Его глаза полыхнули страшным огнем. Он непроизвольно сжал кулаки, костяшки пальцев побелели. С какой радостью он сейчас вцепился бы в глотку этому уроду, который забрал у него его Веру! Он вцепился бы в нее зубами и не отпускал бы, пока эта тварь не захлебнется собственной кровью. Он уже забыл всех светленьких, темненьких, рыженьких и крашеных во все цвета радуги. Он бы даже удивился сейчас, скажи ему кто-нибудь о них. Сколько их было и сколько еще будет. Сейчас существовала только Вера, и она не принадлежала больше ему. Она принадлежала теперь тому другому. И тот другой теперь целует ее, прикасается к ней, говорит ей нежные слова. Да как он смеет, как он смеет прикасаться своими лапами к ней, к его девочке? Она его. Она только его и принадлежит ему, а не тому другому, недостойному ее. Сева посмотрел на Веру, взгляд у него был пугающий. Он представил, как возьмет сейчас ее маленькую голову своими большими сильными руками и будет сжимать ее до тех пор, пока этот ее недоносок не исчезнет из ее головы, пока даже память о нем не исчезнет… Сева судорожно всхлипнул и закрыл лицо руками.

– Господи, Вера, как ты могла?– почти простонал он, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Прости,– прошептала она, понимая, что это глупо, но, не зная, что еще тут можно сказать.

– Прости!– заорал он и от неожиданности Вера даже подскочила.– Не смей мне говорить прости! Ты обещала, ты слово дала! Ты должна! Слышишь?

На них начали оборачиваться. До этого момента ей было его жалко, и она чувствовала свою вину. Но его слова, обвинения, которые он проорал ей в лицо, разозлили ее.

– Что я обещала, Сева? Какое я слово дала?– она сердито смотрела на него, не испытывая больше ни жалости ни угрызений совести.– Что буду всегда с тобой, и мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день, нарожав, перед этим десяток детей? Ничего я не обещала и никакого слова не давала. И я ничего не должна!

Она встала, что бы уйти, Сева хотел удержать ее, но она вырвала руку. Приступ гнева и ярости прошел, и Сева сидел, опустив плечи, несчастный и потерянный. Сейчас он был похож на большого ребенка, не знающего, что ему делать дальше. Он печально посмотрел на Веру.

– А маме я что скажу?– неожиданно спросил он.

Вера подавила новый приступ истерического смеха.

– Скажешь, что сегодня ее счастливый день, я ушла из ее жизни навсегда.

Вера, не оглядываясь, пошла в сторону метро. На душе у нее сделалось легко-легко. И голова была легкой – никаких мыслей. Ни о прошлом, ни о будущем, ни о настоящем.

Она глубоко вдохнула холодный осенний воздух. Как хорошо! Как хорошо жить! Как хорошо ощутить себя свободной, как будто она сбросила какую-то тяжелую ношу, тянувшую ее к земле. Сбросила и теперь парит легкая, как осенний листок, и такая же беззаботная.

Решив ничего пока не говорить Соне про кардинальное изменение своих жизненных планов, Вера весь вечер, старательно избегала, старшую сестру. На счастье, та и сама не стремилась к общению, приехала злая и ходила по квартире, громыхая какими-то вещами, перекладывая их с места на место. А потом молча ушла спать в свою комнату. Наверное, что-то опять у нее там не заладилось с ее возлюбленным. «Брось его Сонька! Брось!– хотелось крикнуть Вере.– Найди себе нормального мужика, выйди замуж, нарожай детей. Не губи свою жизнь. Он мизинца твоего не стоит». Но сказать сестре такое Вера не могла. Да и какое право она имеет советовать, она со своей-то жизнью разобраться не может.

Ночью позвонил пьяный Сева, начал что-то говорить о любви, еле ворочая языком. Вера повесила трубку. Телефон снова зазвонил. После третьего звонка Вера отключила телефон и уснула крепким сном младенца.

01.10.1990г.

Все кончается. Подходил к концу последний вечер. Держась за руки, они медленно шли по набережной Москвы – реки. Дул пронизывающий октябрьский ветер, пробиравший до костей, заставлявший прохожих прятать носы в воротники, а озябшие руки в карманы курток и пальто. Вера с Сергеем как будто не замечали холода, они шли не спеша, стараясь как можно дольше оттянуть неизбежный момент прощания.

Он приехал, как и обещал, рано утром. Полдня, они провели в постели и готовы были провести там и вторую половину, и еще много-много дней, но Соня должна была вернуться с работы, и пришлось покинуть их маленький теплый мирок и отправиться гулять по хмурой промозглой Москве. Они пообедали в ресторане – Сергей продал свой мотоцикл и шиковал, решив устроить для них праздничный, запоминающийся вечер. Он предлагал ей сходить куда-нибудь, в любое место, куда она захочет, один звонок Родиону Петровичу, и для них любая дверь открылась бы как по волшебству, но Вера отказалась. Ей хотелось побыть вдвоем, что бы рядом не толкались чужие, незнакомые люди. Они прогулялись по Красной площади и потом, не спеша, дошли до набережной. Момент, о котором они старались не думать, становился все реальнее, все сильнее сжимала сердце глухая непроглядная тоска. Сейчас они дойдут до метро. Доедут до Вериного дома. Попрощаются. И все. Конец.

Оба думали о завтрашнем дне, оба боялись его и не решались высказать свои мысли вслух. Как будто опасаясь, что волшебство последних дней развеется, и что реальность захлестнет их и поглотит, наполнив их сердца темнотой и печалью.

– Во сколько ты завтра улетаешь?– все же не выдержала Вера.

– Самолет в 6-30 утра,– сказал Сергей, сердце болезненно сжалось «Так рано!», как будто если бы он сказал, что самолет в 10 или 12, что то изменилось.

Сергей остановился и, взяв Веру за плечи, развернул ее лицом к себе. Она отворачивала голову, стараясь отвести взгляд, потому что боялась разреветься.

– Вера, Верочка!– Сергей безуспешно пытался заглянуть ей в глаза. Легонько взяв ее за подбородок, он заставил Веру посмотреть на себя.– Я знаю, что не должен этого говорить. Но я прошу тебя, не выходи замуж. Пожалуйста, Вера! Дождись меня. Ну, хотя бы, отложи свадьбу. Я вернусь, и тогда ты решишь. Просто подожди, пожалуйста!

Она почувствовала такое облегчение.

– Хорошо. Я подожду тебя.– Сказала Вера, тупая ноющая боль, сковывавшая сердце отпустила. Она чувствовала себя возвращающейся к жизни, ощущала как тревога и неизвестность, разъедающие душу все последние дни, отступают, покидают тело, и на смену им приходит просто грусть.

Он обнял ее и, прижав ее голову к груди, вдыхая запах ее волос, наслаждаясь ее близостью и долго-долго не отпускал. Когда есть надежда, это так здорово!

Вера не стала говорить о своей встрече с Севой. Ей казалось, что этим она наложит на него какие-то обязательства. Она не хотела, чтобы он чувствовал, что что-то должен. Девять месяцев очень долгий срок. Девять месяцев в разлуке это почти бесконечность. Что-то может измениться за это время. Они сами могут измениться. Он вернется, и они все решат. Сейчас ей достаточно, что он просто есть, есть в ее жизни. Даже если у них ничего не выйдет, она будет знать, что он был. И будет помнить это чудесное время, проведенное вместе. Вера почувствовала, как горячие слезы катятся по ее замерзшим щекам.

– Ты будешь писать мне длинные-длинные письма?– почти строго спросил Сергей.

– Конечно, – она улыбнулась, незаметно смахивая дурацкие слезы.– Про одного Телянина можно листов по пять писать в каждом письме.

– Ты и про себя пиши листов по пять в каждом письме. Хорошо?

– А знаешь,– задумчиво сказала Вера,– ведь мы с тобой почти незнакомые друг другу люди. Мы знаем друг друга меньше недели.

Он чмокнул ее в нос.

– Мне кажется, я знаю тебя намного лучше, чем все остальные,– выразительно глядя на нее засмеялся Сергей. Вера хлопнула его ладошкой по спине.

– Я буду подписывать свои письма – Твоя почти незнакомка. Это загадочно и волнующе.– Улыбнулась Вера.

Все кончается. Расставание у дверей квартиры. Последнее объятие, последний поцелуй. Едва-едва сдерживаемые слезы. Так невыносимо трудно расстаться, когда тебе 18. И когда тебе 23 тоже невыносимо трудно расстаться. И сердце рвется из груди и невозможно разжать свои руки и выпустить руки другого. Сергей решительно поцеловал Веру в последний раз и, вскочив в приехавший на его счастье лифт, уехал.

Соня уже спала. «Ох и соня наша Соня» скаламбурила сама для себя Вера. У нее было странное ощущение полного отсутствия ощущений. Она смотрела вокруг невидящим взглядом. В голове не было никаких мыслей. Защитная реакция организма, которая спасает нас от болезней, стрессов, потрясений. Только от любви она спасти не может, не предусмотрена для нее такая функция. Вера, не раздеваясь, легла на диван и долго просто смотрела перед собой невидящим взглядом, чувствуя во всем теле легкость и тяжесть одновременно.

Около часа ночи зазвонил телефон. Уверенная, что это опять отвергнутый жених Вера неохотно сняла трубку, готовясь высказать все, что она думает по поводу его пьяных ночных звонков.

– Я тебя разбудил?– спросил Сергей.

– Нет, я не сплю. Хорошо, что ты позвонил.

– Я не хотел так поздно звонить. Мы с Вованом немного засиделись. Просто хотел еще раз услышать твой голос.

– Я рада, что ты позвонил,– улыбаясь, сказала Вера.– Ты Вовке сказал, что-нибудь?

– Сказал, что попросил тебя отложить свадьбу.– Ответил Сергей немного смущенно. Он сначала ничего не хотел говорить Вовану, не зная, как это воспримет Вера, но потом решил, не вдаваясь в подробности, сказать о своем чувстве к ней и о просьбе отложить свадьбу. Потому, что все равно все тайное становится явным и пусть уж лучше Вован узнает от него, чем потом начнет доставать Веру своими шуточками и дурацкими комментариями. Вован, естественно, отреагировал на новость о «большой и чистой любви» в свойственной ему манере: бурно, шумно, с задором. Излив на друга целый поток восторженных высказываний и шуточек. Сергей потребовал, что бы Вован не смел приставать к Вере и не лез к ней с расспросами, на что Вован радостно заявил: «Ты ж меня знаешь, Серег! Я, сама тактичность». Чем внушил Сергею еще большие сомнения в правильности принятого решения посвятить друга детства, пусть даже, в часть правды их отношений с Верой.

– И что он сказал?– Вера прекрасно знала, что предугадать, то, что мог сказать Телянин невозможно, потому что он мог сказать, все что угодно.

– Сказал, что я молоток.– Нехотя ответил Сергей. Он, все больше, переживал из-за последствий, которые могло повлечь его признание.– Вер, я наверное, не должен был ему вообще ничего говорить, ведь знаю его как облупленного. Прости меня, пожалуйста. Просто я подумал, что он все равно узнает и начнет тебя доставать. Хочешь, я ему сейчас позвоню и заставлю поклясться, что он ни слова тебе на эту тему не скажет?

Вера засмеялась:

– Да все нормально! Зато мне врать не придется. И потом, зная нашего общего друга, уверена, заткнешь ему рот, он пантомиму начнет изображать, или плакаты писать будет, или еще что-нибудь придумает. Пускай подшучивает. С ним весело, он забавный.

У Сергея отлегло, как камень с души свалился. Но кое, что его все же беспокоило.

– Он сказал, что станет твоей дуэньей на время моего отсутствия,– мрачно сказал Сергей.– И ведь станет, я его знаю, так что ты с ним не церемонься. Посылай его в случае чего, он же меры ни в чем не знает.

– Да ладно,– расхохоталась Вера, представляя Телянина в роли дуэньи.– Я с ним справлюсь, не переживай. Сереж, возвращайся скорее. Ладно?– сказала она уже грустно и серьезно.

За последние дни Сергей очень мало спал, и столько всего произошло, что он вымотался, но до этого не замечал усталости. Некогда было. А сейчас она как – то сразу навалилась на него, ноги и руки отяжелели, потянуло в сон. Он привалился к стене, что бы удобнее было сидеть, и слушал Верин голос. Приятное тепло разливалось по телу. И очень захотелось спать, но он не хотел с ней прощаться, хотел слушать ее голос.

– Вера, расскажи мне, что-нибудь о себе. Я хочу все о тебе знать,– попросил он.

Вера задумалась. В голову не приходило ничего интересного.

– Я не знаю, что рассказать. Ничего, так сразу, не вспоминается. Давай я лучше тебе расскажу сказку, мне ее бабушка в детстве часто рассказывала.

Сергей засмеялся:

– Мне сто лет уже никто не рассказывал сказки. Слушаю тебя, моя Шахерезада.– сказал он, устраиваясь поудобнее.

Вера начала рассказывать историю об очень красивой, но очень ленивой девушке, которую увидел в окне, проезжая мимо ее дома король и влюбился в нее, и увез ее к себе во дворец и решил на ней жениться. А мать девушки уверила короля, что ее дочка первая рукодельница во всем королевстве, потому, что ей было стыдно признаться, что дочка ничегошеньки не умеет и не хочет делать. Перед свадьбой король дал красавице задание напрясть за ночь пряжи из шерсти, которой была завалена целая комната дворца. Ночью, когда ленивая красавица, не умевшая прясть, сидела и горько плакала, понимая, что король на ней не женится, а она уже тоже успела его полюбить, перед девушкой появился карлик и сказал, что поможет ей выполнить задание, данное королем, но она должна будет отдать за это карлику своего первенца. Девушка решила, что первенец еще, когда будет, и, что можно будет что-нибудь придумать и обмануть карлика, и согласилась….

Тихий, нежный голос убаюкивал, обволакивал, прикрыв глаза, Сергей начал погружаться в блаженную дремоту и не заметил, как уснул. Вера, дошедшая в своем повествовании до места, когда карлик является к красавице, уже ставшей королевой, за обещанной наградой – ее маленьким сынишкой, заподозрила по долгому молчанию и полному отсутствию признаков жизни в трубке, что Сергей уснул. В приступе озорства, она рявкнула страшным голосом прямо в трубку:

– А теперь, злобный карлик, я оторву тебе голову и сожру твои мозги!

От неожиданности Сергей дернулся, с глухим стуком ударившись головой о стену.

– Какая страшная сказка!– потирая затылок, засмеялся он. На другом конце провода хохотала Вера.– Тебе бабушка всегда такие страшные сказки рассказывала? Я тут вмятину в стене затылком сделал, с перепугу, так что давай говори, чем там все у них закончилось? Карлик выжил?

– Ишь, какой хитренький,– вытирая выступившие от смеха слезы, сказала Вера.– Мало того, что проспал пол сказки, так еще и чем дело кончилось, хочешь узнать. Нет уж! Шахерезада сказки до конца никогда не рассказывала. Самое интересное, всегда на потом оставляла. Так, что когда вернешься тогда и конец сказки узнаешь. Если, конечно, ты снова не задрыхнешь.

Было уже почти два часа ночи. Вере нужно было с утра на занятия. Пора было прощаться. Уже во второй раз за этот долгий, такой хороший и такой печальный день.

– Я, как только приеду сразу тебе напишу. Хорошо?– пообещал он.

– Я буду ждать.– Ответила Вера, стараясь, что бы, голос не дрожал. Хватит уже слез. Пусть прощание будет приятным.– Я буду ждать твоих писем, буду писать сама, и буду очень ждать твоего возвращения, Сережа.– Она быстро повесила трубку и, уткнувшись в подушку, разрыдалась. «Дура плаксивая!»– мысленно ругала она себя, тоненько подвывая и вздрагивая худеньким тельцем от сотрясавших ее рыданий.

02.10.1990г.

Самолет готовился к взлету. Картинка за окном медленно начала двигаться. Самолет плавно скользил по взлетной полосе, набирая скорость. Картинка мелькала все быстрей и быстрей. Наконец, оторвавшись от земли, самолет взмыл в воздух и устремился ввысь, поднимаясь все выше и выше. И вот уже стало невозможно разглядеть людей и машины, крыши домов превратились в маленькие темные прямоугольники, а дороги казались тонкими извивающимися и разветвляющимися в разные стороны нитями, опутавшими город и расползавшимися далеко за его пределы. Сергей думал о Вере, о предстоящей работе, о матери. Мысли лениво ворочались в голове. Когда они с Верой закончили телефонный разговор, было уже больше двух часов ночи, а в четыре ему нужно было вставать, что бы успеть в аэропорт. Он решил не ложиться, а поспать уже в самолете. Когда он вышел перекусить перед отъездом, на кухню пришла мать. Она была грустная и молчаливая. Когда Сергей только сообщил, что собирается ехать работать на север, мать пыталась отговорить его.

– Зачем тебе ехать, сынок, в такую даль так надолго? Что ты в Москве денег не заработаешь?– спрашивала она.

– Столько и за такое время не заработаю.– Ответил Сергей твердо. Зная характер сына, мать поняла, что если он решил, то не передумает и бесполезно уговаривать. Она больше и не пыталась, только с грустью думала, что скоро он снова уедет от нее и дома опять станет пусто, как тогда, когда он ушел в армию.

Она старалась не думать о его отъезде, но каждый день, глядя на календарь считала, сколько дней еще осталось. И вот он сидит на кухне такой большой и совсем взрослый, завтракает, улыбается ей, стараясь подбодрить, а потом подхватит сумку с вещами, наскоро обнимет ее на прощание и умчится далеко-далеко за своей мечтой, а она останется совсем одна. Так вдруг захотелось, что бы он снова стал маленьким, белобрысым Сережкой. Что бы можно было посадить его на колени, прижать к себе и не отпускать. Гладить светлые волосики, которые с возрастом потемнели и стали темно-русыми. И оберегать его от всех опасностей, как в детстве.

– Ох, сынок, сынок!– сказала она, подходя к нему и гладя жесткие густые волосы, бывшие когда-то мягоньким беленьким пушком.

– Он накрыл ее руку своей большущей ладонью.

– Мам, я скоро вернусь. Не переживай.

Тяжело вздохнув, она, пошла проверять, все ли он собрал в дорогу.

Сергей открыл глаза, когда самолет уже начал заходить на посадку. Летели долго, он успел хорошо выспаться и теперь снова чувствовал себя бодрым и полным сил .

Через несколько минут самолет приземлился и Сергей стал пробираться к выходу. Взглянув в окно, он с изумлением увидел, что вокруг взлетной полосы все завалено толстым слоем снега. Из дождливой Москвы он как по волшебству попал в самую настоящую зиму.

Выйдя из самолета, он мгновенно ощутил, что зима не только настоящая, но еще и морозная. Причем мороз был не шуточный, градусов за двадцать. Ледяной ветер дул с такой силой, что пока Сергей в своей несерьезной кожаной курточке, предназначенной для московской осени, и ботинках на тонкой подошве, добежал до здания аэропорта, ему показалось, что он замерз не только снаружи, но все его внутренности превратились в один сплошной кусок льда.

Внутри было не особо тепло, но по сравнению с улицей просто замечательно. В небольшом зале ожидания рядами стояли скамьи, на которых сидело несколько пассажиров, ожидающих посадки на свой самолет. Справа находился буфет с выставленной поверх прилавка табличкой «Обед», весьма огорчившей Сергея, не отказавшегося-бы сейчас выпить чего-нибудь горячего. В дальнем углу расположилась группка мужчин, рядом с которыми на полу были свалены кучей большие спортивные сумки и рюкзаки. Сергей понял, что это его новые коллеги. Он проспал весь полет, поэтому не разглядел других пассажиров. Но, был уверен, что часть, из сидящих, в глубине зала, прилетела на одном самолете вместе с ним.

– Ой, простите!– молодой белобрысый парень, налетев на Сергея, сзади врезался в его плечо. Парнишке на вид было лет восемнадцать–девятнадцать. Наивные голубые глаза, опушенные густыми светлыми ресницами, растерянно смотрели с совершенно, детского, веснушчатого лица. Одет он был так же как Сергей – совершенно неподходяще для местной погоды. Коротенькая красная курточка, джинсы и кроссовки. Уши и щеки, в данный момент, были абсолютно идентичны цвету его пижонской курточки. Еще сильнее покраснев, но уже от смущения он почти робко спросил. – А Вы случайно не знаете, как найти 24 бригаду?

«Как же тебя занесло-то сюда, такого птенца желторотого? Тебе ж еще рядом с мамкой надо сидеть и сиську сосать»– подумал Сергей, с сочувствием глядя на, как теперь он уже знал, юного коллегу.

– Думаю, что это она и есть.– Сергей указал рукой в сторону группы, к которой направлялся сам.

Навстречу им поднялся мужчина, лет за сорок, с густой бородой и потемневшей, от уже навсегда приставшего северного загара, кожей. Возле глаз и на лбу пролегли глубокие бороздки морщин. Несмотря на суровый вид человека, немало повидавшего на своем веку и привыкшего к трудностям, в глазах его плясали веселые огоньки, а улыбка была добродушной и располагающей.

– Здорово ребята! Вы в 24-ю?– спросил он, протягивая по очереди, широкую мозолистую ладонь Сергею и молодому парню. Оба кивнули.– Ну, милости просим. Я начальник бригады, Иван Николаевич Кузнецов.

– Сергей Кречетов.

– Алексей Кукушкин.

Один из сидящих засмеялся:

– Кукушонком будешь!

Все остальные тоже засмеялись, только обладатель нового и очень подходящего ему прозвища стоял смущенный, снова слившись цветом лица с собственной курткой.

Иван Николаич с сомнением смотрел на вновь прибывших.

– Вот что, ребята,– сказал он, наконец,– тут жизнь суровая. Работать приходится в трудных условиях. Тут у нас жесткая дисциплина, работа тяжелая. Условия самые, что ни на есть спартанские. Ни тебе развлечений…– он немного помолчал, как бы обдумывая, чем еще припугнуть двух новеньких.

– В общем, не все выдерживают. Бывает, что и сбегают люди. Мне нужно, что бы бригада работала. Если не уверены, что хотите остаться, срок-то долгий, а впереди зима, из лагеря, бывает, по два месяца не выедешь, так дороги заносит, то вы лучше прямо сейчас садитесь на самолет и назад, домой к мамке.

– Я остаюсь,– спокойно сказал Сергей.

– Я тоже.– Распрямив плечи и вскинув голову вверх для солидности, насупив белесые брови, сказал Кукушонок, в глазах которого стояли слезы. «Молодец, с характером»– мысленно похвалил Сергей мальчишку.

Веселые искорки, вновь заплясали в глазах нового начальника.

– Ох, ребята. Я вас предупредил. Мы скоро выезжаем. До лагеря ехать больше трех часов, так, что тянуть нечего, нужно засветло доехать. Давайте переодевайтесь. Есть, что теплое-то?– Иван Николаич с усмешкой посмотрел на почти по-летнему одетых мальчишек. После того, как они, по-армейски, одновременно ответили «да», он продолжил.– Одевайте все, что есть. В лагере выдам вам унты и одежду. Распорядок, план работ, обязанности, это все завтра будем обсуждать. На сегодня у нас задача до лагеря добраться и сгрузить в ангар все, что сейчас с собой привезем. Давайте ребятки. Пятнадцать минут вам даю на переодевания и на знакомство.– Он кивнул на остальных членов бригады, знакомьтесь мол, и пошел в сторону выхода, надевая на ходу, теплую шапку и поднимая воротник толстой зимней куртки.

До лагеря добрались уже в сумерках. Еще в аэропорту, когда Кукушонок сменивший свою тонюсенькую красную куртку на ненамного более теплую синюю и натянув на голову вязаный «петушок», робко высказался по поводу «жуткой холодины» на улице, один из новых знакомых, Генка Рыжов, хлопнул его по плечу и, радостно смеясь, сказал:

– Это разве холодина? Вот будет минус 60, вот это холодина! А сейчас, считай так, легкий морозец.

– Минус 60?!– с ужасом повторил Кукушонок.

Дорога была ужасной. Ехали на двух гусеничных вездеходах. В один погрузили оборудование и запас продуктов, доставленных грузовым самолетом. Иван Николаич, которого большинство ребят, называло запросто, Николаичем, сел за руль. Во второй набились все остальные члены бригады. Развернувшись в противоположную от города сторону, поехали через заснеженную северную равнину. Несмотря на то, что ехали по снегу всю дорогу жутко трясло. На каждом ухабе людей, сидящих внутри вездехода, подбрасывало и швыряло из стороны в сторону. Гул от тарахтевшего мотора стоял такой, что, для того что бы что то сказать приходилось кричать. К концу дороги, Кукушонок был уже больше похож на лягушонка, весь зеленый с остекленевшими глазами. Сергей чувствовал, что его тоже начинает мутить от непрерывной тряски. Заметив их состояние, Паша Головин, маленький, смешливый парень, чуть старше Сергея, сочувственно сказал, вернее прокричал:

– Уже почти приехали. Это с непривычки. Первый раз всегда так. Привыкните.

Картина, представшая перед глазами вновь-прибывших, когда они выбрались, наконец, из, ставшего ненавистным, за время пути, вездехода была весьма унылой, даже тоскливой. Куда не глянь, в какую сторону не посмотри – уходящая вдаль, насколько хватает глаз, снежная пустыня. Несколько сбившихся в кучку вагончиков для жилья, в небольшом отдалении от лагеря большущий железный ангар для оборудования, в который загоняли технику в конце рабочего дня. Ни деревца, ни кустика. Вокруг лагеря ровная белая поверхность, плоская как блин. Во-все сгущающихся сумерках, впечатление получалось еще более удручающее. Сергей почувствовал, как тоска сжимает сердце, как будто тисками – 9 месяцев, целых 9 месяцев здесь, это же просто ужас! Взглянув на Кукушонка, он заметил, что тот стоит с совершенно ошалелым видом и как-то подозрительно часто моргает. Сергей догадался, что мальчишка изо всех сил старается не заплакать. Но понять его вполне можно, Сергей и сам готов был расплакаться.

<1...4 5 6 7 >

На страницу:

Перейти

6 из 7