«Сон Водолея… наивная история»

Апранин легко и неторопливо шёл, с детским интересом разглядывая эти бесхитростные сюжеты, будто бы сошедшие с картин Куинджи, но только в современной интерпретации, с проводами и антеннами.

Станция осталась позади, и было слышно, как отходит поезд. Уже через минуту за домами проплыли синие вагоны, весело набирая скорость, и Юрий увидел свой шестой вагон. Он попытался даже отыскать окно купе, в котором ехал, но не успел – поезд пошёл быстрее.

Вспомнилась прошедшая ночь, размеренный стук колёс, блики, проплывающие по стенам и огоньки за окном. Внезапно перед глазами предстало лицо той спящей девушки, бледное и прекрасное, её полузакрытые глаза и разбросанные по подушке волосы. Её появление в ночном поезде было так необъяснимо, а ещё более загадочное, почти мистическое исчезновение утром так неожиданно, что невольно возникал вопрос, а было ли всё это на самом деле?..

Тепловоз выпустил в небо столб чёрного дыма, звучно, как теплоход, уходящий в океан, прощаясь, прогудел и мимо пролетел последний вагон. Вдруг в окне тамбура мелькнуло то самое лицо, которое он теперь смог бы узнать из тысячи. Ему даже показалось, что девушка что-то говорила, глядя в его сторону, и улыбалась. Невероятно, но он даже различил цвет глаз, которых ночью не видел. Что-то тревожно оборвалось в его груди и похолодело. Снова мысль о том, что он уже где-то видел эту сероглазую, и не просто видел, а давно знает, застучала в висках. Но где и откуда, он вспомнить не мог.

Поезд скрылся за лесом и всё стихло. Апранин, медленно и отрешённо брёл по пыльной обочине, глядя себе под ноги, что-то силясь вспомнить и не замечая, что посёлок уже кончился. Из низин потянуло прохладой, а впереди, на темнеющем синем куполе небесного свода, проклюнулись первые звёзды.

Да… Ну, как бы там ни было, всё-таки здорово, что он вернулся на свою малую родину, вернулся в близкие сердцу места, где вырос. Юрий поднял голову и, отмахнувшись от мистики, зашагал веселее. Вокруг было лето, воспоминания вновь овладели его сердцем и разумом, и он окунулся в них безоглядно.

Мост

Снова лето и строится мост. Это была целая эпопея!

Старый-то мост был бревенчатый, на низких почерневших от времени и постоянной сырости деревянных сваях. Соединял он два пологих, поросших травой берега неширокой, метров

тридцать – сорок, и неглубокой, метра полтора – два реки с чистой прозрачной водой. Дно её было песчаное, изредка украшенное длинными, как змеи, зелеными водорослями.

В весеннее половодье настил моста сдирало льдинами, оставляя более бесполезными ряды осиротевших свай, которые называли здесь палями. Каждый год после паводка мост приходилось восстанавливать заново.

Бывало, что река иногда поднималась, и летом, после проливных дождей, уносила на себе копны скошенного сена и заготовленные дрова. Тогда всё это добро счастливчики вылавливали уже ниже по течению. Через залитый мост транспорт шёл очень медленно и вслепую, ориентируясь по выставленным вешкам, а впереди непременно должен был идти человек. Луга превращались в плавни, которые быстро осваивались водоплавающей пернатой братией, и если высокая вода стояла долго, то те успевали даже вывести потомство.

Справедливости ради, надо сказать, что в ста метрах ниже по реке был здесь до войны другой мост – высокий, с перилами и мощными пологими дубовыми ледорезами у свай. Соединял он не луговую колею, заполненную то пылью, то черной торфяной грязью, а две высокие дамбы с дорогой наверху, вымощенной брусчаткой из дикого камня.

Но в военное лихолетье, при отступлении, его взорвали и сожгли. Завоеватели, в свою очередь, построили на этом же месте уже свой мост и в короткий срок построили, но, при отступлении, вынуждены были уничтожить и его.

Так, на долгие годы, остались зарастать ивняком и чертополохом две дороги, идущие навстречу и «в никуда».

Весной берега соединяли стальным тросом и пускали по этому тросу, как паром, старый трофейный немецкий баркас – единственное транспортное средство с марта и до конца апреля.

Трос гудел, как струна, перегруженный баркас кренился, бабки крестились, но люди ехали. Ибо как же не ехать, если жизнь остановить невозможно, а трос этот соединял городок с северными соседями и областным центром!

Ехали люди на базар и с базара, на работу и домой, за березовым соком и за подснежниками в апрельский лес, призывно зеленеющий над песчаным заречным обрывом. А вездесущие пацаны пытались пролезть на баркас всеми правдами и неправдами просто для того, чтобы покататься.

Весь город выходил на дамбу встречать ледоход и, надо сказать, посмотреть было на что!

Ещё накануне, почему-то обычно ночью, слышны были со стороны реки глухие далекие удары, как будто бы что-то взрывалось. Это вскрывалась река под напором талых вод, несущихся к ней по оврагам со всех берегов. Толстый потемневший лед с грохотом лопался и всплывал на поверхность, поднимая вихрастые буруны.

Огромное море мутной свинцовой воды, больше километра в ширину, до самого леса, а вверх и вниз без конца и края, несло на себе целые ледяные поля. Они с глухими ударами сталкивались, трещали и, наползая друг на друга, легко вспарывали берег, как банку консервный нож. Глыбы с остатками вмёрзших кустов и травы, толкаясь и переругиваясь, в конце концов протискивались между оконечностями дамб, чтобы снова вырваться на простор весеннего разлива.

Отчаянные пацаны прыгали на лед, перескакивали с льдины на льдину, поглядывая на девчонок, стоящих над водой, и смеялись и выпендривались, как только могли. Иногда «подвиги» заканчивались вынужденным купанием, но это только прибавляло доблести в глазах сверстниц.

На лодках среди «айсбергов» решались плавать лишь немногие, поскольку вдали от берега, в случае кораблекрушения, помощи ждать было бы неоткуда, и судьба «Титаника» была обеспечена.

Особенно оживленно на этом, пролегающем по дамбе, «бродвее» было вечером, ну прямо как на приморском бульваре в бархатный сезон! Несколько чудом выживших фонарей рваной цепочкой робко обозначали направление из города и создавали романтическую подсветку дороге, которая шла через океан к его середине.

Девушки, взяв друг дружку под руку, прогуливались по ней в коротких курточках или пальто, тоже, конечно же, коротких и в аккуратных невысоких резиновых сапожках. Они щелкали семечки и украдкой поглядывали вокруг. Парни, как правило, шли сзади. Те тоже были в резиновых или кирзовых сапогах, но с лихо завернутыми пониже голенищами. Они громко разговаривали, пытаясь изо всех сил обратить на себя внимание остроумием, ну или тем, что у кого в арсенале было. Иногда, оценивая мужские интеллектуальные усилия, барышни громко хихикали, но дальше этого дело не шло, поскольку любые публичные поползновения к сближению, дорогой читатель, в те целомудренные времена были просто немыслимы.

Высшим пилотажем, для пацанов было иметь, при таком дефиле по «бродвею», радиоприемник типа «Спидола». Но еще круче, конечно же, был магнитофон, такой, как, например, «Маяк». Первые

катушечные, снабженные упругой коричневой магнитной лентой «тип 6», которая ломалась при сгибе, как щепка, они только, только стали появляться и весили как небольшой холодильник, причем львиную долю веса такого аппарата составляли батарейки, которых активно хватало на один вечер!

Питание садилось, магнитофон тянул, а Высоцкий, и так неразборчиво записанный с десятой перезаписи через примитивный микрофон, подсоединённый при помощи спичек, хрипел еще сильнее, но зато на всю округу. Битлы и «шейк», звучавшие на такой технике в темпе похоронного марша, тем не менее, добавляли апрелю новизны и романтики, и все получалось!

Так что нужно отдать должное самоотверженности, мужеству и изобретательности пацанов того героического поколения в условиях неудержимого весеннего брожения одуревших гормонов!

В общем и целом, конечно, половодье и ледоход на реке, в эмоциональном значении, были событием очень значительным, даже знаковым в достаточно однообразной и приземлённой провинциальной жизни. Глядя на бесконечную, уходящую к ночному горизонту лунную дорожку, вдыхая прелые запахи пробуждающейся природы, хотелось не просто жить, друзья мои, хотелось любить!

Но мост был нужен позарез.

Все понимали, что баркас может перевернуться, и что если этого до сих пор не произошло, то лишь только потому, что старая несчастная посудина никак не может решить, каким бортом зачерпнуть. Трос в любую секунду лопнет от страшного перенапряжения, которое и измерить-то невозможно в несущемся потоке ледяной воды, и стальная плетка, с усилием в несколько тонн, запросто отправит на «тот свет» всех, кого встретит на своем пути.

Но современный высокий железобетонный и всесезонный (!) красавец – мост..! Стальная недостижимая мечта, этот сон, покрытый асфальтом и с перилами, эта вожделенная гордость, длинной в сто метров, для глухого районного городка?!. Это все равно, что метро для чукчи.

Однако помог случай и патриотический поступок генерала-строителя, выросшего в этих краях, любившего своих земляков и сумевшего толково обосновать и объяснить «непробиваемому» командованию военного округа стратегическое значение дороги, периодически разрываемой сезонными обстоятельствами. Немногочисленные, но веские доводы умного человека и авторитетного специалиста, сыграли свою решающую роль, и чудо произошло – строительство внесли в план, а вскоре и приступили к нему.

Были подняты прежние строительные документы и проведены дополнительные изыскания, сделаны расчёты и выполнен проект, определены подрядчики и выделены деньги. В короткий срок в район строительства была передислоцирована и там расквартирована инженерно-строительная воинская часть, вслед за ней прибыла техника, и началось!..

Сперва–наперво, был утоплен бульдозер. Солдат – водитель, к счастью, все же успел выскочить, но с перепугу вторично сиганул не в ту сторону и опять едва не утонул. Трудно было судить, что именно послужило причиной происшествия: нерасчетливость ли бульдозериста, ползущий ли песок, большой уклон или все вместе взятое. Огромный землеройный механизм, с неторопливостью слона, укоризненно похрюкивая ржавой трубой в адрес человеческой беспечности, плавно и безвозвратно ушел под воду в небольшом, шириной метров тридцать, но очень глубоком заливе, на южной оконечности дамбы. На дне этого залива били ключи, и вода в нем, даже в тропическую жару, была не просто холодная, а ледяная, да настолько, что все попытки военных и местных «искателей жемчуга» донырнуть и завести трос приводили лишь к синюшным судорогам и зубной дроби.

Жестокая и неотвратимая месть военных последовала незамедлительно, и коварный водоем, вместе с похороненным трактором, в течение недели засыпали песком. Как говорится, концы в воду и слёзы в песок!

Итак, друзья мои, строительство началось.

Правда, вначале собственно само строительство не совсем началось. То есть, оно, конечно, началось, но, как бы это помягче сказать, в несколько другом тактическом направлении, поскольку началось оно с оккупации женского контингента города голодными солдатами, что вызвало справедливое возражение со стороны местной шпаны. Выяснение отношений безусловно и незамедлительно состоялось и состоялось, как водится, бурно, разумеется с мордобоем, и не раз.

Но, как всем нам хорошо известно, дорогой читатель, женское примирение заканчивается обоюдными слезами, причитаниями и истерическим размазыванием макияжа, а мужское, совершенно верно, пьянкой! Вот и здесь, в конечном счете, было выпито очень много водки, и все завершилось пьяным братанием, сдержанной мужской дружбой и пониманием ситуации.

Надо заметить, что любовное нашествие военно-строительных гренадеров, несомненно, составило простое человеческое счастье некоторым местным уроженкам. Выйдя замуж, они уехали со своими сужеными на «дембель», безусловно, обогатив тамошний генофонд и придав ему, однообразному, колорит покинутой малой родины, включая неповторимый диалект, замешанный на особенностях лексики трёх братских славянских народов.

У местных же мальчишек, кроме крайне обострившегося желания немедленно рвануть в армию, на память от военных остались значки, пилотки и эмблемы, выменянные на яблоки, огурцы и сигареты, а у Юрки Апранина остались даже котелок и солдатская фляжка. Он их поменял на старую отцовскую парусиновую шляпу, несколько лет без толку висевшую в сарае среди верёвок и мешков, но получившую «вторую жизнь» после того, как она была «по-мушкетёрски» изогнута и сложена клинышком вперёд.

Вот такая вот стройка получилась, масштабная во всех отношениях и, как вы уже догадались, по местным меркам доселе невиданная.

Русло реки сузили к противоположному берегу до десяти (!) метров. Осушенную часть подготовили, засыпав речным песком и разровняв. Два участка под быки-опоры окантовали стальными переборками, внутри которых вырыли котлованы, туда забили сваи, связали их арматурой и забетонировали. Выведя основание выше среза земли на метр, установили высокую опалубку и, соорудив в ней металлическую конструкцию, всё снова залили высококачественным крепчайшим бетоном. Когда же дощатое обрамление сняли, миру явились два мощных «быка», две красавицы опоры, благородного светло-серого цвета, с железными площадками наверху. Можно было начинать монтаж.

Фермы моста свинчивали болтами, устанавливая их на промежуточные времянки, и для местной шпаны они, стоящие на «быках», узкие, шириной сантиметров по тридцать, были экстремальным испытанием на смелость. Риск пройти по ним на головокружительной высоте над водой и ивняком, обрамлявшим берега, притягивал как магнит. Слабо ещё закреплённые, они дрожали и покачивались, порывы ветра здесь казались ураганом, сердце уходило в пятки, но ничто не могло остановить мальчишеское бесстрашие.

Давно всем известно, дорогие взрослые, что нет ничего на свете лучше, чем игра на какой-нибудь стройке, где гоняет сторож, где оставленные машины и механизмы, лабиринты недостроенных комнат, этажей, подвалов и перекрытий создают необыкновенную почву для детской фантазии. Поэтому и мост, в свою очередь, был излазан вдоль и поперёк, пока на него не уложили скучный настил и не сделали перила, всё испортив. Были ещё, правда, попытки походить по этим перилам, но не надолго и, в общем и целом, интерес к новоявленному местному «чуду света» вскоре сошёл «на нет».

С возведением нового моста изменились и подъездные дамбы.

Так «бродвей» подняли на несколько метров и значительно его расширили. Он получил асфальт, и высокие тротуары, окантованные бордюрными плитами. Наконец, был поставлен стройный ряд серебристых фонарей, осветивших не только дорогу, но и сам мост, парящий теперь в неоновом свете над рекой, а также проезжую часть, метров сто, на противоположной стороне.

Склоны обложили плотным травяным дерном, предварительно выведя с асфальта дренаж, который заключили в бетонные желоба, уходящие вниз к кустам. Дамбы, расположенные якорем и прилегающие непосредственно к несущим фермам, полностью покрыли железобетонными плитами, связали плиты толстой арматурой, а основание самого сооружения надежно забетонировали.

Получился мост мощный, крепкий, с высокими прямоугольными конструкциями, стянутыми тысячами стальных болтов, и, в тоже же самое время, ажурный и легкий, взлетевший над кустами, камышами, жёлтыми кувшинками и белыми водяными лилиями, которые с тех пор навсегда облюбовали себе место в спокойной тени его.

То, что сама природа приняла это творение рук человеческих как свою часть, без неприязни и отторжения, говорило само за себя. Говорило о том, что поступок земляка генерала-строителя оценен на самом высоком духовном уровне.

Однако, к большому и горькому сожалению, на уровне командования, после пуска объекта в эксплуатацию, реакция была совсем другой. Была она завистливой и местнической. Какого-то важного самодура, властного, ревнивого, и, видимо, в интересах дела, резонно обойденного, «задушила жаба». Решение о строительстве задним числом пересмотрели, признали ошибочным, а командира дивизии, инкриминировав ему волюнтаризм (ох, уж эта хрущевская оттепель!), земляческие чувства и кумовство, уволили в отставку, о чем он, кстати, в последствии ни разу не пожалел!

Прошло много лет с тех пор.

Нет уже, к сожалению, доблестного генерала, верного сына своей малой родины, как уже, наверно, нет и тех «важных командиров дуболомов», осудивших в человеке любовь к своей земле, и даже, как потом оказалось, дальновидность «государева человека», а мост–красавец и великий труженик есть! По нему идут машины и люди, с него ловят рыбу и любуются ледоходом, на нем назначают свидания и под ним же влюбляются! Белые лилии, покачиваясь на теплой воде уже другого, мелководного и уютного залива, загадочно светятся в тени его и огромная человеческая благодарность, растянувшаяся на многие десятилетия, пробуждается в сердце каждого, кто ступает по его слегка потрескавшемуся асфальту.

Теперь, друзья мои, здесь проложен таможенный маршрут (!), и большегрузные бродяги автомобили, торопясь на юг, к тёплому Черному морю, ласкают упругими шинами надежную его спину, и мост стал-таки стратегическим!

Впрочем, может ли быть, дорогой читатель, какая-то другая стратегия, кроме той, что позволяет соединить разобщённое, приблизить далёкое и просто служить трудолюбивым, добрым и талантливым людям, которые многими и многими поколениями жили, живут и будут жить на этих великолепных, живописных зелёных берегах!

Забросив сумку за спину и увлёкшись воспоминаниями, Юрий шагал легко и быстро. Он даже не заметил, что станционный посёлок скрылся из виду, и дорога теперь проходила среди полей невысокой ещё пшеницы или ржи. Среди этого, величаво перекатывающегося из дали в даль, жёлто-зелёного моря, синими искорками кое-где вспыхивали васильки, а вдоль обочин весёлыми девичьими стайками бежали ромашки. Лиловые, сиреневые и бело-голубые высоченные кисти люпина, предусмотрительно подальше отойдя от пыльной дороги, горделиво и надменно покачивались в тёплом июньском воздухе.

Вечернее небо поднималось Апранину навстречу. Остывающее солнце, намаявшееся за день от собственного усердия, лениво катилось на ночлег, постепенно уступая место прохладе и великодушно позволяя одуревшей от жары природе отдышаться за короткую июньскую ночь.

Из-под ног, из придорожной травы веером сыпались кузнечики, путь продолжался, и воспоминания тоже.

Сладкое сиротство

Да, лето! Июнь дошёл до точки кипения…

Пляж на реке практически повсюду.

Берег шумит и суетится на Грибовке. Там, на просторной, ровной как стол, поляне организована волейбольная площадка. Сетку никогда не снимают, мячи не прячут и ничто никуда не девается.

Любители уединения и парочки расположились на Островке, в зелёном «раю», среди ивовых кустов и изумрудной густой травы вдоль воды. Там много укромных мест и ещё больше комаров.

Гусиный пляж, облюбовали семьи с детьми. Плоский песчаный берег даёт хороший обзор, а река с золотистым чистым дном и глубиной не больше метра позволяет детворе всех возрастов безопасно резвиться «на всю катушку».

На Крутых, напротив Гусиного пляжа, спасу нет от мальчишек. Это и понятно, ведь на лугу размечено футбольное поле с настоящими воротами, а сам берег высокий, обрывистый, да ещё и с трамплином из толстой длинной доски, откуда так здорово нырять и прыгать.

Но особенно людно, конечно на главном городском пляже у Трех Сосен, где яблоку негде упасть!

Самая же серьёзная и солидная публика, дорогой читатель, включая приезжих с палатками, расположилась ещё дальше вверх по течению на Боровне, где река, упёршись в лес, делает крутой поворот вправо и у неё нет дна. Высоко над рекой на обрыве шумит сосновый бор, а внизу бьют ключи, и поэтому вода на глубине ледяная. Вдоль противоположного берега, под водяными лилиями и кувшинками, в зелёных подводных джунглях, вытаращив глаза, стоят щуки величиной с крокодила. Там великолепная охота с подводным ружьём, маской и ластами.

Автобудка по-прежнему лежит в реке под Тремя Соснами на боку, и только вершок над водой торчит.

На зеленом правом берегу старшие пацаны режутся в карты, в «козла», и проигравших, раскачав, как всегда под радостные крики и вопли отдыхающих на счёт «три», бросают с обрыва в воду, причём счёт хором ведёт весь пляж!

На другом высоком берегу с песчаным откосом, амфитеатром, развернувшемся к югу прямо под палящее солнце, как обычно, добродушный Паша Грек (дай Бог ему здоровья!) сидит в своём буфете.

Неутомимый и обстоятельный Митька Карман неторопливо плывет против течения на своей лодке в сторону Боровни, где, как уже было сказано, «нет дна» и бьют ключи. На корме Митькиной плоскодонки лежит явор, свесившись к воде, торчат удочки, и пока ещё скучает укрытая мешковиной небольшая сетка «топтуха» с половинкой кирпича, привязанной в качестве грузила.

Вдоль реки, у кромки леса, пролегает заросший ивовыми кустами и травой противотанковый ров, который в военное лихолетье копали всей округой и стар, и млад, а над ним в тёплой летней синеве шумят красавицы сосны. Весь лес испещрен старыми окопами, траншеями и воронками, засыпанными сосновыми иголками. Только копни рыхлый игольчатый наст, и найдёшь в прохладном песке ржавые гильзы, и станет жутковато от несоответствия всей этой летней красоты и благодати тому холодному и кровавому отголоску, который природа упокоила здесь.

Начиная с мая, всё лето – маёвки, праздники на природе, буфеты в лесу над рекой, где «о Наташе» поет Сашка Зеня, и где на День молодёжи утонула Люда Ступакова, Юркина одноклассница.

Сколько черники на опушке у Боровни, а земляники в Липенке и малины в веркеевском Сосоннике!

Ближе к осени грибы и открытие охоты на старых вадьковских торфяных карьерах и в Конопельках, о чём начинаешь вспоминать и думать тогда, когда последний летний месяц перевалит за середину.

С августом заканчивается летнее благодушие, и школьный двор постепенно наполняется беготнёй и голосами.

Первое сентября! Как правило, это солнечный день, почти гусарский праздник «золотого на голубом»! Это день белых бантов и школьных кружевных передничков, белых рубашечек и воротничков, букетов георгин, восторженных встреч, пахнущих свежей краской классов, новых портфелей с новыми учебниками и чистыми тетрадками. Это день, дорогие мои, искреннего стремления учиться с чистого листа и только на «хорошо» и «отлично»!

В школьном палисаднике – разноцветные ромашки и буйство «золотых шаров» на грациозно изогнутых стеблях, свешивающихся за невысокий зеленый заборчик из заострённых дощечек. На ярких ладошках ромашек, как на аэродромах, беззаботно гудят бестолковые альфонсы–трутни, выгнанные накануне осени из пчелиных ульев на «вольные хлеба».

Несмотря на то, что все соскучились друг по другу, по учителям, по школе и даже по занятиям, эмоциональный хвост беззаботного лета ещё будет тащиться за ними весь сентябрь. Только затяжные холодные дожди и октябрьская серость окончательно поставят крест на летней сказке.

А пока пойман трутень, к его лапке привязана нитка и маленький бомбардировщик выпущен в классе в свободный полёт. Не имея возможности из-за нитки совершить посадку, он будет часами барражировать под потолком с характерным для тяжёлого самолёта гулом, и ни о каких занятиях речь, конечно, идти уже не может. Всё внимание к несчастному насекомому и задача одна – изловить! Производятся попытки, даются советы, и как бы это уже и не каникулы, но ещё, вроде бы, и не учёба, а игра в школу. И преподаватели ещё улыбаются, и маленькая хитрость, пожалуй, удалась, и обманули осень, да вот только не на долго.

Но стоит ли грустить, дорогой читатель, ведь небо синее и высокое, и дышится прохладно и легко.

Раскрасневшись от сентябрьского остывающего солнца, клёны и рябины соревнуются с вечерним закатом, пытаясь сжечь последние осколки лета. Золотом завален школьный двор и парк по соседству, грибов и орехов целый лес, и уже открыта утиная охота.

О лете воспоминания всё реже и туманнее, всё заполняется сегодняшней реальностью, а впереди ведь снова ожидание и обновление – зимняя сказка и Новый год!

Зимой до самой ночи хоккей на болотах возле Алика Бориска, когда уже и шайбы не видно. И рыбалка подо льдом на Ямине, где щуки, как подводные лодки, медленные и ленивые в тягучей ледяной воде видны, как за стеклом в аквариуме.

Ах, молчи, грусть, молчи! Кто «плавал – тот знает»! Эта осточертевшая «вторая смена», которая заканчивается около шести, когда уже темно и поздно! Ведь кино же в кинотеатре «Победа» начинается в пять, а на семь и на девять их уже не пускают, хоть умри! А идёт «Фантомас», а потом будет «Фантомас разбушевался» и «Три мушкетёра»! Катастрофа…

Но гвардия не сдаётся, на помощь приходит физика, и в классе на перемене вывёртываются лампочки. Разжёванная тетрадная промокашка вставляется под центральный контакт цоколя и лампочку на место. К середине предпоследнего урока промокашка от нагревания высыхает, контакт пропадает, лампочки гаснут и в классе темень! Освещение неисправно, оставшийся урок не спасти, он отменяется, и все в кино!!! На следующий день «фантомасов» в синих масках целый двор, а девчонки боятся заходить в тёмный Петьки Якубовича и Серёжки Микитюка подъезд, потому, что в кладовке под лестницей, где грабли и мётлы, у этих разбойников штаб.