Пасынок Вселенной. История гаденыша

И все бы было стандартно, но я проделывал свою диверсию таким образом, чтобы один из дружков-соратников моего недруга видел, как я поливаю краской потроха портфеля девчонки, а потом пихаю банку в его рюкзак. И вот он, момент истины! Он, косясь в мою сторону, идет к моему врагу, и что-то говорит ему на ухо, постоянно косясь на меня. Ну же, ну! И мой враг тоже косится на меня, а потом уже открыто смотрит, и глаза его полыхают гневом! Потому что, кажется, он не совсем дурак, а может и дурак, но теперь он точно знает, кто причина всех его несчастий. Ну же, давай! Скоро в класс должен был войти преподаватель, а мои планы вмешательство взрослых не входило. И-и-и… Слава богу, успели!

Он с диким воплем сорвался с места и бросился на меня. Я, наверное, мог бы положить его прямо в классе, но это было бы не совсем то, что я задумал. Поэтому я играючи увернулся от его бешеной атаки, перескочил через парту и бросился к двери. Он за мной. Но я успел, а он не очень – на ходу сшиб с ног нашу училку. Вот тебе еще один дисциплинарный прокол, братец. Впрочем, меня это уже не интересовало. Как и его в данный момент. Он от гнева, очевидно, вообще ничего не соображал. Я несся по коридору, он за мной, роняя на бегу страшные проклятия и дурацкие гневные обещания со стандартным «Стой! Убью!». Интересно, кто-нибудь когда-нибудь останавливался в ответ на столь нелепую команду?

Вскоре мы оказались там, где мне было нужно. На том самом дворе, где я давным-давно уделал жирного урода-старшеклассника.

Тут все было по прежнему – по прежнему грязновато, заплевано, засыпано окурками. Быть может, сложись все иначе, в скором времени и мы присоединились бы к этой армии подростков-перекурщиков на заднем дворе. Но не судьба, как оказалось. Сейчас же, по случаю начала уроков, во дворе не было ни души. Я резко остановился и – вы не поверите – быстро оглядел выходящие сюда окна. Чтобы удостовериться, что никто не смотрит. Мне зрители были ни к чему. Наука Виктора во всей ее красе.

Мой преследователь был уже совсем рядом. Он перешел на шаг. Почему? Потому что это было уже не просто бешенство или гнев – это была прелюдия мести. И он, очевидно, намеревался проделать все не спеша.

– Ну, все, гаденыш, – прошипел он. – Сейчас я тебя урою.

Ну вот не стоит никому говорить таких напыщенных фраз. Разве что героям боевиков – и то, только чтобы развлечь тупоумного зрителя. Я просто молчал, разглядывая его. Разумеется, он был опасен, и разумеется, я это понимал. Но я тоже был чертовски опасен, но он этого не осознавал. И это было мое колоссальное преимущество.

Он приближался, я стоял. И только в самый последний момент резко рванул вперед и коротко, точно ткнул его в солнечное сплетение. Как учил Виктор – не по поверхности – внутрь, Словно целишься в позвоночник. Моя рука почти ничего не почувствовала, а мой враг сдавленно крикнул, сложился пополам и рухнул на асфальт. Я опустился с ним рядом на одно колено, дал ему возможность продышаться, а потом, когда увидел, что он немного пришел в себя, помог подняться. Он попытался меня ударить, но я этого ждал и легко уклонился, попутно воткнув локоть ему в печень. Он снова рухнул. Я опять опустился на одно колено, но на этот раз не стал дожидаться – просто нанес ему страшный удар по почке. Он заорал. Я рванул вперед и зажал ему рот рукой.

Он пытался орать, я зажимал ему рот. Когда он немного поутих, я приблизился и прошептал ему в ухо:

– Если я нажму чуть сильнее, выдавлю тебе зубы.

Шепот. Шепот зачастую страшнее воплей и рева. Шепотом говорит призраки и серийные убийцы. Шепотом говорят опытные палачи. Наверное. Мало кто это осознает, но все чувствуют. Мои поверженный враг притих. Очевидно, боль отступила достаточно, чтобы он мог почувствовать страх. Великолепно. Я достал из поясного чехла нож (не спрашивайте где я его взял) и приблизил острие клинка к испуганному глазу обмершего от ужаса мальчишки.

– Мне очень хочется тебя убить, – все тем же замогильным шепотом сообщил ему я. – Но я думаю, пока в этом нет нужды. Однако, ведь необходимость не всегда определяет наши желания, правда? Мои так точно. И если мне захочется очень сильно… Потом, наверное, я пожалею, меня, может, даже посадят. Но, воткнув тебе в глаз это лезвие, я буду так счастлив, что вряд ли разумные доводы меня остановят.

Он был напуган. Напуган до жути. Забыл про боль, про желание отомстить, про все. Я это видел и мне это почти нравилось. Но, как учил Виктор, именно в эти моменты мы и перестаем контролировать себя. И наслаждаться его страхом было неразумно. Напоследок я легонечко провел лезвием по его щеке – даже не поцарапал, но он взвизгнул.

– Мы поняли друг друга? – спросил я.

Он так отчаянно закивал, что хрустнуло в шее.

Я поднялся на ноги, спрятал нож, не спеша отряхнул колени.

– Да, и вот еще что. Тебе, наверное, стало плохо. Может, ты даже простудился. Так что шел бы ты домой.

– Что? – проблеял он.

– Ты обмочился, – сообщил я, показывая на мокрое пятно, расползающееся по его джинсам. – Хочешь в таком виде вернуться в школу?

Он, явно ничего не соображая, посмотрел на свои штаны, потом на меня.

– Но завтра чтобы был в школе, – потребовал я. – Не то чтобы я настаиваю, но нам ведь не нужно, чтобы обо всем этом кто-то узнал?

– Ты угрожал мне ножом, – прошептал он.

– А ты обоссался, – парировал я. – Хочешь разыграть эту карту? Нам обоим будет лучше, если никто ничего не узнает.

– Тебя надо отправить в психушку, – заверещал он.

– Ты что, идиот? – удивился я. – У меня по прежнему нож за поясом. А на тебе по прежнему мокрые штаны. Либо ты идешь домой, переодеваешься и мы обо всем забываем, либо… Может, меня и отправят в психушку, но я тебе обещаю, что я успею вспороть твой не держащий мочу живот.

Сколько пафоса! Но не судите строго, я только учился. И не спешите обвинить меня в том, что я маньяк, рос маньяком и стал маньяком. А Виктор еще и обучил маньяка. Я понимаю, все так и выглядит на первый взгляд, но засуньте свой взгляд себе в задницу и поищите истину где-нибудь там. Я всегда был такой, какой я есть. И теперь пытаюсь выяснить причину этого. Пытаюсь понять свою суть. Однако я никогда не испытывал наслаждения ни от страха тех, кого пугал, ни от вида крови, никогда не чесались у меня руки кого-нибудь убить, не зудело ничего, не тянуло сотворить бифштекс из человеческого тела. Я действовал не руководствуясь какой-то там манией – просто решал проблемы, выживал, стремился к тому, что считал важным и хотел заполучить. Например, свободу, безопасность, право распоряжаться собственной жизнью и мыслями.

Но в тот день я все-таки поднялся на новый уровень. Перестал мечтать и рассуждать – продумал действие и совершил его. Осуществил план. Не знаю, гордился бы мной Виктор или нет (и способен ли он вообще был гордиться), но я в тот момент точно знал, что чего-то достиг и чему-то научился под его руководством. А хорошее оно или плохое?.. Еще пару сотен лет назад у благородных самураев было в порядке вещей вспарывать себе брюхо по любому поводу и спать с мальчиками. И ничего. Это не мешало им быть славными воинами.

10

“Наш брак основан на лжи, но на ней основано много хорошего – религия, история…”

Гомер Симпсон

Удивительно, но я так до сих пор и не понял – благом для меня стало обучение у Виктора, или именно он во многом сделал меня таким, какой я есть? А может, он просто следовал качествам исходного материала? Ведь нельзя же из дерьма слепить конфетку, из грязи сотворить алмаз? Можно взять унылого слабовольного толстяка, лупить его палкой и обучать балету. И может, в итоге он начнет танцевать, но все равно будет ничем иным, чем унылым толстяком, пытающимся изображать танцора. Так зачем это надо? Впрочем, вполне может быть, что он похудеет, сделавшись грациозным красавцем с намертво пришитым к сознанию комплексом бывшего толстяка.

Зачем нас всех на протяжении всей жизни, в школе и позже, учат тому, что многим не подходит? Чтобы не высовывались? Чтобы были как все и не смущали среднестатистических граждан своими отличиями? Говорил уже – сам у себя спрашивал и не нашел ответа. И есть ли что-нибудь более унылое, скучное и тошнотворное, чем среднестатистические граждане? Если пытаться учить психопата быть нормальным человеком, какое-то время это, может, и будет работать, но потом он все равно сорвется, и срыв этот окажется намного страшнее, чем можно ожидать.

Правда, как выяснилось позже, я все-таки не психопат. Хотел бы быть психопатом, но… Даже это мне было не дано. И я даже не знаю теперь – все лучше, или хуже.

А Виктор… Черт побери, я так и не понял как он ко мне относился. Иногда мне казалось, что ему приятно мое общество не менее, чем мне его. Иногда он откровенно насмехался и издевался. Иногда казалось, что ему вообще наплевать. Да, безусловно он манипулировал мной. Но зачем? Наверное, я так никогда и не пойму его истинных мотивов. Может, вообще не способен понять. То ли он был гением – но тогда как назвать область его гениальности? То ли просто чертовски умной и загадочной сволочью. А может, всего понемногу? Наверное, в мире встречаются гении, которые совсем не являются одновременно сволочами. Но и лютых сволочей среди них тоже изрядно.

Как все закончилось? В жизни редко что-то происходит в одночасье. Но иногда случается и такое.

Виктор пропал. То есть совершенно пропал. Его никто не видел, никто не знал куда он подевался. На самом деле, он достаточно много и активно занимался с другими пацанами – вел секцию единоборств, школу выживания, но делал это, скорее, для денег. А может и не просто для денег, потому что некоторых из пацанов, которые ходили к нему на занятия, он выдергивал из толпы и обучал отдельно. Чему? Понятия не имею. Может, тому же, чему и меня. Разумеется, я ходил к нему на обычные тренировки и был знаком с другими парнями. Но когда он пропал, выяснилось, что никто не знает куда он подевался. Равно как никто из мальчишек не знал, где он живет. Вот ведь шифровался человек. Зачем? Всем нам есть что скрывать, разумеется, но чтобы вот так откровенно показывать, что что-то скрываешь – слишком для него глупо. А может, он и впрямь не хотел никого из нас подпускать достаточно близко.

Итак, он пропал. Не было такого, чтобы он пропускал занятия не предупредив – если у него и были определяющие отличительные черты, то одной из них была стабильность. А тут…

Мы терялись в догадках. Приставали друг к другу, спрашивали – никто ничего не знал. Потом старшеклассники – что посмелее – пошли к директору школы. Директор тоже ничего не знал. А потом…

Когда нас всех гуртом собрали в одном из классов, никто поначалу ничего такого не заподозрил. Но когда в классе обнаружился директор в компании парочки чертовски странного вида типов самой тревожной наружности. Я так сразу просек (Виктор научил), что эти типы в дорогих костюмах вооружены. Парадокс в том, что дорогой костюм выдает спрятанное под ним оружие намного легче, чем дешевый. Просто потому что лучше облегает фигуру. Один из этих типов даже показал мне краешек кобуры в содержимом которой я опознал Глок.

Мы сидели тихо как мыши в клетке по которой долбанули звонкой сковородкой. А вскоре выяснилось вообще дикое – эти двое не из полиции (хотя, только ребенок или клинический идиот принял бы их за полицейских), а из Спецдепартамента. Страшное словечко и далекое для обычного смертного. Ну, как бы отреагировала орава американских подростков, если бы к ним пришли с беседой из ихнего ФБР или ЦРУ? Как отреагировал бы русский школьник на человека из КГБ (или как там у них это теперь называется?).

Директор – сам явно ощущая себя не в своей тарелке – неуверенно как-то сообщил нам, что вот эти люди хотят задать нам несколько вопросов насчет… И тут один из таинственных упырей из Спецдепартамента вежливо его прервал в том смысле, что спасибо, дальше они сами. Очевидно, с директором уже поговорили, потому что он с явным облегчением свалил из класса.

Нас вызывали по одному в соседний класс, для разнообразия превращенный в некое подобие допросной. Назад никто не возвращался, а я сидел и гадал – ребят после беседы просто отправляют восвояси, или упыри из департамента их пожирают после дачи показаний?

Не помню каким по счету вызвали меня. За нами присматривала (чтобы не бесились) пожилая математичка, так же как и директор явно чувствовавшая себя не в своей тарелке. И каждого вызываемого пацана она сопровождала таким печальным взглядом, что не оставалось никаких сомнений, в том, что в соседнем кабинете оборудована переносная голгофа… Ну, или, по крайней мере, пыточная камера. Мы сидели молча, не переговариваясь. Не знаю как другие пацаны, но я достаточно быстро сообразил, что тут собраны именно те, кого обучал Виктор. Но Виктор учил по разному, очевидно. Хотя, откуда мне знать? Мне, например, показалось знаковым, что нас вызывали не по фамилии, а просто по порядку. С интервалом от десяти минут до получаса.

И вот настал мой черед. Не сказать, чтобы я совсем не волновался или не боялся. Но я боялся того, с чем может быть связано все происходящее. Я боялся за Виктора, как ни странно. Я чуял – случилось не просто что-то плохое, а жуткое.

Когда я вошел в кабинет, один из упырей сидел за учительским столом, второй оседлал подоконник и пялился в окно. Впрочем, когда вошел я, он повернул голову, осмотрел с головы до пят и больше уже не отворачивался. И снова своим звериным чутьем я почувствовал, что большинство предыдущих пацанов показались ему бесполезными и вполне скучными – обычными, – а я вот заинтересовал, едва пересек порог.

Они пригласили меня присесть, зачем-то спросили как жизнь. Блин, интересно, какой ответ на подобный вопрос посторонние дяди из Спецдепартамента ожидали получить от тринадцатилетнего подростка? Нормально. Как учусь? Они что, за идиота меня держат? Нормально. Я сирота? Из приюта. Ну и как оно? Блин, нормально! После шестого или седьмого «нормально» характер вопросов кардинально поменялся. То есть, они сообщили мне, что я вот занимался у Виктора (очевидно, на тот случай, если я не знал) и попросили рассказать как и что. В смысле? Ну, чему он учил, нравилось мне или нет и что он вообще был за человек. Я сперва подумал не ляпнуть ли снова «нормально», но потом сообразил, что мне информация нужна не меньше, чем им и решил не выпендриваться. Человеком был интересным. Учил многому. Было прикольно. А не замечал ли я ничего необычного? Ну, ребята… Почему у верблюда шея кивая? А что у него прямое? Но как им ответить я, если честно, не знал. Поэтому, как послушный дрессированный тюлень сообщил, что ничего такого прям необычного не замечал. А что? Да нет, ничего. А про себя ничего такого он не рассказывал? Нет. Он вообще о себе никогда не говорил. Это странно, правда? Я мог только пожать плечами. И тут вдруг один из этих жутковатых типов – тот, что седлал подоконник – приблизился, навис надо мной, и стал долго объяснять, что вынужден задать мне несколько странный и неприятный вопрос, что вопрос может даже меня шокировать, но поскольку они из понятного департамента, отвечать нужно честно и смущаться не нужно. Ну, если я до этого момента и не смущался, то теперь был просто обязан. Потом он еще раз зачем-то поинтересовался, понял ли я что он сказал. Я снова закивал, хотя не понял ни черта. И тут этот придурок поинтересовался были ли у меня с Виктором сексуальные контакты. Я чуть со стула не свалился. Представить себе Виктора совращающим мальчиков… Волк, трахающий овцу. Бред. Я ошалелым взором уставился на страшного спецагента. Так было такое? Или что-то подобное? Нет, конечно. Что за чушь? Виктор был классный. Такой фигней не страдал. Ну, хорошо. А чему он все-таки учил? Только поподробнее. Только вот поподробнее я ничего рассказывать не собирался. Во всяком случае, именно Виктор учил меня не доверять людям. Рассказывать о себе как можно меньше. А уж таким упырям… Я прекрасно понимал что им стоит говорить, а что нет. Как, например, про морг и труп мальчишки. Но рассказывать было надо. И я рассказал как мог, опуская многие детали и подробности. Кажется, я их разочаровал. Но мне было плевать. Они промурыжили меня еще какое-то время, а потом отпустили. А когда я уже уходил, один вдруг остановил меня вопросом:

– Неужели тебе не интересно что произошло? Почему мы тебя расспрашивали?

– А вы расскажете? – усмехнулся я.

– Не думаю, что это разумно, – проговорил другой.

– Ну вот, – усмехнулся я. – Чего спрашивать, если ответ заранее известен.

– Это он тебя научил?

– Чему?

Тот, с подоконника, снова подошел и уставился на меня сверху-вниз.

– Любой нормальный мальчишка все равно спросил бы, – заявил он. – Не смог бы удержаться. Но не ты, верно?

– А я ненормальный, – заявил я. – Не верите – спросите у директора.

Он еще какое-то время висел надо мной, сверлил взглядом. Но, как говорил Виктор, алмазным сверлом можно продырявить кучу говна, только вряд ли что-то потом увидишь.

– Я могу идти?

Он кивнул, и я вышел. Ноги у меня подкашивались. Я чуял – случилось что-то ужасное. Виктор был скрытным, но не надуто-скрытным, а как-то… умел ловко уходить от разговоров о себе, переводить тему. Может, он был каким-нибудь шпионом, или сбежавшим тайным агентом… Ага, и спрятался в обычной школе. Гениально.

Позже я узнал (такое ведь скрыть невозможно), что все намного страшнее. И понял все вопросы агентов.

На следующий день в школе на перемене ко мне подошел мальчишка, который тоже тренировался у Виктора, и сказал, что его отец узнал… Что Виктора обвиняют в серии жестоких убийств. Будто бы он опасный маньяк и все такое. Я послал этого пацана на хрен. Но потом ко мне подошел второй с такой же информацией. Очевидно, родители нормальных детей узнали все и слухи поползли как нефтяное пятно по Мексиканскому заливу. Я послал и его. Третьему пацану я разбил морду. Да так, что меня потащили в кабинет к директору. Я бы разбил морду и ему, но… Куда уж мне?

Меня отправили в приют, отстранили от уроков, потащили к психологу в кабинете которого я устроил истерику, обматерил последними словами и сбежал.

Много позже я вдруг понял, что тогдашним своим поведением опроверг все предположения о том, что я психопат. Большинство людей считают, что психопаты – это взрывоопасные истерички не способные контролировать свои поступки и готовые в любой момент разнести все вокруг себя. На самом деле, это чушь. Мало кто из обычных жирных обывателей контролирует себя так, как психопаты. До определенного момента. Психопаты – люди, которые ничего не чувствуют. Ни любви, ни привязанности, ни гнева. Они не понимают что такое совесть, скорбь, обида, ярость. А я чувствовал. Ох, как чувствовал. Чувствовал, что остался настолько один, лишился чего-то настолько необходимого, что жить не хочется. Мне было всего тринадцать, и Виктор был единственным взрослым, который был мне интересен и которого я готов был принять. Но елки, в тринадцать нужен такой взрослый. Тем более со способностями Виктора.

Самое забавное, что я совершенно не осознавал – верю я или нет в то, что про него говорят. То есть, мне было плевать. Я, как и всякий ребенок, был настолько эгоистичен, что основной моей мыслью было, что я лишился чего-то безумно нужного и важного. Нет, я никогда не думал про Виктора как про некий эквивалент отца, или чего-то в этом роде. Он сам учил меня избегать шаблонов такого рода. Если для чего-то нет названия – может, оно и без названия будет работать?

Был ли Виктор серийным убийцей? Я не знаю. То есть, я уверен, что, в определенной ситуации, при необходимости, он мог бы свернуть шею кому угодно, и вряд ли потом долго переживал бы по этому поводу. Но превратить убийства в некое времяпрепровождение, в самоцель… Не знаю. Он был скрытен, это верно. Но ведь все люди такие. Просто люди врут сами себе, прячут от самих себя и окружающих многое. Прячут не задумываясь, чтобы просто не расстраиваться. Некоторые – чтобы не блевануть на отражение в зеркале. Некоторые – чтобы не расстраивать близких. Некоторые – просто потому что так принято и такова психическая структура среднестатистического человека. Среднестатистический человек создал такую модель общества и самим своим бытием тщательно ее сохраняет. Модель в которой нас окружают тысячи невыполнимых правил никак не совместимых с реальностью, которые все мы вынуждены постоянно в смущении нарушать. Но Виктор совсем не был среднестатистическим человеком. Он всегда учил, что если хочешь выжить и чего-то добиться в жизни – нельзя врать самому себе.

Мог ли он быть убийцей? Легко. Мог ли быть маньяком? Нет. Даже при его скрытности и жутковатых талантах.

Но это уже не имело значения. Остальные считали его таковым. Я лишился друга и Учителя. И мне хотелось выть. Я понимал, что если кто-то еще хотя бы попытается заговорить со мной о Викторе – я его убью. А если никто не заговорит – просто убью кого-то.

Но я ошибался. Потому что со мной заговорил Крис. И я его не тронул.

Два дня у меня была страшная черная депрессия. Я убегал из приюта – никуда конкретно, просто искал укромный уголок и там засыпал мучительным сном. Никакие психологи ничего не могли с этим поделать. Страшно было подумать трогать меня в тот момент. Потому что я мог убить и самого себя.

Но Крис… Он ни черта не боялся. И он разыскал меня на заднем дворе приюта в кладовке.

Сперва, услыхав шаги, я напрягся. Даже сжал в руке черенок лопаты – готовясь дать по башке любому, кто посмеет меня потревожить. Было холодно, но мне было плевать. В кладовке пахло пылью и мокрой мешковиной, но мне было плевать. У меня все болело, я, наверное, простудился, но мне было плевать и на это. Может, мне и впрямь хотелось умереть? Сложно ответить на этот вопрос.

Когда я увидал в проёме силуэт Криса, я – трудно поверить – растерялся. Потому что из всех многих вариантов пришел единственный человек, которому я не хотел причинять боль. Но и видеть я его тоже не хотел. Ничего такого – я вообще никого не хотел видеть. Кроме Виктора.

– Эй, ты здесь? – тихо позвал Крис.

Я молчал.

– Кажется, я тебя слышу.

Он вошел в сарай, спотыкаясь на каждом шагу и очевидно не видя ничего. Странно, но меня это позабавило. Даже до обучения у Виктора я смог бы пройти тот же путь не издав ни единого звука. А этот увалень ухитрился споткнуться, кажется, обо все, что было.

– Ага, – сказал Крис. – Вижу.

Я по прежнему молчал. Но он тоже молчал. Не говорил ни слова. Просто стоял там и смотрел на меня. С сочувствием? Не знаю. С пониманием? Черт, откуда ему было понимать что я сейчас чувствую? Он не был ни психологом, ни даже взрослым. Такой же пацан как я. Так откуда же он узнал, что не надо было ничего говорить – надо просто стоять и молчать. Молчать достаточно долго, чтобы меня вдруг прорвало.

И я заревел. Заревел, завыл, повалился на грязный пол. Мне было тошно, больно, мне было так хреново… Но – вот ведь удивительно – из-за присутствия Криса не было одиноко. Я всегда думал, что не боюсь одиночества, и может быть, во многом это правда. Но оказалось, что бывают ситуации, когда даже таким уродам как я нужно чье-то присутствие. Намного реже, чем обычному человеку, но и намного сильнее.

Я ревел долго – будто бы душу выворачивало наизнанку. А Крис все стоял и молчал. Не приближался, ничего не говорил, не пытался утешить. Просто был рядом. Черт, и много же это стоило! Ни одна падла, называемая психологом, никогда так не сможет.

А потом я начал понемногу успокаиваться и мне стало легче. И вдруг как будто со стороны, но, в то же время, внутри зазвучал… Нет, не голос – о шизофренических проявлениях речь пойдет позже, – а как будто сформулированные с нечеловеческой четкостью мои собственные мысли.

То, что ты делаешь… Что позволяешь себе… Образ мыслей, чувства… Чему учил тебя Виктор? Выживать, скрываться, манипулировать. И что ты творишь теперь? Драки, истерики, страдание, выставленное на всеобщее обозрение… Ведешь себя, как стандартный депрессивный подросток. А сможешь ты выжить стандартным депрессивным подростком? Ты похерил все, чему он тебя научил. Испакостил его науку и годы вашего общения. Ты можешь верить или не верить в то, кем он был на самом деле. Но ведь он говорил тебе, что люди – это то, что мы о них думаем. И даже если ты готов поверить, что все, сказанное про Виктора – правда. Неужели ты склонен думать, что он при его умениях и способностях мог так легко попасться? Или не легко? Но какая разница? Помни о том, чему он тебя учил, используй его науку. Помни, что он говорил. Не верь никому – только самому себе. Кем бы он ни был – возьми то, что он тебе дал. Учиться можно и у маньяка – если сам не собираешься становиться маньяком. Если умираешь от жажды, разве откажешься от стакана воды по той причине, что человек, который тебе его протягивает, тебе не нравится, или даже ты его ненавидишь? Ты, как ребенок, считаешь, что Виктор тебя обманул. Но он же тебе ничего не обещал. Наоборот – говорил сто раз, что ему плевать. Ты был ему интересен. Разве он говорил когда-нибудь, что любит тебя, что его беспокоит твоя судьба? Грубо говоря, он просто развлекался за твой счет. Как человек развлекается глядя интересный фильм… Черт, даже читая серьезную умную книгу, человек ведь тоже, помимо всего прочего, развлекается. Можешь считать себя такой книгой, ну и что? Он был эгоистом, извлекая из вашего общения максимум удовольствия для себя. А то, что он тебе дал и чему научил – всего лишь побочный эффект. Поступи с ним так же – оставь только то, чему ты научился благодаря ему. Отбрось эмоции. Потому что иначе – ты просто идиот.