История знаменитых цитат

7 июня 1654 года в Реймсе был коронован 15-летний Людовик XIV, однако страной по-прежнему правил Мазарини. Он продолжил изнурительную войну с Испанией, которая тогда была мировой державой. Чтобы пополнить опустевшую казну, сорок шесть королевских чиновников занялись изобретением новых налогов. Было подготовлено 17 указов о новых налогах и сборах – в том числе за крещение и похороны. 20 марта 1655 года Парижский парламент в присутствии юного короля зарегистрировал эти указы. (Слово «парламент» не должно вводить в заблуждение: тогдашний парламент был высшей судебной палатой, и указы он зарегистрировал без обсуждения, согласно правилу «Когда государь прибывает, судьи молчат».)

Однако недовольство указами было так велико, что 13 апреля парламент собрался снова, намереваясь признать их регистрацию незаконной. Дело было нешуточное, ведь именно так семью годами ранее началась Фронда. Парижский парламент, в котором заседали представители дворянства, духовенства и горожан, в годы Фронды был оплотом оппозиции.

Людовик явился в парламент и, когда один из членов парламента употребил формулу «король и государство», король будто бы перебил его словами:

– Государство – это я.

Эта версия приведена в «Секретных мемуарах» историка Шарля Дюкло (1704–1772), опубликованных в 1791 году.

По другой, еще более поздней версии, юный Людовик явился в зал заседаний в охотничьем платье, высоких сапогах и с плеткой в руке, а когда председатель парламента стал говорить о «высших интересах государства», король заявил:

– Государство – это я.

В протоколе заседаний этих слов нет. Верно лишь то, что король приехал из Венсенского замка, где он часто охотился, и заявил, что не потерпит обсуждения уже зарегистрированных указов. Этим дело и кончилось; новой Фронды никто не хотел. Одеяние короля соответствовало серьезности момента, тем более что перед тем он, согласно обычаю, молился в часовне Сен-Шапель.

Об охотничьем костюме и плетке написал, ради большего эффекта, Вольтер в своем знаменитом труде «Век Людовика XIV» (1751). О фразе «Государство – это я» Вольтер не упоминает. Не упоминают о ней и мемуаристы.

И все же легендарная фраза, хотя и не была произнесена, совершенно точно выражала суть абсолютной монархии. Курс публичного права, который читался юному Людовику XIV, начинался со слов: «Нация сама по себе не существует во Франции; она целиком сосредоточена в особе короля».

А в 1679 году Жак Боссюэ, самый известный проповедник того времени, по поручению Людовика XIV написал «краткий курс» политической мудрости для наследника престола – «Политика, извлеченная из Священного Писания». О короле здесь говорилось: «Все государство – в нем».

Двумя годами ранее в Амстердаме был посмертно опубликован «Политический трактат» Бенедикта Спинозы. Здесь говорилось:

Воля царя есть само гражданское право, и царь – само государство.

(«Политический трактат», VII, 25; перевод С. Роговина и Б. Чредина)

Людовик XIV умер в 1715 году, не дожив четырех дней до своего 77-летия. На ложе смерти, прощаясь с вельможами королевства, он сказал:

– Я ухожу, но государство по-прежнему остается.

Но кто же первым сказал «Государство – это я?». Вполне возможно, что Наполеон – правда, в прошедшем времени. На о-ве Св. Елены, вспоминая о своем приходе к власти, он говорил: «Государство – это был я» (в записи его секретаря Э. Лас Казеса 7 сент. 1816 г.).

Грабь награбленное!

23 января 1918 года, через три месяца после Октябрьского переворота, Ленин выступил в Петрограде перед агитаторами, посылаемыми в провинцию. Он объяснил им, что «война внешняя кончилась» и наступило время «внутренней войны»:

– Буржуазия, запрятав награбленное в сундуки, спокойно думает: «Ничего, – мы отсидимся». Народ должен вытащить этого «хапалу» и заставить его вернуть награбленное. Вы должны это провести на местах. Не дать им прятаться, чтобы нас не погубил полный крах. Не полиция должна их заставить – полиция убита и похоронена, – сам народ должен это сделать, и нет другого средства бороться с ними. Прав был старик-большевик, объяснивший казаку, в чем большевизм. На вопрос казака: а правда ли, что вы, большевики, грабите? – старик ответил: да, мы грабим награбленное.

Ленин имел в виду историю, которую неделей раньше, 16 января, рассказал донской казак Шамов на III Всероссийском съезде Советов. Старик-станичник расспрашивал большевика Минина, как бы крестьянству получить землю, а выслушав его программу, воскликнул:

– Значит, ты грабитель!

Минин ответил:

– Да, мы грабители, но мы грабим грабителей.

«Это, – заключил Шамов, – так понравилось старому казаку, что он стал самым деятельным большевиком».

Отметим немаловажную разницу между разъяснением Минина и призывом Ленина. Минин говорил станичнику о передаче помещичьих земель крестьянам (лозунг, перехваченный большевиками у эсеров). Ленин же говорил о «сундуках буржуазии», т. е. об изъятии любого имущества, которое изымающие сочтут награбленным, – что уже попахивало уголовщиной.

В книге «О Ленине. Материалы для биографа» (1924) Троцкий вспоминал:

Газеты особенно ухватились за слова «грабь награбленное» и ворочали их на все лады: и в передовицах, и в стихах, и в фельетонах.

– И далось им это «грабь награбленное», – с шутливым отчаянием говорил раз Ленин.

– Да чьи это слова? – спросил я. – Или это выдумка?

– Да нет же, я как-то действительно это сказал, – ответил Ленин, – сказал да и позабыл, а они из этого сделали целую программу. – И он юмористически замахал рукой.

Трудно поверить, что Троцкий не знал, чьи это слова, а также в столь удивительную забывчивость его собеседника.

На заседании ВЦИК 29 апреля 1918 года Ленин заявил:

– Попало здесь особенно лозунгу: «грабь награбленное», – лозунгу, в котором, как я к нему ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то – почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?

Но, поскольку к тому времени скандальный лозунг уже сыграл свою роль, Ленин объявил о переходе к следующему этапу – расстрелу тех, кто грабит награбленное у грабителей:

– …Награбленное сосчитай и врозь его тянуть не давай, а если будут тянуть к себе прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай…

Как видим, Ленин, защищая свой лозунг, ссылался на Маркса, у которого сказано: «Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют» («Капитал», I, 24, 6).

Ильич умолчал о лозунге «Собственность – это кража», восходящем к трактату Прудона «Что такое собственность» (1840). Между тем его вариации были нередки в анархистской печати конца 1917 года. «Вор крадет краденое», – писали видные идеологи русского анархизма братья Гордины в статье «Долой анархию!» (газ. «Буревестник» (Петроград), 29 ноября 1917 г.).

Еще более близкий источник печально знаменитого лозунга отыскивается не у Маркса и не у Прудона, а в Книге пророка Иезекииля:

«Тогда жители городов Израилевых выйдут (…); и ограбят грабителей своих, и оберут обирателей своих, говорит Господь Бог»; «ограбил награбленное ею»; «грабителей твоих предам грабежу» (гл. 29, 30, 39).

Напротив, в трактате «Санхедрин» Иерусалимского Талмуда сказано: «Не воруй у вора того, что он украл у тебя».

Та же норма, уже в качестве юридической, а не только моральной, включена в Литовский статут 1529 года – свод западнорусского права:

«А естли бы он, кого пограбил, нестерпял недоходячи правом, а против пограбил; тогды тот хто грабеж за грабеж грабит, тот свою навезку тратить, а тому кого пограбил маеть грабеж вернути и навезати».

То есть: если ограбленный, вместо того чтобы добиваться своего через суд, ограбит грабителя, то он теряет положенный ему штраф, должен вернуть отнятое и сам заплатить штраф.

Гранит науки

Дата рождения «гранита науки» известна совершенно точно: 11 октября 1922 года. В этот день Лев Троцкий выступал на V Всероссийском съезде РКСМ.

– Наука, – втолковывал он комсомольцам, – не простая вещь, и общественная наука в том числе, – это гранит, и его надо грызть молодыми зубами.

И далее:

– Я обращаюсь к вам и через вас ко всем наиболее чутким, наиболее честным, наиболее сознательным слоям молодого пролетариата и передового крестьянства с призывом: учитесь, грызите молодыми зубами гранит науки, закаляйтесь и готовьтесь на смену.

Этот оборот сразу же получил значение лозунга. Всего неделю спустя, 18 октября, в «Правде» появилась статья И. Степанова «Молодые зубы, гранит и наука». Семен Липкин, которому тогда было 11 лет, в мемуарной повести «Квадрига» вспоминает о школьной тетрадке, на зеленой обложке которой густо чернела голова Троцкого, а под ней изречение: «Грызите молодыми зубами гранит науки».

В 1923 году лефовец Сергей Третьяков сочинил свой вариант песни «Молодая гвардия», весьма популярный в 20–30-е годы; лозунг Троцкого здесь стал двустишием:

Упорною учебоюГрызем наук гранит.

А в сборнике «Песни работницы и крестьянки» (1924) находим частушку:

Троцкий дал такой наказ:«Грызть гранит науки!»Разом выполним его,Взявшись за «аз-буки».

Тут под «наукой» уж точно не имелись в виду науки, преподаваемые в университетах.

В исходной цитате из Троцкого слова «грызть» и «гранит» разнесены; поставленные рядом, они создают яркий фонетический образ: «грызть гранит». Именно это и обеспечило формуле долгую жизнь.

Летом 1925 года Николай Устрялов, бывший кадет, а затем отец-основатель «сменовеховства» и «национал-большевизма», посетил Москву после семилетнего перерыва. В очерке «У окна вагона» («Новая Россия», 1926, № 2) он писал:

«Наше старое студенчество в общей его массе не умело так жадно тянуться к учению, как нынешнее. (…) Не то теперешняя университетская молодежь. (…) Для нее “учеба” – категорический императив. “Грызть гранит науки молодыми зубами” – это не только долг: это и наслаждение, и потребность, это “зов природы”, это боевое знамя, это подвиг. Но самый образ – “гранит” и “зубы” – не случаен: легко ли грызть гранит зубами, хотя б и “молодыми”?».

В это время Устрялов преподавал в Харбинском университете, одновременно работая в советских учреждениях Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). В 1937 году он был расстрелян за «шпионаж и контрреволюционную деятельность».

В 1927 году в Харбине вышла, без указания автора, большая ироническая поэма «Епафродит». Ее написал Николай Сетницкий – экономист, статистик, философ, член одесского поэтического кружка, в котором участвовали Э. Багрицкий, В. Катаев, Ю. Олеша. С 1925 по 1935 год Сетницкий служил в Харбине в Экономическом бюро КВЖД, где сблизился с Устряловым; вместе с Устряловым он преподавал в Харбинском университете. Лозунг Троцкого особого сочувствия в нем не вызвал:

Мы говорим: «Гранит наукиГрызи, благая молодежь!Грызи, пока не изгрызешь».И многие грызут до муки.Но пробирает вчуже дрожь.Вожди зафанфаронят в трубы,Глядишь, и хватят через край;Науки и нужны и любы —Что выдержит: гранит иль зубы?Боюсь, дантистам будет рай.

Сетницкий был расстрелян в 1937 году (почти одновременно с Устряловым) как «изменник Родины» и «японский шпион».

В начале тридцатых поэт Демьян Бедный попробовал заменить выражение Троцкого сталинским, используя те же аргументы, что и Сетницкий:

– Разве это не внутренне порочный, пораженческий, не безнадежный лозунг? Всякому ясно, что гранита зубами не угрызешь. (…) Нет уж, грызи гранит сам! Сравните это с обращением т. Сталина. Он говорит молодежи: «Учитесь, стиснув зубы!» Стиснув зубы, т. е. с максимальным волевым напряжением. Грызите не гранит, а науку, не зубами, а мозгами! Вот где разница тона. А тон делает музыку.

(Речь 2 января 1931 года на партконференции Ленинского района Москвы.)

«Учиться, стиснув зубы», Сталин призывал в речи на XIII съезде ВЛКСМ 16 мая 1928 года.

Старания Бедного пропали втуне: выкинуть «гранит науки» из языка не удалось.

Не оставил без внимания формулу Троцкого философ-эмигрант Георгий Федотов. В «Письмах о русской культуре», опубликованных в 1938 году в журнале «Русские записки», он язвительно замечал: «Поколение, воспитанное революцией, с энергией и даже яростью борется за жизнь, вгрызается зубами не только в гранит науки, но и в горло своего конкурента-товарища».

Лидер эсеров Виктор Чернов, рассказывая о событиях 1899 года, приводит фразу: «Грызут гранит науки по германским университетам». Соответствующая глава его мемуаров «Перед бурей» так и называется: «“Грызуны науки” в германских университетах». Однако эту книгу Чернов, умерший в 1952 году, писал в последние годы жизни, так что тут мы имеем дело с явной аберрацией памяти.

Утратив авторство, формула Троцкого стала русским фразеологизмом.

Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена!

Это двустишие – одно из наиболее популярных у патриотов-державников, хотя они редко могут назвать автора. Чаще всего возникает имя Тютчева, но нередко – и Пикуля. Действительно, авторское предисловие к роману Пикуля «Пером и шпагой» (1972) заканчивается стихами:

Мы говорили в дни Батыя,Как на полях Бородина:Да возвеличится Россия,Да сгинут наши имена!

Последние две строки приведены также в повести Пикуля «Мальчики с бантиками» (1974) и романе «Честь имею» (1986).

Тютчев этих стихов не писал, хотя их автора знал хорошо. Летом 1854 года все сильнее разгоралась война, ныне известная под названием Крымской, и поэтесса Каролина Павлова откликнулась на это событие назидательно-патриотическим стихотворением «Разговор в Кремле». В июле 1854 года она прочла его на литературном вечере у великой княгини Елены Павловны, где присутствовал и Тютчев.

Из довольно длинного «Разговора…» современникам запомнилось лишь четверостишие «Мы говорили в дни Батыя…». Пикуль (который, вероятно, и сам не знал автора) цитировал не вполне точно: у Павловой было: «И гибнут наши имена!»

Читатели более трезвого склада ума отнеслись к «Разговору…» критически. 30 октября 1854 года цензор Александр Никитенко записал в своем дневнике:

«Павлова (…) ужасно хвастает фразою: “Пусть гибнут наши имена – да возвеличится Россия”. Любовь к отечеству – чувство похвальное, что и говорить. Но (…) сказать “пусть гибнут наши имена, лишь бы возвеличилось отечество”, значит сказать великолепную нелепость. Отечество возвеличивается именно сынами избранными, доблестными, даровитыми, которые не гибнут без смысла, без достоинства и самоуважения. (…) То, что говорит Павлова, – гипербола и фальшь».

Но фраза, которой хвасталась Павлова, в сущности, принадлежала не ей. Ее истинным автором был генерал Павел Христофорович Граббе (1789–1875), один из героев Кавказской войны. В своем дневнике от 20 мая 1851 г. он писал по поводу войны на Кавказе:

«Мы соглашались оставлять в тайне самые трудные и необыкновенные подвиги. Мне случилось выразить этот дух наших действий пред покойным великим князем Михаилом Павловичем следующим девизом, давно принятым мною:

Да возвеличится Россия,И сгинут наши имена!»

Этот эпизод относится ко времени не позднее августа 1849 г., когда умер вел. кн. Михаил Павлович.

То же двустишие Грабе привел в письме к генералу Ермолову от 31 марта 1846 года, т. е. за восемь лет до «Разговора в Кремле»:

«Мой девиз был:

да возвеличится Россияи сгинут наши имена.

Этот девиз остался и теперь моим и останется, если бы случилось еще быть допущенным к общественной деятельности».

А что же Павлова? Она, вероятно, вставила в «Разговор…» где-то услышанный ею девиз.

Любопытно, что и Павлова (урожденная Яниш), и Граббе по происхождению были обрусевшие немцы. Однако для нас важнее другое: в молодости Граббе разделял взгляды декабристов. Он участвовал в «Союзе Спасения» и «Союзе Благоденствия» (до 1821 г.), а в декабре 1825 года был арестован, впрочем, без последствий для будущей карьеры.

Уже поэтому он должен был знать знаменитую фразу Пьера Верньо, одного из вождей жирондистов: «Пусть погибнет память о нас, лишь бы Франция была свободна!» (речь в Конвенте 17 сентября 1792 г.). То же самое говорил Дантон по случаю учреждения Революционного трибунала: «Пусть будет забыто мое имя, лишь бы Франция была свободна!» (речь в Конвенте 10 марта 1793 г.).

А первым ввел этот оборот французский поэт Антуан Мари Лемьер. В его трагедии «Вильгельм Телль» (1766) Телль восклицает:

Да сгинут наши имена, была б Швейцария свободной!

Пушкинское: «И на обломках самовластья / Напишут наши имена!» – можно считать возражением Пьеру Верньо и его соратникам.

Напротив, уже в совершенно минорном ключе звучит эта мысль в юношеской поэме Лермонтова «Последний сын вольности» (1831):

Победы мы не встретим вновь,И наши имена покрытьДолжно забвенье, может быть.

Как видим, девиз Граббе восходит к девизу французских революционеров, только «свобода», неуместная в николаевскую эпоху, уступила место «величию».

В послереволюционной эмиграции двустишие Граббе-Павловой считалось лозунгом НТС – Народно-трудового союза, созданного в 1936 году на базе Национального союза русской молодежи. Тогда же студент Павел Зеленский написал песню «Молодежная» («В былом источник вдохновенья…»). Заканчивалась она словами:

А путь осветят нам святыеИзвечной доблести слова:«Да возвеличится Россия,Да гибнут наши имена!»

«Молодежная» стала своего рода гимном НТС; мемуары Виктора Байдалакова, основателя НТС, были опубликованы в 2002 году под заглавием «Да возвеличится Россия. Да гибнут наши имена…»

Диссидент-либерал Андрей Амальрик отзывался об этом двустишии почти так же, как цензор Никитенко – о двустишии Каролины Павловой: «Сквозь благородный лозунг НТС “Пусть погибнут наши имена, но возвеличится Россия!” просвечивает “Ты – ничто, твой народ – всё!”» («Записки диссидента», 1978).

Амальрик, можно сказать, предвосхитил лозунг «Россия – всё, остальное – ничто!», появившийся в статье Эдуарда Лимонова «Опричники национальной революции» (1995).

Что же до патриотов-державников, то они взяли двустишие о России, конечно, не из песни Зеленского, а из романа Пикуля. НТС (немалая часть которого в годы войны пыталась сотрудничать с немцами) для них скорее пугало, чем образец.

Но тождество лозунгов налицо.

Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время

На яхте «Беда» вышел из строя корабельный хронометр. Как теперь прокладывать курс? Капитан Врунгель решает проблему способом простым, как все гениальное:

Вы берете часы, какие угодно, хоть стенные, хоть башенные, можно даже игрушечные, все равно. Лишь бы у них были стрелки и циферблаты. Причем вовсе не обязательно, чтобы стрелки двигались: напротив, совершенно необходимо, чтобы они не двигались. Пусть стоят. И вот, допустим, они показывают, как мой хронометр, ровно двенадцать часов. Отлично! Конечно, в течение большей части суток пользоваться таким хронометром не придется, но это, знаете, и ни к чему, излишняя роскошь; зато два раза в сутки – в полдень и в полночь – ваш хронометр совершенно точно покажет время. Тут только нужно не пропустить момента, когда посмотреть, а это уж зависит от личных способностей наблюдателя.

(Андрей Некрасов, «Приключения капитана Врунгеля», 1939)

Капитан Врунгель не первым набрел на эту замечательную идею. Изречение: «Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время», – было известно давно. В американских антологиях цитат оно с конца 1960-х годов приписывается австрийской писательнице Марии Эбнер фон Эшенбах, автору классического сборника «Афоризмы» (1880). Но этого афоризма мы у нее не найдем.

Самое раннее упоминание о способе капитана Врунгеля сайт «Quoteinvestigator» датирует началом XVIII столетия. 28 июля 1711 года Джозеф Аддисон писал в своем журнале «Наблюдатель» («The Spectator»):

Если бы они [провинциалы] все время носили одно платье, иногда они оказывались бы одеты по последней моде (…). Время от времени мода совпадала бы с ними, подобно остановившимся часам, которые раз в двенадцать часов показывают точное время.

В 1809 году вышел в свет сатирический роман Вашингтона Ирвинга «История Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии». Здесь указывалось:

Правителю несомненно более пристало быть настойчивым и последовательным в заблуждениях, чем колеблющимся и противоречивым в старании поступать правильно. (…) Часы, стрелки которых стоят на месте и неизменно направлены в одну сторону, дважды в сутки будут, разумеется, показывать правильное время, а другие часы могут постоянно идти, но постоянно неверно.

(Перевод В. Ровинского)

Математик и логик Чарльз Л. Доджсон, известный нам под именем Льюис Кэрролл, в молодости издавал домашний журнал, одна из серий которого называлась «Зонтик-колокольчик» (ок. 1850–1853). В 1898 году в печати появилась задачка из «Зонтика-колокольчика»:

Какие часы лучше: те, что показывают точное время лишь раз в год, или те, что показывают верное время два раза в день? «Несомненно, вторые, – отвечаете вы». Прекрасно, читатель, а теперь внимание.

У меня есть двое часов: одни не идут вообще, другие отстают на минуту за день. Какие бы вы предпочли? «Разумеется, отстающие, – отвечаете вы».

Теперь заметьте-ка: часы, отстающие на минуту за день, должны отстать на двенадцать часов, т. е. на семьсот двадцать минут, прежде чем снова покажут точное время. Следовательно, они точны раз в два года, тогда как другие совершенно точны всякий раз, когда наступит время, которое указывают их стрелки; а это случается дважды в день.

Американский физик Дэниэл Лузон Морррис писал:

Когда-то было мудро замечено, что даже сломанные часы дважды в день показывают точное время. Я попытаюсь быть еще мудрее и скажу, что только сломанные часы и могут оказаться абсолютно точны и что только покойник абсолютно безгрешен.

(«Возможности безграничной искренности», 1952)

И уже в наши дни американский актер и писатель-юморист Джон Ходжман заметил:

Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время.

А солнечными часами даже ночью можно огреть кого-нибудь по башке.

Даже у параноика есть враги

В этой форме фраза утвердилась у нас после выхода в свет составленной мною «Большой книги афоризмов» (1999). В английском оригинале чуть иначе: «Даже у параноиков есть реальные враги» («Even paranoids have real enemies»). В «Большой книге…», как и в англоязычных антологиях, автором фразы назван госсекретарь США Генри Киссинджер.

Однако это неверно. Сведения об истории изречения появились на сайте «Quoteinvestigator» в 2013 году.

Итак: в примечании редакторов к одной из статей, помещенных в посмертном «Собрании трудов» (1953) американского психоаналитика Отто Фенихеля, говорилось:

Фрейд в своей работе «Некоторые невротические механизмы ревности, паранойи и гомосексуальности» показывает, что даже параноики бредят не совершенно произвольно, но скорее преувеличивая мельчайшие объективные признаки.

В романе Вирджинии Макманус «Не за красивые глазки» («Not for Love», 1960) содержался следующий диалог:

– Я думаю, что за моей квартирой следят.

– А ты знаешь, что значит п-а-р-а-н-о-и-к? (…)

– Да, я знаю, что значит параноик, но это не значит, что в мире нет шантажистов.

Обе эти цитаты относятся к предыстории фразы. Ее настоящая история начинается в эпоху расцвета молодежной контркультуры.

21 июля 1967 года в газете «Christianity Today» были приведены примеры надписей на нагрудных значках, в том числе:

Я хочу быть тем, кем я был, когда я хотел быть тем, кто я есть.

Покончи с бедностью. Дай мне десятку.

Даже у параноиков есть реальные враги.

В сентябре того же года значок с этой надписью был представлен на Первой международной психоделической выставке в нью-йорском клубе «Forest Hills Country».

В 1968 году в журнале «Эсквайр» автором этого изречения был назван – без каких-либо доказательств – поэт и новеллист Делмор Шварц, умерший в 1966 году.

И лишь пять лет спустя изречение было приписано Киссинджеру. В газете «Вашингтон пост» от 1 сентября 1973 года известный политический обозреватель Стюарт Олсоп писал:

Что касается врагов президента, то их можно было бы счесть еще одним симптомом никсоновской паранойи. Однако Генри Киссинджер как-то пошутил, что «даже у параноиков есть реальные враги», и враги Никсона совершенно реальны.

В 1969 году в американской печати цитировалась настенная надпись:

На помощь! Меня преследуют параноики!

А в 1971 году еще одна, хорошо известная и у нас:

Если у тебя нет паранойи, это еще не значит, что за тобой не следят.

Справедливость «формулы Киссинджера» подтверждается случаем с Джеймсом Форрестолом, экс-министром обороны США, который в 1949 году выбросился из окна госпиталя в припадке депрессии. Среди прочего, он считал, что за ним следят израильские спецслужбы. И впоследствии выяснилось, что он не ошибся: Израиль, опасаясь тайного сговора США с арабами, действительно установил слежку за Форрестолом.