Записки поперечного человека. Повести и рассказы

Часто возникает вопрос: почему у братьев Никиты и Андрона разные фамилии? Ответ кроется в сложных взаимоотношениях старшего сына с отцом. Будучи максималистом, придерживающимся либеральных взглядов, Андрон сменил фамилию из чувства протеста. Он считал родителя функционером и политиком от пера, разменивающим свой поэтический дар. Поэтому-то настоящее имя старшего сына Сергея Михалкова – Кончаловский Андрей Сергеевич. Друзья чаще называли его Андроном, и это имя закрепилось за ним пожизненно.

Каждому знакомая ситуация в семьях, один ребенок в отца, а другой в мать, то есть один наследует дух матери, а другой – отца. Похоже, что Андрей уродился в мать, а Никита в отца. Несмотря на то, что чрезмерно самоуверенные и циничные люди мне не нравятся из этих двух великих братьев мне все же ближе Никита Михалков, он более русский и Россию чувствует намного тоньше многих известных называющих себя патриотами. Его документальный фильм «Русские без России» я считаю долгожданным и уникальным явлением нашей культуры.

Семьдесят лет властвования коммунистов в стране, несмотря на их жесткую войну с русской культурой, все-таки было прелюдией ее падения, поскольку народ, по-тихому сопротивлялся. Как раз это сопротивление отразилось в переписи населения 1937 года, когда после двадцатилетнего террора властью Православной церкви более 50% населения написали в анкетах, что они православные. Мне кажется, что основной, национальный культурный облом в нашей стране произошел именно в 90-х годах, когда на протяжении более десятилетия, за компанию с опостылевшими народу коммунистическими идеалами, отрицалось все родное, русское. Целое поколение тогда росло на чуждых нам западных ценностях и на культуре воровского криминального мира. Даже сегодня можно увидеть влияние того бандитского времени на всех слоях нашего общества.

Особенно бросается в глаза какая-то безудержная, болезненная страсть людей прорвавшихся к власти не только к наживе и оккупации ее, этой власти, своими родственниками, детьми и приятелями, но и определение своих детей на учебу за границу.

Глава 6

Самоутверждение

Самоутверждение – важнейший элемент в жизни не только каждого мальчишки, но и мужчины, пока он действует в социальной среде. Я, понятно, исключением не был. Борьба за крутизну началась еще в начальных классах. Она проходила в течение всего дня и во дворе, и в школе. Очень долгое время мы мальчишки соревновались в ловкости, смелости и физической силе. Вспоминаю такую картинку из своего детства. Мне лет шесть-семь. Утром выхожу на улицу гулять. У самого крыльца стоит нахохленный сосед Петька, моего возраста, видно расстроен, что во дворе он один. Увидев меня, оживляется:

– Жека, аля на школьный.

Мы наперегонки бежим к двухметровому деревянному забору, огораживающему школу и школьный стадион. Сходу одновременно залезаем на него. Сидим на верхушке, переводим дух. Петька обращается ко мне:

– Скажи «чайник».

Я теряюсь, понимая, что здесь проиграл. Ведь он сейчас скажет: «Твой отец начальник», а мне крыть нечем, это действительно так.

После небольшой заминки я нехотя мямлю «чайник». Петька торжествующе:

– Твой отец начальник!

Сижу на заборе слегка подавленный, но думаю: «Вот сейчас будем прыгать в яму с песком, кто дальше прыгнет, и я его там сделаю.

Интересно, что парадоксальным образом самоутверждаться нам помогало даже то, что в каждом дворе был свой странный мальчишка, не такой как все, «гадкий утенок» что ли, например, мог быть рыжим, или «ботаником», как говорят сейчас. Все его старались задеть, обидеть или в лучшем случае сторонились. Они, такие мальчишки, только своим существованием поднимали нас в собственных глазах. Собиралась компания во дворе, и шли воевать с пацанами соседнего двора, конечно без второсортных «ботаников» и рыжих. Самое интересное, что эти «ботаники» тоже самоутверждались, но шли другим путем и как правило, в жизни достигали больших результатов.

Это хоть внешне и грубое, но самое естественное соревнование в жизни. Очевидно, что работало в этом возрасте подсознание, сознания-то еще не было, оно находилось в зачаточном состоянии. Самое важное для того возраста – нужно было быть таким как все и ходить стаей. Причем в этой стае каждый знал свое место, определяемое духом и физической силой. Потом, чуть позже появилось соревнование на уровень интеллекта, тоже хорошо. На стаи мальчишки, уже, пожалуй, юноши, начали делиться не по дворовому принципу, а по интеллекту, хоть физическая сила и продолжала цениться.

Так получилось, что в школе у нас было последовательно два исключительно талантливых учителя физкультуры, которые заразили нас спортом. Один вел занятия с нами до восьмого класса, а другой с девятого до выпуска. Первый, в нашей маленькой семилетней школе, у которой даже не было спортзала, смог вывести команду по пионерскому четырехборью на такой уровень, что она заняла 3-е место в РСФСР. Второй воспитал двух чемпионов СССР среди юношей по легкой атлетике, а самое главное то, что смог привить многим мальчишкам любовь к здоровому образу жизни. Кое-кто, правда, так и не вырос за всю жизнь выше тех юношеских спортивных достижений.

Для меня занятия спортом оказались определенно благом. Это было совсем не худшее заполнение свободного времени, поскольку каким-то непонятным образом в спорт пошли самые умненькие мальчики, и общение с ними провоцировало не только на спортивные достижения, но и на интеллектуальные. Спортивная подготовка, несомненно, помогла мне самоутверждаться в молодые годы и неоднократно оградила от серьезных неприятностей, может быть, даже спасла жизнь. Первый такой случай произошел, когда мне было лет 13—14.

Это было в конце июля. Шел первый слой подосиновиков. Мальчишки нашего двора всегда ездили за красными, так мы называли подосиновики, на станцию «Грибное», она находилась от нашего городка километров в девяти, две остановки поездом. Но было одно неудобство, от станции до заветного места нужно было идти целых два километра, причем вдоль железнодорожной линии и назад. К счастью там был поворот, и паровозик всегда притормаживал. Мы бросали свои корзины и выпрыгивали на ходу. Паровозик ходил три раза в день, утром, в обед и к вечеру. Тащил он за собой три маленьких пассажирских вагончика. Мы всегда ехали на утреннем, а в обед возвращались. На станцию не шли, а опять же норовили забираться в вагоны на ходу. Конечно, машинист это безобразие видел, понимал, что мы зайцы, но жалел нас и притормаживал на обратном пути сильнее. Технология посадки была такая, бежишь по насыпи со скоростью вагона, ставишь на верхнюю подножку корзину с грибами, руками хватаешься за поручни, забираешься на нижнюю ступеньку, а дальше в вагон.

Все было штатно, как всегда. Я поставил корзину на верхнюю ступеньку, левой рукой схватился за поручень и в этот момент споткнувшись, повис на одной руке. Меня качнуло под вагон, я не только удержался, но и слегка подтянувшись, зацепился правой рукой и быстро вскарабкался в вагон. Испугаться не успел. Понял, что легко мог улететь под колеса только когда сел на лавку, вот тут на мгновенье в животе появился холодок.

Потом, уже много позже, до меня дошло, что не виси я почти ежедневно на турнике, не соревнуйся с пацанами в подтягиваниях и силовухах, все могло бы кончиться намного хуже.

Даже до окончания школы наш естественный природный индивидуализм ни у кого не проявился. Мы все еще держались стаей, вместе развлекались, ходили на танцы и даже в институт поступали за компанию. Конечно, по полной программе каждый из нас продолжал самоутверждаться, но уже на другом поприще, завоевания сердец первых красавиц. Это нам хорошо удавалось, ведь девочки тонко чувствуют мужскую силу и интеллект. Именно эти качества самца провоцировали их симпатию и благосклонность, поскольку сама природа вселила в души девочек уверенность в том, что именно с таким можно вырастить потомство.

Неожиданно для себя я отличился в преданности своим друзьям. Некоторое время после окончания школы был в растерянности, не знал куда поступать. Отец настаивал на Инженерно-строительном институте, муж двоюродной сестры, работавший начальником цеха на Средне-Невском судостроительном заводе уговаривал поступать в Кораблестроительный. Лучшие мои школьные друзья подали документы в Политехнический институт.

Самым красноречивым и авторитетным для меня оказался муж сестры. Его авторитет утвердился в моей душе еще с детских времен, когда он добровольно водил меня по Питеру и его музеям, удивляя знанием города и его истории. Подав документы в Корабелку, я сильно озадачил своих приятелей. Они никак не могли смириться с расколом, который я внес в их ряды. В начале августа, перед самыми вступительными экзаменами, случилось так, что друзья повезли меня в Политехнический институт. Я настолько очаровался красотой и изяществом его главного белоснежного корпуса, расположенного среди сосен Сосновки, а также громадой спортивного городка с бассейном, что уже на следующий же день забрал документы из Корабелки и сдал их в Политехнический институт. Должно быть, поступил правильно, поскольку никогда в жизни об этом не пожалел.

Тогда по молодости лет мы много не понимали; что у каждого в этой жизни свой путь, что она людей разводит, и наша общая дорога уже заканчивается. Теперь каждый пойдет по своей тропинке и мало того, неведомо для себя, идя по жизни, будет иметь шанс возрасти духом своим. К сожалению, жизнь показала, что не все этим шансом воспользуются. Так получилось, что мы в молодости такие единые, преданные и понимающие друг друга с полуслова, неожиданно быстро разбрелись в разные стороны и, должно быть, оказались на старости лет на таких разных ступеньках духовной лестницы, что перестали понимать друг друга.

Почему получилось так? Нормально ли это? Интеллектуальные задатки у большинства ведь были неплохими, но оказалось достаточно много и таких, кто не сознавая того, выбрал путь деградации. Это те вопросы, которые точат меня на старости лет. Предполагаю, что то, что с нами случилось нормально только отчасти, а в большей степени ненормально и так быть не должно. Уверен, что на судьбы наши негативно повлиял тот социальный коммунистический эксперимент, в котором прожили и выросли наши родители и мы. Этот эксперимент кончился крахом, как и должно было случиться, поскольку оказался в противоречии с нашими душами, жаждущими совершенствования и роста, он предлагал нам чрезвычайно узкие рамки жизни, освященные примитивной идеологией. В конце концов, эксперимент проявил непреодолимые противоречия с естественной для русских Православной монархией, которая просуществовала почти тысячу лет, была ошельмована и, в конце концов, уничтожена либеральными предателями, пошедшими на поводу окружающего нас англосаксонского мира, сильно испугавшегося стремительно набирающей силу и мощь России в начале двадцатого века.