New «Мёртвые души». И другие повести и рассказы

– Я не хочу угодить в тюремный замок за подделку документов! – нервно возразил я.

– Как же тогда нам быть?

– Ладно, есть одна мыслишка, – вспомнил я про обширные связи пароходчика Сомова.

К своему бывшему хозяину я шёл с дрожью в коленях – крут норовом был Фрол Лаврович, хотя и быстро отходчив.

– Здравствуйте, – приветствовал я Сомова, не слыша своего голоса.

– Здорово, коль не шутишь. Зачем пришёл?

– В Петербург еду в командировку – от журнала.

– Ну и скатертью дорожка.

– У меня к вам просьба

– Какая?

– Подорожную надо выправить, что еду по казённой надобности.

– Как прижало, «Фрол Лаврович, помоги»? А с какой стати я буду тебе помогать? Ты мне не кум, не сват и не брат.

Тут мне на ум пришла интересная мысль:

– Фрол Лаврович, забудем старые обиды. Вдруг и я вам когда-нибудь пригожусь.

– Чем ты мне, босяк, можешь помочь? – удивился тот.

– Напишу про ваше пароходство статью хвалебную и напечатаю в нашем журнале.

– А сможешь?

– Вот те крест! Чтобы у меня язык отсох, если обману, – побожился я в красный угол на иконы.

– Разжалобил ты меня. Есть у меня человечек прикормленный в канцелярии генерал-губернатора, – подобрел Сомов. – Но и у меня к тебе есть просьбишка.

– Слушаю вас.

– Там, в Петербурге, говорят, много публичных домов.

– Наверно, много, столица всё-таки – культурный центр страны.

– Продаются там альбомчики с гелиографическими картинками, на которых сценки всякие, – тут старый развратник зарделся лицом, как не целованная гимназистка.

– Порнография, что ли?

– Вот, вот! Где парно амурным утехам предаются. Привези мне пару-тройку таких альбомчиков. Я тебе хорошо заплачу.

– Буду рад оказать вам эту мелкую услугу.

– И еще просьба-с.

– Я весь внимание.

– Квашня моя все уши прожужжала. Корсет хочет французский.

– Похожу по дамским салонам, обязательно куплю. Только вы мне размер Матильды Карповны напишите.

– Завтра после обеда за подорожной зайдёшь, я тебе и размер корсета дам, и деньжат на дорогу подброшу.

Матушка моя, услышав о моём скором отъезде, сильно огорчилась:

– Митенька, как же мы без тебя будем?! Кто дров наколет, огород докопает?

– Не убивайтесь вы так, маменька. Вот вам пять рублей серебром – наймёте китайцев, и они вам всё сделают.

– Да боюсь я их, нехристей.

– Будет что не так, зовите дворника – он им шею-то намылит.

– Ты же привык к домашней еде – язву желудка в дороге наживёшь.

– Не беспокойтесь – для этого на тракте есть постоялые дворы с буфетами.

– Только ты там с купцами водку-то не пей. Обещай мне!

– Обещаю, что не возьму в рот ни капли водки с купцами, – заверил я матушку.

Забрать подорожную я пришёл уже с саквояжем и корзинкой с бутылкой топлёного молока и домашними пирожками.

Передавая мне конверт, Сомов говорил:

– Тут подорожная, размер Матильды и, как обещал, деньжат немного. Ты на каком пароходе до Сретенска поедешь?

– На «Муромце».

– Билет уже купил?

– Да, за пять рублей с полтиной.

– Сдай в кассу. Я тебя бесплатно на «Матильду» посажу. Едем вместе на пристань.

На пристани я сдал билет на «Муромца», выручив свои деньги. И Сомов повёл меня на свой пароход «Матильда». Поселив меня в одноместной каюте первого класса, он сказал:

– До отплытия ещё полтора часа. Пойдём в «Поплавок» – закусим и выпьем на посошок.

В буфете на дебаркадере, покачивавшемся на волнах, я уже ощущал себя в пути.

Памятуя свое обещание маменьке, я пил исключительно портвейн. Сомов же налегал на коньяк.

Через час Фрол Лаврович уже решил проводить меня до Сретенска, и он так и поступил бы. Но его намерению помешала Матильда Карповна, вдруг подъехавшая к пристани на пролётке. Своей могучей рукой она вытащила своего благоверного за шиворот из-за стола и потащила к коляске. Я сопровождал чету Сомовых, держа в руках картуз Фрола Лавровича, забытый им в буфете.

Усадив размягшего Сомова в бричку, запыхавшаяся Матильда Карповна обратилась ко мне:

– Митенька, когда будете покупать корсет, попросите шнурков про запас. И ещё, поищите последнюю новинку парижской моды – чулки с поясом. Берите большого размера и тоже несколько пар про запас.

– Вот, возьмите, – Матильда Карповна достала из-за своего необъятного лифа кошелёк и отсчитала мне сто рублей кредитными билетами достоинством 5, 3 и 1 рубль.

Через пять минут я стоял на верхней палубе, наблюдая, как заканчивается посадка, матросы убирают трап и отдают швартовы. Потом, по команде капитана, машина увеличила обороты, и пароход отчалил от дебаркадера. Белая свежеокрашенная «Матильда», взбивая колесом за кормой пену, пошла вверх по течению со скоростью 8 вёрст в час.

К берегам Невы

Через пять дней мы причалили к пристани Сретенска.

Здесь заканчивается сухопутная дорога из России, и переселенцы и всякого рода охотники за удачей садятся на пароходы, плывущие вниз по Шилке и Амуру. Проевшись до нуля в пути и в ожидании навигации, пришлый люд легко идёт на преступления – кражи, грабежи и разбой здесь обычное повседневное явление.

Ещё на пароходе я нашёл себе двух попутчиков до Иркутска. На бирже извозчиков мы вскладчину наняли карету и, Богу помолясь, поехали. Наш кучер был из Иркутска, и пара его лошадок, чуя приближение к дому, бежала резво. Через 12 дней, с короткими ночёвками в придорожных сёлах, мы были на месте.

Распрощавшись со спутниками, я вручил своё бренное тело станционным смотрителям и кучерам.

Когда проехали Ачинск, на задок кареты сели два вооружённых казака.

– Чем вызвана такая необходимость? – спросил я у станционного смотрителя.

– Разбойнички в лесу опять пошаливают, – отвечал тот. – Вчера обоз с китайскими товарами из Кяхты ограбили. Возчики, было, сопротивление оказали, так лихие люди одному из них кистенём голову проломили.

Всё обошлось благополучно, но этот прогон оставил самые яркие впечатления от всей поездки – за каждым деревом мерещилось по разбойнику.

Государственная дорога должна быть не уже трёх сажен, утрамбована и присыпана песком, гравием или камнем, с водоотводными канавами и крепкими мостами, с верстовыми столбами и указателями, с колодцами через определённые расстояния.

Но, в полном соответствии с поговоркой «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги», на самом деле всё было не так. На большем протяжении тракт представлял собой подновлённые скотопрогонные и торговые пути, оставшиеся со времен монгольского нашествия.

Изредка встречались крестьяне, несущие государственную повинность по ремонту и содержанию дороги, они работали без усердия, как и подобает подневольным людям.

На довольно протяжённых участках тракт оказывался столь разбитым, что возницы объезжали эти непроходимости стороной, и в итоге дорога разделялась надвое и натрое. При дожде лошади шли по пузо в воде, а пролетки и кареты впору было заменить лодками и баркасами.

В экипаже меня так утрясло, что я потерял чувство времени и пространства.

Примелькались придорожные сёла, избы которых вытянуты по обе стороны вдоль тракта на две-три версты. Однообразными были серые колонны арестантов и каторжан, под кандальный звон конвоируемых между пересыльными тюремными замками и на сибирские рудники и горные заводы. Почтовые станции, постоялые дворы – всё повсюду было настолько похожим, что порой я ловил себя на мысли: «Уж в ту ли сторону я еду?»

Это надо быть Карамзиным, чтобы проехать по тракту, и потом красноречиво описать своё путешествие. Но я, к сожалению, не он.

Подорожная – кланяюсь в ноги благодетелю – давала мне право первоочередной смены лошадей, перед теми, кто ехал не по казённой, а по своей надобности.

Может быть, напрасно я не пошёл по чиновничьей стезе?

Подлетаешь на взмыленных лошадях к почтовой станции и показываешь подбежавшему смотрителю подорожную, где написано, что податель сего следует по высочайшему повелению.

«Выпрягай! Лошадей срочно! Запрягай!» – командует тот. И со страхом и почтением таращит глаза уже тебе вдогонку.

А ты едешь, скажем, в Нижний на ярмарку, чтобы покуролесить там инкогнито.

В ходе моего дальнейшего продвижения на запад столь же однообразно хлопали по воде лопатки пароходных колёс и стучали на стыках рельсов колёса железнодорожных вагонов.

Речной и железнодорожный транспорт, в отличие от конного, имели одну приятную особенность – в каюте и в купе не трясёт. Это время в пути я отдал изучению пособия господина М. Иванина «О стенографии, или искусстве скорописи», которое купил в книжной лавке в Иркутске. Полезнейшая, доложу вам, наука! Скорость записи слов увеличивается в два-три раза, что весьма полезно репортёру. А поскольку времени у меня было предостаточно, к концу дороги я более-менее сносно освоил начатки стенографии.

На 73-й день пути я благополучно прибыл в Санкт-Петербург.

Сойдя с поезда на Николаевском вокзале, я сразу попал в руки петербургского лихача.

– Куда, господин хороший, поедем?

– В какой-нибудь доходный дом.

Видимо, желая показать памятные и исторические места Петербурга, извозчик повёз меня длинным маршрутом на Васильевский остров. На углу 7-й линии и Малого проспекта серой глыбой возвышался пятиэтажный дом, с парадным входом без крыльца и балюстрады. Это был доходный дом купца Тараканова.

В барских квартирах бельэтажа, занимавших по 8—12 комнат, жили бывшие помещики и отставные государственные служащие высокого ранга. На третьем и четвёртом этажах были квартиры в 4—6 комнат для средних классов. И на последнем, пятом этаже находились двух-трёх-комнатные квартиры для студентов и мелких чиновников, ремесленников и незамужних девиц – туда мы с домоправителем и поднялись для осмотра комнаты, в которой мне предстояло жить ближайший месяц.

Комната оказалась узким и тесным пеналом, с окном на двор и спартанской меблировкой: платяной шкаф, стол, стул, кровать.

– Водопровод и ватерклазет общего пользования, – говорил приказчик домовладельца. – Завтракать, обедать и ужинать будете на первом этаже в кухмистерской, а за отдельную плату мальчик принесёт заказанную еду к вам в комнату в судках. Парафиновые свечи по 5 копеек за штуку также за ваш счёт. Месячная плата за комнату – 25 рублей, за стол, чай, сахар и хлеб – ещё 25 рублей. Согласны?

Потом мы пошли в кабинет домоправителя на первом этаже.

– Будьте любезны, дайте ваш паспорт для прописки, – попросил приказчик.

Он взял мой паспорт, нацепил на нос очки, достал из сейфа домовую книгу и стал записывать, бормоча: