Пасынок Вселенной. История гаденыша

Нормальный подросток на этом бы успокоился. Конченный неадекватный псих схватил бы стул, задрал над головой и добил врага. Со всеми вытекающими последствиями. А я… Я перекатил стул, упер острый край спинки ему в щитовидный хрящ и налег сверху. Так и давил, пока меня не оттащили и не скрутили.

Хотел ли я его убить? Понятия не имею. Я уже говорил – для меня система ценностей выглядит несколько иначе, чем для обычного человека. Может, я и не собирался его убивать, но и не дозировал свою агрессию, чтобы сохранить ему жизнь. Хочет ли пулеметчик, поливающий окрестности огнем, убить кого-нибудь конкретно? По-моему, дурацкий вопрос. Он же в этот момент не соображает ни черта.

Могу сказать только, что он остался жив. Строго говоря, я не убил еще одного ни в чем не повинного человека. Меня оттащили в кабинет директора, вызвали полицию, долго что-то оформляли и выспрашивали, а потом отправили обратно в приют. Говорят, шла речь о том, что школьная администрация настаивала на том, чтобы я больше не появлялся в школе, что мне нужна профессиональная помощь и все такое. Но все обошлось. Большой Папочка, очевидно, был в восторге.

А Крис той же ночью после отбоя сказал:

– Рано или поздно они тебя упекут.

– Куда? – равнодушно спросил я. Нет, правда, на меня, как и после случая с толстым уродом, накатило какое-то совершенно стеклянное спокойствие.

– В Шестерку, – объяснил Крис.

– Мне одиннадцать. Не смогут.

– Через год смогут. Или вообще в психушку. Или затравят психиатрами.

– Ты думаешь, я псих? – спросил я.

– Конечно, – усмехнулся Крис. – Все либо психи, либо трусы, либо уроды, либо извращенцы. Либо все вместе. Но ты классный.

– Спасибо, – фыркнул я.

– Но кому какая разница? – Он помолчал, а потом вдруг спросил: – Ты когда-нибудь был на кладбище?

– Не-а, – растерялся я.

– А я был. Знаешь, там до хренища могил. Так много, что мне показалось, что почти все померли.

– Это ты к чему? – не понял я.

– К тому, что некоторые из тех, кто там теперь лежит, наверное, тоже были классные. Ну и что? А теперь вот кормят червей. И ни черта не изменилось.

Я совершенно честно не знал как на это ответить, поэтому тупо промолчал.

– Жизнь – это паршивая штука, – развивал свою мысль Крис. – Больно, обидно, несправедливо. А в конце сдохнешь. И если бы Бог был честным – не надо было бы вообще рождаться.

– Ты чего такое несешь? – удивился я.

– Ничего, – тихо проговорил он. – Просто я боюсь, что они тебя сожрут.

– Кто?

– Все. Взрослые. Мир. Ты не умеешь останавливаться. Ты сумасшедший. И рано или поздно они тебя сожрут. И я останусь один.

Больше он ничего не говорил. Я и не настаивал. Я думал. На самом деле, мне было почти что наплевать что со мной будет – сам не знаю почему. Но то, что я кому-то нужен настолько, что он боится меня потерять, было откровением. Нет, я не стал мыслить в том ключе, что теперь вот я должен взять себя в руки ради Криса, потому что я ему нужен и бла-бла-бла. Самопожертвование никогда не было пунктом моего характера. Но все же его слова заставили меня задуматься.

Что касается моей перспективы, тут я тоже не особенно волновался. К тому моменту я уже успел осознать, что мир взрослых очень много и часто грозится, пугает и мало когда действует. Цивилизованность. Вряд ли они отправят меня в психушку. Наверное, я был дурак. То есть, я точно был дурак. И если бы Большой Папочка тогда задумался, он бы наверняка понял, что рано или поздно я сотворю такое от чего не поздоровится всем. Но в тот момент мне казалось, что он всегда старается замять скандалы. Административный рефлекс. Его позиция против позиции директора школы. Но я сирота, следовательно, жизнь у меня по определению не сахар, а значит, меня нельзя обижать и притеснять. До абсурда. Как гомосексуалиста, честное слово. Сам Большой Папочка всегда утверждал, что в таких ситуациях он нас спасает, потому что мы несчастные дети и каждый из нас заслуживает второй шанс… и третий шанс… и десятый шанс. Мы же были уверены, что он просто стремится не выносить сор из избы.

Но я и впрямь начинал выскакивать из рамок. И Крис был абсолютно прав, наверное, в том, что рано или поздно я сотворю нечто жуткое. Ошибался он в другом. Сначала приют убил его.

6

«Мужики не пьют нанаку из сосы – они пьют нанаку из горла»

Милхауз Ван Хуттен

Но до всего этого появился Виктор, и, я так думаю, появился он неспроста. Если кто и верит в некую высшую силу, в судьбу и прочую ахинею, то можно было бы сказать, что именно эта высшая сила сотворила Виктора таким, каким он был, с той судьбой, которая у него была, и в таком виде обрушил на моем только начавшемся жизненном пути. Только вот вряд ли кто сможет понять – плохая эта сила, или хорошая. Послал мне Виктора Бог, или Дьявол (пардон, о нем я тоже привык мыслить с большой буквы – в Инь-Яне все элементы равной величины, в конце концов).

Началось все странно и необычно. С мелочи из которой выросло нечто совершенно фантасмагоричное. Позже я понял, что, когда дело касалось Виктор, по другому и не бывало.

Был совершенно обычный день, который, как выяснилось потом, был одним из немногих последних обычных дней в моей жизни. Уроки в школе закончились, и мы сплоченным стадом направлялись в автобус, который должен был отвезти нас обратно в приют. И тут я краем глаза уловил какое-то движение. Что-то яркое мелькнуло на самом краю зрения. Сознание не успело среагировать, но моя рука сама собой взметнулась и выхватила нечто из воздуха.

– Вау! – выдохнул Крис, стоявший рядом со мной.

Я поднес к глазам пойманное, чтобы рассмотреть. Оказалось – простой теннисный мячик. Ярко-желтый, обычный. Но, очевидно, летел он с дикой скоростью, потому что теперь я почувствовал некий дискомфорт в руке, схватившей его на лету. Я уже говорил, что чувствую предметы лучше обычного человека, но поймав этот мяч, очевидно, приблизился к некоему пределу своих возможностей. Страшно подумать, что бы случилось, попади он мне в череп.

И как-то не сразу я заметил приближающегося ко мне человека. Он был невысок ростом, широкоплеч и как-то очень уж ладно скроен – крепкий, мускулистый, явно очень подвижный, но и какой-то расслабленный, даже разболтанный одновременно. В нем чувствовалась и звериная сила, и уверенность в себе и склонность к… лицедейству, что ли? Или к провокациям в отношении окружающих. Коротко стриженные волосы на массивной голове, резкие и даже грубоватые черты лица, трехдневная, пегая от седины щетина. И глаза. Темные, пронзительные, со взглядом умным, но, черт его возьми, совершенно непонятным. Этот взгляд был не насмешливый, не печальный, не сочащийся мудростью или какими-то стандартными эмоциями. Взгляд сумасшедшего? Нет, это слишком просто. Абсолютно невозможно даже сочинить о чем думает человек с таким взглядом.

Вот сколько всего я увидел сразу, бросив лишь один взгляд на этого типа. А может, и не увидел ни черта – просто потом, спустя время, напридумывал, что все это увидел и понял сразу.

Он двигался с какой-то странной грацией, так что сразу и невозможно было врубиться – быстро, или нет. Подошел, посмотрел на меня – как рентгеном просветил. – и сказал:

– Хм. Интересно. Отдай мячик.

Я даже подумать ни о чем не успел, как он с нечеловеческой быстротой протянул руку и выхватил мяч у меня из руки. Как фокусник. И уж совершенно по-идиотски прозвучал мой запоздалый вопрос:

– Это ваш?

Он посмотрел на меня как на идиота.

– Нет. Я тут мечусь по просторам и чужие мячи подбираю.

– А-а…

– Точно, – быстро сказал он. – Именно об этом и думал. Только не знал как сказать. Сам бы не смог лучше сформулировать.

– Что?..

– А-а, – передразнил он.

Я совсем обалдел. Несколькими фразами он положил мой ощетинившийся мозг злобного, принципиально одинокого подростка-сироты на лопатки. Таких людей я точно еще не встречал. Но инерция требует жертв. Тем более, инерция мышления.

– Это вы в меня кинули? – спросил я.

– Не-а, – сказал он. – Это провидение. Но моей рукой.

– А если бы я не поймал? – вяло возмутился я, потирая ноющую руку.

– Тогда ты получил бы по мозгам глупым теннисным мячиком, – радостно сообщил он. – И стал бы мне совершенно неинтересен. Мне не интересны люди, получающие по мозгам и неспособные поймать простой мяч.

Честно сказать, я ни черта не понимал. Точно не встречал еще таких взрослых. Он вел себя как подросток, который раз в двадцать умнее умудренного опытом старого пердуна.

– Но ты поймал, – сказал он. – И я, кстати, знал, что поймаешь. А ты?

– Что –я?

– Ты знал?

Я был настолько сбит с толку, что мог только как обычный пацан пожать плечами.

– Ясно, – сказал он. – Ладно, пошли побеседуем.

И вы не поверите, но я пошел. То есть просто как овечка на веревочке (ну, или как их там водят).

Но тут вмешался водитель приютского автобуса.

– Эй-эй, как вас там! – провозгласил он. – Я отвечаю за этих ребят.

– Отвечаешь за ребят? – удивился странный незнакомец, добавив к удивлению тонны три сарказма. – Черт, никогда не понимал, что это значит – за кого-то отвечать. Ну да ладно. Отвечаешь – так отвечаешь. Этот пацан пойдет со мной.

– А я говорю, не пойдет, – совершенно, по-моему, справедливо взбеленился водитель автобуса. – Я их каждый день отвожу и привожу…

– И не надоело? – быстро спросил незнакомец. – Каждый день одни и те же рожи.

Водитель как будто несколько растерялся, но достаточно быстро взял себя в руки и спросил:

– А вы кто, собственно, такой?

– Сотрудник школы, – пожал плечами незнакомец. Он извлек из заднего кармана карточку и сунул водителю под нос. – Этот пацан ну очень плохо себя вел. Он останется после уроков и раз пятьсот напишет на доске «Я придурок». А потом я сам его привезу.

Водитель автобуса с такими сотрудниками школы явно не встречался никогда. Без рентгена и медицинских познаний было видно, как его мозг закручивается в тугой штопор неспособный ни на какое не то что понимание, а простое осмысление происходящего.

– Да не переживайте вы так. – ласково проговорил незнакомец, и не просто тон его изменился – он сам словно стал другим человеком. – Я действительно работаю в школе, вы меня сто раз видели. Пацана я задержу на полчаса – от силы на час. Если хотите – можете подождать. Но зачем оно вам? Я же обещал – сам привезу.

– Но… – продолжал буксовать интеллектом водитель.

– Так, – сказал незнакомец. – Я не педофил, не маньяк и не кто-то там еще. Я занимаюсь с трудными подростками, которые нуждаются в особой дисциплине. Вы, я надеюсь, не сомневаетесь, что вот именно этот паршивец нуждается в дисциплине.

– Эй! – возмутился было я.

Но он спокойно и даже ласково велел мне:

– Заткнись.

В глазах водителя автобуса начало загораться некое мутное понимание. Кажется, мир, наконец, подкинул ему понятный ориентир.

– Я понимаю, что этот паршивец относится к двум юрисдикциям – школьной и приюта, – продолжал незнакомец. – Но, поскольку он напакостничал в школе…

– Все, понял, понял, – успокоился водитель автобуса; – Но мне нужны ваши данные. Чтобы если что…

– Да ради бога, – согласился незнакомец, снова протягивая ему удостоверение. – Этот пацан должен пойти со мной. Даже если мне придется дать ему по башке и увести под предлогом оказания первой помощи.

Водитель автобуса диким взглядом посмотрел на собеседника.

– Ну, в смысле при кровотечении из носа наложить жгут на шею… – пробормотал незнакомец.

– Вы ненормальный? – поинтересовался водитель.

– А кто-нибудь другой станет заниматься такими пацанами? – осведомился незнакомец.

Водитель пожал плечами и впился взглядом в удостоверение, как будто всем телом силясь запомнить что там написано.

– Ладно, – сказал он, наконец. – Все, вроде, в порядке. Но я доложу директору приюта.

– Да мне наср… То есть, конечно, обязательно, – проговорил незнакомец.

Водитель снова пристально на него глянул, и полез за руль.

Остальные ребята, поглядывая на меня и на странного «сотрудника школы» полезли в автобус. Вскоре они уехали и мы остались вдвоем на опустевшей стоянке. Я был как будто под гипнозом, или в ступоре. Но, стоило автобусу скрыться за поворотом, словно проснулся. Но происходящее от этого понятнее не стало.

– Нам надо поговорить, – сказал незнакомец. – Кстати, если что – меня зовут Виктор.

– Ну и что? – проворчал я.

– Ничего. Просто имя. Обозначение. Можешь воспринимать меня под таким названием.

– И что вам от меня надо? – спросил я. – Что я опять не так сделал?

– Ты до черта чего уже сделал. А так или не так – не мне решать.

– И?

– Что – и?

– Что дальше?

– Пока ничего, – он пожал плечами. – Ты мне стал интересен. Но насчет того что мне от тебя что-то надо… Это надо скорее тебе. Просто ты пока еще этого не знаешь. Пошли, пообщаемся.

– Никуда я с вами не пойду! – взбеленился я. Кажется, возвращался в свое нормальное состояние.

– Ладно, – легко согласился он. – Можем поговорить здесь. Но я бы предпочел сидя. И еще я хочу кофе. Но если ты настаиваешь…

– Да кто вы такой?!

– А ты кто такой? – спросил он. – Вот что интересно. Ты же явно не простой пацан из приюта. И ты явно недостаточно туп, чтобы так о себе думать.

– Да ни о чем я таком не…

– Пф-ф… – вздохнул он. – Ну почему даже вполне интересные люди в качестве защитной реакции предпочитают вести себя как полные кретины. Знаешь, что я тебе скажу? Ты можешь, конечно, встать в обычную подростковую позу и упереться рогами в асфальт. Это нормально. И я сразу утрачу к тебе всякий интерес. То есть, когда во что-то упираешься рогами задница остается совершенно неприкрытой, но это мне мало интересно. А можешь просто потратить полчаса на разговор и после него уже принимать решение. Но и в том и в другом случае могу дать тебе совет. Если хочешь увидеть человека с диким ускорением проваливающегося в задницу – посмотри в зеркало. На любом этапе своей недолгой жизни.

– Вы… – Я растерялся. – Вы о чем?

И тут он посмотрел мне в глаза.

– О том, что такого, какой ты есть сейчас, тебя этот мир рано или поздно убьет. Или покалечит до неузнаваемости. Я пока еще понятия не имею что ты за зверь, и может, так никогда и не пойму. Но одно я знаю точно – рано или поздно даже самый загадочный зверь становится мертвым зверем. И если зверь не вписывается в среду обитания, такое, как правило, происходит очень быстро.

Засим он повернулся ко мне спиной и пошел в сторону школы. А я, совершенно раскатанный по асфальту его словами, поплелся следом.

7

“Будь у Иисуса пистолет – он был бы жив”.

Гомер Симпсон

Это было так странно. Он не брал меня за руку, не направлял – просто пошел. И я шел следом, словно меня тянули за поводок. Наверное, впервые в жизни я не просто хотел куда-то идти – буквально физически чувствовал, что идти необходимо.

Он повел меня в странную пристройку за отдельным спортзалом. Конечно, я ее сто раз видел, но, как не полностью школьный ребенок с окрестностями, скажем, приюта я был знаком намного лучше, чем с этими. Равно как и с людьми. Например вот этого я раньше никогда не видел. Такого я бы запомнил.

Внутри этой самой пристройки все оказалось так вполне ничего себе. Уютненько. Хотя, и вполне просто. Диван, два кресла, стол со стулом, парочка шкафов, кофейный столик с водруженной кофемашиной.

– Эспрессо, американо, капучино, растворимой бурды из банки? – спросил он.

Ну какой ребенок откажется от капучино? И я сказал, неожиданно для самого себя:

– Эспрессо.

Он недоуменно задрал бровь, потом хмыкнул, но ничего не сказал. Через минуту протянул мне чашку, стукнул о стол сахарницей, а сам совершенно неожиданно завалился на диван. То есть буквально плюхнулся и вытянулся во весь рост. Впрочем, вряд ли что-то в его поведении теперь могло меня удивить. Я напихал себе в чашку сахара и принялся прихлебывать, стараясь не смотреть в сторону предстоящего собеседника.

А он рассматривал меня не стесняясь. Этаким взглядом оценщика. Оставалось только понять – это взгляд оценщика скота, или оценщика ювелирных камней. Но он явно не собирался мне помогать – просто смотрел с какой-то совершенно ядовитой усмешкой. В конце концов я не выдержал и спросил:

– Ну, что?

– Тс-с! – прошипел он. – Я пытаюсь смутить тебя молчанием. А ты все портишь.

– Чего? – обалдел я.

– Пф-ф, – вздохнул он. – Ну вот, все испортил.

– Что испортил?

– Воздух, блин, – фыркнул он.

Я не выдержал и прыснул. Странно, но до меня только теперь дошла простая вещь – насколько он забавный. Любой нормальный ребенок понял бы это сразу. Но я, очевидно, был очень ненормальным ребенком.

– А ты хорош, – сказал Дмитрий, снова на меня уставившись.

– В смысле? – спросил я.

– Ой, да ладно, не прикидывайся, – отмахнулся он. – Ты не настолько маленький и тупой, чтобы не понять о чем речь.

Я предпочел промолчать и только пожать плечами.

– Ну вот, опять, – вздохнул он. – Как будто я тебя уличил в том, что у тебя член на лбу растет.

Я криво улыбнулся.

– Глазищи на полфизиономии, да и сама физиономия очень даже ничего себе. У тебя прыщи есть?

– А-а… Нет.

– Супер. Телосложение будущего стриптизера. – Он говорил так, словно оценивал товар, то ли предлагая, то ли наоборот собираясь покупать. – Во взгляде столько мысли, что прям. Ты же умный парень, правда? Обычно все красавчики дебилы. Либо дебилы, либо слабаки, либо еще что. Хотя, это же логично. Они и так всем нравятся, привлекают внимание – зачем им еще что-то придумывать? Эволюция произвела их на свет и отправилась спать. Но ты у нас не таков, правда?

Я долго не мог сообразить что на это ответить, а потом проблеял:

– Не знаю.

– Ну вот, вздохнул он. – А теперь ты смущаешься и кокетничаешь одновременно. Как обычный малолеток. Опять меня разочаровываешь.

– Слушайте, вы зачем меня сюда притащили?

– Я насчет тебя наводил справки, – сказал он. – Я за тобой наблюдал.

– А-а… Зачем?

Он посмотрел на меня с удивлением.

– Потому что мне было интересно. После того как ты покалечил старшеклассника в позапрошлом году. Ты хорошо учишься, хорошо соображаешь, но ты странный до жути. И мне стало интересно.

На какое-то время он замолчал, глядя в потолок. Затем продолжил:

– Да, ты чертовски странный тип. У тебя есть потенциал, есть мозги, но ты, как мне показалось, вообще не умеешь реагировать на окружающую среду и приспосабливаться. Такие не выживают. То есть, для обычного ребенка это нормально, но кто назовет тебя обычным ребенком – пусть бросит в Иисуса кирпич. А потом ты влюбился и снова подрался так, что твой оппонент чудом остался жив.

Я – вот тут уже как нормальный ребенок – тут же ушел в глухую защиту. А именно – надулся и принялся глядеть в пол. Но надолго меня, опять-таки не хватило.

– Откуда вы узнали? – спросил я.

– Что ты влюбился? – переспросил Дмитрий.

– Ну, о том как я разнес того пацана в школе все знают.

– Пф-ф, – снова фыркнул он. – Знаешь, по-моему, это было совершенно очевидно для всех, кроме тебя. Ну, то есть после того, как ты урыл того пацана. Кстати, суровая работа. Молодец. Хотя и дурак.

– Знаю, – вздохнул я.

Он посмотрел на меня неожиданно серьезным взглядом и сказал:

– Ни черта ты не знаешь. И прекрати вести себя как простой пацан. Ты не можешь позволить себе такой роскоши.

Я счел за благо промолчать.

– Знаешь, – проговорил он, – я мог бы сказать, что ты из той категории людей, которые либо становятся президентами вселенной, либо помирают от передоза в семнадцать лет, либо садятся за непредумышленное. Но это глупость. Во-первых, потому что нет никаких категорий людей. А во-вторых, если уж говорить в подобном ключе, все люди так или иначе в этой категории. Но тебе явно на все это наплевать.

Тут уже я промолчал, потому что вообще не знал как реагировать. Чего там – я не понял и половины сказанного.

– Странно, что ты до сих пор не спросил зачем я тебя сюда привел и что мне вообще от тебя надо, – сказал он. – Я сбил тебя с толку?

– Ага, – честно признался я.

– Это нормально. Привыкай. Поверь, это не актерство – я на самом деле такой.

– И зачем мне к этому привыкать? – поинтересовался я.

Он усмехнулся.

– А затем, что я, в качестве некоего хобби, помогаю некоторым людям научиться выживать. И затем, что в обозримом пространстве конкретно тебя могу этому научить только конкретно я. А еще затем, что я тебя заинтересовал, а тебе редко бывают интересны люди вообще и взрослые в частности.

Черт, тут он был прав. Пока он этого не сказал, я и сам не задумывался.

– В чем-то ты такой же как и все люди, – проговорил он, явно наслаждаясь моей реакцией. – Люди смотрят и не видят. Слышат, но не понимают. Сознание современного человека заключено в пузырь.

– В какой пузырь?

– Ой, там много всего. В двух словах и не расскажешь. И самообман, и лицемерие, и нежелание замечать очевидное, и лень, и страх, и тупость. Готовые клише и формулы мышления, запрограммированность не замечать очевидного и не признаваться в неприятном… Куча сам понимаешь чего. И пока ты такой как все, как большинство, этот пузырь тебя вроде как защищает. Но ты ведь органически не способен быть как все. И то, что ты весь такой красивый, умный и вся прочая чушь, помноженное на твой характер и беснующийся дух с мозгами явно из другого набора… Ты не можешь позволить себе жить в пузыре. И мне почему-то захотелось попробовать научить тебя как без него обходиться.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем вам это надо?

Он удивленно уставился на меня, потом быстро и легко поднялся с дивана и снова пошел к кофемашине.

– Я захотел кофе, – сообщил он. – Зачем?

– Просто захотели, – ответил я, пожимая плечами.

– Вот именно! – радостно провозгласил он. – Люди придумывают оправдания для своих поступков, долг какой-то там, правила, мораль. В сути, причин бывает две. Первая – потому что хочется. Вторая – потому что по-другому не получается. Все остальное – не более чем упаковка. Я не слишком сложно излагаю?

Как ни странно, я все понимал. И еще у меня появилось незнакомое ощущение. Или чувство. Или желание. Я вдруг страстно захотел, чтобы он продолжал. Но он, словно уловил мои эмоции и продолжать не стал. Как я выяснил позже, водилась за ним такая особенность – он частенько знал и понимал о чем человек думает и что он чувствует лучше этого самого человека. И нагло этим пользовался.

Вместо продолжения он налил себе еще кофе, сообщив, что это одна из многих его слабостей, прошествовал к одному из шкафов и распахнул створки. Внутри оказался некое подобие сейфа. Виктор открыл сейф, поставил чашку на кофейный столик и принялся извлекать на свет божий коробки. Потом перетащил коробки на стол и стал деловито выкладывать передо мной их содержимое. А содержимым была мальчишеская (или вообще мужская) мечта. Это было оружие. Всего четыре единицы. Револьвер и три пистолета. Я почти ни черта не понимал в оружии, и это великолепие меня убило.

Дмитрий снова взял чашку, плюхнулся в кресло и предложил:

– Выбери один.

Нет, ну он что, издевался? Как тут выберешь? Моя б воля, я бы все сгреб в охапку и уволок к себе под подушку. Но я честно стал выбирать.

Рука потянулась к револьверу, но он показался мне слишком тяжелым. Да и шесть патронов… Его я отложил и взял другой ствол. Этот ствол я, по крайней мере, мог опознать. О чем не преминул с совершенно обычной мальчишеской гордостью сообщить:

– Кольт 1911.

– Браунинг, – поправил меня Виктор. – Платформа Браунинга 1911. Говорить про него Кольт совершенно неприлично. Или ты решил в гангстера поиграть? А то я и Томпсона могу достать.

Я отложил этот ствол и взял следующий. А потом следующий. И вот этот последний буквально врос в мою руку. Большой, черный… То есть, по моей мальчишеской руке они все были большие. И все черные. Но этот оказался несколько меньше и легче остальных.

– Этот? – спросил Виктор.

– Ага.

– Глок 19. Самый рабочий и самый продаваемый ствол в мире. И самый прагматичный выбор из возможных. И это при том, что ты никогда в жизни оружие в руках не держал. Ладно, поехали дальше.

Он отобрал у меня пистолет и принялся запихивать оружие обратно в коробки.

– А они настоящие? – спросил я.

– Искусственные.

– А-а…

– Нет, ну ты что, совсем наивный? – удивился он. – Неужто я бы принес боевые стволы в школу? Это же нехорошо. Против правил.

– Почему-то мне кажется, что именно вы бы и принесли, – неожиданно уверенно сказал я. – В вашем стиле. И на правила вам плевать.

Он замер, задумался, а потом, не глядя на меня, продолжил паковать свои сокровища.