совсем так называемые «бабьи» – если б не высота выпуклого лба и большие светло-карие глаза, живо меня изучавшие. Глаза настолько светло-карие, что ещё чуть-чуть, и их можно было бы назвать янтарными; глаза, отлично рифмующиеся с густыми каштановыми, просто каштановыми, без всякой рыжины, волосами, когда-то подстриженными в форме каре, а ныне сильно отросшими…

На ней был обыкновенный свитерок самой простейшей вязки, обыкновенные потёртые джинсы; обыкновенные домашние тапки валялись рядом.

– Прости, как тебя зовут? – невозмутимо спросила она. – Что-то я не запомнила…

– Лина, – ответила я после небольшой паузы.

– Лина, это: Ангелина? Полина? Капитолина?.. Нет? Неужели… Акулина?

– Мессалина, – нашлась я. И добавила: – Шутка. Всего лишь – Алина. Никонова.

– Ах, ну да, – Алина! – коротко рассмеялась она. – А лет тебе сколько? Ничего, что я на ты?

– Конечно. Двадцать шесть.

– В самом деле? А на вид… ну, девятнадцать от силы.

– А вам? – прямо спросила я, стараясь не зажмуриться от собственного нахальства. Что поделать, если это действительно очень меня интересовало!..

– Мне? Двадцать девять. Только тогда и ты тоже безо всяких"вы» давай. Кстати, а я как выгляжу для такой цифры?

Вопрос прозвучал без тени кокетства или ревнивой заинтересованности, с видом самого простодушнейшего любопытства.

– Да не знаю… Примерно так и выглядите… выглядишь, – честно сказала я.

Чёрт, всего двадцать девять! А по моим прикидкам – если судить по сделанному – должно было быть никак не меньше тридцати пяти. Выглядела же она просто молодой женщиной неопределённых лет – тип, довольно сейчас распространённый.

– Ну, – не очень уверенно произнесла я после паузы, – может быть, мы сначала без диктофона вопросы-ответы как-то обкатаем?

– Валяй, спрашивай, – беспечно согласилась она. – Тебе удобно тут сидеть-то?..

В ту же минуту в глубине большой квартиры что-то взревело – так бешено, что я даже вздрогнула и разом забыла все домашние заготовки. Показалось, что это электродрель, но по очень быстро приплывшему духу стало ясно – всего лишь кофемолка.

– Никита! – заметно оживившись, громко крикнула она в оставшуюся приоткрытой дверь. – И на нашу долю тоже, ладно?

Ответа не последовало; по-видимому, молчание следовало воспринимать как знак согласия. Ник – значит Никита, – машинально отметила я про себя; хорошо, что не Николай (недолюбливаю почему-то это имя). Кто он ей, интересно? Дружок, небось, – на брата, вроде бы, не похож.

– А если сначала что-нибудь просто ознакомительное? Ну, в смысле – откуда родом, что заканчивали. – «Ты» мне никак не давалось.– Читателю это в первую очередь интересно, ничего не попишешь. Вы… ты… ведь в здесь, в Питере живёшь?

– Живу? – рассеянно переспросила она. – Живу-то я… повсюду. Сейчас вот тут, но не факт, что задержусь.

Я растерянно замолкла, услышав это «повсюду», ведь была совершенно убеждена в утвердительном ответе, и намеревалась плавно перевести разговор на Москву – отчего, мол, именно то самое издательство, разве тут, на Неве, не было возможностей, ну и так далее…

Между тем к нам дотянулись какие-то совершенно восхитительные ароматы; она, легко поднявшись на ноги, бросила: «Пошли, там продолжим!»

Помещение, куда мы заявились, раньше явно было коммунальной кухней. Собственно, и теперь здесь стояла огромная плита, из чрева которой юноша как раз вынимал противень, висели посудные шкафчики, однако царили повсюду банки с замоченными в них кистями и какие-то измазанные красками тряпки.

Ну, конечно, мастерская!..

Мы уселись за длинный стол, на который она ловко набросила клеёнку, предварительно сняв с него несколько таких банок. И вскоре принялись втроём согласно уминать горячие, запечённые с сыром бутерброды.

– А пива у нас не осталось? – с надеждой осведомилась она.

Юноша скорбно помотал головой. Вместо пива, впрочем, прилагался отличный кофе в грубых керамических кружках.

– Давай-давай ещё вот этот, он с ветчиной, кажется, – решительно приказала мне она и спросила: – Так ты, стало быть, москвичка? А тут где остановилась?

– У родственников. На Литейном. А… – Я замялась, поскольку снова постеснялась прямо спросить: а сама-то ты, всё-таки, откуда родом, прописана, в конце концов, где?..

– Спрашивай, спрашивай, – рассеянно подбодрила она, вынимая из кармана сигареты и озираясь в поисках зажигалки или спичек.

Покуда она нашла коробок, потом закуривала, потом небрежным жестом приглашала желающих присоединиться (таковых не нашлось), я решила отодвинуть второстепенные вопросы и перейти ближе к делу.

– Каким образом… у тебя складываются отношения с «Дон Гуаном»? Они как-то вмешиваются в творческий процесс? Ну, может быть, ставят условия по поводу финалов или там сюжетных линий…

«Дон Гуаном», нетрудно догадаться, называлось то самое издательство, где в серии «Любовь и долг» выходили её романы.

– Да, в общем, не так чтобы слишком… Только твердят всё время: секса побольше! Самого традиционного – но побольше! Ну, надо – так пожалуйста… А в принципе-то у них установка на умеренную сопливость и конечную лучезарность. Последнее – уже посложней будет, конечно. Но вообще-то, – добавила она, – допускаются и некоторые колебания генеральной линии. Так что договориться с ними пока ещё можно.

Действительно – ни соплей, ни общей лучезарности в её вещах мною обнаружено не было…

– А названия? Они даются автором или по согласованию…

– Да предлагаю им обычно с полдюжины на выбор. Одно – более или менее подходящее, четыре – так себе, сойдёт, и последнее – для дебилов. Угадай с одного раза, какое они в конце концов оставляют?

Н-да, вопрос – риторический…

– «Любовь и долг»! – усмехнулась она не без горечи. И пробормотала: – Всё это так же ново…

– Как белый волк и верный Казанова, – машинально продолжила я.

Она, хотя и вовсе и не экзаменовала меня специально, явно осталась довольна.

– Вот то-то и оно!.. Что с них возьмёшь… кроме прожиточного минимума. Пожалуй, надо ещё сварить.

Она загасила сигарету, поднялась, потянулась и неторопливо направилась к плите.

– А… ты вообще-то знакома с тем, что в этой серии выходит? – как бы между делом поинтересовалась я ей в спину.

– Да пыталась как-то… две или три книжки, – небрежно ответила она, возясь с кофеваркой. – Но что-то, знаешь, не пошло.

Я позволила себе понимающе хмыкнуть, и всё-таки зачем-то добавила: – Они ведь не только… новичков печатают. Ведь и маститых иногда выпускают – ну, там… – и назвала два имени писательниц-ветеранок, профессиональных, крепких беллетристок – с неистребимо-мещанской, правда, сущностью.

– Вот именно – …, …, – с выразительной интонацией повторила она оба имени, но тут же поправилась: – Только: я никого не упоминала. Никаких персоналий. А то все эти подкусывания друг дружки в печати… такой детский сад склочный… Нафиг!

– Понятно, – сказала я.

– Да и про «Дон Гуана», мне бы, небось, не стоило – кормильцы, чёрт бы их взял… Как видишь, не научилась я ещё интервью давать, – усмехнулась она.

– А я – брать, – пробормотала я почти про себя, но она

расслышала и простодушно не поверила: – Да брось-ка! Мне

говорили – уж не один десяток раскрутила… Ты ведь давно в газете-то?

– Нет, недавно, – поспешно сказала я, пытаясь увести разговор от скользкой темы. – А вот всё-таки: примерно два романа в год – это их условия или…

– Постой-постой, – протянула она, оборачиваясь, – а они, вроде, когда договаривались, сказали, что Никонова – их ведущая обозревательница, старейшая… В смысле – работает со дня основания… или даже – до дня основания… и всё такое?

У неё явно не было ни желания в чём-то меня уличать, ни даже заподозривать чего бы то ни было… И тем не менее это как-то само собой получилось.

«Ну и идиотка же ты!» – сказала я самой себе мысленно, а вслух бездарно раскололась: – А я – не Алина Никонова.

Не умею я долго врать, и всё тут!..

– Та-ак, – пропела она, заметно развеселившись неожиданному повороту сюжета. – А кто ж тогда? Откуда ты, прелестное дитя?

– Меня зовут Вета, – обречённо произнесла я.

– Вета, это: Иветта? Елизавета?.. А может быть, от Светы? – как ни в чём ни бывало, включилась она в игру.

– Елизавета. Баринова. Лина просто не смогла приехать, а я вызвалась ей помочь, вот и всё.

– Ты тоже журналистка?

– Нет.

Кофеварка стала подавать признаки жизни. Она вернулась к ней, не переставая поглядывать на меня с явным любопытством.

– Ну, а кто же? Чем занимаешься?

– Вяжу на дому носки. И продаю их на базаре.

Это было принято должным образом, то есть за шутку, хотя на самом деле являлось не таким уж далёким от истины. На лице юноши, дотоле безучастном, возникло сдержанно-ироничное выражение.

– Хорошее занятие, – одобрила она, подливая кофе мне, затем ему. – Но почему тогда она прислала именно тебя?

– Почему-почему, – растерянно пробормотала я, потом с вызовом бросила: – Может, я страстная поклонница!

– Правда? – спросила она, поглядев на меня без улыбки, серьёзно и внимательно.

– Ну, – с глупейшей мрачностью подтвердила я.

Юноша поднялся, и, прихватив с собой кружку, покинул помещение. Ухитрившись так и не произнести ни единого слова.

Мы остались допивать кофе, продолжив наши игры со взаимным интервьюированием. Точнее, роль интервьюера теперь полностью взяла на себя она.

– А каким-нибудь специальным образованием ты отягощена?

– Российский заочный институт текстильной и лёгкой промышленности, – уныло отчеканила я.

– Это было интересно? – осведомилась она. – И какую он тебе дал профессию?

– Конструктор изделий из кожи.

– О, – приятно удивилась она, – так ты, получается, типа дизайнер по образованию?

– Типа модельер, – подтвердила я. – Я вообще-то сперва художественное училище закончила – по ручному ткачеству.

– Так ты наш человек! – воскликнула она и, словно за поддержкой, обернулась туда, где недавно сидел Ник – забыв, что он уже отчалил.

Конечно же, она сама имеет отношение к миру художников, надо было сообразить это сразу!.. Не говоря уже о том, что живописцы, скульпторы, всякие прикладники, а также искусствоведы, пожалуй, численно преобладали в её книгах над персонажами других профессий…

– А вы, значит, художники? – спросила я. – А где учились?

– Нет, я не художница, – твёрдо ответила она. И добавила уже более рассеянно: – Училась?.. Где я только не училась…

Не похоже, чтобы ей хотелось что-то там скрывать или намеренно уклоняться от простых ответов; было впечатление, что ей просто как-то совершенно неинтересно говорить о себе. Как ни странно, но моя весьма скромная персона занимала её сейчас куда больше собственной.

Она собиралась спросить что-то ещё, когда из коридора донёсся телефонный звонок.

– Скорей всего меня. – Она поднялась с табуретки и отправилась на зов.

Я машинально сполоснула свою кружку под краном и решила, что пора отправляться за Лининым диктофоном. Надо было срочно сосредоточиться и снова задать ряд вопросов, и уже прозвучавших, и новых, – только чётко и хорошем темпе.

– В Комарово? Прекрасно, можно ночью на залив сходить погулять!.. Значит, часам к пяти подваливайте, да?.. – услыхала я, проходя мимо по коридору.

Финский залив, дачи в соснах, задушевные компании – эх, как же далека моя жизнь от подобных счастливых времяпрепровождений!.. Но кто, как не она, такого заслуживает…

Я открыла сумку, достала диктофон, проделала необходимые манипуляции и… поняла, что он забарахлил. Точнее, сломался по-настоящему. А с утра был исправен.

Ну и денёк!..

Я вернулась к ней, уже отговорившей, с этим горестным известием; но когда она уже собралась звать Ника – упросила не делать этого. Мне казалось неловким его тревожить, но главное – было ясно, что тут уж никто не поможет.

– Ничего, – сказала я твёрдо. – Я прекрасно запомнила весь разговор.

Что являлось чистой правдой. Слово в слово!..

В сущности, вопросы следовало продолжать и продолжать, но ото всех этих сбоев в программе голова уже шла кругом, и я раньше времени засобиралась, тем более что после телефонного разговора меня вроде особо не удерживали. Единственное, о чём я решилась спросить напоследок, видоизменив стандартное «над чем…»:

– А следующий роман – он ведь, по идее, должен выйти до Нового года?

Вопрос не интервьюера, но робкой поклонницы!..

– Где-то через месяц, – сказала она. – Он уже в печати.

Через месяц!!

– Спасибо, – официально произнесла я, одеваясь. – Окончательный текст интервью должен быть согласован. Нам нужно будет с вами… с тобой связаться, и…

– Не знаю, где я буду через неделю, тем более через месяц, – сказала она беспечно. – Хотя планирую Ярославль. Так что можете там особо не напрягаться. Целиком, как говориться, на ваше усмотрение. А ты-то, кстати, надолго в Питере?

– Завтра вечером уезжаю.

– Понятно, – сказала она и спросила вроде как чисто из вежливости: – А днём, конечно, – по культурным объектам?

– Ну… в Русский схожу обязательно. А потом – не знаю… Может, так просто погуляю – сто лет тут не была.

Не могла же я ей признаться, что всерьёз намереваюсь лично удостовериться, существует ли в действительности то кафе на Малой Морской улице, где расстались герои второго и так часто собирались персонажи третьего её романов… А также – попытаться, например, найти тот вяз на набережной Обводного канала, возле которого происходит тот запоминающийся эпизод с подростком – из четвёртого?..

– Что ж, рада была познакомиться. Хорошие у меня поклонницы!..

– Спасибо! Всего доброго.

Я снова проигнорировала лифт и спустилась пешком по лестнице, не замечая этажей, обуреваемая самыми противоречивыми эмоциями.

Интересно, что она собирается делать в Ярославле?..

ГЛАВА 2. ИСТОРИЯ ПОМЕШАТЕЛЬСТВА

Началось всё почти ровно год тому назад. Прекрасно помню тот промозглый позднесентябрьский день – плохо не то, что он был дождлив, дожди я как раз люблю (особенно, правда, дома, чтобы лампа горела и чаёк дымился), а то, что при этом злобный ветер пробирал до костей. Я возвращалась к себе в Сокольники с другого конца города, из одной фирмы, где более-менее регулярно получала заказы. Там у меня по работе случились мелкие, но выматывающие неприятности, и вдобавок я дико продрогла, не согревшись толком даже в метро.

Прекрасно зная психофизику собственного организма, я подумала, что сейчас мне, чтоб не заболеть (в планы такое ну никак не входило), совершенно необходимо проделать ряд довольно простых вещей. А именно: добравшись до дому, первым делом заставить ванну наполняться, затем согреть побыстрее чайник, чашку номер один выпить с парой пирожков, только что купленных у метро, чашку номер два – с лимоном – прихватить собой в горячую воду с морской солью, лежать там долго-долго, а после перебраться в постель уже окончательно… Вот и всё! Если не считать того, что очень желательно сочетать перечисленное с каким-нибудь расслабляющим, умиротворяющим, усыпляющим чтением.

Чрезвычайно подошёл бы, скажем, любой английский роман с каминами, кокер-спаниелями и файв-о-клоками на лужайках… Как жаль, что весь Голсуорси остался в родительской квартире. Как и Агата Кристи, и многое-многое другое. Впрочем, мне сейчас сгодилась бы любая переводная дребедень самого последнего разбора, лишь бы антураж соответствовал. Потом бы она прямиком отправилась в букинистический отдел, а то и в мусоропровод, – зато я, глядишь, поднялась бы завтра здоровенькой, хорошо выспавшейся и готовой к трудовым свершениям (работы накопилось порядочно).

Тут я спохватилась, что развалы у метро остались уже позади, а сил возвращаться – ну никаких. Пришлось заходить в книжный магазинчик, к Алевтине – благо был он почти по пути.

Алевтина, моя волею судьбы новоявленная ближайшая родственница, в одиночестве стояла за прилавком – с видом, как всегда, уныло-обречённым. Магазин был невелик – всего понемножку в неизменных разделах «Медицина», «Юриспруденция», «История» и тэпэ.

– Привет, – сказала я с порога, возясь со своим зонтом, с которого лилось на пол, – я на минуту. Каких-нибудь новых переводов с английского случайно не поступало?

Алевтина захлопала глазами.

– Фаулз был – разобрали, – наконец вымолвила она и запричитала: – Вся ж промокла, ну кто в такой ветровочке – да в такой холод?! Ведь заболеешь теперь!..

– Как штаны-то? – спросила я, только чтоб пресечь её нытьё.

Речь шла о джинсиках её четырёхлетнего сыночка и моего, соответственно, братца, которые я недавно возвратила к жизни, сделав на продранной коленке штопку в виде большого мохнатого паука.

Алевтина, сменив тему, радостно затараторила про то, в каком восторге была вся детсадовская группа; я же быстренько пробежалась по названиям раздела «Художественная литература», где как всегда царил хаос: Рильке рядом с Рубальской, Федин – с «Итальянской новеллой Возрождения», всё в таком духе, а также невесть отчего затесавшиеся «Красивые ногти», «Корейские салаты» и «Висячие сады на балконе».

«Низкие жанры» тут, правда, пытались отделить от всего остального, отведя им несколько полок за прилавком, куда, однако, пускали порыться. Я опустилась на корточки, рассеянно слушая Алевтинину болтовню, и печально воззрилась на царящее там засилье Шелдона и Даниэлы Стил. Неиссякаемая продукция родимого ныне «ЭКСМО» тогда ещё, кажется, не успела затопить всё и вся, ну, а названная американщина меня не вдохновляла вовсе; тем более – сомнительные отечественные и переводные боевики издательств-однодневок, лежавшие здесь же.

Оставался ещё только рядок книжек среднего формата – любовной серии одного нового издательства, что, в частности, как я откуда-то слыхала, усиленно пыталось раскручивать отечественные образцы в пику переводным, каковые пока упорно предпочитают наши домохозяйки. Анна Махно, Елена Унгерн, Екатерина Краснова – фамилии (псевдонимы?) у авторесс на подбор какие-то белогвардейские; это было даже забавным, но поскольку ближе всего ко мне располагалось несколько книжек с вполне затёртым именем «Кира Колесникова», я вытащила всё-таки одну из них – с отдалённо-фривольным наименованием «Одиночество втроём».

И, открыв на середине, наткнулась на абзац, где девушку, воровато инспектирующую содержимое домашнего бара, застукавший её за этим делом хозяин вопрошает: «Ну что, уже и Бога нет, и всё дозволено?»…Тут я сказала себе: ну, хорошо, ладно, всё равно никаких лондонских туманов мне сегодня не светит. Сил уже нет тут торчать…

В магазин ввалилась ватага мокрых подростков, ринувшихся к модному нововведению – стенду с игровыми дискетами.

– Алевтина, умоляю, заплати сама за вот это! – Перекрикивая их, я показала ей книжку издали. – На днях отдам, а то мне некогда сейчас…

(Системой электронной защиты они тогда, конечно, ещё не обзавелись.)

Не помню, как добралась под несмолкающим дождём до дома и до ванны. Зато хорошо запомнилось, как очнулась уже в остывшей воде, кое-как вытерлась, перебралась под одеяло и вновь углубилась в повествование.

Не стану, правда, утверждать, будто читала до утра, не отрываясь, забыв обо всём и проч. У меня, кстати, если книга занимает всерьёз, то никогда и не проглатывается сразу, а читается частями – ибо возникает необходимость время от времени её отложить, чтоб как-то, значит, отстоялось и осмыслилось… Вот и эта читалась с перерывами – на сон, на кофе утренний, на новости по радио, на то да на сё… Однако – не на работу, за неё приниматься тогда даже и не подумала. Последнюю страницу перевернула ближе к вечеру, совершенно выжатая. И, рассеянно повертев книгу в руках, только подумала: к чему ж тут это дурацкое название, и что ж здесь за пошлейший такой переплёт с кошмарными картинками?..

И почувствовала странное, никогда ранее не посещавшее намерение: прямо сейчас, ну, передохнув лишь малость, открыть и перечесть всё заново от начала до конца. Быть может, тогда удастся понять природу этого странного наваждения?