Разомкнутая черта. Роман

И вот думал, как мне доверие к людям вернуть… Короче, это просто оказалось… надо улыбаться почаще!!! Привет, привет! Ну за пивком ещё можно сгонять.

…Короче, Дима… одно понятно точно… Лучше в этой жизни ни на что не надеяться… Я вот, к примеру, уже убедился, что каждый сам за себя, и что человек как «Личность» уже не ценится… (я имею в виду людей, которые нас видят, а не читают в и-нете) … Надо просто плыть по течению… Ведь когда-то тоже всё произошло спонтанно… Вот и сейчас всё должно быть спонтанно, и искать бесполезно… Ты не один, нас таких много… Хотя мне и жаль… Вернуть бы лет 15 назад, я бы по-другому прожил.

Вот я, например, легко бы пережил потерю своей девушки за какое-то время, если бы не прогрессирующее нервное заболевание сосудов головы… У меня приступы головокружения каждый день… виски свинцом налиты… тяжесть в правой стороне… А она устала и ушла после 6-ти лет как вместе… Мне есть смысл ждать собственную смерть, если присутствует как душевная, так и физическая боль, от которой я сам устал?

Наверно, нужно на себя со стороны смотреть, как будто я — это незнакомый мне человек… Тогда можно будет управлять собой, как пешкой… Хотя, нет)) Если так смотреть, то легко можно наблюдать его полет с высоты многоэтажного дома…

…Странно всё это… жизнь… В детстве я страдал без родителей, которые редко навещали… Жил одними мыслями о доме… В голове только одно – «Папа, мама, папа, мама»… и вот в 14 лет чудо произошло… – просто утонул от счастья, что вот я дома и потерял голову: друзья, знакомства, первая любовь – очень сильная… Казалось бы, вот оно – счастье… 6 лет жили со своей маленькой девочкой душа в душу, свадьбу планировали… И бац! На работе вскружил ей голову абсолютно такой же, как я, человек… Ну далее по традиции… «Не люблю, прости, ухожу…» И вот сейчас такой же депресняк; как в детстве тосковал по родителям, сейчас тоскую по ней… Только вот разницу теперь понимаю, что надежда жить с родителями не умирала, а надежда быть снова с любимой реально улетучилась…

…Да, я думал о суициде, но совершил бы его только в том случае, если б знал, что переселение душ существует… После самоубийства хотел бы быть именно тем парнем, который увёл мою девушку к себе… Это бред, конечно… Но ведь сколько людей, столько и жизней… Я считаю, что жизней всегда на одну больше, чем смертей… Даже если на земле останется один человек…

Потому как человек сначала рождается и уж потом умирает…

С ума сойти, вот человеческая судьба – в дантовых метаниях (муки ада – чистилище – рай – изгнание из рая, да не на землю, а в новый ад!) – пробирает шибко! Человек страдает сначала физически, потом получает моральную компенсацию, ощутив себя счастливым в любви, а после шести счастливых лет, перенеся первый моральный удар, не сдаётся, пытается создать новый мир отношений с другой девушкой. Но тут всё возвращается на круги своя. Появляется она – изменщица, а с ней – надежда на жизнь в раю, ради неё уничтожает казавшийся умеренно-благополучным проект своей жизни, переворачивает её вверх тормашками, упиваясь иллюзиями, рвёт связи с близкими людьми – все мосты сожжены. И снова душа лелеет иллюзию счастья. И снова измена! Он шёл за нитью Ариадны, но она вывела в тупик. Однажды испытав настоящую радость, юноша хотел бы восстановить утраченную гармонию, но вместо этого полный разлад в отношениях – и с собой, и с миром. Он пытается увидеть ситуацию со стороны, чтобы найти и осмыслить выход, но видит лишь безвозвратный полёт отчаявшегося человека, сорвавшегося с крутой высотки. В этой жизни его уже ничего не держит, и тогда остаётся лишь надежда на новую, запредельную жизнь, где теоретически возможно счастье. Но какой представляется ему жизнь после жизни? Он мечтает о переселении душ, однако согласен переселиться лишь в тело счастливчика, который отнял у него любимую. Желая похоронить себя, он хочет воскресить старую надежду, обмануть судьбу, прихватив и на тот свет груз неразрешённых проблем. Ему нужна не смерть, а воскрешение мечты.

Обнаружил ещё одну грустную историю, на сей раз – откровения девочки-подростка: смерть родных и друга, предательство близких людей, сильная безответная любовь, 6 попыток суицида – и всё это в пятнадцать лет. И определение одиночества – неожиданное, мудрое: одиночество приравнивается к растворению своей индивидуальности в толпе… Но даже после этой колючей металлической цепи страшных душевных драм она нашла в себе силы жить. И находится она постоянно в состоянии мысленного диалога с другими, и в то же время говорит: «Доказывать нужно не другим, а себе. Докажите себе, что вы сильные…». Что же это, что?! – Отчаянная борьба с судьбой, или настолько сильны корни древа жизни, что ветви сломанного ураганом ствола начинают покрываться зелёной кроной и плодоносить? Что же это? Как это могло случиться, почему полную чашу страданий до дна испил преждевременно повзрослевший ребёнок? Неужели и в пылающем аду есть крохотные островки, сохранившие прохладу? И там, где потеряна надежда, тоже есть жизнь.

Елизавета Багян

Всем Привет!) * Вот моя история

В 11 лет у меня умерла мама от рака груди, через месяц умер дедушка, а через год – прабабушка. Папы у меня нет с детства. Живу с бабушкой, с которой невозможно жить… – пилит день и ночь…

3 года назад меня предал лучший друг, с которым дружила 8 лет… ещё через полгода предала лучшая подруга, с которой 6 лет дружили…

2 года назад у меня умер друг, который был мне как брат, даже что-то большее…

В тот момент мне казалось, что я тоже скоро умру… – маньяк какой-нибудь прирежет на фиг – и всё… Невозможно было терпеть эту боль, когда уже боль ничем не убить и слёз не осталось…

Мне казалось, что всё это я не смогу пережить, но я смогла..)

У меня были попытки суицида, 5 из них – несерьёзные… меня что-то останавливало, а в шестой раз ничего не остановило… 2 недели под капельницей хорошо меня помучили…

Насчёт любви: у меня была очень давно когда-то детская любовь, которая длилась 6 лет… После этого я 2 года не могла никого полюбить.., а потом так неожиданно влюбилась… и до сих пор люблю…

Первые 3 месяца моей влюблённости были такие: в 6 утра ложусь спать, в 8 уже встаю… ничего не ем, пищу принимаю один раз в день, и то насильно… И в тот момент меня просто прорвало, я рыдала истерически, раз по 6 в день… захлёбывалась…

Потом со временем истерики прекратились, и начался ад… Просто ком в горле, который не вытравить ничем… Сигареты помогают на один вечер… На следующий вечер всё то же самое… Как бы смешно это ни звучало, это как будто любовь всей моей жизни… Готова отдать полжизни, только чтобы хоть минутку побыть в его обществе. Не говорю о том, чтобы обнять его или поцеловать, просто посидеть рядом и услышать хотя бы одно слово… Но такой минутки никогда не будет…) Хочешь – убивай меня… хочешь – даже медленно и мучительно.., главное – чтобы, когда я умирала, я видела твои глаза…

Я до сих пор Люблю этого человека до безумия…

Просто не могу никак разлюбить, мне противны все другие, кроме него… Не могу я даже ни с кем целоваться, мне так противно становится, и я сразу его представляю… Пока не разлюблю, новая любовь не придёт…

Мне через месяц будет только 16 лет – и когда мне говорят, что в моём возрасте не может быть проблем, я просто молчу… Доказывать что-то — это глупо) тем более, когда никто не слышит)

В толпе можно потеряться – это и есть одиночество…

Народ:*

Доказывать нужно не другим, а себе. Докажите себе, что вы сильные, и что вы сможете всё, чего бы это ни стоило вам! Чтобы душа могла сказать с восторгом: «Да! Я всё-таки могу! И плевать на всех!». Я понимаю, как это больно; сердце, кажется, уже не будет биться… но в отличие от других сердце бьётся до конца) * Удачи вам:* Я В ВАС ВЕРЮ! ПРАВДА! ДУШОЙ С ВАМИ! ВСЁ ПОЛУЧИТСЯ, ГЛАВНОЕ – ВЕРИТЬ ДО КОНЦА, ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЕЛЬКИ… Я ВСЕГДА ПЫТАЮСЬ НАЙТИ ЛЮБУЮ НИТОЧКУ, ЗА КОТОРУЮ МОЖНО УЦЕПИТЬСЯ, ОБЕРНИТЕСЬ И ВЫ. МОЖЕТ, И РЯДОМ С ВАМИ ЕСТЬ ТОЖЕ ТАКАЯ НИТОЧКА)

ТЕРПЕНИЯ ВАМ! ДЕРЖИТЕСЬ! ЕСЛИ ЗАХОТИТЕ ПООБЩАТЬСЯ, ПИШИТЕ, ВСЕГДА БУДУ ОЧЕНЬ РАДА:**

Другое сообщение, которое я прочёл, очень странное, замкнутое в себе. Причины не раскрываются, в пунктирах слов лишь обнаруживается следствие. Юная русоволосая девушка с растерянной улыбкой прощается с миром и просит других не идти по её стопам. Сама процедура прощания – помесь безнадёжной тоски и страстного альтруизма… И никакой надежды, никакой возможности остановить, удержать, затормозить, заставить оглянуться на этом участке дороги с крутым уклоном вниз…

Вероника Тимощик

Суицид…

За и против…

Я против суицида, но я за то, чтобы меня сбила машина, пырнули ножом, обрушился балкон.

Я выбрала день. 13 июня, это будет мой день рождения и смерти

Я не буду рассказывать и ныть о том, что же меня подтолкнуло к этому шагу, могу сказать лишь одно… Я давно уже не вижу смысла в этой жизни, по многим причинам, и несчастная любовь здесь ни при чём.

Если бы можно было бы, то я с удовольствием бы отдала свою жизнь какому-нибудь умирающему ребёнку…

Ребят… но знаете… не делайте этого…

Подумайте о родителях, которые даровали вам жизнь…

Да и вообще…

Прощайте…

Стоп! Увидел ниже знакомую фамилию. Да, всё правильно – Константин Свербицкий, Нижний Новгород – его фото на аватаре, его анкета… Да, это он, он работал у нас в редакции, совсем ещё молодой парень, это он пишет:

Константин Свербицкий

Согласен, Вероника! Суицид – не выход, выходом может стать планирование суицида – вот что… Себя убивать нельзя, другое дело — подстроить собственную смерть… Да, это лучше! Намного лучше… Только бы найти способ! А сам будто к этому и не причастен… Это так же, как случаются несчастья в жизни, только тут они достигают своего пика, своего апогея, забирая твою жизнь вместе с её неразрешимыми проблемами, вместе с твоими нестерпимыми страданиями, вместе с дикой безнадёгой!!!

Меня уже год мучает онкологическое заболевание. Всё бесполезно… Химиотерапия не помогла – только ходить из-за неё стал, хромая. Одну операцию уже перенёс, тоже бестолку – метастазы… А что дальше – крыша поедет от наркоты, глюки, дикие боли? Трамадол, трамал, реланиум… Потом уже морфий. Не хочу! Не хочу!!!!!!!!!!! Хочу умереть быстро и красиво…

Отыскал номер его мобильного. Звоню – абонент недоступен… Отключён! Надо найти его домашний! Быстро хватаю, нервно листая, телефонную книгу. Сначала несколько раз пролистываю страницу с его номером. Немного успокоившись, с полминуты без движения посидев на диване, наконец, нахожу нужный телефонный номер. Уже ночь, пол одиннадцатого – поздно звонить? А… Плевать! Набираю номер, нетерпеливо жду, когда закончатся длинные гудки и кто-то ответит. Не отвечает… Спит уже, наверно… И тут через минуту звонок. Сработал определитель. Он мне звонит! Я взял трубку.

– Олё, Илья Вадимович, здравствуйте – звонили? – Его голос звучал очень тихо, с хрипотцой, вместе с какими-то невнятными полузвуками-полустонами или междометиями, что-то напоминающее «у-м-м-м—в-о-м—в-в…» (или нечто подобное).

– Костя! Костя! Здравствуй! Что с тобой происходит?! – быстро и энергично кидая слова, как бросают дрова в деревенскую печь, спрашиваю я. – Держись, Костя! Будь мужчиной, будь мужиком! Не сдавайся!

– Это вы о чём, а? Узнали о моей болезни? Откуда? У-м-м-м—в.

– Только что прочитал твой пост в группе «Суицид – за и против». Костя, так нельзя! Не всё ещё потеряно! Возьми себя в руки! Есть ведь ещё методы лечения онкозаболеваний! Рак – не приговор, Костя! Есть ещё возможности, Костя! Можно ещё операцию провести… Кинем клич в интернете – кто-то поможет, откликнется на чужую боль. Не может быть иначе! Не думай о суициде! Прошу: оставь эту мысль!

– Да что вы, Илья Вадимович… Это я так – написал просто. Но от рака всё равно никакой панацеи не придумано, знаете же. Вы понимаете, как тяжело испытывать постоянную боль, быть сосредоточенным на боли, даже если пытаться чем-то отвлечься. Гхм-хм-у-у-в-о-м-м-в… Жить в мире боли, причём твёрдо зная, что лучше уже не будет, а только ещё хуже, ещё больнее. Ещё, ещё, ещё… – до невозможности. Кажется, что часть меня уже сгнила, а другая часть начинает загнивать. И вот ожидаешь, как одна часть за другой будет загнивать – и весь сгниёшь, как вырванное с корнем растение – ещё до того, как в гроб положат. У-вм-м, да… Я знаю – осуждаете меня за малодушие. А что делать – больно. Здоровый не может понять тяжело больного. Вам кажется – мудрый совет даёте, от беды спасаете… А тут… Не хотел я вас этим грузить. Извините – вырвалось.

– Не осуждаю я тебя, что ты! Дело не в панацее, не использованы ещё все возможности! Костя… ну перестань, оставь мысли о самоубийстве!

– Будет вам беспокоиться, Илья Вадимович! Да ничего… Нормально всё… Только вот болит постоянно… О-у-в… гх… ой-йо-о-о. Спасибо за моральную поддержку… Спать мне пора, извините… До свидания!

– Пока, Костя! Извини, что ночью, но не мог иначе. Держись – вытянем тебя! Пока!

Разговор подействовал на меня удручающе. Ничего убедительного ему не сказал, словно только сотрясал воздух. Очень неприятное ощущение собственного бессилия… Да и устал я немного от копания в источниках СМИ. Нет, ничего больше не буду сегодня читать. Мой мозговой компьютер уже не переваривает обилие разношёрстной информации и излияний тяжёлых переживаний. Надо спокойно всё обдумать, отрефлексировать, обмозговать… И… тогда уже можно будет что-то решать. А ночью природа за окном удивительно безмолвна: она сосредоточена на внимании того, кто наблюдает за её изменениями, словно приглашает к диалогу, но не спрашивает, нравится ли она, а демонстрирует себя, меняя имидж, подбирая новые аксессуары, капризно примеряя то дин наряд, то другой, вяло жестикулируя направлением ветра. Какое-то напряжённое безмолвие… Сейчас она задумчива, и в этой зашифрованной меланхолии, заторможенности, лёгкой мечтательности с чуткой оглядкой на реакцию своих созданий, скрытности и боязни обнажить нечто сокровенное, погружённое в память времён, несомненно, трогательна и обаятельна.

И всё же я на ночь глядя опять взял в руки книжку – стал перечитывать рассказы Фёдора Сологуба. Уже который раз – «Жало смерти – грех». Не раз я восхищался изящным стилем создания мрачных образов: мысли и слова мальчишек из этого рассказа причудливо переплетались с описаниями природы, воздействовали ядовито-манящими чарами. Сюжет незамысловат, но интересен. Слабовольный, воспитанный в любви и ласке, легко внушаемый и неискушённый в жизни мальчик поддался влиянию хитрого и озлобленного сорванца, который сначала задумал в отместку за порку погубить приятеля, соблазнив мечтаниями о красоте смерти, а потом сам стал верить в собственные вымыслы – так что оба утопились, спрыгнув с обрыва. Но описание, магия слов, тонкие психологические наблюдения, как воровски похищенная живая душа заменялась холодною «русалочьей душою», а многообразие ощущений вытесняла тоскливая скука; желание испытать неизведанное, стать по-настоящему свободным выдавливало земные чувства, а мысли, отравленные табаком и вином, всё отчётливее заманивали в капкан смерти – это производило сильное впечатление:

«И всё забвеннее становилась для него природа, и всё желаннее и милее смерть, утешительная, спокойная, смиряющая всякую земную печаль и тревогу. Она освобождает, и обещания её навеки неизменны. Нет на земле подруги более верной и нежной, чем смерть. И если страшно людям имя смерти, то не знают они, что она-то и есть истинная и вечная, навеки неизменная жизнь. Иной образ бытия обещает она – и не обманет. Уж она-то не обманет.

И мечтать о ней сладостно. И кто сказал, что мечтания о ней жестоки? Сладостно мечтать о ней, подруге верной, далёкой, но всегда близкой.

И не всё ли на этой земле равно неверно и призрачно? Ничего нет здесь истинного, только мгновенные тени населяют этот изменчивый и быстро исчезающий в безбрежном забвении мир».

Я и не заметил, как строки стали расплываться, превращаясь в загадочные арабески, печатавшиеся на рыхлой ткани моих мыслей. Буквы перетекали в звучания слов, а слова обретали силу образов. Я уснул, полулёжа на диване – и в очередной раз забыл выключить свет.

Сон. Ира и демон

Ей – четырнадцать, мне – восемнадцать. Мы проходили по извилистой тропке лагеря отдыха. Вдали утомлённо плескалась одетая в пенные кружева и подтянутая в изгибах глинистых берегов, припудренных у краёв воды слоями песка, речка Суврощь. В перехлёстах влажных медузообразных тел песчаные насыпи наползали друг на друга, а травяной ковёр, выстланный на пологих холмах, демонстрировал в цветочных узорах пышность и многоцветие летнего растительного покрова. Мелькали наряды розового клевера, выглядывали синеокие васильки и колокольчики, жестикулировал колючими листьями чертополох… Солнце светило ярко, очень ярко, как бывает в предгрозовом томлении, в изматывающей летней опрелости. Моя спутница шла неторопливой и лёгкой походкой.

Я ещё не видел более очаровательного создания. Эта девочка соединяла в себе одуванчиковую нежность, притягательную первозданность, гибкость и хрупкость точёно-статуэточной фигуры и искусно выстроенную грацию, статность, священное благородство олимпийских кумиров – маленьких мойр и нимф. Все телесные очертания её смыкались в лепестково-изящные формы, как будто это был знак, символ извечной красоты ранней юности, притягательной девственности – код, запускающий фонтанирующий механизм излияния самых разнообразных чувств от душевного трепета и волнения до страстного желания обладать, обнимать, приникать к каждому изгибу этого сакрального слитка, наполненного живой кровью и плотью.

Подлинно женское обаяние в девочке-подростке притягивало и одновременно пугало. Подчёркнуто длинная шея, строгая пластика плеч, малозаметная и набухающая шаровидными холмиками грудь, стройный стан, удивительно тонкая талия, обвязанная узким пояском, пластичные бёдра, обретшие конусовидные очертания и начинающие наливаться спелыми округлостями (и ни на йоту лишней полноты!) – всё в ней было сложено гармонично, ясно, отмечено триумфом дивной божественной красоты и сладострастным огнём дьявольских чар. Эта красота была совершенно особого, индивидуального свойства. Выпрямленные дуги бровей контрастировали с классически завершённым и заострённым книзу овалом лица. Очертания тонких губ напоминали остроконечной формой крылья амадин. В разрезе глаз было что-то эллинское – и европейское, и восточно-азиатское, и открытое, и раскосое, окрыляющее, вдохновенное. Взгляд её карих глаз – пронзительный, прожигающий, со снайперской точностью проникающий в самые сокровенные уголки души, просвечивающий как рентгеном тайные смыслы вещей и туманные движения мыслей. При каждом повороте её головы в мою сторону я машинально вздрагивал. Контуры крыльев носа, чуточку раздутые в спиральных изгибах, показывали некоторую раздражительность, казалось, даже скрытую брезгливость. Лицо её было горделиво-спокойным, а иногда его озаряла обаятельнейшая улыбка – немного натянутая и по-детски лукавая, как будто она по-доброму, без издёвок, незаметно насмехалась над моей очарованностью ею.

Светло-голубое с жемчужными переливами небо, рябая поверхность воды, широко разросшаяся трава, полнокровно насыщенная хлорофиллом листва то неистово вспыхивали, искрясь в серебристых бликах, то мягко тлели, накрываясь прозрачными тенями от раздутых пушинок редких облаков.

Солнечный свет, проникая в тонкую структуру ткани капронового платья, оттенял в стробоскопии движений серийную чреду изящных и эротически притягательных силуэтов. Во всём её облике было что-то готическое, неприкасаемо гордое, до предела утончённое, грандиозное и возвышенное. И узоры на платье мерцали, как стёкла витража готического собора, в веерных сборках складок переливаясь загадочным калейдоскопом интенсивных бордовых, пурпурных, ультрамариново-синих, ярких белёсо-молочных, золотистых и огненно-оранжевых цветов. На её ногах – белые носочки, а обута она была в открытые, отливающие глянцем карминовые туфельки с вырезом спереди у подъёма стопы и у пятки так, что крестообразно пересекались два ремешка. Передвигалась она настолько живо и легко, что казалось – она не ступает по земле, а лишь касается её маленькими каблучками, движимая летним ветерком, как парусный кораблик. Тёмного, кремово-шоколадного, цвета с аккуратно выровненной чёлкой волосы, собранные цельными объёмами цветка колокольчика, перебирал, играя, свежий ветерок; и солнечный свет золотистыми бликами проносился по изгибам прядей.

Я осознавал, что эта маленькая красавица вызывала во мне два противоположных чувства, два несовместимых отклика: благоговейный трепет (мысленно я готов был разорвать любого – даже самого себя – кто позволит себе прикоснуться к этому шедевру пластики с тёплым живым дыханием, к нежному бархатистому детскому телу) и грязную неотвязную похоть, от чего меня словно лихорадило и бросало в дрожь.

Эту девочку – юную девушку звали Ирой. Бывает, что стоит только посмотреть на человека – и сразу угадываешь имя. Ей шло сочетание этих двух гласных и одной согласной букв. И – идеал изумительного изящества, игра интеллекта и интуитивные идеи изменений, Р – ропот ручья и роскошь рощи, А – агония абсолюта. Она проходила – как пела, не произнося ни единого звука. И эта стройно нарастающая в экстазе, воображаемая мелодия её движений напомнила мне вокализ Рахманинова, где были слиты воедино в наплыве напористо вздымающихся ввысь звуков проникновенного пения восточные и древние славянские мотивы. В её облике была такая притягательная сила заново сочинённых по спутанным следам памяти поколений и поведанных судьбой сказок и преданий, что представлялось – вот-вот произойдёт какое-то волшебное действие. Но ничего не происходило: не было таинственных перемещений в фантастическую страну, где в ином измерении она предстала бы маленькой прорицательницей, владеющей секретами колдовства; яркокрылые бабочки не превращались в парящих эльфов, корявые пни – в гадких троллей, а прошмыгнувшая в лопухах ящерица – в хранительницу подземных сокровищ.

Ира могла подолгу молчать, наблюдая мою реакцию. Потом о каких-то пустяках непринуждённо завязывался разговор. И непонятно, как это случалось: то ли я сначала невпопад о чём-то её спрашивал; то ли она, моментом развязывая туго затянутые мной узлы задумчивого молчания (в нескромном разглядывании и завороженном созерцании её лица и фигуры), сообщала мне о себе, о своих воспоминаниях, впечатлениях и переживаниях, связанных с семьёй, с новыми интересами, с обстановкой в лагере отдыха, с подругами и друзьями, со знойной летней природой… В этом диалоге иногда пересекались наши взгляды – мой, в котором читалась неумелая попытка скрыть страстное влечение, и её – сосредоточенный, чарующий. Она подлавливала мой взгляд, искоса посматривая на меня, спокойно и изучающе, со скрытой ироничной усмешкой, с благородным великодушием победителя – и я тут же в смущении, как застигнутый врасплох воришка, отводил свой примагниченный к её прелестям взор.

Мы прошли очень далеко вглубь леса, пробираясь от одной освещённой поляны к другой. Крупные ярко-зелёные пятна под дирижированием солнечного света нежно вальсировали на сочной траве. О чём-то шептались коренастые дубы с кокетливыми липами. Я почему-то, разоткровенничавшись, завёл разговор о тех мистических переживаниях, которые меня беспокоили в последнее время:

«Ира, ты знаешь, я стал ощущать в себе какие-то скрытые силы, о которых раньше не подозревал, какую-то энергию борьбы и протеста. Мне иногда кажется, что природа разговаривает со мной тоненькими голосами шепчущих лесную песню новорожденных трав или гулким басом многолетних дубов и сосен, что солнце начинает светить ярче, лишь стоит мне минуту на него неотрывно смотреть, пока не замигает в глазах ярко-синее пятно, коронованное неистовыми вспышками белых лучей. Мне кажется, что я могу повелевать движением облаков и приказывать ветрам, что течение реки становится послушным моей воле, что одной лишь мыслью могу вызывать дождь или град, останавливать или ускорять падение камней. Но я не знаю, для чего и зачем мне это дано. Я хочу многое понять, но чувствую, что наградившие меня этим даром отняли у меня способность понимать его предназначение. Я задаюсь мысленно этим вопросом постоянно, я думаю об этом – так хочу узнать, как это всё можно применить, как с этим жить, что с этим делать? Но не могу получить ответ на свой вопрос – он завис между двух миров, просто застрял в непреодолимых стенах, ограничивающих пространство, втиснутое в ячейки времени. И меня не слышат или не хотят слышать там – за пределами этого мира. Как бы я хотел узнать… понять, кто я и что я в этой жизни. Но я не могу даже приблизиться к разгадке. Я постоянно чувствую нарастающую силу сопротивления…»