Пасынок Вселенной. История гаденыша

И вот этот кретин – то есть не призрак кретин, а мой голубой воздыхатель – вывалился из двери, но заметил меня не сразу. Вот идиот. Мне пришлось кашлянуть. Черт, что, все люди такие, или только голубые?

Он развернулся на звук и устремился. Бедный лопух.

Остановившись от меня в полуметре, кажется, невзирая на темноту попытался посмотреть мне в глаза. Неуверенность?

У меня не было большого опыта с подобной категорией людей, но мне кажется, гомосексуалисты как будто даже обижаются, если кто-то не придерживается их ориентации. Хотя, наверное, не только они.

Что ж, я решил до определенного момента не разочаровывать клиента. Он смотрел на меня, я – на него. Тем самым взглядом, который требовал от меня, если честно, изрядного напряжения душевных сил, актерского мастерства и мышц морды. Но даже в этом молчании я видел как тает и вскипает его мозг. Как нормальный мужчина теряет способность внятно соображать в присутствии красивой женщины, так и этот… Я даже не знал – гордится собой, или, придя домой, тщательно отмыться. Но сейчас надо было играть роль. А главное в хорошей роли и хорошей игре – немногословность. А то еще ляпнешь что-нибудь.

– Пошли, – коротко сказал я ему и направился в сторону Ягуара.

Машину я, как всегда, оставил на самом краю стоянки. Мне не трудно пройтись лишние пятьдесят-сто метров.

Нет, мы не брались за руки и не бросились тут же друг к другу в объятия. И уж точно не целовались. Боюсь, при таком развитии событий меня, невзирая ни на какой самоконтроль, могло бы вырвать прямо ему в рот. Да и не умею я целоваться с мужиками, не понимаю даже как это делается. Видимо, так же, как с женщинами. Ну да, а дерьмо, технически, жрется так же как манная каша. Технически.

Увидав мой Ягуар, клиент словно споткнулся. Недоверчиво посмотрел на машину, потом на меня…

– Что не так? – ласково спросил я.

Наверное, так же ласково выглядит кошка, играющая с мышью. Ласка хищника в отношении предстоящего обеда. Но он этого не заметил.

– Эта тачка, – пробормотал он.

– Что с ней? – поинтересовался я.

– Не знаю. Наверное, ничего. Мой брат собирался купить такую же.

– Не думаю, что у него вышло бы, – уже почти не скрываясь отозвался я. – Не уверен, что есть другая такая же.

– Да. Он очень ее хотел. Слушай, но ведь в городе не может быть двух таких тачек!..

– Не знаю. В этой жизни может быть все что угодно. А что с твоим братом?

Вот важный момент. Что ему известно.

– Не знаю, – вслед за мной повторил он. – Пропал. Я думаю… Не знаю. Говорил, что заберет тачку, и… – Тут он посмотрел на меня новым взглядом. – Но ведь это не может быть совпадением.

– В этой жизни может быть все что угодно, – повторил я.

– Нет. Нет. Ты…

Знаете что главное когда вырубаешь человека? Кто умеет – тот поймет. Главное – не убить. Если он нужен тебе живым, но не трепыхающимся. В принципе, проблему можно решить одним ударом, но этот удар, это движение может оказаться смертельным. А тебе этого совсем не надо. Проломил височную кость, перебил щитовидный хрящ, ударил под сокращение сердца, переломил шейные позвонки, разорвал спинной мозг… Поэтому я предпочитаю два удара. Ну, или два действия. Опять же, нельзя бить человека по морде, если не хочешь, чтобы тебя забрызгало его кровью изо рта и забросала осколками его зубов. Да и синяк останется. Или еще смешнее – сломаешь ему челюсть – и какой смысл потом вопросы задавать? Нет, то есть задать ты их можешь, а он, с перепугу, даже может попытаться на них ответить… Толку? Организм ему не даст. Организму будет больно, он будет дергаться, и плевать ему на твою потребность в получении информации.

А тут клиент был вполне себе готов к беседе. Ну, по истечении некоторого времени – как очухается. Кости целы, зубы на месте, внутренние органы тоже не перепутаны. Разве что очнется с небольшой головной болью, но это ничего. Потерпит.

В чем проблема с Ягуаром – маленький багажник. То есть машина статусная, спортивная, багажник ей, вроде как, не нужен. Поэтому маленький. Тело в него не влезает. То есть, целиком. По частям не пробовал. Интересно, зачем, в таком случае, тому бандюку вообще понадобился Ягуар? Совершенно не профпригодное транспортное средство. Скажу даже более того – на заднем сидении настолько мало места, что и туда тело не запихнешь. То есть, запихнешь, но оно не скроется во тьме салона, не ляжет аккуратно на пол, а станет торчать и выглядеть именно как засунутое в узкое место тело. Ну что за неприспособленная тачка?

Я размышлял недолго. То есть, помимо всего прочего, я всегда старался ставить машину в такое место где нет видеокамер и прочих проявлений Большого брата и его меньшими коллегами, но все равно – искушать судьбу не стоит. Или, как говорят, удача любит тех, кто может сам о себе позаботиться и не ждет удачи. Ну, или абсолютных идиотов. Ибо кто из нас на самом деле настоящий идиот неведомо никому. Даже Ему. Почерпнуто из фильма «Форрест Гамп».

Засим я нашел решение. Вспомнилось классическое: лучший способ что-то спрятать – положить на самое видное место. И я посадил бессознательное тело на пассажирское сидение, пристегнул ремнем безопасности, после чего нырнул за руль и тронул машину с места.

Отъехав пару кварталов, я остановил машину – мой пленник кирнул всем телом вперед, но ремень его удержал. Я открыл бардачок и извлек оттуда плоскую бутылку бурбона, валяющуюся там с незапамятных времен. Раззявив бессознательному клиенту рот, я попытался влить в него содержимое бутылки, но клиент пить явно не хотел. Я бы тоже не захотел. Пришлось откидывать сидение назад, зажимать нос, вливать в рот, мучительно пытаться имитировать глотание вручную ворочая щитовидный хрящ вниз-вверх. Выходило плохо. В итоге я плюнул, плеснул немного виски клиенту на волосы, побрызгал как духами в разных приспособленных для этого частях тела. Потом снова поднял спинку сидения. Кто-нибудь пробовал поднять спинку сидения старого автомобиля с водруженным бездыханным телом? Я в итоге весь вспотел.

Так мы и отправились – клиент без сознания усиленно изображал из себя мертвецки пьяное тело, я весь в мыле. Воняло в салоне как в блевотном переулке за портовым борделем. Но, в случае, если бы нас остановила полиция, все выглядело вполне себе обыденно – один нажрался, другой везет его домой, зажимая нос.

Полиция нас, слава богу, не остановила. Я понимал, что даже если бы полицейский ничего не заподозрил, мне пришлось бы возвращаться и разбираться с ним. Приметная машина, приметные обстоятельства, а уж наряд моего клиента врезался бы в память как лазерная гравировка.

5

«Палач не знает роздыху,

Но что ни говори –

Работа-то на воздухе,

Работа-то с людьми».

Владимир Вишневский

– А? Что? Какого черта?

Он висел на крюке подвешенный за связанные в запястьях руки. Ноги болтались над цементным полом. Совершенно голый. Зачем? Человек чувствует себя чертовски неуютно, оказавшись обнаженным в неподходящем для этого месте. Тем более в незнакомом месте. Усиливает ощущение беззащитности.

Я пил кофе, играл в геймбой и ждал, когда он очухается.

– Привет, – сказал я, глотнул кофе и поднялся на ноги.

– Ты… Что?.. Где?..

– Не торопись, – посоветовал я ему. – Соберись с мыслями. Я подожду. Вообще-то я собирался сам задавать тебе вопросы, но так и быть. Ты первый.

– Черт, руки болят! – простонал он.

– Это вопрос? – удивился я.

Он посмотрел на меня сквозь сведенные плечи.

– Где я? – спросил он.

– Это заброшенная фабрика в промзоне. Не знаю уж кому она сейчас принадлежит, но тут, как правило, никого не бывает.

– Кто ты?

– Серийный убийца, – просто ответил я. Пусть это и было не совсем правдой, но обстоятельства не располагали к долгим объяснениям.

Он гулко глотнул и попытался осмотреться по сторонам. Я этого ожидал, и именно с этой целью разложил на найденном в глубине заброшенного цеха столе самого жуткого вида инструменты. Даже прожектор на батарейках поставил так, чтобы свет от них отражался особенно зловеще. Даже пыль со стола смахнул.

Клиент увидел инструменты и страшно гулко глотнул. Я улыбнулся. И чего только не было на этом столе. Все сверкающее, хромированное, самого жуткого вида и загадочного назначения. Даже для меня загадочного.

Было замечено, что в страшильный набор всех киношных палачей обязательно входит ручная хирургическая пила. Не знаю зачем. Насколько мне известно, хирурги не пользуются этим допотопным инструментом уже лет пятьдесят, а пытать человека вполне можно и обычной столярной ножовкой. Вообще, причинить боль человеку можно намного более простыми способами. А нагнать на него страху… Тут главное, чтобы все было хромированное, сверкающее, выглядело достаточно зловеще и назначение половины предметов оставалось загадкой как для пациента, так и для самого автора.

– Чего ты хочешь? – сдавленным то ли шепотом, то ли писком спросил клиент.

На редкость дурацкий вопрос. Хотя…

– Я хочу, чтобы ты мне рассказал про своего брата.

– Брата?

– Твой брат, помнишь? Который охотился за Ягуаром. Попугай номер один.

– Я не понимаю…

– Тогда давай начинай понимать побыстрее, – сказал я и ногой пододвинул прямо под точку его подвешения старый ржавый таз. – Это для крови, – доверительно сообщил ему я. – А то разведем тут пачкотню.

Клиент заверещал и принялся извиваться.

– Ну-ну, – проговорил я. – Ты так себе что-нибудь вывихнешь. Успокойся.

Успокаиваться он не желал – продолжал истерить на крюке. Тогда я открыл маленький чехольчик, лежавший рядом с набором инструментов, извлек из него одноразовый шприц, ампулу, наполнил шприц кошмарного цвета жидкостью и двинулся к клиенту.

Он перестал дергаться и с ужасом уставился на шприц.

– Что это?

В шприце был подкрашенный физраствор, но сообщать об этом я не собирался. Вместо этого спросил:

– Тебя интересует название? Или принцип действия?

Он молчал с ужасом следя за шприцем.

– Это курраросодержащий транквилизатор, – сказал я. – Укол делается в позвоночный столб. На время тебя частично парализует. Но чувствительность не утратится. Понимаешь? Прекрасное средство. Тут важно правильно сделать укол. Иначе тебя парализует не на время, а навсегда. Так что ты уж будь добр, не дергайся.

Я нес полную ахинею, но он верил каждому моему слову, и прошептал:

– Не надо.

– Надо, – ласково сказал я. – Очень уж ты нервный. А здесь только я вправе наносить тебе телесные повреждения разной степени тяжести. И когда я начну… Ты ведь все равно станешь дергаться – ничего не сможешь с собой поделать.

Я обошел его сзади. Еще один фактор страха – он не видел и понятия не имел что я там творю, чувствовал себя абсолютно незащищенным. Я легонько кольнул его иглой – совсем чуть-чуть. Он заорал словно я сунул ему в задний проход раскаленную кочергу и попытался сжаться наверх на своих путах. Выглядело забавно.

– Я сделаю все, что вы скажете! – заорал он от волнения, видимо, переходя на «вы».

Я подождал какое-то время, потом покинул мертвую зону, снова возникнув в поле его зрения, прошествовал к столу, глотнул кофе… Кофе я привез с собой из Кофе-Хауса. Шприц и физраствор купил в первой попавшейся аптеке. С инструментами было тяжелее всего – мне пришлось часа два болтаться по ночным магазинам, прежде чем в моем распоряжении появился достаточно ужасный на вид набор. Все это время я переживал, что клиент придет в себя до того как я успею вернуться. У него должно было создаться впечатление, что я специалист и давно уже промышляю данным видом деятельности. Хорош специалист непосредственно перед убийством мечущийся по магазинам в поисках орудий пыток. Так что сперва я привез его сюда, сделал укол вполне безобидного снотворного (но лошадиную дозу) и поскакал готовиться. И вот все сложилось.

– Мне повторить вопрос? – сказал я, прихлебывая кофе.

Я не специалист по методике допроса, чему-чему, но вот этому Виктор меня никогда не учил. Мне представляется, тут может быть много вариантов – он гневного рева и психологического давления, до вкрадчиво-сочувственной демонстрации своей искренней приязни к допрашиваемому – ласковое, но все равно психологическое давление до того самого состояния, когда испытуемый придет к неизбежному выводу, что ведущий допрос единственный и самый верный его друг. Причинение боли и демонстрация готовности ее причинить. Что забавно, с точки зрения все того же психологического давления, как мне представляется, все едино. Можно комбинировать. Ну, банальная методика плохой полицейский-хороший полицейский. В одном флаконе за неимением второго. И так далее напрямки огородами к Стокгольмскому синдрому.

Я прихлебывал кофе и размышлял, что я еще смогу предпринять, если клиент окажется упрямым (хотя, что-то не похоже), либо стойким (еще более не похоже), или просто дураком, который сорвется на истерику и станет невнятен, как какой-нибудь усосавшийся благодати религиозный фанатик. Ну не пытать же его на самом деле? Забавно, правда? Я могу прирезать человека не моргнув глазом. Не то чтобы я считаю или не считаю это плохим поступком, грехом – мне просто плевать. Я не смотрю на жизнь с такой точки зрения. Но пытки… Это что-то… грязное, что ли. Мерзость в которой нет ни остроумия, ни элегантности. Наверняка я бы после такого чувствовал себя искупавшимся в дерьме.

Я уже подумывал было подойти к клиенту и для демонстрации серьезности моих несерьезных намерений легонько так полоснуть его ножом.

Но тут он заговорил. И говорил он странные вещи, сам того не подозревая.

Итак, если выжимать информацию из его невнятного бормотания, всхлипываний, перемежающихся жалобами на судьбу и прочее, вдруг сменявшееся приступами судорожного страха от одного случайного взгляда на артистический набор кровожадных инструментов на столе, получалась прелюбопытнейшая картинка.

Некий босс некой преступной организации обнаружил исчезновение двух своих не последних подчиненных буквально на следующий день после того, как я загнал джип с телами этих самых подчиненных на дно озера. Разумеется, их искали. Разумеется, никто не собирался спускать это дело на тормозах. Разумеется были подключены проплаченные полицейские и прочие заинтересованные лица с обеих сторон баррикад борьбы с преступностью.

Что они выяснили? Насколько знал подвешенный мною клиент – немногое. Разыскиваемые члены преступного сообщества канули, словно их и впрямь… нет, не разыскивала полиция, но устранили конкуренты. Но, насколько знал мой подопечный, на том уровне о котором шла речь, никакой конкуренции уже не было. То, что происходит там называется уже не конкуренцией – это политика. И если бы кто-то из глобальных конкурентов упомянутого босса преступной организации затеял вдруг злоумышлять, босс, во-первых, об этом бы знал (боссы всегда знают), а во-вторых, достаточно странно было бы для политической борьбы устранять конкретно вот этих вот двоих. Ибо они, хоть и являлись людьми к боссу приближенными, в некотором роде, политического веса не имели никакого. Равно как политической ценности. Но куда же в таком случае они подевались? Рассматривался вопрос пьяного загула. Но в этом городе подобным людям невозможно уйти в загул незаметно – уж точно не так, чтобы босс об этом не узнал. Была мысль, что они где-то там напортачили – кого-то не того пришили, что-то не то сперли, кому-то не тому на ногу наступили. Но подобные вещи тоже не ускользнули бы от зоркого ока возглавляемой боссом организации. Что же? Вопрос про Ягуар даже не всплывал в этом расследовании. То ли никто не знал о том, что Ягуар уплыл из под носа у бандита, то ли о том, что машина вообще была. А может, просто сочли этот момент незначительным. Для расследования достаточно странно.

И вот тут бы мне ощутить себя в безопасности, похвалить за чистую работу, порадоваться везению, пришить висящего на крюке несчастного, да и жить себе дальше припеваючи. Однако же, подопытного продолжало нести. Так вот, вскоре босс вдруг, неожиданно для всех приказал прекратить всякие поиски. То есть вот так – без объяснения причин. Разумеется, кто-то подумал, что он все выяснил и узнал, но делиться полученной информацией не захотел. Но что это была за информация такая? Бандюков что, марсиане изнасиловали, а сам босс их из жалости потом собственноручно?.. Но раз босс велел – так тому и быть. Многие решили, что босс узнал-таки что произошло и как, но не счел нужным поделиться. Короче – ему все известно, а что ему известно, не наше собачье дело. В общем, государь-император с полномочиями господа-бога все понял, узнал и принял решение. И обсуждать его – не холопское дело.

Выглядело это вполне разумно. Но только не для того, кто загнал джип с телами на дно озера. Я-то знал, что произошло с теми ребятами. И что теперь? Теперь выходит, что босс либо тоже знает, но до сих пор почему-то не предпринял попытки со мной разобраться и повесить мои уши себе на грудь в качестве трофея. Либо… Либо – что?

Я понятия не имел. Странно все это выглядело. И я понял, что мне предстоит долгая ночь. Нам обоим.

– Расскажи мне про босса, – попросил я несчастного на крюке.

– Что рассказать? – испугался он.

Забавно. Даже в таком положении он его боялся. То есть, меня он тоже боялся, но «тоже» меня не устраивало.

Я протянул руку и взял из набора инструментов жуткого вида щипцы, назначения которых не представлял себе совершенно.

– Рассказывай, – велел я. – Подробно, не спеша. Все, что знаешь. Если что-то забудешь, не бойся вспоминать. Если мне не понравится, или покажется, что ты мне мозги засираешь… – Я выразительно щелкнул щипцами. Кажется, внутри у них что-то отвалилось и тихонько звякнуло. Ну что может сломаться и отвалиться внутри щипцов? Однако, на клиента все это произвело должное впечатление. Он стал рассказывать.

6

«Непонятное чешется»

Очень умный пятилетний мальчик

У меня возникло странное ощущение. Поначалу я не мог его идентифицировать, но потом сообразил – это тревога. Тревога того самого свойства, которая возникает у человека, когда он не понимает чего-то, что имеет к нему непосредственное отношение. А раз не понимает – не может реагировать.

Выглядело это примерно так. За мной охотились, меня искали, а потом вдруг перестали. То есть, искали не конкретно меня – вернее, не подозревали, что ищут именно меня, – но искали тех двоих бандитов. И… Что случилось потом? Что они нашли? Что произошло такого, что поиски прекратились? Правильно – была получена некая информация. То есть, ответы на вопросы. Но ответ на вопрос мог быть только один – он покоился на дне озера. И, если только двойники покойных бандитов не были замечены где-нибудь в Лас-Вегасе, радостно проигрывающие краденный общак мафии, следовало предположить, что трупы нашли. Но, по логике событий, если трупы найдены, самое время начать разыскивать производителя этих самых трупов. То есть, убийцу. То есть – меня. Но про трупы никто не знал. По крайней мере, со слов моего подвешенного собеседника.

Ну и как должна выглядеть причина по которой солидный и умный человек, глава серьезной преступной организации дает команду прекратить поиски? Я не знал. И мой собеседник тоже не знал. Во всяком случае, он согласился с тем, что выглядело это все чертовски странно.

Вариантов у меня не было.

Под утро я аккуратно и чисто, чтобы не причинять ненужной боли, свернул ему шею и отправил тело в топку старого котла. Зажег. И покинул заброшенную фабрику.

Рассвет еще только собирался объявиться над горизонтом, поэтому было особенно темно. Я чертовски устал, выпитый кофе давно был усвоен организмом, поэтому меня клонило в сон. Но, несмотря на это, я заметил присутствие призрака. Вот что значит выучка. Впрочем, как говорил Виктор, выучка сама по себе – не более чем инструмент, который может и не сработать, если его владелец не убежден в его необходимости. Предчувствие опасности не включится, если ты упорно не веришь в то, что тебе в принципе может угрожать опасность. В этом секрет большинства всяких там спецназовцев и прочих ниндзя. Они свято верят в то чему служат и что делают. Что говорит, собственно, о невысоком интеллектуальном уровне. Виктор из этого делал парадоксальный вывод – умный и свободно мыслящий человек не может быть ни ниндзя, ни спецназовцем. Такой человек попросту не станет выполнять приказы и не поверит ни единому слову дайме.

Но в данном случае, я автоматически, несмотря на усталость, сканировал местность… и насканировал призрака. Впрочем, с призраком всегда все было непросто. Присутствие обычного человека – да, я бы его обнаружил. Призрака я скорее чувствовал. Его появление всегда было связано с каким-то ощущением изнутри. Я чувствовал его как нечто внутри себя присутствующее вовне и появляющееся когда вздумается. На определенном этапе, убедившись в том, что призрак не является никакой галлюцинацией и бредом (в обычном смысле этого слова, во всяком случае), я начал относиться к нему как к некоему… протуберанцу, что ли? Эманации моего неспокойного сознания вскочившей как прыщ посреди реальности.

– Ну, чего тебе? – спросил я у призрака.

– Ты в опасности, – сказал как выстрелил он.

– Вот спасибо тебе, Капитан Очевидность, – усмехнулся я. – Насколько я помню, все живое в этом мире так или иначе постоянно находится в опасности. Ибо все живое должно, к хреням собачьим, умереть и может умереть в любой момент. Все остальное – мелкие нюансы конструкции. И эта опасность, наш страх перед ней – важнейший двигатель эволюции. Ты не помнишь, кто это сказал?

Призрак промолчал. Ну разумеется. Это были слова Виктора. Настоящего Виктора. Но, когда речь заходила о Викторе, призрак всегда уходил от темы, молчал, не желая ничего обсуждать. Однажды он даже попросту исчез. Обиделся, видимо. Я был не против. Объективно толку от него не было никакого.

– Ты в опасности не потому что что-то происходит и ты этого не понимаешь, – сказал призрак.

– Да? Тогда почему я в опасности?

– Из-за своего отношения. Ты продолжаешь ковырять болячку. Сейчас ты чего-то не понимаешь, но ты не станешь таиться и пережидать. Следуя своей натуре, ты начнешь выяснять, сунешь башку в самое пекло. Опасность в твоем отношении.

– «Пещерный человек, который шел проверять что шумит в кустах, жил дольше того, кто этого не делал18», – процитировал я.

Но вообще-то, он был прав.

Есть у меня некий набор черт, который… Короче, некий набор. Так вот, я – натура деятельная. Для меня чертовски сложно сидеть и ждать у моря погоды. Если я чего-то боюсь, то, скорее всего, стану продвигаться именно в этом направлении. Я достаточно терпелив в том, что касается многократных повторений (например, при занятий боевыми искусствами), или монотонных действий. Но я терпеть не могу ожидания и бездействия, когда большинство обстановки от тебя не зависит и тебе неподконтрольно. Из меня получился бы хороший ювелир, но совершенно отвратительный снайпер и никакой дзен-буддист.

Ну и что с этим поделать? Я такой какой я есть. Можно, конечно пытаться терпеть и измениться. Это реально. Но… Тут важно поймать ту точку равновесия за которой ты, изменившись, не станешь скучен и противен самому себе. Художник может не писать картины, поэт – не писать стихи. Только вот будут ли они счастливы в этой связи? А главное – не сообразят ли в определенный момент, что лучше бы они продолжали писать и умерли, нежели прожили вот эту самую жизнь, которую ни прожили благодаря воздержанию своих способностей?

И я собирался открыть охоту на мафиозного босса! Елки-палки, мне нравилось как это звучит. «Это будет славная охота. Но после нее не останется ни Лягушонка, ни Каа»19. Впрочем, лягушонок планировал остаться. Хотя, он понятия не имел как надо охотиться на главарей криминальных синдикатов, или как там это называется. Для начала посмотреть бы на него. Только вот как? С чего начать? Можно пойти в полицию и потребовать, чтобы мне показали его фото. Меня сперва отправят в психушку, а по выходу из оной прирежут. Чтобы не возникал. Что еще?

Ник Татополус20 говорил, что когда он охотился на червей в Чернобыле, он понял, что их проще не выкапывать, а приманивать. Надо что-то…

– Так это твое твердое намерение? – спросил призрак.

Я искоса посмотрел на него и кивнул.

– Зачем?

– Потому что это будет весело, – честно признался я.

– Но ты можешь погибнуть.

– Я могу погибнуть в автомобильной катастрофе, при переходе улицы, тысячей способов. Могу заболеть и подыхать медленно и мучительно. Что с того?

– Ты хочешь сказать, что жизнь может быть какой угодно, но она не имеет права быть скучной? – уточнил призрак.

– Ага. Тратить жизнь на скуку – хуже чем покрывать унитаз золотом. Я знаю, некоторые так и делают, но…

Призрак кивнул и удалился. Я почувствовал, что его нет. Вообще-то, эта способность чувствовать его присутствие появилась у меня не так давно. То есть, видимо, она была с самого начала, но я только недавно осознал что это за чувство и что оно означает. Это как бессмертные в «Горце21» могли почуять друг друга не принюхиваясь под хвостом.