В СССР я повидал все

Я понимал, что самому мне не следует идти к матери зека. В качестве сообщника в этой операции я привлек своего друга Ореха. Он прекрасно выполнил все, что требовалось – и в руках у меня оказалась крупная сумма наличных, полученная от той женщины. Мы с Орехом сразу зашли в ресторан и выпили там по несколько рюмок водки, расплатившись частью полученных денег. Появилось желание продолжить этот праздник, но я вовремя остановился – иначе можно было пропить все оставшиеся деньги. Я их потом без проблем передал на зоне зеку. Проигравшийся парень был спасен от позорной участи педераста.

Однажды в ночную смену мы с начальником войскового наряда делали обход жилой зоны. В одной их жилых секций небольшая группа зеков играла в карты. Они настолько увлеклись азартом игры, что не заметили нашего появления. Мы вплотную подошли к этой группе и приступили к ее задержанию.

От внезапности нашего нападения зеки стали делать резкие и неосмотрительные движения. Из рук одного игрока вывалилась большая пачка десятирублевых купюр и рассыпалась по полу. Грубо растолкав зеков, я собрал эти деньги.

Когда мы вели задержанных на вахту, я решил, что имею право незаметно взять для себя из той суммы одну купюру – и я сделал это. На вахте мы с товарищами изъяли для себя из тех денег еще одну купюру, а оставшуюся сумму с чистой совестью сдали в администрацию колонии. В качестве премии за свою работу мы получили еще 10 рублей. По окончанию смены на «заработанные» деньги мы устроили для себя небольшой праздник.

На те прикарманенные мной 10 рублей я купил великолепный портфель. Дело в том, что военнослужащим в общественных местах запрещалось держать в руках различные сетки, сумки и т.д. – строгий портфель не возбранялся.

Итак, я был вполне счастлив получать иногда в дополнение к положенной мне зарплате еще некоторые, пусть даже нечестные деньги. Однажды поздним вечером, когда я дежурил в ШИЗО, меня подозвал зек, сидевший в одиночной камере. Он попросил открыть кормушку. Когда я сделал это, зек передал мне маленький сверток и сказал:

– Я уважаю тебя – возьми это.

Зайдя в дежурное помещение, я развернул сверток. Там лежало 10 рублей. Я был глубоко удовлетворен, положив в карман эти дармовые деньги. Позже я, конечно, почувствовал необходимость как-то отблагодарить того щедрого зека – через несколько дней я бросил ему в камеру пачку сигарет.

Вскоре состоялось собрание контролеров, на котором командир роты сообщил, что младший сержант по кличке Кирпич в ШИЗО передал зеку пачку сигарет. Это являлось очень серьезным нарушением. Кирпич категорически отрицал обвинение в свой адрес. Но неумолимый и беспощадный командир роты объявил ему взыскание.

С Кирпичом мы были очень похожи, поэтому зеки, перепутав нас, вместо меня сдали его. Кирпич являлся моим другом, и я сильно переживал, что из-за меня он подвергался таким неприятностям. Но встать и честно признать свою вину я, конечно, не мог. В тот момент глубоких душевных переживаний я осознал, что лучше жить с чистой совестью и спать спокойно, чем совершать такие грязные и нечестные поступки. С тех пор я ничего и никогда не давал зекам – но решительнее всего я отказывался брать у них деньги.

Я наблюдал различное отношение гражданского населения к нам, военнослужащим. Как-то раз в военной форме я зашел в одну городскую столовую, чтобы пообедать. Как обычно, в то время там была большая очередь. Я встал в нее и через некоторое время начал подходить к кассе. В этот момент мне потребовалось взять с линии раздачи пару кусков хлеба. Сделав размашистое движение рукой, я дотянулся до этого хлеба и ухватился за него. За моей спиной кто-то громко и недовольно произнес:

– Привыкли хапать!

В другой столовой, наоборот, когда я в форме встал в конец большой очереди, ко мне подошла работница столовой и сказала:

– Вам можно пройти без очереди.

Я вежливо отказался от этого заманчивого предложения.

Летом 1977-го года меня направили в город Орел для обучения специфике работы контролера. Там вместе с контролерами из других колоний я в течение месяца жил на казарменном положении в одной из частей наших войск. Опять надо было вскакивать по команде «Подъем!», бежать на зарядку и т.д. Там мы часто занимались приемами рукопашной борьбы – не скрою, это мне нравилось.

Медицинскую подготовку у нас вела одна молодая и симпатичная девушка. С нами мужчинами она держалась смело и уверенно. Чтобы смутить ее, я как-то задал ей каверзный вопрос:

– Что такое эрогенные зоны?

Ни капли не смутившись, девушка ответила:

– Когда женитесь, узнаете.

По окончанию обучения мы прибыли на вокзал Орла, чтобы на поезде уехать в Воронеж. Сбросившись, мы купили несколько бутылок водки – в вагоне поезда нам хотелось устроить себе праздник. Но праздник не состоялся. Оказалось, что за нами все время следил один майор из той части, где мы обучались. Он подошел к нашей группе, в наглую взял сетку с водкой и там же на глазах у множества ожидавших поезда пассажиров разбил все бутылки. Посторонние люди возмущенно кричали на майора. Но мы, пострадавшие, позорно молчали – а надо было бы как-то жестко отреагировать на выходку этого нахала.

После возвращения в Борисоглебск я один раз в гражданской одежде шел по городу. Проходя мимо дома тети Тони, я услышал, что из его двора доносится отчаянный крик женщины. Заглянув, я увидел там жильца дома, который, сбив свою жену с ног, пытался ее ударить. Во мне проснулись благородные чувства защитника всех слабых и обиженных. Я подбежал к мужчине и натренированными в Орле движениями заломил ему руки за спину. Пострадавшая женщина, поднявшись с земли, подошла к изгороди и выдернула оттуда здоровенный кол. В следующее мгновение она подбежала к нам и, размахнувшись, нанесла колом удар. Очевидно, этот удар предназначался ее мужу, но так как я стоял вплотную к нему, то кол угодил мне в голову и, скользнув по ней, обрушился на мое плечо.

Женщина обладала довольно серьезной физической силой, поэтому от удара колом у меня все поплыло перед глазами. Я выпустил из рук мужчину и, как во сне, беспомощно наблюдал за тем, что происходило вокруг. Следующий удар женщины пришелся точно по голове ее мужа – он, как подкошенный, рухнул на землю.

Я почувствовал необходимость поскорее уйти подальше от этого опасного места. У ворот дома я все-таки оглянулся – женщина мощными и точными ударами кола добивала несчастного супруга. Возможно, она его и не убила, но тяжелые телесные повреждения точно нанесла. Таким образом, женщина совершила уголовное преступление. Но беда состояла в том, что я способствовал ей в этом, и меня вполне могли судить вместе с ней. К тому же я сам получил от женщины тяжелый удар колом. Вот какими неприятными последствиями обернулся для меня мой благородный поступок – бывает и такое в жизни.

Вскоре командир нашей роты опять направил меня в ту же часть в Орле – на этот раз в школу прапорщиков. Это было положительным моментом, так как некоторые сержанты ждали этого события очень долго – порой годами. Я же ждал всего несколько месяцев.

Всех нас курсантов, прибывших в ту школу, распределили по трем взводам. Командирами взводов назначили молодых офицеров, которые потом каждый день занимались с нами. Стать прапорщиком означало получать еще 25 рублей надбавки к ежемесячному денежному содержанию. Поэтому все курсанты школы лезли из кожи вон, чтобы понравиться командиру своего взвода.

Нашему взводу круто не повезло – нам достался командир, который был на редкость хамоватым парнем. Видя, что все стараются ему угодить, он стал откровенно издеваться над нами. В казарме этот офицер приказывал нам бесчисленное количество раз отжиматься от пола и приседать. На полевых занятиях он загонял взвод в болото и заставлял нырять в него.

Один раз он приказал взводу зайти в блиндаж, оставшийся на полях Орловщины после войны. Завалив вход в него бревнами и полив бензином, офицер их поджог. Мы дружно запели: «Врагу не сдается наш гордый Варяг!» Но шутки были плохи – у некоторых курсантов обгорели волосы и обмундирование.

Курсанты двух других взводов не подвергались подобным истязаниям. Видя, что командир взвода неправ, я начал отказываться от выполнения его издевательских приказов. Он подал на меня рапорт по команде. Меня вызвали к начальнику школы. Когда я прибыл к нему, он с пренебрежением спросил:

– Ну ты что, Советской властью не доволен?

Я вызывающе ответил:

– Издевательские приказы выполнять не буду.

С угрозой в голосе он крикнул:

– Я тебя посажу!

Как на допросе в гестапо, я с достоинством произнес:

– Ну, сажай!

Начальник неуверенно пробормотал:

– Ну, иди.

Я ушел и после этого перестал выполнять практически все приказы командира взвода – я понял, что все равно звание прапорщика мне не присвоят. К тому же на гауптвахту меня не посадили – и это еще больше убедило меня в том, что заветного звания мне не видать.

Один раз нас построили по тревоге и объявили, что в одной из колоний Орловской области происходят массовые беспорядки, есть убитые и раненные. Нам приказали получить каски и резиновые дубинки. Получив их и погрузившись в кузова военных автомобилей, мы поехали на подавление массовых беспорядков. Командира взвода с нами почему-то не оказалось.

Сидя в машине, я с разочарованием осознал, что попал не совсем туда, куда бы мне хотелось. У меня появилось непреодолимое желание выпрыгнуть из кузова автомобиля. Дело в том, что взбунтовавшихся зеков было не менее полутора тысяч человек. Они вооружены ножами, заточками и стальными прутьями. А наша несчастная рота насчитывала не более ста практически безоружных бойцов. Таким образом, каждому из нас предстояло победить в жестоком столкновении как минимум 15 озверевших и серьезно вооруженных мужчин. Предприятие, в которое нас втянуло наше командование, было явно обречено на неуспех.

Мне стало жутко, и в течении всей дороги я в прямом смысле дрожал, лихорадочно соображая, как избежать этой адской мясорубки. Наконец, мной был найден выход – к своему стыду, я решил спрятаться за спины товарищей.

Я взглянул на этих ребят, сидевших рядом со мной, и изумился – они, в отличии от меня, были на удивление спокойны. Перед смертельной схваткой парни вели себя достойно – играя дубинками, они повторяли:

– Вот сейчас поработаем.

В тот момент я подумал: «Может это и есть те знаменитые русские мужчины, которые являются лучшими солдатами в мире?»

Мы подъехали к зоне и остановились. За забором слышались удары и крики. Зекам по радио объявили, что прибыли воинские подразделения с задачей подавить массовые беспорядки. Зекам предлагалось прекратить эти беспорядки, а также выдать зачинщиков и подстрекателей.

На крышу здания, стоявшего на территории зоны, влезло несколько зеков. Они увидели нас и передали об этом остальным. Через некоторое время зеки стали сдаваться, выдавая организаторов бунта. Побоище, которого я с таким ужасом ожидал, не состоялось.

Один раз во время вечерней прогулки наш взвод нестройной толпой шел по территории части вдоль забора – придурковатого командира взвода с нами не было. Неожиданно за забором послышался отчаянный крик женщины – было похоже на то, что ее насилуют. Вдвоем с одним парнем из Москвы мы стремительно перепрыгнули через забор.

Действительно, какой-то крупный мужчина пытался там изнасиловать женщину средних лет. Вдвоем обрушившись на этого негодяя, мы попытались его скрутить. Мужчина оказал серьезное сопротивление. Но приобретенное в школе умение задерживать преступников помогло нам – насильника мы все-таки скрутили и повели к проходной нашей части.

Проходная располагалась довольно далеко. Когда мы уже подходили к ней, нас догнал муж пострадавшей. Он сердечно поблагодарил нас за спасение жены и дал нам в подарок бутылку водки.

Сдав преступника часовым на проходной, мы с товарищем зашли за угол казармы и распили подаренную бутылку. Меня удивил тот факт, что я легко за один присест выпил полбутылки водки из горлышка – ничего подобного ранее мне не приходилось делать. Вскоре, стоя на вечерней поверке, я начал сильно пьянеть. Но это уже было не страшно – еще мгновение, и я уже крепко спал на своей койке.

Наконец, обучение в школе прапорщиков закончилось. Закупив ящик водки, мы сели в вагон поезда, направлявшегося в Воронеж. На этот раз никто из офицеров части за нами не следил. Нас, воронежских парней, было довольно много. Со спиртным мы явно перебрали – в вагонах поезда на протяжении всего пути постоянно возникали драки между нашими ребятами и пассажирами поезда. В памяти у меня запечатлелся момент – какой-то пассажир идет на меня с ножом в руке и угрожает его применить. Я бесстрашно иду ему навстречу и бью ногой по этой руке. Мне несказанно повезло. При желании тот пассажир мог меня легко зарезать – я еле держался на ногах. Но он не стал.

Вернувшись в Борисоглебск, я продолжал служить на зоне, абсолютно уверенный в том, что звание прапорщика мне не присвоят. Но произошло невероятное – спустя несколько недель, 30 ноября 1977 года, я был все-таки удостоен этого почетного звания. Документ, удостоверяющий этот факт, до сих пор хранится в моем военном билете. На нем сохранилась маленькая капелька крови.

В тот день, когда мне предстояло узнать о присвоении звания, я заступал на службу в 6 часов вечера. Уходя из дома на дежурство, я обнаружил, что потерял ключ от квартиры. Второй ключ был у матери, а она еще не пришла с работы. Я решил закрыть квартиру изнутри, а затем спрыгнуть с балкона второго этажа. Мне казалось, что второй этаж – это совсем не высоко, к тому же внизу земля была покрыта глубоким слоем снега. Когда я совершил этот прыжок, то по пояс провалился в снег. В одном месте он был покрыт коркой льда. Об нее я с силой ударился лицом и до крови разбил нос. Кое-как я остановил кровь, но в тот момент, когда в казарме роты мне вручали документ о присвоении звания, кровь из носа опять закапала. Одна из капель упала на этот документ.

Парадоксально, но те ребята, которые так усердно старались в школе прапорщиков угодить командиру взвода, еще долго после меня ждали присвоения этого звания. В тот момент я понял, что в армии проще прожить, прикинувшись дурачком.

С гордостью теперь я ходил в военной форме, имея на каждом своем погоне по две маленькие звездочки. Все люди вокруг стали смотреть на меня с нескрываемым уважением. По своей службе я уже знал и умел достаточно много. Я хорошо изучил жилую и производственную зоны. Тем не менее, основные события разворачивались в ШИЗО, и там находился самый трудный и опасной участок нашей службы.

Здание ШИЗО строили сами зеки, поэтому все в нем было ненадежно. Зеки, сидевшие там, часто отрывали от нар толстые металлические прутья, а от канализации – стальные трубы. В руках зеков все это становилось страшным оружием. Завладев им, эти отчаянные парни начинали бесноваться и крошить все, что попадалось под руку. Зек, угрожая прапорщику таким оружием, кричал:

– Не заходи в камеру, башку разобью!

И в подтверждение сказанному он наносил страшный удар этим предметом по решетчатой двери камеры. От этого удара толстые стальные прутья двери гнулись – не трудно было представить, что после такого удара по голове прапорщика, она разлетелась бы в дребезги. Как ни странно, у нас не было абсолютно никакого оружия – зека надо было обезвреживать голыми руками.

Я очень болезненно переживал свое позорное малодушие во время выезда на подавление бунта. Меня терзала мысль: «Но ведь я же мужчина! Неужели я неспособен побороть в себе этот проклятый страх? Как настоящий солдат, я должен рисковать своей жизнью!»

Когда в очередной раз один из зеков в ШИЗО, вооружившись толстым металлическим прутом, стал со страшной силой наносить им удары по решетчатой двери, я, подавив в себе животный страх смерти, ворвался в камеру. Возможно, зека шокировала моя безумная храбрость – он даже не сделал замаха, чтобы ударить тем прутом мне по голове. Я сбил зека с ног и вырвал у него прут. Потом, надев на руки преступника наручники, я с гордым видом победителя вышел из камеры.

Второй прапорщик, наблюдавший за моим отчаянным поступком, смотрел на меня, как на идиота. А я был счастлив от того, что все-таки преодолел свое малодушие.

Потом такие случаи не раз повторялись в течение всей моей службы на зоне. И всегда сначала у меня возникал страх смерти, а потом я отчаянно бросался навстречу ей. Конечно, для меня это была азартная игра с этой мерзкой леди. К счастью, все заканчивалось сравнительно благополучно.

Были случаи, когда я позволял вооруженному зеку вырваться из камеры в коридор и только там начинал борьбу с ним. Один раз, сцепившись с зеком и падая с ним на пол, я сильно ударился головой о стену.

Другой раз один наглец, оказывая сопротивление, провел против меня какой-то искусный прием. Я перелетел через спину зека и оказался на полу. Поднявшись, я пытался различными известными мне приемами единоборства скрутить этого негодяя – но у меня ничего не получалось. Зек умело уходил от моих захватов.

Схватка с ним продолжалась довольно долго – и у меня уже начиналась некоторая паника. Но в один из моментов, делая резкое движение, зек ударился головой о какой-то выступающий предмет, и у него потекла кровь. После этого он сдался. Позже я узнал, что этот человек служил в десантных войсках офицером и поэтому знал специальные приемы.

Имел место еще и такой случай. У руководителей колонии родилась безумная идея загрузить зеков, сидевших в ШИЗО, работой с использованием тяжелых молотков и оправок. Эти инструменты в руках зеков могли в любую минуту стать оружием для нападения на прапорщика. И, кроме того, ими можно было легко пробить отверстие в стене ШИЗО, что сулило большие неприятности.

Один зек, вооружившись несколькими молотками и оправками, учинил погром в рабочей камере. На это чрезвычайное происшествие прибежали даже некоторые офицеры из нашей роты. Зек выглядел настолько агрессивным и страшным, что никто из присутствовавших военных не решался его атаковать – даже я, подчиняясь общему настроению, не отважился ворваться в камеру. Положение спас дневальный по ШИЗО, сделав решительный шаг в камеру. Я поспешил за ним. Вместо того, чтобы стремительно напасть на дебошира, мы медленно приближались к нему. А зек подпускал нас поближе, чтобы в упор забросать молотками и оправками. Наконец, он решился бросить в нашу сторону молоток, попав им в живот дневального. Вторым молотком зек не успел размахнуться – в следующий момент я уже сбил его с ног.

Одно время обязанности дневального по ШИЗО выполнял весьма престарелый украинец, который в период войны был в плену у немцев. Он всегда говорил на украинском языке, так что понять его было трудно. Зеки сидевшие, в ШИЗО, крайне ненавидели старика – они грубо оскорбляли его и даже пытались ударить. В ответ на это дед кричал им:

– Звери, ироды!

Мы, прапорщики, делали все, чтобы защитить несчастного старика. Было понятно, что дед в плену работал скорее всего на немцев.

Но каково было мое изумление, когда, однажды придя в ШИЗО, я увидел, что этот старик сидит в одной из камер. Оказалось, что он, умело прикидываясь дурачком, таскал зекам, сидевшим в ШИЗО, различные запрещенные предметы. Передавая их в камеры, дед на чистом русском языке говорил зекам:

– Ребята, ругайте меня сильнее, бейте меня!

Теперь стало ясно, что этот человек в плену работал скорее всего против немцев.

Отбыв наказание в ШИЗО, дед попал на самую тяжелую работу грузчиком. Я видел, как этот уже дряхлый старик с огромным трудом таскал очень тяжелые предметы. Было понятно, что в таких условиях он долго не протянет.

Однажды ночью этапом на зону пришел какой-то вор в законе. Его сразу изолировали в ШИЗО, где я в тот момент дежурил. На другой день все зеки в ШИЗО объявили голодовку– это было сделано по требованию того вора и говорило о его высоком авторитете.

Через несколько недель я опять дежурил в ШИЗО. За время моего отсутствия того вора уже поместили на 6 месяцев в ПКТ. Когда я производил вывод зеков в рабочую камеру, этот вор подошел ко мне и тоном учителя произнес:

– Начальник, никогда не пиши на зека. Лучше вдарь его и все будет ничтяк.

Он имел в виду те частые случаи, когда прапорщики составляли (то есть, писали) на нарушителей режима акты, на основании которых начальник зоны назначал зекам наказание – как правило, в виде водворения в ШИЗО на 15 суток. По понятной причине зеки предпочитали получить от прапорщика удар кулаком, чем париться 15 суток в ШИЗО.

Один раз вечером я зашел в ШИЗО, где дежурил прапорщик по кличке Боксер. На лице у него было выражение ужаса, и, как герой известного фильма, он повторял:

– Нечистая! Нечистая!

Оказалось, произошло следующее. Решив попить чаю, Боксер достал из своей сумки большую пачку этого продукта. Зайдя на кухню, он положил эту пачку на стол, а сам повернулся к титану с водой, чтобы включить его. Через некоторое мгновение, обернувшись к столу, он обнаружил, что лежавшая там пачка бесследно исчезла. В ШИЗО Боксер дежурил один, все зеки были закрыты в камерах. Это действительно выглядело, как мистика.

Спустя месяц тайна фокуса раскрылась. В ШИЗО сидел зек, который научился изнутри камеры открывать кормушку. Затем, просунув в нее свою длинную руку, он отмычкой открывал двери камеры и выходил из нее. Потом он осторожно перемещался по ШИЗО и, если удавалось, воровал у спящих и даже бодрствующих прапорщиков продукты питания, а также различные вещи.

На зоне у зеков существовала официальная организация, члены которой следили за внутренним порядком в колонии. Они так же, как и контролеры, составляли на нарушителей акты и т.д. Один зек, питавший ненависть к этой организации, сделал в производственной зоне простейший пистолет, зарядив его серой от спичек и гвоздем. Зек ухитрился пронести его в жилую зону. Ночью, когда все люди в отряде спали, он подкрался к кровати самого активного члена той организации и выстрелил ему в упор в голову. Несчастный, прожив месяц с гвоздем в голове, умер.

Я разговаривал с тем зеком, который стрелял. Он был уверен, что высшую меру ему не дадут. Потом был суд, и стрелявшего приговорили в 12-ти годам. Ему было бы лучше согласиться с этим сроком и не подавать жалобу. Но он подал. На повторном суде срок зеку уменьшили до 6-ти лет. Но теперь уже администрация колонии вынуждена была подать жалобу. Особая выездная сессия верховного суда приговорила зека к высшей мере. Приговор вскоре привели в исполнение.

Однажды я дежурил в ночную смену по производственной зоне. В один из моментов дежурства мы, прапорщики, сидели на вахте. Была поздняя ночь. Вдруг сработала сигнализация одного из важных помещений производственной зоны – это означало, что кто-то взломал там дверь, или сигнализация сработала ошибочно. Начальник войскового наряда по кличке Девочка в тот момент боролся со сном и явно проигрывал. Поэтому мы не пошли проверять то помещение, продолжая сидеть на вахте. При этом Девочка дремал – мне же спать не хотелось, так как к тому времени я уже привык обходиться без сна в течение всего ночного дежурства.

Через несколько часов Девочка пришел в себя и, вспомнив о сработавшей сигнализации, сказал:

– Ладно, пойдем посмотрим, что там сработало.

Мы вдвоем с ним пошли в производственную зону. Была еще ночь. Подойдя к тому помещению, мы обнаружили, что его дверь действительно взломана. Я заглянул в нее. В помещении было темно, и только слабый свет далекого фонаря у вахты проникал в окно на противоположной стороне помещения. На фоне этого окна промелькнула тень человека.

Конечно, мне было жутко входить в это помещение – наверняка зеки, взломавшие дверь и в данный момент находившиеся там, имели при себе холодное оружие. Им абсолютно ничего не стоило применить это оружие против меня. Но я, опять же играя со смертью, один ринулся задерживать грабителей – Девочка остался у входа.

Медленно перемещаясь в направлении окна и напрягая зрение в темноте, я скорее не увидел, а почувствовал, что за большим сейфом прячется человек. Размахнувшись, я ударил правой рукой в то место и попал точно в спину зека. В следующий момент я уже держал его за шиворот и тащил к выходу. Второй зек сдался сам.

От задержанных преступников мы узнали, что они, взломав дверь, отбежали на безопасное расстояние и долгое время ждали, прибегут ли прапорщики или нет. Как известно, мы сразу не прибежали, и зеки, спокойно войдя в помещение, стали взламывать сейфы. И тут нагрянули мы, застав грабителей врасплох. Возможно, это была хитрость опытного Девочки – но, скорее всего, все это у нас получилось случайно.

В нашей роте, кроме солдат, службу несли еще и собаки – немецкие овчарки. Собаководами при них состояли солдаты кавказской национальности. Однажды выходя из зоны, я увидел рядом с дверью солдата с овчаркой. Собака была большой и красивой. Я не удержался и поманил ее. Солдат тихо скомандовал собаке: