bannerbanner
Весенняя песня Сапфо
Весенняя песня Сапфо

Полная версия

Весенняя песня Сапфо

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 6

Кое о чем Алкей, конечно, умалчивал. Например, о том, что, прежде чем получить долгожданное приглашение вернуться на родину, ему пришлось четыре раза посылать Питтаку прошения, на которые тот всякий раз сухо отвечал: «Пока не представляется предлог тебя вернуть». Лишь с пятого захода просьба поэта-изгнанника была удовлетворена.

Но, в конце концов, эта история больше никого, кроме них двоих – правителя и подданного, – не касалась!

Подобные застольные рассказы друга о политике и своем изгнании Сапфо в шутку называла лежащими на дне первой чаши.

И действительно, как только в голову Алкея ударял первый хмель, он сразу принимался горячо рассуждать о политике, тиранах и о тираноборцах. Следом шли воспоминания о дальних недолгих странствиях, которые всякий раз обрастали все новыми и новыми подробностями. Друзьям Алкея они казались все более фантастическими и даже полностью вымышленными.

– Кстати, именно в Египте я имел удовольствие познакомиться с нашим общим другом, – пояснил Алкей, кивая в сторону Эпифокла. – На чужбине грек замечает земляка, как курица своего цыпленка, даже если тот с головы до ног перепачкается в навозе.

– И кто же из вас курица, а кто – такой цыпленок? – сразу же спросила Глотис, на что Эпифокл выразительно хмыкнул. Алкей слегка замялся, видя, что поэтическое красноречие на этот раз занесло его несколько дальше, чем нужно.

И как раз в этот момент в комнату нерешительно вошел Фаон, которого служанка слегка подталкивала в спину к столу. Так что, к радости Алкея, извечный философский вопрос о первичности курицы или яйца можно было незаметно замять.

Слегка покраснев, Фаон поприветствовал присутствующих и возлег на подушки, выбрав свободное место вблизи Дидамии. По всей видимости, он чувствовал сильное смущение в незнакомом обществе.

– Цыплят надо искать среди молодежи. Может быть, вот он и есть тот самый унавоженный герой? – попытался пошутить Алкей, кивнув на Фаона. Но шутка показалась всем настолько неуместной, что сразу же повисла в воздухе.

Какой там еще грязный цыпленок?

Ну нет, к вновь прибывшему молодому человеку этот образ явно не имел никакого отношения.

Судя по всему, Фаон старательно готовился к встрече с Сапфо: сегодня юноша был одет в безукоризненно белоснежный короткий хитон, расшитый по краям узорами, и даже ремешки сандалий на его загорелых ногах были до блеска начищены бараньим жиром.

Светлые, мягкие волосы Фаона были аккуратно причесаны, умащены ароматной водой, их удерживала темная бархатная ленточка, которая на редкость сочеталась с цветом лучистых, веселых глаз юноши.

Мальчишка был так вызывающе хорош собой, что с первой же минуты им все залюбовались!

– Не важно, мои друзья! Главное, что все на свете птицы – и орлы, и куры, и совсем желторотые воробушки – одинаково любят поклевать что-нибудь вкусненькое, – ловко вывернулся Алкей. – Наверняка так же, как и наш новый, совсем еще юный гость!

– Но… нет, я совсем не голоден, – еще больше смутился Фаон. – Просто мне сказали, чтобы я сюда пришел…

– Ах, мой юный друг, когда-нибудь ты поймешь, что за столом вовсе не обязательно жевать и глотать пережеванную пищу, – весело воскликнул Алкей. – Можно получать наслаждение, пожирая друг друга глазами. Особенно если находишься в обществе таких восхитительных женщин, какими окружила себя Сапфо. Но чтобы не слишком жадничать и впопыхах такой красотой не подавиться, надо выпить хорошего вина. А то ведь от прекрасного можно ненароком пострадать!

И Алкей протянул Фаону вместительный кратер с вином, разбавленным водой, сделав патетический вывод:

– Вино и красота – вот единственное, что делает людей по-настоящему счастливыми!

Фаон растерянно обвел глазами присутствующих, отыскал Сапфо, которая ободряюще ему улыбалась. Только после этого он взял двумя руками увесистый сосуд, расписанный Глотис черным лаком, и поднес к своим губам.

Сапфо с интересом посмотрела на юношу – как бы тот ни скромничал, но было заметно, что Фаон пил вино не в первый и, пожалуй, даже не в сотый раз в своей жизни. Фаон делал это совершенно спокойно и красиво, совсем по-взрослому, сохраняя несколько торжественное выражение лица.

Интересно, где, когда и с кем он учился искусству застольных возлияний?

Даже угрюмый Эпифокл, глядя на лучезарного юношу, гордого тем, что его воспринимают как равного, впервые за время завтрака улыбнулся.

– Хм, когда я знал только твои стихи, но не знал, Алкей, тебя лично, я был уверен, что ты – старый пьяница и в жизни только тем и занимаешься, что хлещешь фалерн целыми бочками и валяешься пьяным в канавах, – проговорил Эпифокл, и окружающие, в том числе и сам Алкей, дружно рассмеялись, потому что прекрасно поняли, что философ имел в виду.

В самом деле, у всякого, кто хорошо был знаком с творчеством Алкея, создавалось ощущение, что для него все времена года и явления природы существовали лишь для того, чтобы нашелся повод напиваться до полного бесчувствия.

Если шел снег, а в реках застывала вода, то Алкей советовал всем, чтобы не замерзнуть, упиваться допьяна горячим вином, зарывшись с подружкой или с дружком в мягкие подушки. Если светило жаркое солнце, поэт рекомендовал читателям не забывать в течение дня освежаться молодым, прохладным вином. В дождливую осень вино следовало пить постоянно, не пропуская ни дня, чтобы прогонять тоску, а весной – для того, чтобы в душе каждого человека тоже зажурчали веселые ручейки.

Если верить Алкею, утром только вино могло помочь мгновенно взбодриться, а ночью – крепко заснуть. На корабле его следовало принимать, как лекарство от качки. Пешеходу необходимо всегда держать вино во фляжке на ремне и следить за его убыванием с такой же тревогой, как за потерей сил у спутника… И так далее, и так далее – журчащим, хмельным потоком стихов.

При этом все близкие друзья Алкея прекрасно знали, что сам поэт потреблял в умеренных количествах и только самые дорогие, редкостные вина, которые ему присылали на пробу с греческих островов в бутылках с особым клеймом. Алкею была важна в поэзии сама «идея вина» гораздо больше, чем этот напиток на губах.

Не предавайся, друг мой, огорченью,Себе в тоске мы пользы не найдем.В одном есть лучшее спасенье —Упиться допьяна вином[10],—

с готовностью прочитал Алкей свои знаменитые строки, обращаясь к Фаону и радуясь, что с появлением этого стеснительного юноши откуда-то словно само собой пришло живое, непринужденное веселье.

– Друг мой, а ведь смотреть на тебя – это даже еще приятнее, чем пить вино, – щедро прибавил Алкей, улыбаясь и без стеснения разглядывая красавчика Фаона.

Сапфо невольно почувствовала укол ревности.

Да, конечно, она понимала, что сын маленькой Тимады на редкость хорош собой и, разумеется, может и должен нравиться окружающим. Но не до такой же степени!

Она была не готова к тому, что юноша так молниеносно и откровенно привлечет к себе всеобщее внимание.

Казалось, все женщины и мужчины, о чем бы они ни переговаривались между собой за столом, буквально не сводили с Фаона взволнованных глаз и невольно обращали все свои речи именно в его сторону.

Даже Эпифокл, отставив в сторону тарелку с недоеденной полентой, теперь занимался тем, что, хмыкая, в упор рассматривал юного гостя, который уже перестал смущаться. Теперь Фаон с завидным аппетитом уплетал зажаренную на углях рыбу, заедая ее зелеными листьями салата.

Или все это Сапфо только казалось?

Признаться, на некоторое время и она сама отвлеклась от оживленной беседы, завязавшейся между Дидамией и Глотис, а все свое внимание употребила на то, чтобы, наоборот, стараться… не смотреть в сторону Фаона.

Сапфо мысленно приказала себе: как бы велико ни было искушение любоваться оживленным и свежим, как весенний день, лицом юноши, но она – хотя бы одна из всех! – должна глядеть в другую сторону. И тут же стало ясно, что нужно найти в себе поистине неземные силы, чтобы справиться с такой задачей.

Даже глядя на Дидамию, возле которой в вольной позе возлежал сын Тимады, она боковым зрением улавливала немного угловатые, порывистые жесты Фаона, его улыбающееся лицо, по-детски сияющие любопытством глаза.

Сапфо время от времени даже мерещилось, будто это она сейчас на самом деле сидит с Фаоном совсем близко, почти вплотную, ближе всех остальных…

Богу равным кажется мне по счастьюЧеловек, который так близко-близкоПред тобой сидит[11],—

выплыла откуда-то из внезапной тишины строка нового стихотворения.

Да, ближе всех, прекраснее всех…

Но почему так вспыхивает душа, когда сквозь эту тишину до нее вдруг доносится восхитительный, озорной смех Фаона? И почему в комнате внезапно сделалось так тихо, если Дидамия все время открывает рот и, по всей видимости, о чем-то увлеченно рассказывает гостям?

Твой звучащий нежноСлушает голосИ прелестный смех…[12]

Сапфо постаралась запомнить эти строчки внезапно родившегося стиха и даже слегка потрясла головой, чтобы избавиться от наваждения. А потом, положив себе в рот несколько кислых гранатовых зерен, сделала над собой усилие и стала вслушиваться в общую беседу.

Ну конечно, Дидамия снова говорила о том, что совсем скоро Фаон отправится в Афины, и рассуждала вслух, кого из учителей лучше всего там сразу же разыскать, – недаром у юноши так нетерпеливо загорелись глаза.

– О Фаон! Зачем тебе ехать в какие-то Афины? – неожиданно перебил женщину на полуслове Алкей. – Если тебе надоело жить в здешней глуши, ты всегда можешь поселиться в Митиленах, в моем просторном доме. Тебя привлекает жизнь в столице? О, пожалуйста, ты насладишься ею в полной мере! Я знаю, что говорю: только у нас можно встретить гетер, у которых в серьги вставлены такие огромные жемчужины, что бедняжкам приходится склонять до земли голову, а голые лодыжки обвиты длинными змеями из светлого металла. Если же тебе, мой дружочек, непременно хочется учиться, я сам найду тебе лучших учителей и на Лесбосе. Стоит ли утомлять себя долгой дорогой, а главное – изнурять чужбиной? Поверь мне: уж я-то хорошо знаю, как тускло светит яркое солнце над головой, если твои ноги стоят на чужой, неродной земле.

– Нет, если есть такая возможность, нужно ехать именно в Афины, – упрямо повторила Дидамия. – Только там в наше время начинается путь к настоящей науке и славе.

– Наверное, в Митиленах тоже было бы хорошо, – растерянно улыбнулся Фаон. – Не знаю. Ведь тогда я чаще мог бы видеться с Филистиной.

– С кем? – нахмурилась Сапфо.

– С Филистинушкой, – спокойно пояснил Фаон. – Ведь это она выучила меня чтению, пению и всему, что умела сама. После моей доброй старушки Филистина – единственная для меня родная душа. Даже мысль о расставании с ней мне доставляет сильную боль…

Сапфо слегка покраснела, как если бы вдруг получила пощечину, и торопливо перевела взгляд на блюдо с гранатовыми зернами, сиявшими на солнце, как драгоценные рубины.

Почему-то в присутствии Фаона все вокруг, даже самые простые предметы, странным образом преображалось и становилось волнующе прекрасным.

Что? Получила?

Но какой нежности могла требовать к себе Сапфо, если все эти годы она почти не обращала внимания на взрослеющего Фаона? Признаться, она вообще вспоминала про существование сына маленькой Тимады только летом, когда занятия школы временно переносились в загородный дом на берегу моря. Да и то, когда Алфидия приносила к завтраку очень вкусное козье молоко.

Впрочем, Сапфо вдруг вспомнила забавный случай, как однажды – боги, ведь как будто совсем недавно! – Филистина вдруг объявила подругам, что сыну Тимады пришла пора обучаться грамоте. И она привела его в гимнасий для младших девочек, переодетого в женское платье.

Маленький Фаон, с белокурыми волосами до плеч и миловидным детским личиком, внешне почти ничем не отличался от своих сверстниц. Сапфо вдруг сейчас снова отчетливо увидела перед собой по-детски растерянное лицо Фаона, впервые попавшего в стены школы…

Подруги еще подшучивали над Филистиной: мол, она нарочно хочет сделать мальчишку похожим на Ахиллеса, который свое детство провел в женской колонии на острове Скирос, переодетым в женское платье. И это вовсе не помешало ему в свое время стать героем и навеки прославиться под стенами Трои.

Но на следующий день Филистина своего «второго Ахилла» в гимнасий уже не привела, а сказала, что лучше самолично будет учить мальчика грамоте и письму. Оказывается, Фаон слишком застеснялся своего наряда и особенно окружающих людей.

На протяжении этих лет Сапфо несколько раз вскользь интересовалась успехами сына Тимады, когда посылала деньги на его содержание. И Филистина с готовностью отвечала, что все в порядке, мальчик оказался смышленым и веселым, хорошо развивается.

Кажется, Филистина даже зимой нередко наведывалась в здешние края, чтобы отвезти Фаону игрушки или сладости. Ну и что с того? Ведь у Сапфо росла своя собственная дочь – Клеида, которая тоже требовала постоянного внимания, так что ее вовсе нельзя обвинить в излишней черствости.

Да к тому же Сапфо никто и не обвинял!

И все же… и все же Сапфо и понятия не имела, что Филистину и Фаона связывает такая глубокая взаимная привязанность. И сейчас это стало для нее не самым приятным открытием, задело за живое.

– Вот именно – ты сможешь и учиться, и одновременно видеться со своей учительницей, – подхватил тут же Алкей. – Ну, мой дружочек, решайся!

– Такие дела не решаются столь поспешно, – прервала Алкея Сапфо с непонятной для окружающих строгостью. – Фаона ждут в Афинах достойные во всех отношениях люди и его родной дед. И нет смысла вот так, наспех, обсуждать то, от чего может зависеть вся судьба человека. Сейчас не время для подобных разговоров.

– Ты как всегда права, мудрая Сапфо! – нисколько не обиделся Алкей, находившийся в бодром, приподнятом состоянии духа. – Сейчас вообще не время делать дела, потому что настала пора петь песни. Где тут у нас лира?

Женщины со значением переглянулись между собой.

Они прекрасно знали, что застольные песнопения Алкей всегда также начинал с самых воинственных сколий, направленных против политических врагов поэта. Иногда он в финале желал, чтобы тиран Мирсил и на том свете захлебнулся вином, или же призывал богов разом сжечь виноградники у всех без исключения представителей рода Археанкидов, с которым аристократический род Алкея вел извечную, нескончаемую борьбу за власть.

И сама Сапфо, и ее подруги политические песни Алкея недолюбливали, находя их порой излишне жестокими и по-мужски грубоватыми.

Зато стихи, в которых Алкей воспевал своих возлюбленных, попутно восхваляя вино, женщины могли слушать много раз подряд и с удовольствием подпевали сами.

– Алкей, спой нам ту, которая начинается со слов… – решила подсказать поэту Дидамия какой-нибудь из наиболее любимых лирических напевов.

– Нет, я хочу, чтобы сейчас нам спел Фаон, – вдруг сказал Алкей, со смехом передавая лиру в руки юноши, – раз уж он проговорился, что его учительница обучила также и искусству пения…

Фаон сильно покраснел от столь неожиданного предложения, а у Сапфо сердце застучало от желания ему помочь. Надо бы как-нибудь вызволить мальчика из неловкого положения. Но, с другой стороны, ей самой так хотелось послушать, как Фаон поет!

Недаром кто-то из древнейших говорил, что именно в пении больше всего проявляется душа человека.

Но вот только осмелится ли юноша запеть при всех?

– Вообще-то я пою только в уединении, для себя, – пробормотал Фаон, неловко вертя в руках лиру. – Я мало знаю песен и не умею петь при людях.

– А ты представь, что мы – это ты! – воскликнул захмелевший Алкей, который буквально загорелся идеей послушать пение юноши. – Если ты сейчас пропоешь для нас хотя бы куплет, то докажешь, что относишься ко всем нам, присутствующим за этим столом, так же любовно и доверительно, как к самому себе!

– Хм, все мы на самом деле состоим из одного теста, – неожиданно добавил Эпифокл. – И это тесто связуется между собой из материи, воды и любви, но в разных соотношениях. У кого-то больше плоти и воды, но если они крепко сцеплены любовью, то это… Впрочем, сейчас не время для философии: спой нам, мальчик, что-нибудь про любовь.

– Хорошо, – согласился Фаон. – Но имейте в виду, что если я заставлю вас мучиться, то не буду в этом виноват – вы сами попросили меня петь. Филистина выучила меня нескольким песням Сапфо. Я не оскорблю тебя, если пропою одну из них сейчас своим неумелым голосом?

Сапфо только теперь поняла, что слова Фаона, а также взгляды всех присутствующих обращены именно к ней, и торопливо кивнула.

Фаон несколько раз пробежал по струнам и своим мальчишеским, немного хрипловатым голосом запел одну из самых простеньких песен Сапфо, которые можно исполнять под несложный аккомпанемент. Эту песенку почему-то особенно любит напевать вслух возле своего очага кухарка Вифиния.

Ты мне друг. Но женув дом свой введиболее юную.Я ведь старше тебя, кров свой делитья не решусь с тобой[13],—

весьма приблизительно, срывающимся голосом начал выводить Фаон.

Но, слушая знакомую до каждого звука нехитрую песню в исполнении этого юноши, Сапфо внезапно почувствовала, как у нее подступил комок к горлу, не давая возможности ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Фаон пел совсем тихо, чуть ли не шепотом, и оттого каждое слово хорошо известного всем стихотворения звучало как-то особенно интимно, словно высказанное наедине признание в любви. Поэтому все слушатели, а особенно слушательницы, невольно затаили дыхание.

Что же касается самой Сапфо, то она и вовсе ощутила во всем теле непонятный жар. Слушая, как громко колотится совсем близко к горлу сердце, Сапфо снова и снова спрашивала себя: боги, что со мной? Неужели я заболела? Или меня внезапно настиг из-за угла вездесущий Эрот? Но это было бы чересчур глупо, нелепо и странно.

Ведь Фаон – совсем еще ребенок, который только-только достиг совершеннолетия, и навряд ли еще познал женщину. А она к этому времени прожила бесконечную, длинную жизнь, полную любви и разочарований.

Нет, Сапфо пока не хотела верить, что с ней – для многих такой недосягаемой и прекрасной! – могла приключиться такая внезапная беда.

Именно беда, потому что как иначе можно назвать чувство к юноше, который должен совсем скоро навсегда покинуть Лесбос? И кто открыто, по-детски радуется предстоящему отъезду?

Но, может быть, есть смысл действительно оставить Фаона пожить у Алкея? Тогда и у нее будет возможность хотя бы изредка с ним встречаться…

А если бы она к тому же приняла предложение Алкея о замужестве, то тогда Фаон всегда мог бы находиться перед глазами, на расстоянии вытянутой руки.

«Великий Зевс, куда это меня занесло под звуки лиры? – ужаснулась Сапфо мыслям, вдруг откуда-то появившимся и подобно вихрю закрутившимся в ее разгоряченном мозгу. – Наверное, я действительно просто больна».

Исполняя песню, Фаон смущенно глядел куда-то в сторону, но Сапфо сейчас казалось, что он не сводит глаз с юной Глотис.

Да и сама молодая художница, похоже, смотрела на юношу не только как на модель, как это было в случае с Эпифоклом, а как-то совсем иначе, несомненно иначе…

И еще эта песня – про златокудрую, прекрасную Афродиту, которую певец любит больше жизни. Может быть, исполняя ее, Фаон имел в виду вовсе не богиню, а свою любимую золотоволосую учительницу Филистину? Кто знает, какие на самом деле чувства испытывает Фаон к своей прекрасной во всех отношениях благодетельнице?

Только ли благодарность или еще что-то другое?

Сапфо ничего не могла с собой поделать: чем постыднее казались ей нелепые подозрения и смятенные чувства, тем неотвязнее откуда-то из глубины появлялись все новые и новые догадки, доводящие буквально до полного изнеможения.

– Что с тобой, Сапфо? – склонилось к ней откуда-то издалека озабоченное лицо Дидамии. – Ты, случаем, не больна?

– Не знаю, возможно, – прошептала Сапфо, почти не раскрывая рта.

Внутри нее полыхал такой непонятный, незнакомый огонь, что казалось, если она откроет рот, то наружу могут вырваться огненные языки пламени.

Сапфо не обманывала подругу – она действительно не понимала, что с ней происходит.

Но немеет тотчас язык, под кожейБыстро легкий жар пробегает, смотрят,Ничего не видя, глаза, в ушах же —Звон непрерывно[14],—

со сновидческой легкостью пронеслись в голове у Сапфо новые строчки, как только она нашла в себе силы снова взглянуть на Фаона.

Он теперь отложил в сторону лиру и возлежал с довольным видом ребенка, ожидавшего в награду за удачное выступление кулек сладких фиников. И «финики» не замедлили себя ждать – только в данном случае это были похвалы и лестные слова, которые высказывал Фаону каждый из присутствующих.

– Бесподобно! – громче всех восклицал Алкей, перебивая несколько смущенные возгласы женщин. – Какая одухотворенность и в то же время неискушенность! Клянусь Зевсом, давно я не получал такого удовольствия от пения, как сегодня. Скажи, наше солнышко, а не можешь ли ты теперь спеть какую-нибудь мою песню?

– Нет, – покачал светлыми, разлетающимися кудрями Фаон и добавил простодушно – Филистина научила меня только песням на стихи Сапфо. Она говорит, что это самые лучшие строки, которые можно найти, а другими лучше не забивать себе напрасно голову. Не только на Лесбосе, но и во всем мире ничего не создано прекраснее.

– Лучшие? – переспросил Алкей.

Он уже хотел было добавить: «А как же я?» – но, встретившись с быстрым, хитрющим взглядом Эпифокла, прикусил язык. В другое бы время Алкей обиделся на такие дерзкие слова, но теперь… только широко улыбнулся Фаону и быстро придумал себе утешение.

В конце концов, совершенно естественно, что здесь, в кругу своих подружек, Сапфо считается самой лучшей поэтессой на земле и даже на луне. Но это ничего не значит, и потому не стоит относиться к таким суждениям чересчур серьезно.

Если бы завтрак сейчас проходил в роскошном доме Алкея, в кругу его друзей и почитателей, то они наверняка не менее пылко восхваляли бы именно его мужественные песни. И если Фаон хотя бы раз их услышит – он напрочь забудет о существовании Сапфо.

– А почему бы не устроить состязание? – подал голос долгое время молчавший Эпифокл. – И я тоже хочу принять в нем участие. Признаюсь, пение этого дивного мальчика растрогало даже мое старческое сердце. Я почувствовал, что у меня в груди тоже зашевелились кое-какие звуки. И вообще: подайте мне тоже чашу с вином! Оставлю-ка я эту кашу доедать старому, беззубому Харону и его приспешникам, а мы еще повеселимся.

– Состязание? О, только не сейчас, – страдальчески наморщила лоб Сапфо. – Сегодня я не здорова.

– Хм, хм, нам некуда торопиться, – заявил Эпифокл, быстрыми, торопливыми глотками осушая чашу и стараясь скорее наверстать упущенное, словно именно на дне чаши хранилось его хорошее настроение. – Я желаю остаться здесь на несколько дней. Многое из того, что я вокруг себя вижу, подтверждает мою величайшую теорию. И мне интересно было бы, – разумеется, с разрешения гостеприимных хозяев, – кое-что проверить и на практике.

Сапфо кивнула – не могла же она сказать знаменитому философу и к тому старику, чтобы он катился отсюда своей дорогой? И потом – досадно упускать возможность близко пообщаться со столь знаменитым ученым мужем только из-за своих странных капризов.

– Но как же корабль, на котором вы должны были уплыть? – только и спросила она.

– Хм, меня там будут ждать ровно столько, насколько я пожелаю задержаться, – с довольным видом пояснил Эпифокл. – Владелец триеры дал клятву быстроногому Гермесу, что не отправится без меня к берегам Фасоса.

– Прекрасно! Тогда я тоже остаюсь! – воскликнул Алкей. – Мы проведем здесь поэтический турнир, и это будет настоящий, большой праздник. Предлагаю в честь нашего юного певца назвать его «фаониями». Как я придумал?

– Не знаю… Наверное, я не заслужил, – смущенно пробормотал Фаон.

– Нет, заслужил! Для того чтобы получить награду, вовсе не обязательно петь громче всех, разве не так? – пояснил Алкей. – Ты сам видишь, Фаон, твоя коротенькая песня – несмотря на то, что ты чаще всего брал совсем не те ноты, какие было нужно, – сумела всех нас расшевелить и даже изменить весь ход дальнейших событий. Теперь ты понимаешь, какой силой обладает настоящее искусство? Сильнее этого – только любовь.

Фаон буквально сиял от удовольствия – еще бы, он не только без особого труда вошел в круг всех этих взрослых, знаменитых людей, но сразу же оказался в самом центре внимания.

Неужели и правда Алкей назовет состязание «фаониями»? И вот так запросто, волей случая, делается слава?

Фаон посмотрел на Сапфо, которую он был должен в первую очередь благодарить за такое количество разом полученных удовольствий, включая вкусные кушанья, вино, а теперь еще и почет. Но его благодетельница сидела почему-то без тени улыбки на лице и лишь нервно покусывала и без того алые от гранатового сока губы.

На страницу:
4 из 6