Turning against the self

Анни спит в своей комнате.

Взяв овсяное печенье, Па запихивал его в себя так, будто опаздывает. А всё дело в игноре, а всё дело в том, что Па надеялся решить проблему молчания уже утром. Па ёрзает на стуле, какие, на хуй, соцсети. Па идёт к Ма. <Долго ты меня будешь игнорить?>. Очень-очень тихо – Па сейчас ёбнется на пол в конвульсиях от напряжённого вслушивания – он слышит, что Ма просит его ещё громче поорать, тогда, может, ей сразу станет лучше. Она всегда так говорит, когда тон Па ей неприятен.

Ма неприятно и не хочется разговаривать. Ма думает – а не уйти ли ей на улицу, не побыть ли ей одной. Но для начала она говорит Па, тихо и спокойно, чтобы оставил её одну на время. <А мне что делать? Куда идти, чтобы не попадаться на пути твоего уединения?>. Все знают ответ: любимый, что хочешь и куда хочешь.

Анни отвечает на сообщение от Лиззи.

<Может, мне приносить тебе текст или писать на почту, чтобы ты не считала, что я ору? Или, может, мне просто постоянно молчать и подавать голос, когда ТЫ разрешишь? А?>. Нет, Па не остановится. <Почему тебе трудно поговорить со мной?>.

Почему ей трудно поговорить с ним? Ма продолжает игнор, упрекает Па, что не может кушать, когда он выясняет с ней отношения, <это не выяснение отношений>, когда он кричит на неё, <я спокоен>, когда рядом с ней в таком <да каком?!> настроении. Ма выбирает момент и ускользает в ванную, ёбнув дверью.

Анни подходит к двери своей комнаты, блякает, достаёт из тумбочки пластиковую бутылку и наполняет мочой – она слышит, что происходит, она терпела и не вытерпела. Не закручивая бутылку крышкой, она швыряет её в открытое окно, накидывает длинную – до колена – футболку и выходит к Па.

<Доброе утро> – Па приветствует дочь, закрывая окно на кухне. <Уходишь?>. Анни кивает, открывает холодильник и берёт холодный кофе пармалат, смотря в глаза Па, поднимая брови и и покачивая рукой с напитком. Па кивает ей в ответ. Когда молчать надоедает, Па уходит курить, Анни – одеваться для Лиззи.

Ма говорила бы реже, но как молчать на работе? Да множество ситуаций, где без озвучивания не обойтись. Ма пенит правую ногу, сбривает полоску волос и опускает бритву в воду. Волоски всплывают и липнут к коже.

Анни выщипывает ненужные волоски на лобке и вокруг пизды – из-за Ма, занявшей ванную (и туалет заодно), никакого соблюдения гигиены не получается. Анни нервничает, Анни заранее чувствует себя неуверенно.

Па возвращается с перекура, ложится читать.

Ма полулёжа добривает вторую ногу и намыливает пизду.

Анни не успевает выкинуть выщипанные волосы, одевается и выходит на улицу. В рюкзаке у неё флакон жидкого мыла для интимной гигиены и бутылка негазированной воды. У метро Анни заходит в мак, очередь в туалет на четыре кабинки – семь человек. Анни симулирует тошноту, рыгает, одной рукой держится за живот, другой прикрывает рот, складывается пополам и протискивается к кабинкам. Дожидается щелчка защёлки на двери – когда кто-нибудь просрётся – не переставая кривляться.

Дома ничего не происходит – Па читает, Ма кривит губы, заметив ранку на ноге.

Анни закрывает дверь в кабинку ногой, локтем поднимает запирающую хуйню – или как она там называется. Предыдущая посирушница предсказуемо не смыла за собой, Анни бьёт кулаком в кнопку смыва в стене, достаёт салфетки, мыло и воду, расстилает салфетки на ободке унитаза, садится. Моет руки, потом увлажняет и вспенивает пизду. Смывает мыло, вытирается, плюёт в унитаз и так же кулаком запускает смыв.

Ма выбритая и увлажнённая кремом, с одним полотенцем на голове, а с другим на теле заваривает барбарисовый чай.

Анни расталкивает жиреющие тела и бежит к метро. Лиззи на месте, пишет, что сиськи мёрзнут на ветру.

Сиськи подруг Генри Миллера Па не возбуждают – их здесь вообще нет.

Ма чирикает с подругами. Многое обсудили, кроме проблем Ма – ну кому об этом нужно знать, кроме неё самой.

Анни сама не своя, бежит вверх по эскалатору на Кузнецком, находит на выходе Лиззи и обнимает её сиськи, ткань тонкая, Анни гладит соски и целует Лиззи в шею. Потом Анни обнимает Лиззи целиком – держит руками за спину, пока руки не сползают к заднице.

Начинает болеть спина, Па потягивается и решает, что хочет кушать.

Кровь приливает к лицу Ма – конечно, столько сидеть, наклонившись к айдроиду, Ма потягивается и делает несколько разминочных упражнений, размахивает руками и ногами.

Анни гладит Лиззи по голой ноге, когда они сидят напротив большого коллажа, и рассказывает о том, что это может значить (по её мнению, ага, которое она услышала от Па). Анни очень хочет быть интересной. Лиззи не воспринимает её рассуждения, но продолжает изучать коллаж. Восприятию мешает рука Анни между ног.

Дома как между полок с алкоголем в магазине ночью – тихо и грустно.

В галерее шумно – громкая английская речь, максимальная эмоция – fuck и производные. Анни и Лиззи с радостью подфакивают (фак фак, фак, фак, фак), они закончили с флюксусом, чтобы смотреть Нитча, нужно переместиться в другую галерею с женским именем. Подруги идут пешком, самое главное – не заходить на Красную площадь, тошнотное место для имбецилов с манией величия. Они доходят до Скарятинского, стеклянные двери раздвигаются перед ними, образуя тёмную щель, в которую Анни и Лиззи по очереди проникают (пассаж можно переделать, но нам же нужен ещё какой-то намёк на сексуальность – как в дешёвых плохих книгах).

Ма дочитывает скучную книгу. Па с отношением к своей книге не определился.

Осмотрев объектную часть экспозиции, Анни и Лиззи садятся в крошечном затемнённом зальчике с экраном во всю стену, где на репите воспроизводятся документальные съёмки акций Нитча и других художников, не определяемых Анни без пояснительных титров. Лиззи расстёгивает бежевую блузку (раз, два, три, четыре пуговицы) и кладёт руку Анни себе на грудь, которая не сильно больше, чем 1.5 подруги. На коленях у Лиззи рюкзак. Анни закусывает губу, но на Лиззи не смотрит и рукой не двигает – не гладит грудь, не мнёт её, не водит пальцем по ореоле. Лиззи убирает руку Анни со своей груди, задирает юбку, зажимает в кулаке два пальца анниной руки и засовывает себе в пизду, совсем неглубоко. Увлажняет их, вынимает и вкладывает в приоткрытый рот Анни. Анни смотрит, как мужики на экране машут серыми тряпками друг перед другом и сосёт.

Тряпка – это Па. <Да, конечно>.

Рюкзак Лиззи падает на пол, пока Анни застёгивает две из четырёх пуговиц у неё на блузке – это только для того, чтобы прилично выйти, как знать, сколько раз они сюда придут в будущем. Подруги идут в сторону Большой Бронной – там магазин, там вкусные чесночные багеты, а потом вверх по Тверской до Белки, где можно легко выйти к железной дороге. На перегоне от Беговой до Тестовской можно хорошо спрятаться, Лиззи захватила с собой покрывало, которое расстилает на склоне. Шум третьего кольца. Анни откусывает от багета и пьёт лимончелло из горлышка.

Ма спит с айдроидом в руке, Па мечется по квартире и пьёт холодный кофе пармалат.

Анни и Лиззи отдыхают, держась за руки, лежат на склоне и смотрят на небо, на проезжающие поезда, Анни смотрит на Лиззи, а Лиззи – на Анни, они снова признавались друг другу в любви и тут же занимались ей, и Лиззи было всё равно, сколько лишних волосков Анни просмотрела и поэтому не выщипала, кого это ебёт. Когда все слегка пьяненькие, тела становится гибче, а намерения – твёрже.

Ма выспалась, Ма ищет Па, находит, они стоят лицом к лицу, пока Па крепко не обнимает Ма, зафиксировав прощение. Ма ещё обижена, поэтому объятия не взаимные. Па выслушивает, что он никогда не должен повторять подобного поведения, Па соглашается, <мне трудно себя контролировать, я борюсь с этим>, положив руки на плечи Ма и смотря на её правое ухо. Ма говорит, что она очень сильно устаёт после таких ссор и становится непродуктивна, ни к  одному из запланированных дел она так и не приступила в течение дня. <Прости меня, пожалуйста>. И Па, и Ма знают, что ничего от этих слов не поменяется.

Лиззи лежит на Анни и, смотря ей в глаза, беззвучно шевелит губами и покачивает головой из стороны в сторону, будто поёт. Ничего не слышно – по первому пути тащится товарный состав.

Родители Анни выходят в магазин за парой бутылочек пива и какими-нибудь сладостями. Они уже выбрали фильм, чтобы убить вечер, а на улице так хорошо, что Ма не хочет домой, зовёт Па прогуляться к набережной.

Анни так нравится ощущать кожу Лиззи своим телом, так нравится, так приятно и волнительно, она целует лиззин нос, расстёгивает её блузку и задирает свою футболку до подбородка. Анни гладит волосы Лиззи и хочет спросить, и хочет узнать, стесняется и слёзы появляются у Анни в глазах.

Па спрашивает у Ма, не замёрзла ли она здесь на ветру у воды. Ма отпивает из бутылки Па и кивает в сторону уточек.

Анни улыбается и плачет, Лиззи гладит её по щекам и голове – что такое, моя любимая, ты чего – Лиззи смотрит по сторонам и снова на Анни, прижимается щекой к её груди, слушает её всхлипы.

Па о чём-то рассказывает – его обычно прорывает после игнора – а Ма и не слушает его, бросает хлеб в грязную воду, облокотившись на ограждение набережной. Па умолкает и тогда Ма просит сфотографировать её с уточками. Хлеб кончился, уточкам здесь уже неинтересно.

Анни трёт глаза до красноты – Лиззи всё ещё здесь, с ней, тёплая и расслабленная. Анни сглатывает, а потом говорит сквозь улыбку, что так сильно хочет трахнуть Лиззи по-настоящему, что так сильно хочет, что Лиззи, Лиззи..Лиззи, что скажешь?

Теперь Ма холодно – до мурашек – и она зовёт Па домой, и теперь она ему рассказывает, а Па вслушивается, напрягается, но понять ничего не может. Переспрашивает, а Ма говорит – вспоминай.

Лиззи молчит, Анни представляет, как она нелепо выглядит сейчас – с распахнутыми красными глазами и выжидающей улыбкой, Анни нужен поцелуй, Анни нужен чувственный поцелуй, чёрт побери, а Лиззи застыла, окаменела, о чём она там размышляет, ну же, пожалуйста. Сквозь непрекращающиеся гудки электрички Анни слышит обещание – Лиззи трахнет её первой.

Надо опять идти в магазин – две бутылки пива выпиты на набережной, Ма подождёт Па на улице, ей только шоколадку, Ма разглядывает кассиров сквозь мутную витрину – она не любит сама тратить деньги.

Лиззи смеётся, Лиззи облизывает губы – она знала, что ожидания сходятся, что желания сходятся, два года с первой встречи – зря потраченное время или нет, но как же хорошо было, а сейчас ещё лучше, моя Анни, ещё то и это – Анни как на глубине, звуков не слышно и движения замедлились. Люблю тебя.

<Вот, киткат для тебя> – Па выползает из магазина, отдаёт Ма шоколадку и они возвращаются домой, чтобы наконец-то посмотреть кино.

Анни проводит Лиззи – ещё немножко побыть вместе, а потом пойдёт к себе, спать совсем не хочется, будет кино или книга. Лиззи поддаётся эйфории, завтра понедельник, в школу они не пойдут, пойдут в кино часов в 12, Анни, Анни, моя любимая. Лиззи смеётся и задирает юбку – поцелуй на ночь.

Па и Ма лежат в постели, и вроде как уже был поцелуй формата спокойной ночи, но никто не спит. Слышно, как открывается и закрывается дверь – Анни дома. Ма не хочет секса, Ма лениво дрочит  Па правой рукой. Па вялый, Ма смотрит в потолок, а он – в сторону. Па думает о том, что Пеликан уже мёртв, интересно, его так и похоронили со шприцем, застрявшим в мошонке? Сколько гноя из него вытекло на вскрытии – хватило, чтобы залить всю прозекторскую или только её часть? Па думает об Анни – сколько ей уже лет,

Анни запирается в ванной и дрочит на сегодняшнее фото лиззиной послеоргазменной пизды.

почему она не близка ни с ним, ни с Ма, а с другой стороны и хорошо – она такая самостоятельная, она, конечно, уже не ребёнок, подросток, девушка с сиськами и пиздой, привлекательная, хоть к чему-то Па вызвал у неё интерес – искусство – и нравятся им часто одни и те же вещи,

Анни потеет, вытирает пот с лица вещами из ведра для стирки.

воспоминания притупляются со временем или стираются совсем, какая она была и с кем будет? Па не видел её с парнем ни разу, неужели она ещё не начала, как бы узнать, спросить напрямую? Она ложится на чью-нибудь кровать, наговорили ей комплиментов – вот и легла, хорошо, если расслабилась,

Анни лежит на полу в ванной, такая же послеоргазменная, как пизда на фото в айдроиде.

да какие там оргазмы.. Следующая мысль вполне реальна и отогнать её сейчас не получается – вот она сначала легла, а потом в неё тыкать будут. Лишать девственности. <Дефлорировать> – Па неразборчиво произносит это вслух, косится на Ма, она устала, целует Па – прости – и отворачивается к стенке.

Анни встаёт с пола, опираясь на стену, и жалеет, что в доме нет биде. Она прикрывает пизду рукой, чтобы не накапать на коврик, включает душ.

Па уже не несёт, а разносит – за дефлоратором придут другие и каждый её выебет, она же не будет к этому готова, она же

Анни готовится спать – всё-таки на фильм сил не осталось.

не останется безразличной и будет переживать. <На будущую боль я повлиять не могу>. Нет, так нельзя. <Она всё сделает сама>. Па трогает Ма за плечо – <Когда я был хорошим?>.

Когда я хороший?

Ма тяжело просыпается – она так и не отдохнула за выходные, так и не постирала трусы и лифчики – она ищет, роется в шкафу и не находит чистого белья. Ма не матерится – это для неё неприемлемо – и поэтому злится молча, берёт первые попавшиеся трусы Па и пишет ему записку – постирать её трусики и пижаму, крупными буквами поясняет, чтобы не вздумал стирать это со своими носками (и правильно – Па не сортирует вещи перед стиркой). Ма опаздывает, пока нагревается чайник, она успевает одеться и кинуть в рюкзак рабочие бумаги, насыпает в тамблер кофе и сахар, заливает кипятком, ставит на полочку в коридоре, ботинки, айдроид, деньги – и выходит из дома. О тамблере она вспоминает уже на работе.

Па просыпается в десять или около того – когда Ма, сев за рабочий комп, не находит тамблер. Па умывается, достаёт холодный кофе пармалат, ходит по квартире, читает записку от Ма, закидывает вещи в стиральную машину, выбирает режим и запускает стирку. Он заходит в коридор и видит обувь Анни. Па ищет штаны и футболку – по дому он вообще-то любит ходить в трусах – и в предвкушении разговора убивает время на ютубе.

Анни разбужена сообщением Лиззи – фото утренней пизды, ровная тёмная полоска волос. Анни потягивается и разглядывает в зеркале свою грудь. Анни натягивает пижамные штаны, а сверху надевает халат. Ей нравится быть голой не только в пределах своей комнаты, но когда она была одна дома? На ходу завязывая пояс халата, Анни входит в кухню.

<Доброе утро, Анни> – Па откладывает айдроид в сторону.

Только этого не хватало, только этого Анни сейчас не хватало. Она молча наливает воду в чайник и включает его. Ей хочется уйти, Анни остаётся.

<Ты девственница?>.

На лице Анни не разглядеть ни одной эмоции, она опирается руками о стол и молча смотрит на Па.

Молчание угнетает, Па кажется, что он видит, как меняется выражение лица дочери – от брезгливого отвращения до жалости что ли, кажется, что глаза у неё такие грустные – ей грустно, что Па вот такой. <Ты девственница, Анни? Это всего лишь вопрос>, никаких репрессий не последует – эту часть предложения Па вслух почему-то не говорит.

Анни не торопится отвечать, но и выжидать нечего. Такими темпами она с Лиззи сегодня не встретится. Пусть Па ведёт – она подстроится.

<А куришь? Выпиваешь?> – Па выдаёт весь набор вопросов плохого родителя, который не предотвратил проблему и теперь валит всё на ребёнка.

Вода в чайнике закипает, Анни отворачивается от Па и заваривает себе кофе.

<Ты как Ма сейчас. Скажи, например, что не хочешь со МНОЙ говорить об этом>.

Па звучит спокойно, Анни садится напротив него и макает в кофе овсяное печенье. Слабый порыв ответить ему пропадает с первым глотком кофе – на то он и слабый. Анни игнорит Па в стиле Ма, самом ненавистном для него – тут он прав. Анни не уходит – вот она, рядом, потрогать можно, но слов от неё не добьёшься. Она ещё не решила, как поведёт себя.

Па неотрывно смотрит на дочь – как она пьёт кофе, как откусывает и жуёт мокрое печенье, как откидывает волосы, чтобы <Как дела в школе?> не испачкать. Па тупеет в реальном времени – ну как он может быть таким же родителем, каких высмеивает на школьных собраниях и блядских посиделках-огоньках, где скучающие и скучные мамаши-домохозяйки запросто раздвигают ноги и носят с собой гондоны (если деньги на них есть), что они вообще видят в жизни, если вызвавшись следить за детьми, не могут уследить за своей пиздой, только и думают, как бы поебаться,

Die bastard die

как бы смахнуть пыль с кудрявого лобка и подержанной дырки.

Разговор не получается.

Die fucker die. (1)

1 – Ancient – is playing.

Анни улыбается с полным ртом печенья и поднимает большой палец вверх, Па улыбается ей в ответ (или своей тупости он улыбается) и опускает голову, не видит, как дочь меняет палец на средний. По версии Анни, такой обратной связи ему должно хватить.

Па встаёт и уходит. <Хорошего дня>.

Анни опускает в кружку недоеденное печенье, плюёт туда и оставляет стоять на столе.

Ма без разницы, понедельник сегодня или любой другой день недели – у бумаг нет выходных – усталость всегда одна и та же, хорошо, если получится вырваться из офиса, пройтись по центру, даже если это поездка по работе. Ма собирает отчёт, пронумеровывая каждый лист, только не о листах она думает и не об итогах чьей-то работы. Ма очень-очень голодна.

Па возвращается на кухню, Анни нет, открывает холодильник и сразу закрывает – нервничает, наверное, берёт кружку Анни и выливает коктейль с печеньем в раковину, небрежно ополаскивает и ставит в сушилку. Он ничего не узнал – предсказуемо – но порядок действий у него есть. И менять в нём он ничего не будет.

Анни меняет лезвия в станке и выбривает свою перевёрнутую v, выщипывает то, что сбрить не получилось, проводит рукой вверх и вниз, подносит к пизде зеркало с увеличением – чисто – и включает душ. Лиззи уже ждёт, она живёт всего в полутора километрах от Анни и у неё хотя бы по будням свободно. Лиззи ещё вчера сказала, что всё приготовит – Анни нужно только прийти к ней.

И готовить сегодня Па не будет – через 15 минут он выйдет из дома и не знает, как долго будет отсутствовать. Па что-то решил, он сомневается ещё, а если только раздумывать и рисовать графики вероятностей, то

_

..А у кого-то денег много, но жизнь говно,

А я счастлив, что ни день – то праздник..

_

времени, чтобы действовать, не останется. Па и говорить может долго и чаще всего нудно, и от этого даже польза бывает – иногда. Па сделает, и он уверен, что

_

..Я понял – мы такие разные,

Бухая с одноклассниками.. (2)

2 – Триагрутрика – <Биг сити лайф> is playing.

_

<Ну и стены, блядь, эй, мудила, потише сделай!> сделает правильно. А кто устанавливает границы нормы, а?

Салфетки, мыло для интимной гигиены, только как Анни не старается, нужного настроя нет, Анни переводит взгляд со стены на потолок, крепко зажмуривается, берёт сумку и звонит Лиззи – сказать, что выходит. Па засел в туалете, Анни инспектирует его рюкзак, хватает первые попавшиеся купюры, на номинал не смотрит, злится на себя за то, что не может определиться с обувью. Выбирает балетки и скрывается.

Па прячет топорик fiskars под ванную – Па сейчас так накрыло, что лучшим решением казалось разрубить себе горло. <А зачем под ванную?> – Па наклоняется, достаёт топорик fiskars и кидает его к инструментам. Завязывает шнурки на кроссовках, включает видео на айдроиде, закрывает дверь, стопит видео. Раз двадцать дёргает ручку, достаёт солнцезащитные очки и спускается по лестнице. Дойдя до первого этажа, он бежит обратно – всплыла картинка, что ключ остался в замке. Ключа там нет, Па проверяет карманы рюкзака, находит ключ и слегка успокаивается.

На десятой отчётной таблице у Ма начинает громко урчать живот, она инстинктивно сползает под стол, прячась за большим монитором, и оглядывается по сторонам – слышал ли кто-то, как неудобно, беспокойство нарастает, Ма снимает очки, проверяет деньги – не раз и не два – и идёт обедать.

Домофон мерзко пищит, Анни приподнимает очки и вглядывается в номер квартиры – вдруг ошиблась. Звук соединения – Лиззи глупо шутит, не ошиблась ли Анни квартирой, лишение девственности происходит по предварительной записи. Анни говорит, что записывалась заранее, но толком подыграть подруге у неё не получается. Дверь открывается, Анни вызывает лифт.

Па идёт по улице, ноги у него уже успели загореть на весеннем солнце, попрошайки у этой ёбаной матроны хватают за карманы, ёбнутый на голову подросток, аАа-аАа весь день распевает под контролем ещё более ёбнутой мамаши – раз додумалась притащить его сюда и зарабатывать на нём. Они кидаются (мать просто волочёт сыночка по асфальту) к проходящему мимо святому, блядь, отцу, он ладонью бьёт подростка по лбу, хорошо так приложился, звонко – благословил типа. Мать рада, целует святому, блядь, отцу руки, а ему мерзко и он не скрывает этого. Подросток начинает биться в эпилептическом припадке, отче ваш исчезает за воротами – наверное, очень торопится, наверное, теперь он надеется встретиться с ними всеми только в раю.

Лиззи открывает дверь, на ней ничего, кроме прямой полоски волос на лобке, она широко улыбается и сверкает брекетами, Анни видит отражение своего лица в зеркале напротив – тухленько она выглядит. Лиззи моментально это считывает – моя любимая – забирает у Анни рюкзак, обнимает и ведёт в комнату.

Как обычно, все проходят мимо, искоса глядя на подростка в припадке и причитающую мать, она стоит на коленях и лупит сына руками в грудь, а он весь в пенной слюне, <да придержи ты голову, корова!>, Па подбегает, разжимает подростку челюсти – язык он уже прикусил – и <скорую вызывай!> фиксирует голову. Мать-корова ревёт, что не местная и ничего не знает, <хули ты тогда здесь делаешь?>, Па не может достать айдроид, обе руки заняты, <правый карман рюкзака>, корова телится – или просто такая жирная – <ёб твою мать, да там один единственный айдроид, больше нет ничего!> и тратит много времени на поиски. Справившись, тянет айдроид Па. <Ну ты пиздец, конечно>.

Лиззи выслушала Анни, но как-то ей стало ещё веселее, она ржёт и прекратить не может, Анни заражается её смехом и теперь утро не кажется ей пиздецом, и правда – тупая шутка какая-то, не стоило заморачиваться, чуть не испортила хороший день. Пока Лиззи отсмеивается, Анни стягивает с себя футболку и юбку, встаёт напротив Лиззи и сцепляет руки за спиной – ну как будто смущается.

Как только Па взял под контроль подростка и корову-мать, вокруг него, за ним, спереди, сзади и по бокам столпились люди, <где ж вы раньше были?>, все такие умные, все такие образованные, а как пальцы в рот совать подростку с отклонениями – очереди нет. Один мутант догадался, что корова не может вызвать скорую, взял у неё айдроид и вызвал сам, вернув его Па – липкий после копыт мамаши. Подростку уже легче, ага, Алёшенька, он более-менее оклемался и снова начал блеять аАа, чередуя с Ааа. <Заткнись> – по-доброму просит Па. Алёшенька, наоборот, только ускоряется и сбивается с ритма, но ааакать не прекращает. Мать-корова теперь причитает радостно, славит господа своего, блядь, триединого и сипит что-то про смерть отступникам от веры.

Лиззи упирается ладонями в кровать и слегка отклоняется назад – бегает взглядом по телу Анни, что она там не видела, рот приоткрыт, Лиззи тянется большим пальчиком своей ноги к ноге Анни, проводит линию от бедра до колена, замирает на секунду и – моя любимая – улыбается и склоняет голову набок. Анни покрывается мурашками.

<Да, да, конечно, богу твоему спасибо, так бы и сидела над ним, пока он тут голову себе об тротуар не разъебал и не покрылся соплями твоих молитв> – Па добрый, <пизда неблагодарная> – в сторону. Приезжает скорая, Алёшеньку осматривают, фельдшер даёт ему леща и две пощёчины – в чувство привести, а не потому, что заебал голосить. Мать-корова в толпе не растерялась, её главное умение – протянутая ладошка. Фельдшер спрашивает её, едет ли она в больницу вместе с сыном. Она не слышит. <В больницу едешь?>. Какая больница, суетится она, мы не местные, ничего не знаем, обманут и обкрадут, господи помилуй, тьфу-тьфу-тьфу, ёбаная Москва, ничего толком не заработаешь, прости господи. Она замолкает, поняла, сука, что много лишнего сказала.

Лиззи ставит ноги на кровать и раздвигает их, сводит колени и снова раздвигает, явно дразня Анни. Анни подносит палец к губам,

..Un beau jour c'est l'amour et le c;ur bat plus vite

облизывает его, подходит к кровати и нависает над Лиззи, кусает и целует её, одной рукой упирается в кровать, а другой накрывает её пизду, блестящую от смазки, ощущение клитора – горячего – руки у Анни обычно холодные в любое время года, Лиззи отрывается от губ Анни и ложится на спину,