Девчачьи нежности

И она принесла мокрую тряпочку. Мы начали тереть клавиши, а клавиши стали блеять и гудеть под нашими руками. На пожелтевшем лаке оставались бледные розовые циферки. Надо с мылом, решила Маргарита и пошла в ванную мылить тряпку. Но мыло циферки не оттерло. Надо одеколоном, решила Маргарита и принесла дедушкин «Шипр». Запах «Шипра» ел глаза, но и одеколон не оттер еле видные циферки. Может, ацетоном, спросила я. Лучше не надо, в панике прошептала Маргарита. Что сказала про «оцифрованное» пианино бабушка, я не знаю. Но назавтра учить «Чибиса» я к Барашковым не пошла…

Наташа Аблипова, когда я ее попросила, тоже взялась меня учить музыке. Это было классе в шестом или пятом. Она уже умела играть самое начало «Лунной сонаты», а потом сбивалась. А «К Элизе» уже не сбивалась. Вот «К Элизе» давай и выучим, сказала Наташа. Я еще подумала, странное название какое – Кылизе. А потом в нотах увидела, что «К Элизе». И она показала вот это: па-па-па-па, па-ра-ра-рам, па-ра-ра-рам, па-ра-ра-рам… Ну, в общем-то, ничего сложного. Сначала вот сюда, а потом вот так и вот так. И у меня даже получалось вот это «па-па-па-па». А потом нам надоело. И я решила, что неспособна к музыке.

А потом я вдруг, сама того не ожидая, стала учиться играть на гитаре. Я уже перешла в другую школу, и у одной нашей одноклассницы брат играл в рок-группе. И она сама тоже умела играть на гитаре. А все вокруг, куда ни плюнь, или уже умели, или учились играть на гитаре. Ну, почти все. В десятом-то классе. Ну, как умели? Кто-то и вправду умел, а кто-то только думал, что умел. Но моя-то одноклассница еще немножко умела играть на скрипке. А скрипка – это ого-го-го, это буквально высшая математика в музыке!

Однажды в декабре моя мама пошла в гастроном за продуктами, а принесла оттуда в бумажной обертке гитару. Мама, наверное, и сама не поняла, как это вообще у нее получилось. Гитара, занесенная с мороза, подернулась легким таким туманом на деке, была гулкой, с гудящими струнами, вся такая ах, вкусно пахнущая новым, неожиданным, но оказавшимся таким желанным, приобретением… Деревяшка, купленная в магазине культтоваров, который находился в одном здании с гастрономом.

Озябшая гитара осталась дома отогреваться, а я сразу побежала к Наташе, у которой брат играл в рок-группе. Учи меня, выпалила я, едва успев выпрыгнуть из валенок в прихожей. Наташа нарисовала на листке линеечки, а на них кружочки. Это аккорды, сказала Наташа. Этот звучит вот так, а этот – вот так. Пробуй. Я поставила пальцы на струны, как мне нарисовала Наташа. Но ни тот, ни другой аккорд, как им следовало, не зазвучали. Надо прижать сильнее. Я прижала сильнее. Но снова получилось только дребезжащее блямканье. Еще сильнее, сказала Наташа. А теперь переставь вот этот палец вот сюда. Но палец не переставлялся. И Наташа стала разгибать мои окаменевшие пальцы. Боем не получается, сказала я, может, перебором? Через десять минут мы обе устали и пошли плести феньки из бисера.

Дома я еще пыталась что-то изобразить на гитаре из тех трех аккордов, но на подушечках пальцев струны оставляли глубокие больнючие борозды. Мне сказали, что скоро на пальцах должны появиться мозоли. Но они что-то не появлялись. Без мозолей и музыка не шла, какая может быть музыка без мозолей? Гитару вскоре отправили за шкаф, и мир музыки закрыл для меня свои двери.

И вот, когда, казалось бы, не будет уже музыке места в моей жизни, я обзавелась пианино. Моя мама, надо сказать, в детстве не угнетала меня воспитанием. У нас был заключен пакт: я хожу в любые, какие хочу, кружки, а мама не выслушивает на родительских собраниях про то, что ее дочь болтается по улице. И я ходила, куда считала нужным и сколько считала нужным – то на байдарку, то на хореографию, то в кружок кройки и шитья, эк меня мотало. Мама спросит: «Ну, как там дела, на шитье-то?» Какое шитье, мам, я уже месяц танцую и ногу на станок закидываю. Такая, видимо, была у меня беспокойная и всежаждущая натура. Дольше всего я задержалась только в кружке по изучению языка эсперанто – на целых два года.

И вот с внучкой мама решила наверстать упущенное. В шесть внучкиных лет она отвела ее на танцы. В семь лет разглядела в ней певческий талант. А почти в восемь решила дополнить его музыкальным образованием. И пианино тоже она нашла, и грузчиков, и настройщика. А вдруг, чешется мое материнское тщеславие, ступает сейчас мое дитя и на путь большой, настоящей музыки? Но мы-то нет, мы не будем, если вдруг дитя заартачится, привязывать его к инструменту, что вы, упаси Господи. И бабушке не позволим.

И вот хожу я мимо, стираю пыль с крышки и поглядываю на Мохеля и Зимину. А что? А, может, и вспомню еще, как вот это па-па-па, самое начало «К Элизе» играть. А пока пойдем-ка, доченька, сыграй мне «Та-та, два кота, черный кот в чула-а-ане, все усы в смета-а-ане»…

Я. Когда мама и папа были детьми

Как часто я это слышу: «Мы в твоем возрасте то, мы в твоем возрасте сё…» И учились-то они хорошо, и в пять кружков ходили, и по хозяйству шуршать успевали. Ну-ну. А жили-то вы когда, дорогие мои родители? Ну там, тусовались, в киношки ходили, в кафешки – когда вот это все у вас было? В общем, не слишком-то и завирайтесь. Стоило мне только втереться в доверие к обеим бабушкам, да порасспросить их про вас, так тут же и выяснилось, что были вы нормальными такими детьми. Я даже удивляюсь, как некоторые ваши делишки вам вообще с рук сходили. Начнем с папы.

* * *

Папу до пяти лет воспитывали по японской системе: ребенок – это маленький император, и все такое, любите и поклоняйтесь. Даже когда папа прыгал с холодильника, его не ругали. И даже когда он выстрелил утиной дробью в какого-то дядьку из охотничьего ружья: он злоумышленник был, зашел во двор и пнул собаку, а папка был дома один, вот и решил заступиться за Пальму. Вот чувак был, горжусь прямо им. Но его из-за этого даже в первый класс не хотели брать: очень уж непредсказуемый тип. Но дедушка как-то директора школы уговорил. И папа, в общем, не подвел. Он быстренько записался во все кружки: какое-то там конструирование, моделирование и мотокросс, и вся его атомная энергия ушла в мирное русло. Короче, про пять кружков – это правда. Но прыгать с холодильника? Это сильно даже для меня. На это еще даже наша Котька, а ей все прощают, не отважилась.

* * *

Теперь про маму. Мама в детстве была не так крута, как папа. Совсем печаль. Когда мама была маленькой, она зашла в большую лужу и стала на самую середину. Лужа была глиняная, и сапоги присосались (азаза, вот умора), прилипли, то есть. И так стояла мама посреди лужи, даже ногу поднять не могла. И стояла бы так до самого вечера, если бы ее не увидела соседка. Она взяла маму под мышку, достала ее из сапог, перенесла через лужу и усадила на лавочку, а потом отодрала от глины резиновые сапоги. Так себе случай, если честно.

* * *

Когда мама училась в четвертом классе, она ушла в поход. Вообще-то в поход собирался весь класс вместе с классным руководителем, но пошли только мама и еще две девочки. Они встретились возле школы и увидели, что больше никого нет, но поход решили не отменять – не пропадать же бутербродам и чаю в термосе? И они втроем пошли в лес, а путь в лес пролегал через кладбище… у-у-у. Страшно? Нет, им было не страшно. Самое страшное началось, когда они вернулись, и их встретили родители! Мама говорит, что я расту, не зная слов «ремень» и «угол». Мама, судя по всему, знала эти слова очень даже хорошо.

* * *

Когда мама была маленькой, ее отправили в булочную за хлебом. И она пришла домой только через три часа, потому что вместе с этой несчастной булкой каталась на горке. Маму выдала оледеневшая булка. В других историях про маму и продукты присутствуют разлитый по дороге бидон молока, обкусанный опять-таки хлеб и наполовину выпитый квас. И что? Я вон однажды ногой в торт наступила, и ничего, не расстроилась. Случайно вышло: принесла торт из магазина, поставила его на пол и стала разуваться. Ну, и как-то так вышло, что моя нога опустилась на крышку торта. А торт, между прочим, мой был, на день рождения мне же и предназначался. «Ты какой-то человек-кремень, – сказала тогда мама. – Я бы в твоем возрасте расплакалась». Тоже мне проблема, пошла бы да новый купила…

* * *

Когда папа был маленьким, он не давал своей сестре встречаться с парнями. Ему было очень интересно, что у них на свиданиях происходит! Если бы у меня был такой брат, уж он бы огребся. Но у меня есть Котька, и чувствую, что в этом смысле она будет стоить двух братьев сразу.

* * *

Когда мама была маленькой, она упустила двух волнистых попугайчиков, которые летом жили в клетке на балконе, потеряла кошку, а хомяки у нее вообще умерли! Пусть не говорит тогда, что я о своей черепахе плохо забочусь!

* * *

Когда папа был маленький, он подарил свою цигейковую шубу одному соседскому мальчику. Семья мальчика жила очень скромно, и вот когда соседский мальчик за солью пришел, папа ему шубу – раз! – и отдал. Его родители поворчали, но ругать не стали – шуба-то старая была, да к тому же моему папе маловата. Ну, и как-никак, это ж доброе дело, а за добрые дела и ругать как-то неловко. Отличный был чувак, говорю же вам.

* * *

Когда мама была школьницей, в школе на уроках труда она училась шить прямую юбку, а припуски на швы нарисовать забыла. Юбка вышла такой узкой-преузкой, что мама в нее еле втиснулась и пошла на школьный показ мод в честь праздника Восьмое марта. И юбка порвалась прямо на сцене – все слышали, как она по шву затрещала! А говорила, что по труду всегда у нее «пятерка» была. «Шить надо уметь, шить надо уметь…» – вот что я слышу, когда мама заставляет распороть кривые швы на фартуке. Так и хочется вернуть ввернуть что-нибудь про эту ее дыркоюбку…

* * *

Когда мой папа был маленьким, ему было негде купаться. Ну, то есть, в городе, где он жил, была всего одна речка, да и то очень мелкая. Папа в ней, конечно, купался, но как-то без удовольствия. Он надевал маску для ныряния и полз на животе по дну, а ж…, ну то есть это самое в купальных плавках, в это время над водой была видна. И папа решил эту речку углубить. Он сделал самодельную бомбочку и взорвал реку. В реке появилась яма глубиной ему по грудь, и папа с друзьями плескался в ней целую неделю, пока яму снова песком не затянуло. Отличный, отличный чувак, жалко только, что давно вырос, а то бы с ним позажигали!

* * *

Когда мама была маленькой, однажды она сварила щи. Пришел с работы ее папа, то есть дедушка, и стала она его щами угощать. Открывает папа крышку – а там! – прихватка в супе плавает – желтая такая, из фланелевой ткани в клеточку. А еще мне говорит: «Внимательнее надо быть, внимательнее!» Но мама говорит, что чемпион по невнимательности – это я. Все-таки отпустили меня с классом в Белокуриху, но я забыла дома кошелек.

– Это просто воплощение одного из моих кошмаров, – сказала мама, – уехать в командировку без копейки денег.

Ну, уж прямо и кошмар.

* * *

Когда мама была маленькой, она любила петь в ванной, потому что в других местах петь стеснялась. Однажды соседи сказали, что эти звуки они тоже слышали. «Кто у вас там воет по вечерам? Собаку завели?» Капец.

* * *

Когда мама была маленькой, то однажды решила уйти из дома. Уж не знаю, что там у них произошло, но мама вошла в комнату к родителям и объявила, что уходит на все четыре стороны. А родители ей: «Да подожди, не торопись, хоть пельменей на дорожку поешь!» Мама пельменей поела, спать легла, а про то, что из дома уходить собралась, даже и не вспомнила. И эти люди говорят мне про силу воли, о том, что надо иметь собственное мнение и доводить начатое до конца. Ага-ага.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.