Кубыш-Неуклюж

Григорий Шепелев

Кубыш-Неуклюж

Пролог

Летом, когда нет долгой жары без дождей, к речке Серебрянке, которая протекает через Измайловский парк, подобраться трудно. Берега топкие. Весной, осенью и отчасти даже зимой соваться туда и пытаться нечего – там болото. Но Кате это ужасно нравилось. Она знала способ пройти к любимому своему местечку возле реки, а затем покинуть его без пятнышка на ботинках или на туфельках. Там она отлично уединялась – либо для чтения, либо для созерцания первозданной природы. При соответствующей погоде на берегу можно было позагорать, полностью раздевшись – вокруг лишь птички чирикали. Это было одно-единственное место во всей Москве, где никто не спрашивал телефончик, не предлагал проводить, не лез с разговорами. И к такому сказочному спокойствию прибавлялась чарующая, совсем нетронутая людьми красота воды, струившейся по лесу. Рядом с ней всё скверное забывалось. Катя нисколько не удивилась бы, встретив здесь, у этой речушки, ангела.

Способ был придуман такой. Свернув с асфальтированной аллеи на боковую просеку, Катя шла лесом вниз, к той самой трясине, и, сняв там обувь, пересекала всю топкую поляну с кочками босиком. За этой поляной и притаилась речка с малюсеньким островком, скрытая кустами и зарослями высокой травы. Да какая речка! Ручей. Переплюнуть можно. Его противоположный берег и вовсе был непролазным. Когда наступало время идти обратно, Катя, носившая круглый год короткую юбку, входила в воду, держа в руке пакет с обувью, и шагала вниз по течению вплоть до устья. В самых глубоких местах вода чуть касалась её коленок. Вливается Серебрянка в Лебяжий пруд. Там на берегу твёрдо, сухо. Выпрыгнув на него, Катя обувалась и топала через парк к шоссе. За этим шоссе она и жила.

С одной из таких прогулок и началась вся эта история, растянувшаяся на годы. Был конец мая. Катя сдавала сессию и решила забрести в лес после института. К реке она подошла, держа в одной руке туфли, а в другой – сумку с учебниками. Погода стояла тёплая. Дикий лес, покрывшийся свежей зеленью, шелестел и благоухал. Весь берег был в одуванчиках. Положив на землю сумку и туфли, Катя вошла в журчащую речку, чтоб отмыть ноги от грязи. Вода приятно их охладила. Стоя в стремительном рукаве между низким берегом и крутым бугром островка, на котором росла берёзка, Катя следила за облаками – почти прозрачными, редкими. Ей хотелось до вечера так стоять под майской небесной синью, среди травы и деревьев, по щиколотку в звенящей воде. Что может быть лучше этого? К сожалению, нужно было позаниматься французским, завтра ведь по нему предстоял экзамен! Сердито выкрикнув по-французски несколько бранных слов, Катя также громко перевела их на русский. Речка, казалось, текла по глухой тайге, а не по огромному городу – столько в ней ощущалось непостижимых, таинственных сил природы. Где-то в кустах вдруг запела иволга. Но спряжения и склонения заждались, а с ними артикли. Сделав два шага вниз по течению, где на суше была трава, а не грязь, Катя осторожно вышла на берег, случайно глянула влево, и – замерла. Этого ещё не хватало! Откуда здесь? И как она не заметила?

У кустов стояли два парня. Длинный и коренастый. Вид у них был весьма неприглядный: к обуви толстой коркой пристала грязь, к джинсам и футболкам – колючки. Уже потом Катя поняла, что, видимо, они спали в кустах алкогольным сном, придя ещё ночью, и что она разбудила их своим возгласом. Но сейчас ей было понятно только одно – надо убираться. И чем скорее, тем лучше. Засуетившись, она зачем-то стала надевать туфли, хоть лучше было бы ей этого не делать. Туфли не очень-то налезали на её мокрые ноги. Две пары заспанных глаз на помятых рожах очень внимательно наблюдали за ней.

– Блондиночка, неужели вы нас уже покидаете? – вдруг спросил у неё высокий довольно писклявым голосом, смачно плюнув в цветущие одуванчики.

– Покидаю, – сухо сказала Катя. Руки у неё буквально тряслись. Проклятье какое-то! Туфли словно стали на размер меньше. Вдруг до неё дошло: а зачем они ей сейчас нужны, даже если она пойдёт коротким путем? Зацепив их обе пальцами левой руки, она торопливо повесила на плечо офисную сумку и устремилась к просеке.

– Ну а может быть, познакомимся? – прогнусавил вдогонку ей коренастый. – Гляньте, какая погода великолепная! Май, цветочки. Щепка на щепку, как говорится, лезет.

– Спасибо, я тороплюсь.

Они вдруг пошли за ней, и довольно быстро. Она прибавила шагу, решив перейти на бег лишь в том случае, если вдруг они побегут. До просеки оставалось около двухсот метров, но ведь она могла оказаться совсем безлюдной на полтора километра, до асфальтированной аллеи! Сердце отчаянно колотилось. Трясина плотно присасывалась к ногам, мешая идти. Оглядываться нельзя – подумают, что боится. Как будто они уже так не думают! Хлюпающие шаги за спиной становились громче. Лес приближался медленно. Слишком медленно. И он вовсе не был спасителем. Тем не менее, побежать Катя не решалась. Побежать значило признать себя жертвой, а это смерти подобно! Так объяснял психолог. Господи, господи, что же делать?

Вдруг Катя остановилась, как вкопанная. И вскрикнула. Из высокой травы к ней выскочила собака. Это был маленький лопоухий бульдог с большой головой, короткими лапами и широкой грудью. Его окрас представлял собой нечто среднее между рыжим и палевым. Подбежав к испуганной Кате, пёс вдруг приветливо вскинул на неё лапы, испачкав обе её коленки, и простодушно встретился с ней глазами. Он громко хрюкал, обрадованный возможностью познакомиться. Кате стало понятно, что это – друг. Писклявый и коренастый также остановились. Повернув голову, Катя обратила внимание, что они следят за бульдогом, который поторопился встать на четыре лапы, а он столь же неотрывно следит за ними, притом без всяких признаков дружелюбия. Шерсть у него вся вздыбилась, и он стал похож на ежа.

– Это твой бульдог? – спросил коренастый, подняв глаза на бледное лицо Кати.

– Мой, – отозвалась та, мгновенно сообразив, что ей нужно делать. – Бегать за мной не надо. Ему это не понравится, и тогда один из вас останется без ноги! Это ведь бульдог.

Два парня переглянулись. Пасть небольшого бульдога, который вдруг тяжело задышал, высунув язык, действительно впечатляла. Его огромные выпуклые глаза, казалось, ловили каждое их движение.

– Да никто за тобой не бегал, – брезгливо сморщил рожу писклявый. – Мы просто очень спешим! Нам курить охота. У тебя нет сигаретки?

– Я не курю.

– Тогда подержи своего бульдога, – потребовал коренастый, – дай нам пройти.

– Только обойдите меня подальше, – сказала Катя, снимая сумку с плеча, – иначе я не ручаюсь за своего бульдога. Вы ему почему-то не приглянулись.

Поставив сумку на землю, она присела на корточки и свободной рукой обняла бульдога за шею. Тот повернул к ней голову и лизнул её длинный носик. Ей стало ясно, что он не так разозлён, как просто взволнован. Неудивительно! Потерялся, видать, бедняжка. Мрачно косясь на него, длинный и короткий быстро прошли. Даже прошмыгнули. Проваливаясь в трясину на всю высоту кроссовок и не оглядываясь, они добрели до леса и затерялись среди деревьев.

Тогда маленький бульдог вдруг взял да и успокоился. Закрыв пасть, он стал нюхать ветер. Катю это до крайности удивило. Откуда вдруг такое спокойствие, если он лишился хозяина? Неужели хозяин где-нибудь рядом? Ошейника на бульдоге не было. Это наводило на мысль, что собака брошена.

– Да откуда ты взялся, маленький? – с нежной грустью спросила Катя, погладив пса. – Может быть, ты ангел, который спустился с неба, чтобы меня спасти?

– Хрю, хрю, хрю! – ответил бульдог, давая понять, что этого быть не может: ангелы не похожи ни на собак, ни на поросят, а он – что-то среднее между ними. Какие были у него уши! Просто огромные! И они стояли торчком. Это был французский бульдог – молодой, упитанный и весёлый. Возможно, даже щенок, чуть-чуть не достигший года. Поцеловав его в мокрый нос, Катя поднялась и повесила сумку с книгами на плечо.

– Ну, пошли, дружок! Ведь ты, я надеюсь, меня проводишь?

Он согласился. И он бежал за ней по болоту, затем – по просеке. И на асфальтированной аллее он от неё не отстал. Прохожие удивлённо косились на босоногую девушку, за которой важно, ответственно ковылял маленький бульдог с большими ушами.

Поскольку ноги у девушки были чёрные от болотной грязи, она решила дойти до Красного пруда. Странный бульдог проводил её и туда. На берегах пруда, со всех сторон окружённого густым лесом, народу было полно. Хоть солнце не очень-то припекало, многие загорали. Бульдог понравился почти всем. Пока Катя совершала водные процедуры и надевала туфельки, он попил. Потом он решительно вошёл в пруд, но неглубоко. Ему нужно было только смочить живот. Увидев на берегу свободную лавочку, Катя к ней поднялась и села, чтобы покурить. Её новый друг немедленно прибежал, сперва отряхнувшись от прудовой воды, и уселся рядом – конечно же, не на лавочку, а на землю. Понюхав ветер, он глубоко вздохнул и стал сонно щуриться на ленивое солнце в дымке. Катя курила, глядя на отдыхающих. Почему-то ей было грустно. И даже очень. Странная была грусть, похожая на предчувствие беды с ближним.

– Скажите, это бульдог? – вдруг спросил мужчина лет тридцати, который катил прогулочную коляску с ребёнком и, вняв его требовательному крику, остановился. Этот ребёнок был девочкой. Катя молча кивнула, гася окурок. И посмотрела на девочку. Та была нездорова. Она смеялась, разглядывая собаку.

– И как зовут этого бульдога? – ласково поинтересовался мужчина, как бы озвучивая вопрос своего ребёнка.

– Не знаю, – честно призналась Катя, – он мне ещё не представился.

Девочка протянула руки к бульдогу. Он посмотрел на неё, а затем вдруг встал, подбежал, и – начал с диким восторгом облизывать её руки. Он потом взялся и за лицо, вскинув на коляску грязные лапы. Восторг, конечно, был обоюдным.

Уже на закате солнца Катя перенесла бульдога через шоссе и снова поставила на асфальт. И он опять двинулся вслед за нею уже по улице своей шаркающей бульдожьей походкой, скребя асфальт когтями широких лап. Прохожие улыбались, на него глядя. А Катя ломала голову: почему он так безмятежен, если он брошен? Бульдоги ведь, как известно, психологически очень зависимы от своих хозяев. Гораздо больше, чем, например, охотничьи псы. Да уж, ситуация была странная! И раскрыть эту тайну Кате не удалось никогда.

Приблизившись к таксофону – ведь двадцать первый век ещё не настал, она сняла трубку, вставила карту и набрала семизначный номер.

– Алло, – ответил ей парень.

– Серёжка, скоро приду, – сообщила Катя. – Но я буду не одна!

– А с кем же ты будешь?

– Понятия не имею, кто он такой! Это очень-очень странная личность!

Часть первая

Битва Риты

Глава первая

Тёмной ночью с сосулек капало. В час пятнадцать маленький лопоухий бульдог проснулся. Громко зевнув, он соскочил с кресла, сходил на кухню попить и вернулся в комнату, шаркая по паркету когтями трёх толстых лап. На задней левой ноге была у него повязка. Хозяин спал, свесив руку к полу. Ткнув мокрым носом ему в ладонь, лопоухий требовательно хрюкнул. Хозяин проснулся мигом. Вскочив, он взял со стула штаны и стал их натягивать.

– Кажется, ещё ночь, – пробормотал он. – Потерпи, Жоффрей! Я сейчас, я быстро.

Пока он одевался, носитель звучного имени продолжал издавать сердитые поросячьи звуки – мол, торопись! Тот, к кому он обращался, и так спешил. Одевшись, он вышел вместе с бульдогом в крохотную прихожую, где впотьмах натянул ему на больную лапу замшевый башмачок. Бульдог агрессивно протестовал. Наматывая липучку, хозяин велел ему замолчать. Потом он надел на пса широкий ошейник с бляхами, на себя – кожаную куртку, взял трость, открыл дверь и вышел. Бульдог тянул его, напрягая мощные мышцы лап и груди. Он очень хотел на улицу.

Лифта в пятиэтажке не было. Но владелец бульдога не сильно страдал от этого, потому что жил на втором. Запирая дверь, он прислушивался – понять, не стоит ли кто-нибудь на площадке между вторым и первым, возле почтовых ящиков? Было плотно накурено, но царила полная тишина. Она объяснялась просто: две девушки, источавшие сигаретный дым, прервали свой разговор и во все глаза смотрели на парня с косящим в правую сторону правым глазом и белой тростью в левой руке, которого тащил вниз бульдог, мешая запирать дверь. Когда замок всё же щёлкнул и молодой человек, убрав ключ в карман, шагнул на ступеньку, одна из девушек обратилась к нему с вопросом:

– Скажите, это японский хин или мопс?

– Ни то, ни другое, – дала ей ответ вторая, ростом слегка повыше её и светловолосая. – Это французский бульдог.

Собачник смолчал, так как возразить было нечего. Жоффрей хрюкнул – да, мол, всё верно! Первая девушка – очень тонкая и манерная, с большим носом, прижалась к почтовым ящикам.

– Ой, как страшно!

Сделав затяжку, она опять пристала к спускавшемуся по лестнице парню:

– Как его звать?

– Жоффрей, – представил приятеля косоглазый, стараясь замедлить шаг, ибо голоса у девушек были очень даже приятными. Но бульдогу было на них плевать. Он хотел на улицу. Поводок натянулся, как тетива арбалета.

– Он ваш помощник? – не унималась пытливая. – Поводырь?

– Да, типа того. Но по основной специальности – клоун.

– Могли бы не говорить! Он очень смешной. Вы совсем не видите?

– Да, совсем.

– А как вас зовут?

– Серёжа.

Жоффрей уже миновал курильщиц, тянул на следующий пролёт. Сделав поводок подлиннее, Серёжка выиграл пару-тройку секунд.

– Меня зовут Рита, – представилась любопытная, – её – Света. Она блондинка, весьма высокая. Я – брюнетка повыше среднего роста. Мы будем жить в шестьдесят четвёртой квартире, прямо напротив тебя.

– Вы сняли её?

– Да, сняли. Час назад въехали. Если что – заходи, поможем.

– Спасибо.

Уже сворачивая к подъездной двери, Серёжка вновь услышал вопрос, но на этот раз от блондинки:

– А с задней лапой что у него?

– Какое-то воспаление и отёк, – объяснил Серёжка. – От реагентов, которыми зимой асфальт посыпали.

– В клинику обращался?

– Да.

– Что назначили?

– Мочегонные.

Вдавив кнопку, Серёжка двинул плечом по тяжёлой двери, и бульдог дёрнул его в холодную гололёдную ночь. Апрель приближался к десятым числам, а год стоял две тысячи третий. Всю предыдущую ночь морозило, да и утром не сразу стало выше нуля, потому на крышах опять повисли сосульки. Двор унылой старой окраины близ метро затих совершенно. Побрызгав возле подъезда, маленький пёс потащил Серёжку мимо помойки через весь двор к пустырю, который лежал за двумя четырёхэтажными сталинскими домами из кирпича. С правой стороны к пустырю примыкали школьный забор и автостоянка, слева тянулась асфальтовая дорожка к метро. Впереди, за группой деревьев, виднелся длинный пятиэтажный дом, в котором жило несметное множество наркоманов и алкашей. Конечно, виднелся он не Серёжке – тот не соврал двум девушкам, что ему от глаз меньше проку, чем свиноматке от эротического белья, а Жоффрею. К той самой пятиэтажке последний и устремился, протопав между углом кирпичного дома и бойлерной, над которой белел невзрачный фонарь. Идя за бульдогом, Серёжка вслух материл и этого косолапого дурака, и ледяной ветер. Он допускал ничтожную вероятность того, что его питомца влечёт к деревьям за пустырём какое-нибудь серьёзное дело. Вряд ли. Обычно он находил там кости, обглоданные бездомными псами. Их там подкармливали. Бульдог сжимал эти кости своими мощными челюстями так, что, пожалуй, легче было ему башку оторвать, чем отнять добычу. Но и ничтожную вероятность никак нельзя было игнорировать. И поэтому следовал косоглазый за косолапым, злясь всё сильнее. Конечно, думал он о двух девушках. О тех самых. О Свете с Ритой. Если бы эта прогулка длилась недолго, то был бы шанс застать их возле почтовых ящиков на обратном пути. Но какое там! Толстый пожиратель объедков уже нахраписто пёр по обледенелому пустырю, высунув язык.

И вдруг он остановился. Резко и неожиданно. Его спутник мгновенно понял, что остановка произошла по важному поводу – не затем, чтобы задрать лапу или обнюхать какую-нибудь штуковину. Лопоухий не просто застыл, как вкопанный. Он напрягся и затаил дыхание. А потом в его горле заклокотал приглушённый рык, готовый стать громче. Серёжка это почувствовал. Ему стало не по себе. Ни он, ни его бульдог, который по собственному желанию и без чьей-либо помощи овладел искусством водить слепого, ещё ни разу не обманулись в оценке психологических ощущений друг друга. Даже не прикасаясь к своей собаке, хозяин осознавал, что она – в смятении. Если не в запредельном ужасе. Таких чувств Жоффрей никогда ещё не испытывал.

Наклонившись, Серёжка провёл рукой по его большой голове и по толстой шее. Шерсть была вздыблена. Уши были напряжены. Бульдог неподвижно смотрел вперёд, в сторону деревьев. Все его мускулы напружинились, словно он собирался броситься и вцепиться.

– Что ты там видишь? – тихо спросил Серёжка, как будто пёс мог ему ответить. И пёс ответил. Громко, заливисто, выразительно. Слишком громко.

Желая остановить сумасшедший лай, который мог разбудить несколько домов, Серёжка схватил бульдога, поднял и крепко притиснул его к себе, прося замолчать. Жоффрей замолчал. Но не успокоился. Открыв пасть, он задышал так, будто только что пробежал через всю Москву по жаре. Это было признаком колоссального стресса.

– Не лай, не лай, – прошептал Серёжка, чувствуя, что Жоффрей всё ещё не сводит взгляда с деревьев перед пятиэтажкой, буквально сходя с ума. Его сердце билось, как молоток по гвоздю. Не менее сильно стучало сердце Серёжки. Но любопытство в нём пересилило. Он решил поставить бульдога, снять с него поводок и пойти к деревьям, дабы понять, что там происходит. Так он и поступил, взяв белую трость как шпагу, словно она могла его защитить. Бульдог, потоптавшись, двинулся вслед за ним. И если бы не его пыхтение, да не хруст под ногами ледяной корочки, да не ветер – на пустыре, слабо освещённом белыми фонарями автостоянки, стояла бы тишина гробовая. Ведь гробовая – не значит полная. Шум ночных машин наверняка слышен во всех гробах.

Буквально пары шагов не дошёл Серёжка до тополей и берёзок, которые обступали пятиэтажку. Думая, почему ни один из псов на стоянке не отозвался на лай Жоффрея, он вдруг споткнулся обо что-то мягкое и едва не упал. Жоффрей позади страдальчески заскулил с нотками обиды – вот оно, вот, я предупреждал! Переложив трость в левую руку, державшую поводок, Серёжка нагнулся ощупать то, что задел ногой. И – оторопел. Это была крупная собака с короткой и густой шерстью, лежавшая на боку. В безжизненности животного сомневаться не приходилось, хоть его тело ещё хранило тепло. Пахло свежей кровью.

Пока Серёжка медленно выпрямлялся, стряхивая с руки эту кровь, которой испачкал кончики пальцев, Жоффрей приблизился и обнюхал мёртвое тело. Он уже не был в панике. Он был просто сильно взволнован. Его приятель, тем временем, попытался выстроить некоторую логическую цепочку. Пса, безусловно, прикончили только что. Прикончили тихо, значит – каким-то острым предметом. Бедный Жоффрей всё видел. Поэтому он и начал беситься. Следовательно, убийца сейчас находится где-то рядом. Да, он не мог уйти далеко.

Беспомощно оглядевшись, Серёжка вытащил телефон. Но кому звонить? Он не знал. Как раз в этот миг донеслись шаги. Они приближались со стороны четырёхэтажного дома. Затем послышался голос:

– Жоффрей, Серёжка! Чем вы так озадачились? Проститутку, что ли, нашли, а деньги уже все пропиты?

– Мы нашли Малыша, – ответил Серёжка, только сейчас догадавшись, кому принадлежит труп, и сразу поняв, кому принадлежит голос. Он не ошибся. К нему вразвалочку подошёл худой и длинноволосый очкарик лет сорока, рокерского вида. Звали его Олег. Он жил в четырёхэтажке напротив бойлерной.

– Да, Малыш, – проговорил он, направив на труп луч света из телефона. – Значит, и до него добрались? Вот гады!

– Гады, только не те, – качнул головой Серёжка. – Те арматурами забивают собак, а здесь совершенно точно не обошлось без ножа! Слишком много крови.

– Да, много, – признал Олег и, убрав мобильник, задумчиво закурил. Задумался и Жоффрей, усевшись на лёд. Было о чём думать. Малыш был добрым бездомным псом, любимцем всего двора. Его все подкармливали, особенно тётя Маша, дворничиха на пенсии. Эта шумная женщина проживала в третьем подъезде той самой пятиэтажки, четвёртый подъезд которой был славен тем, что в нём жил бульдог, поводырь слепого. Она заботилась обо всех собаках и кошках, которым в жизни не повезло. Не только кормила, но и сооружала для них жилища из ящиков и линолеума.

– А мне после коньяка не спится, сижу, читаю Фонвизина, и вдруг слышу – Жоффрей разлаялся так, как будто увидел чёрта! – сказал Олег, выпуская дым. – Дай, думаю, выбегу, погляжу, что там происходит.

– Да, он его увидел, – бросил Серёжка.

– Чёрта?

– Убийцу. Поэтому и залаял.

Присев на корточки, Олег снова вытащил телефон и включил фонарик. Окурок выпал из его рта.

– Ого! Представляешь, он его прямо распотрошил!

– Ты чего, серьёзно?

– Серьёзно! Сперва перерезал горло, чтоб не орал, потом кишки выпустил!

У Серёжки перехватило дыхание. У Жоффрея, видимо, тоже. Он заскулил.

– Заткнись! – психанул Серёжка. – Олег, Олег! А может, ментов позвать?

Олег решительно встал. Очки зло блестели.

– Шутишь? Каких ментов? Если здесь даже человека зарежут, они будут долго думать, ехать им или нет! Постой около него, я сбегаю за лопатой.

– Как за лопатой?

– Ну а за чем ещё я должен бежать? За кочергой, что ли? Надо его зарыть, а то тётя Маша и тётя Оля утром с ума сойдут! Никуда отсюда не уходите. Если урод вернётся, Жоффрей загавкает, и тогда я этому потрошителю сам мозги из черепа выну!

Серёжка признал эти аргументы очень логичными. Жоффрей – тоже. По крайней мере, он перестал пыхтеть и заважничал. Но как только Олег ушёл, они оба скисли. Неудивительно – ведь Малыш был их близким другом. Жоффрей однажды украл у него отличную кость, которую сам Малыш стащил ещё где-то. Скорее всего, у псов на автостоянке. Этих собак кормили на зависть всем остальным.

Решив с Малышом проститься, Серёжка сел перед ним на корточки и погладил пса по его большой, лобастой башке. Зачем-то потрогал морду. Мёртвый оскал был страшен.

– Бедный Малыш, – прошептал Серёжка дрожащим голосом. – Добродушный парень. Ты никому ничего плохого не делал! За что тебя?

Ему на глаза навернулись слёзы. Бульдогу всё это не понравилось. С возмущённым хрюканьем встав, он сразу двумя передними лапами хорошенько двинул хозяина в левый бок – что ты, мол, себе позволяешь? Серёжка, чтоб не свалиться, должен был упереться правой ладонью в землю прямо около носа мёртвой собаки. Его рука ощутила что-то более твёрдое и холодное, чем земля. Взяв этот предмет, Серёжка его ощупал. Это был ключ – небольшой, узорчатый, с двумя выступами. Поднявшись и машинально сунув его в боковой карман пилотской кожаной куртки – только не в правый, где находились ключ от квартиры и носовой платочек, а в левый, Серёжка тут же о нём забыл.

– Ты чего дерёшься? – строго спросил он своего пса. – Совсем уже охамел?

Жоффрей зарычал. Серёжка хотел взять его за шиворот да встряхнуть хорошенько, однако вовремя спохватился. Слишком свирепым было рычание. Оно вряд ли адресовалось ему, Серёжке. Да, маленький бульдог рычал, как на волка. Все его мускулы снова налились твёрдостью для стремительного броска и хорошей драки. Тронув собаку, Серёжка определил, куда она смотрит. Жоффрей смотрел в сторону проулка между школьным забором и углом дома. Там кто-то был. Этот кто-то, судя по всему, приближался, стараясь ступать бесшумно. И личность эта бульдогу сильно не нравилась. Его шерсть опять стояла торчком. Такое случалось редко – Жоффрей был псом предельно спокойным и дружелюбным. Легонько хлопнув его по морде, чтобы заткнулся, Серёжка выпрямился и сунул руку в карман.

– Ублюдок! – звенящим голосом крикнул он. – Подойди, не бойся! Я ничего не вижу, а он хромой! А у тебя – нож!

Ответа не прозвучало. Бульдог сопел. А Серёжка ждал, комкая в кармане платок. Ему, в самом деле, очень хотелось, чтобы маньяк попытался пробить ножом пилотскую куртку, а затем вырваться из его, Серёжкиных, рук. Тогда бульдог вцепится, а уж там Олег прибежит с лопатой! Но было тихо.

К Жоффрею вдруг подошла собачка. Они обнюхались и запрыгали. Это их поведение показалось Серёжке странным. Со стороны дальнего угла дома раздался голос молодой женщины:

– Боня, Боня! А ну, отстань от Жоффрейчика! Он болеет!

Боня отстал. Но Жоффрей захрюкал с нотками недовольства – мол, опять влезла не в своё дело! Собачница подошла, дымя сигаретой.

– Привет, Серёга!

– Привет, – произнёс Серёжка, узнав Маринку, стройную медсестру районной больницы. Она жила со своими родителями, детьми, вечно пьяным мужем и спаниелем здесь, в наркоманском доме, рядом с которым погиб несчастный Малыш. Серёжка с нею дружил. Они очень часто гуляли вместе. При подходящей погоде любили выпить и покурить, сидя на заборчике в глубине какого-нибудь дворового закоулка, среди кустов, в которых шныряли их собачонки.