Девчачьи нежности

От деревенской жизни у бабушки осталась прялка. Иногда ей из деревни привозили овечью шерсть, бабушка пряла ее и вязала из нее носки. Они всегда были серые или коричневые, а в шерсти попадались щепочки и соринки.

– Овечкой пахнет, – говорила бабушка и объясняла мне: – Это кудель, а это веретено.

Когда я прочитала сказку о спящей царевне, которая укололась веретеном и уснула на сто лет, я пошла к бабушке смотреть, как там этим веретеном уколоться можно было. У бабушкиного веретена был тупой кончик, которым проколоть палец не было ну никакой возможности.

– Так у той-то, у царевны, оно же поди железное было, – объяснила бабушка. – Мое-то веретено простое, деревянное, только занозу и можно подцепить. А, может, это она так себе палец занозила?

У бабушки дома был еще самовар – только не настоящий, а электрический. Но все равно редкость, у нас такого не было. Еще железная кровать с сеткой. Если такую вдруг кто выбрасывал, то мы на этой сетке во дворе прыгали до тех пор, пока не начинало колоть в боку. Настоящая деревянная скамья. В ванной всегда веник висел – для бани. На полу кружки из лоскутков связанные и дорожки тканые. Все это переехало вместе с бабушкой с улицы Радищева, со «своего дома» на несколько семей.

Каждый раз, оказываясь по каким-нибудь своим дела на улице Радищева, в любой ее части, я пытаюсь представить, каким был этот «свой дом», где он стоял, насколько ветхим он мог бы стать спустя почти сорок лет. И не могу представить, потому что, кроме тех нескольких фотографий, сделанных любительской камерой, собственных воспоминаний не имеется. Не хватает будто чего-то, одного маленького корешка. Его отсутствие, конечно, никаким образом на общую устойчивость моей жизни не влияет, но хорошо бы, коли такой корешок у меня был.

* * *

Не очень-то я люблю все эти девчачьи нежности. Но я хочу, чтобы всегда-всегда между нами оставались несколько неразрушимых ни временем, ни людьми, ни нами самими невидимых волокон. Мамой вообще быть трудно. Какая из меня мама, это уж вам решать – тебе и Котьке. Но вы для меня как ребро жесткости – вынь вас из моего скелета, и я осяду бесформенной кучей. Каждая из вас двоих – мой неутомимый маленький движок, кардиостимулятор, приложи который к груди, и никаких больше не нужно средств, чтобы мое сердце, которое скоро будет измотано в тряпочку, вздохнуло с облегчением, расправило свои первые морщины. От того, что у него есть такие прекрасные резервные копии, я же человек с продолжением. С двойным продолжением.