В СССР я повидал все

Два раза преподаватели медицинского института приводили ко мне небольшие группы студентов и просили меня рассказать им про созданную мной теорию. Я это с радостью делал. Студенты слушали меня с интересом, но вопросов не задавали.

Однажды меня отвели в другой корпус больницы и там предложили зайти в одну дверь. Войдя, я оказался в огромной аудитории, до отказа заполненной ожидавшими меня студентами. Находившийся с ними преподаватель предложил мне рассказать про теорию, автором которой я являлся. Такое внимание ко мне, конечно, радовало меня. Я выполнил эту просьбу, стараясь понравиться аудитории. Мое сердце затрепетало, когда я увидел, как у многих студентов загорелись глаза.

По окончанию моего выступления, преподаватель предложил аудитории задавать мне вопросы. Вопрос был только один, да и то какой-то неудачный, нелогичный. Все студенты неодобрительно зашумели на молодого человека, задавшего этот вопрос. Я отвечать не стал, и преподаватель отпустил меня.

Выйдя из аудитории, я неплотно закрыл за собой дверь. Остановившись, я прислушался к тому, о чем они там говорили. Преподаватель попросил студентов высказать свое мнение о моем психическом здоровье. Студенты все, как один, стали говорить:

– Здоров, здоров, здоров.

Итог подвел сам преподаватель, сказав:

– Нет, этот человек болен психозом …

В отделении сделали попытку лечить меня. Медики стали упрашивать меня согласиться на какой-то укол. Упрашивать они умели – и я по глупости согласился. Когда началось действие введенного в меня препарата, я испытал сильнейшую боль во всем теле. Почувствовав слабость, я лег на кровать, и мое тело стало сотрясаться в жутких судорогах – наверно, у меня была очень высокая температура. На пике этих немыслимых физических страданий мне в голову вдруг пришла ясная и отчетливая мысль: «Зачем мне эти научные открытия? Они мне совсем не нужны! Все это чушь!»

Когда действие препарата закончилось, я с ужасом подумал, что это «лечение» может продолжиться – и эти врачеватели сделают из меня какого-нибудь дебила. В следующий раз, когда медсестра пришла с этим уколом, я отказался от него. Нет, никто не настаивал и не насиловал меня – но других-то насиловали.

Вернувшись в Борисоглебск, я решил серьезно заняться рыбалкой. Для этого я купил в магазине спортивных товаров дорожный велосипед, который стоил больше половины моей месячной зарплаты. Проблемой той эпохи являлось то, что товары, выпускавшиеся в СССР, отличались очень низким качеством, но стоили неимоверно дорого. Купленный мной велосипед был сделан и собран крайне некачественно. Сразу же мне пришлось его разбирать, ремонтировать и собирать несколько иначе, чем он был собран на заводе. В еще большей степени мне не повезло с новой стереорадиолой «Вега», которую я купил, чтобы слушать классическую музыку. Радиола стоила две мои месячные зарплаты. Но она поработала всего лишь две недели и потом замолчала навсегда.

Такую катастрофическую ситуацию с качеством советских товаров легко объяснить. На всех советских заводах рабочие вели себя так, как на участке ширпотреба завода Химмаш, где мне довелось поработать. Советские рабочие разворовывали и пропивали практически все, что попадалось им под руку в цехах завода и на его территории. Очень часто продукция изготавливалась пьяными рабочими. О каком качестве могла идти при этом речь?

Вскоре я решил ехать на купленном велосипеде в Тюковку. Рыбалка там после работы в поле мне очень понравилась, и я собирался теперь провести там целый день, надеясь поймать значительно больше рыбы. Выехав из дома рано утром, я сначала добрался до села Третьяки, проехав от города 31 километр. Там я начал ловить рыбу в Хопре, постепенно поднимаясь вверх по течению к Тюковке. Вопреки моим ожиданиям, в тот день я поймал не очень много. К сожалению, вся пойманная рыба пропала, так как в то время я еще не научился сохранять ее в садке.

На обратном пути домой силы покинули меня, и я с огромным трудом, превозмогая страшную усталость, добрался до дома. Это обстоятельство сильно напугало меня. Я решил больше не ездить на велосипеде так далеко. Однако пройдут годы, и я настолько привыкну к велосипеду, что буду проезжать на нем на много больше, чем в тот раз, при этом практически не испытывая сильной усталости.

Вскоре после этой неудачной поездки, в начале сентября 1984-ого года один человек посоветовал мне съездить на рыбалку в пригородном поезде до станции «Разъезд 701-й километр». Там протекал Хопер намного выше того места, где в него впадала Ворона.

С вечера приготовив все необходимое для рыбалки, я на другое утро дошел пешком до железнодорожного вокзала, сел в пригородный поезд и доехал до 701-го. Выйдя из вагона и не зная куда идти, я увязался за двумя рыбаками весьма преклонного возраста. Сначала мы шли лесом, потом лугом, потом снова лесом и, наконец, вышли к очень красивому лесному озеру. Как я позже узнал, оно располагалось недалеко от Хопра и называлось Подъярки.

И вот началась рыбалка. У стариков клевало редко, а я стал таскать рыбу одну за другой. Видя это, старики грубо выражались неприличной бранью. Погода была прекрасная, природа очаровывала сказочной красотой, рыба ловилась на удивление хорошо. Я испытывал истинное наслаждение. К концу рыбалки я пересчитал пойманную рыбу – оказалось 78 штук. Так много я еще никогда не ловил. Конечно, рыба была мелкая – меньше ладони.

В следующий выходной я опять поехал на тоже место. На этот раз я поймал значительно меньше, но опять получил огромное удовольствие. Все это было очень романтично и захватывающе. Сначала я ехал на поезде, потом выходил на станции, окруженной густым лесом – очень чистый и свежий воздух, утренний туман, легкое волнение в предвкушении интересной рыбалки. Вот почему рыбалка потом стала главным увлечением всей моей жизни.

Я продолжал ездить на 701-й до поздней осени того года. Прошел и изучил там практически всю местность. Теперь я уже ловил не в озере, а в самом Хопре – там было интереснее. Один раз, когда уже начались легкие заморозки, я сорвался с берега в ледяную воду. Весь промок до нитки. До прибытия пригородного поезда оставалось еще много времени – теоретически я мог серьезно переохладиться. Но я активно передвигался вдоль берега, часто забрасывая удочку. От непрерывного движения мое тело излучало много тепла, отчего одежда на мне вскоре высохла – и я даже не заболел впоследствии.

С горечью я встретил наступление зимы – моя рыбалка прервалась. Зимой мне не нравилось ловить рыбу, так как надо было постоянно сидеть у лунки – а мне хотелось передвигаться вдоль реки, проходя большие расстояния.

Ранней весной я опять поехал на 701-ый. Снег только недавно сошел, зелени еще не было видно. Это несколько портило удовольствие от рыбалки. К тому же вскоре резко похолодало, задул сильный пронизывающий ветер. А я был одет очень легко. Через некоторое время я начал буквально дрожать от холода. В конце концов я понял, что надо срочно где-то спасаться от этой непогоды. Закончив рыбалку, я быстро зашагал к разъезду.

Дежуривший там железнодорожник увидел, что я отчаянно дрожу. Сжалившись надо мной, он остановил товарный поезд, ехавший в сторону города, и попросил машиниста подвезти меня. Я был несказанно удивлен тем, что машинист, ни слова не говоря, согласился.

Оказавшись в кабине тепловоза, я быстро согрелся и пришел в себя. На протяжении всей дороги мы с машинистом вели непринужденную, дружескую беседу. На мне был военный мундир, но, конечно, без погон. Машинист поинтересовался, где я служил. Я рассказал. Этот человек с уважением отнесся к моей прошлой карьере военного.

Когда подъезжали к городу, я подумал: «За такую шикарную поездку придется очень дорого платить». Я выгреб из своих карманов все деньги, которые там лежали, и протянул их машинисту. Этот человек недовольно отстранил мою руку и сказал:

– Спрячь, это тебе не такси.

Первая неудача не сломила меня – я продолжал свои поездки на 701-ый. При этом я все дальше и дальше уходил вдоль берега Хопра в лес. Однажды я вышел к очень живописному месту – Хопер там был необычно широким, и от него в разные стороны отходили затоны и старицы. Вдали на противоположном берегу виднелись жилые постройки. Позже я узнал, что там располагалось село Рождество.

Я начал ловить в том месте, и клев оказался довольно хорошим. Вскоре я заметил местных рыбаков, которые передвигались по водоему на лодках. Эти люди тоже обратили на меня внимание. Так как на мне был все тот же военный мундир, то они приняли меня за какого-то начальника, возможно, даже за инспектора рыбнадзора. А эти люди ловили рыбу сетями, что категорически запрещалось.

Посовещавшись между собой, рыбаки стали поочередно подплывать ко мне и отдавать мне в подарок часть пойманной ими рыбы. Конечно, я с благодарностью принимал эти подарки. В итоге я вернулся домой с огромным уловом. Жена попыталась завялить эту рыбу. Но, так как опыта в этом у нее не было, то вся рыба пропала. Тем не менее, со временем жена все-таки научилась этому искусству, и мы впоследствии часто имели в своем рационе вяленную рыбу.

Однажды придя на вокзал, чтобы ехать на 701-ый, я с огорчением узнал, что расписание пригородных поездов изменилось, и нужный мне состав уже ушел.

Я подошел к дежурному по вокзалу и спросил у него, как мне теперь добраться до 701-ого. Этот человек, наверно, тоже болел азартом рыбалки. Он подвел меня к тепловозу, сзади которого был прицеплен только один товарный вагон, имевший переходную площадку. Этот неполный состав отправлялся в сторону 701-ого, но остановки там не имел. Дежурный попросил машиниста тепловоза притормозить при прохождении через 701-ый, чтобы я смог сойти там – а мне предстояло во время движения состава находиться на переходной площадке вагона. Машинист с готовностью согласился

Я забрался на ту площадку, и состав тронулся. Путешествие в такой необычной обстановке мне весьма понравилось. Но подъезжая к 701-ому, машинист, наверно, забыл притормозить. Состав передвигался с очень высокой скоростью. Чтобы не проехать нужную мне станцию, я должен был как можно скорее прыгать с поезда на полном ходу. Меня охватил страх, и я не решался это сделать. В этот момент заветное место моей рыбалки, проплыв перед моими глазами, стало удаляться в противоположную сторону.

Я не выдержал и прыгнул с площадки. Прежде у меня не было опыта таких прыжков. Но теоретически я знал их технику – необходимо прыгать лицом с сторону движения состава и после касания земли ногами бежать как можно быстрее за поездом. Сначала у меня все это получилось. Коснувшись ногами земли, я стремительно побежал. Но скорость, сообщенная мне составом, оказалась слишком высокой. При этом за спиной у меня имелся тяжелый рюкзак. Все это привело к тому, что я не удержался на ногах и упал.

С силой ударившись о землю, я пропахал по щебенке железнодорожной насыпи несколько метров. Поднявшись, я оглядел себя – одежда в местах касания с острой поверхностью щебенки была разорвана, и на ней уже начинала проступать кровь. Металлический браслет наручных часов лопнул, и они отлетели в сторону. Я попытался сделать шаг, но сильная боль в правом колене заставила меня остановиться.

Придя немного в себя, я кое-как заковылял в направлении Хопра. Так как активно двигаться я не мог, то весь день мне пришлось просидеть на одном месте. Поймал я в тот раз очень мало.

К сожалению, травма моего правого колена оказалась настолько серьезной, что в течение многих лет после этого я испытывал в этом месте сильнейшие боли. К врачу я не обращался, надеясь, что все это пройдет. Тем не менее, боли не проходили, неприятно напоминая о том моем неудачном приключении на 701-ом.

В конце концов спустя более 20-ти лет после случившегося я все-таки обратился к врачу. Он мне назначил одну мазь, произведенную в Германии. Я стал наносить это средство на больное колено. Облегчения не последовало. Боли не прекратились и после того, как закончился один тюбик мази. Так как лекарство оказалось не очень дорогим, то я решил попробовать еще один тюбик. Когда и он закончился, колено упорно продолжало болеть. Но прошло два дня, и боли неожиданно прекратились. Я сначала не поверил в это волшебное исцеление. Несколько лет после этого я со страхом ожидал, что боли опять возобновятся. Но до сих пор этого не произошло. Это обстоятельство теперь заставляет меня с доверием относиться к современной медицине.

Между тем в нашем отделе на Чугунке произошли перемены – начальница уволилась, а ее место заняла Татьяна, ранее работавшая слесарем КИПиА. Приближалось время, когда к нам должен был прийти государственный инспектор для приема отремонтированных нами измерительных приборов.

Татьяна сказала, что этому человеку надо приготовить литр водки и хорошую закуску – иначе он не примет приборы. Имея богатый опыт честного служения государству, я был возмущен такими наглыми проявлениями коррупции. Я сказал Татьяне, чтобы она даже не пыталась таким образом подкупать государственное должностное лицо. Татьяна недовольно промолчала.

Когда этот чиновник пришел в наш отдел, я принес и поставил ему на стол приборы, предназначенные для проверки. Этот человек с недовольным видом стал их проверять, вращая отверткой различные винтики. Но это продолжалось недолго. Вскоре чиновник в бешенстве отшвырнул отвертку и заорал:

– А где же накрытый стол?

Оказалось, что Татьяна все-таки купила литр водки и немного закусить. Все это она срочно подала на стол этому хаму. Он недовольно пробормотал:

– Закуски могла бы побольше купить.

Татьяна срочно побежала в буфет за пирожками.

Этот инспектор, который, конечно, являлся членом коммунистической партии, начал с деловым видом наливать спиртное в стакан, опрокидывать его в рот и смачно закусывать пирожками. В перерывах между стаканами он произносил высокопарные речи на различные темы, среди которых одна несколько раз повторилась: людей надо расстреливать за малейшую провинность – только тогда в стране наступит порядок.

Я понимал, что сейчас мне надо срочно связаться с Комитетом государственной безопасности и сообщить им об этом вопиющем случае коррупции в среде государственных чиновников. Но внутренний голос говорил мне: «Всю свою жизнь ты боролся за справедливость. При этом пострадало много людей – пусть даже заслуженно. Но пощади ты хоть этого наглого идиота!»

Сообщать в КГБ о злоупотреблениях чиновника я не стал. А инспектор, напившись до скотского состояния, покинул наш отдел. При этом он спотыкался и падал, ударяясь головой о стены. Этот человек оставил нам свой штамп, и мы потом им проставили на всех приборах печати, подтверждавшие факт их приема государственным инспектором.

Существует утверждение, что власть портит людей. Во многих случаях оно соответствует истине. Татьяна, окончательно войдя в новую роль начальницы, однажды по какому-то незначительному поводу заявила мне:

– Кто ты такой? Здесь ты никто – у тебя нет образования, а у меня есть.

Это серьезно задело мое самолюбие. Но, тем не менее, я понимал, что Татьяна в принципе права.

Я стал лихорадочно думать над тем, что мне делать дальше, чтобы выбраться из этой чрезвычайно унизительной для меня ситуации. Логичным было бы вернуться на военную службу и дослужить там до пенсии. Чтобы получить право на минимальную военную пенсию, мне оставалось прослужить всего 4 года. Но препятствием был тот диагноз, который повесили на меня в психбольнице. Я срочно поехал туда.

В областной психбольнице я решительно заявил медикам:

– Прошу снять с меня поставленный вами диагноз, так как он препятствует мне служить в армии. А армейская специальность является основной в моей жизни.

Вопреки моим ожиданиям, меня не поместили в то хорошее отделение. К несчастью, волею судьбы я оказался в плохом отделении для пациентов, страдавших тяжелыми душевными болезнями. Там меня раздели догола и выдали только одну рубашку, которая едва закрывала мне низ живота – все пациенты того отделения были одеты именно так.

Первые минуты моего пребывания там оказались для меня страшным потрясением. В палате было тесно, душно и грязно – постельное белье, похоже, годами не менялось и, по всей видимости, было вшивым. В палате невыносимая вонь. На окнах решетки. Лица душевнобольных искажены яростью. Многие вели себя буйно, и их привязывали к койкам. Только от одного пребывания в таких условиях вполне можно было сойти с ума.

Каким-то образом прошел день, и настала ночь. До утра я не сомкнул глаз – меня мучали переживания о том, что ожидает меня в этом отделении. Я лихорадочно думал: «Безусловно, здесь меня начнут лечить теми препаратами, от которых ушел в мир иной тот видный парень из Борисоглебска. Значит и мне предстоит умереть через несколько месяцев?» Этого совсем не хотелось.

Следующий день для меня прошел в еще более мучительных переживаниях за свою жизнь. Пришло отчетливое понимание того, что эти люди в белых халатах могут делать со мной все, что захотят – а я бессилен даже возражать им, не говоря уже о каком-то сопротивлении.

В соседней палате лежал парень, лицо которого мне показалось вполне нормальным в отличии от всех остальных. Я подошел к нему, и мы спокойно пообщались. Он сказал мне, что раньше глубоко заблуждался, критикуя Советскую власть. Теперь он убежден в ее полной правоте и старается честным трудом искупить свою вину перед ней. Утром его забирали на какую-то работу, а после работы опять возвращали в отделение.

Вторую ночь там я провел, обдумывая в мельчайших деталях свое поведение на следующий день. Я с ужасом понимал, что если в этот день я не вырвусь из окружавшего меня ада, то моя жизнь очень скоро оборвется. А ради чего? Я думал: «Каким же идиотом я был, связавшись с этими научными открытиями! Ну зачем мне все это было нужно? Сдался мне этот Эйнштейн с его нелепой теорией! А вот сейчас по своей дури я попал в жуткий ад, из которого у меня остается только один путь – на кладбище. А умирать так не хочется!»

К утру у меня был готов план, как вырваться из этого ада. Но я сомневался, смогу ли я привести его в исполнение здесь, где от меня практически уже ничего не зависело.

Как только в отделение пришли старшие медики, я попросился к врачу по срочному вопросу. Мне повезло – мою просьбу почему-то выполнили. Хотя вполне могли ее проигнорировать – и я бы уже ничего не смог сделать.

В небольшом кабинете сидел черноволосый молодой человек очень интеллигентной наружности. Едва сдерживая слезы, я начал свою исповедь. Мой голос звучал умоляюще, и сам я был до предела покорным и униженным – как самый ничтожный раб. Я говорил от чистого сердца, что глубоко заблуждался, критикуя великого Эйнштейна. Я всячески унижал себя и возвеличивал этого человека. Я видел, что сказанное мной нравилось врачу. Воодушевленный этим, я выкрикнул:

– Теория Эйнштейна бессмертна, потому что она гениальна!

Врач удовлетворенно закивал головой, и я понял, что настал момент сказать заветное:

– Отпустите меня, пожалуйста, домой.

В тот же день меня выписали из больницы – конечно, не сняв диагноза.

Вернувшись в Борисоглебск, я взвесил и оценил все имевшиеся у меня на тот момент возможности. Я пришел к однозначному выводу, что единственным выходом для меня в той непростой ситуации оставалось поступить в какое-нибудь учебное заведение. Отыскав академическую справку, выданную мне Московским авиационным институтом, я пошел с ней в Борисоглебский вечерний индустриальный техникум.

Там меня сразу же приняли на последний курс по специальности «Обработка металлов резанием» – это произошло в конце 1984 года. Сначала я опасался, что мне будет трудно ходить туда вечерами на учебу. И вообще я ожидал столкнуться там с непростой учебой, примерно такой же, как в МАИ. Но все оказалось гораздо проще. Ходить туда вечерами было совсем не трудно, а учеба там показалась мне чрезвычайно легкой – абсолютно никакого сравнения с МАИ.

Весной 1985 года завод направил меня с группой других работников в Тюковку на сев. Мы там жили и работали в течение двух недель. Спали в клубе на полу на голых грязных матрацах. Кормили нас неплохо – в тарелке всегда лежал большой кусок вареного мяса.

Нас разделили на две группы. Одна из них работала на сеялках. А я попал в группу, имевшую дело с ядохимикатами. Мы заправляли ими специальный агрегат, прицеплявшийся к трактору. Трактор двигался по полю, и агрегат распылял эти ядохимикаты. Мы сразу же подняли вопрос о вредности нашей работы и потребовали у местного бригадира молоко. Этот человек оказался неплохим организатором, потому что вскоре нам каждый день стали выдавать ведро парного молока. В этом была какая-то прелесть.

Мы работали по 16 часов в сутки без выходных. Ребята прикидывали, сколько нам заплатят по окончании сева с учетом сверхурочных работ и работы в выходные дни. Получалась сумма не менее двухсот рублей на человека.

По окончании сева бригадир подошел к нам и торжественно объявил:

– Получите, пожалуйста, в правлении заработанные вами деньги!

В правление мы шли с радостью, но вышли оттуда с некоторым разочарованием. Вместо ожидаемых двухсот рублей, люди, работавшие на сеялках, получили по 3 рубля, а мы, работавшие с ядами, получили по 5 рублей (за вредность).

Мы задали бригадиру естественный в такой ситуации вопрос:

– Почему так мало заплатили?

На это бригадир спокойно ответил:

– Это очень много, так как я своим колхозникам вообще ничего не плачу.

Итак, картина прояснилась. Советская власть насильно заставляла крестьян работать в колхозах, при этом ничего не платя им за работу. Таким образом, крестьяне в СССР были настоящими рабами. Как-то в одной из советских книг я прочитал про очень богатый колхоз, где на трудодень колхознику выдавали аж 200 грамм рыбы. 200 грамм рыбы – это одна рыбешка размером чуть больше ладони. Как же такой рыбешкой мужик мог прокормить семью из нескольких человек в течение дня?

Летом я купил палатку, и мы с женой Таней поехали на 701-й с ночевкой. У палатки имелся брезентовый пол. Чтобы в палатке было мягко сидеть и лежать, мы нарвали много травы и вместо того, чтобы положить ее под пол палатки, набросали ее поверх пола внутри палатки. Начался дождь. Мы залезли в палатку, а в этой траве что-то зашевелилось. Конечно, это могла быть и змея. Но, к счастью, это оказалась всего лишь ящерица.

Там у нас с Таней не плохо ловилась рыба. Мы сварили уху и еще много рыбы привезли домой. Тане понравилось ловить рыбу возле упавшего в воду дерева. Мне почему-то на всю жизнь она запомнилась, стоящей у того дерева.

Через неделю я опять приехал на то место, но находиться там не смог. Меня одолела какая-то тоска, и я уехал домой. Может быть, уже тогда я предчувствовал, что наш брак с Таней в будущем распадется, и это сильной болью ударит по моему сердцу. Но до этого оставались еще долгие 15 лет.

В то время я впервые услышал про урочище Никандровский, которое находилось в глухом лесу на берегу Хопра намного ниже того места, где в него впадала Ворона. Я решил съездить туда на велосипеде и попробовать там ловить рыбу. Мне посоветовали доехать до Строяновского кордона и там спросить, как проехать к Никандровскому.

Я доехал на велосипеде до слияния Вороны с Хопром и далее по рыбацкой тропинке лесом вдоль Хопра легко добрался до Строяновского кордона. В то время там еще находилась лаборатория, где научные работники проводили исследования окружающего растительного мира. Я зашел в эту лабораторию – там везде стояли колбы с дубовыми листьями, желудями и т.д. За столом сидело двое мужчин. Я попросил их показать мне дорогу к Никандровскому. Один из них что-то недовольно пробурчал в мой адрес, но другой вывел меня из помещения и подробно рассказал, как добраться до Никандровского.

Сначала мне пришлось взбираться на довольно высокую и крутую гору. Проделав это, я остановился на небольшой поляне и отдышался. Осмотревшись, я увидел едва заметную дорогу, уходившую в густой дубовый лес. Возможно, когда-то давно по ней ездил колесный транспорт, но теперь она была заброшена и поросла травой. Я сел на велосипед и, прикладывая к педалям большие усилия, с трудом покатил по той дороге.

Следуя совету человека из лаборатории, я внимательно смотрел влево, чтобы обнаружить тропинку, уходящую вниз к Хопру. Очевидно, все тропинки, которые когда-то и были там, давно заросли. Поэтому никакой тропинки я не нашел. В конце концов я решил свернуть налево не по тропинке, а в том направлении, где лес был не очень густым. Теперь я мог передвигаться только пешком. Вскоре начался спуск, и я благополучно вышел к реке.

Как я узнал позже, место, к которому я вышел, называлось Митрошка. От старых рыбаков в то время можно было услышать рассказы, что 20 лет назад там в шалаше жил отшельник по имени Митрофан. Эти рыбаки даже иногда заходили к нему в гости. Рассказы эти звучали вполне правдоподобно, и я, конечно, верил им. Но спустя 30 лет после этого рыбаки более молодого поколения с серьезными лицами рассказывают все ту же историю, что 20 лет назад там жил таинственный Митрофан, к которому они заходили в шалаш. Да, иногда рыбаки не против пофантазировать.