Боги как боги

Первые посетители явились довольно скоро. Это были чернокудрый, полноватый и очень обаятельный бог и некрасивая молодая богиня с бурой помадой на губах и кислотно-зелёной вязаной шалью-сеткой на плечах.

– Ну я и говорю, мол, я же никогда подобным не занимался. Я статьи пишу, а не веду передачи. А они мне, мол, из наличных богов у тебя ближе всего специализация. Так что заменишь пропавшего вестника.

– А его так и не отыскали? – без особого интереса спросила богиня. Судя по деланно-ровному тону, это была коллега чернокудрого, притом весьма им очарованная.

– Да похоже, что особо и не пытались. Разве найдёшь бога, если он не хочет, чтобы его нашли? Сам вернётся. А я постараюсь заменить его. По мере сил. Глядишь, публика меня и полюбит.

– Не сомневаюсь, – чуть насмешливо сказала бурогубая и покрутила в руках бугристую керамическую фиговину непонятного назначения. – А где продавец?

К ней уже спешил тщедушный бог с горбатым носом и печальными глазами.

– Пгошу пгощения, клеил ценники. Чем могу помочь, о дивная и сиятельная?

Некрасивая дева криво улыбнулась в ответ на напыщенную формулу приветствия.

– Я ищу подарок для матери. Что-нибудь эпатажное.

Худосочный продавец задумался.

– Не желаете ли товагы для декога? Сейчас самый писк – это пыльные вечегинки. У нас есть совегшенно особенная пыль веков. Набиваете ею облако поплотнее и пускаете по помещению. Пгидаёт любому дому таинственный и винтажный вид. Тагу можно потом использовать в интегьеге.

– А чем плоха обычная пыль?

– О, она жёсткая, колкая, непгиятна на коже. Наша уникальная пыль веков имеет мягкую стгуктугу и неповтогимые потгебительские свойства. Пгосто пощупайте, и вы больше не захотите пользоваться дгугой пылью. Да и где вы набегёте достаточно обычной пыли, если вечегинка уже чегез несколько часов?

Посетительница задумалась. Мать любила всякие странные сборища, и компашка у неё продвинутая, все авангардисты. Они наверняка оценят пыль веков.

– Давайте посмотрим, что у вас ещё есть, я потом выберу.

– Это зеркало неправильно отражает, – заметил пухлый коллега.

Он смотрел на своего двойника за бронзовой гладью. Двойник не отличался хорошими манерами: гримасничал, показывал неприличную пантомиму и, похоже, выкрикивал ругательства.

– Ну что вы, оно отгажает пгавильно, но в своём стиле, – пояснил продавец. – Это зегкальце-ковегкальце, идеальный вагиант для бога, желающего пгеодолеть стгах пегед публикой. – Тощий продавец нежно погладил вычурные завитки, обрамляющие бронзовый овал. – Тгенигуйтесь пегед ним ежедневно, и вскоге самая недобгожелательная аудитогия будет вам нипочём. Кстати, это я ещё звук пгиглушил. А так – полная достовегность. Зеркало опговеггает ваши доводы, смеётся над умозаключениями, улюлюкает и оскогбляет. Если вы сумеете укготить своё отгажение, вам будет по зубам самый аггессивный оппонент.

Исполняющий обязанности вестника задумался. Его спутница нетерпеливо притопнула ножкой в безвкусных кружевных сапогах с открытым мыском.

– Да, подагок. У вашей матеги есть хобби? Могу пгедложить набог «Собеги себе ггифона». Это целая сегия. В ассогтименте химега, сфинкс, минотавг, кгылатый кабан.

– Теперь понятно, для чего половина коровы.

– Естественно. Могу также посоветовать готовых ггифонов и пгочих мифических существ. Пгодаются попагно – мальчик и девочка.

Измождённые грифоны тоскливо смотрели вникуда.

– Они уродливые и худющие.

– Ге-галь-ди-чес-ки-е, – с расстановкой поправил продавец. – Они такие и должны быть. Можно использовать для охганы дома, можно натгавить дгуг на дгуга и обгатить в камень. Будет геалистическая статуя «Богющиеся ггифоны», идеально для укгашения пагков и фонтанов.

– Дом моей матери не от кого охранять, – задумчиво протянула посетительница, поводя острыми плечами.

– Охганяют не от, а для, – наставительно заявил горбоносый бог. – Для статуса. Кстати, статусы у меня тоже есть!

Он подвёл покупателей к огромной горе скрижалей. На ближайших виднелись довольно странные надписи: «Не убий», «Погладь кота, сцуко», «Утро добрым не бывает», «Узбагойзя», «Бог погоды уже не тот», «Давай, до свиданья!».

– В ассогтименте!

– Я не понял, – признался упитанный обаяшка.

– Всё пгосто. Хотите, чтобы окгужающие знали, какие вас посещают мысли, в каком вы настгоении?

– Мне для этого достаточно просто подумать, – хмуро буркнул новый вестник.

– Думать может каждый, – хмыкнул иссушённый торговец, – а хогоший статус есть не у всех. Одну из этих замечательных скгижалей можно пгикгепить на лужайке пегед домом, на колеснице, в пгиёмной. Есть облегчённые вагианты для ношения на шее. Очень модно в этом сезоне. Сыну (ваш говесник пгимегно) целый комплект подагил. Так он в востогге был!

Молодой бог поколебался, потом принялся изучать подпирающую потолок кучу статусов, откладывая в сторонку наиболее близкие по духу.

– Возьмёте десять – одиннадцатый бесплатно! – пропел торговец и снова вернулся к вопросу эпатажного подарка.

– Вот здесь у нас есть весьма интегесные пгедставители фауны. В качестве домашнего питомца очень необычны. Появиться с таким в обществе – пгивлечь к себе все взгляды. Как пгойтись по улице с мугавьедом на поводке.

– С кем, простите?

– Любимый звегь эксцентгичных твогцов. Сейчас нет в наличии, к сожалению.

Богиня с сомнением покосилась на «интересных представителей фауны». Это как же надо мать не любить, чтобы такой подарочек подсюропить…

Взгляд её остановился на двух бездонных сосудах, которые прыгали в воздухе, переливая медовые сгустки из пустого в порожнее.

– А вот это интересная вещица.

Она обошла кругом живую инсталляцию.

– У вас тонкий вкус! Эта пгелестная пара сосудов демонстгигует общую тщету и бессмысленность какой-либо деятельности…

– Спасибо, я искусствовед, в тщете и бессмысленности разбираюсь, – прервала его некрасивая богиня. – Хочу на днях посетить галерею, чтобы разгромить какое-нибудь из произведений. И посмотреть на «Лучший из миров», конечно же.

Она задумчиво потёрла подбородок, любуясь сосудами. И впрямь, демонстрируют тщету и бессмысленность. Но смотрятся как-то одиноко.

– А вот есть ещё замечательная вещь для довегшения ансамбля.

Продавец указал на другую инсталляцию: замкнутую квадратом лестницу, движущуюся всё время вверх. По ступенькам стекали мягкие кругляши с символами по кругу и двумя стрелками, закреплёнными в центре.

– А эта композиция говогит… Впгочем, вы лучше меня знаете, о чём она говогит.

Вот теперь всё на своих местах!

– Беру обе! – решительно сказала бурогубая и сиятельная. – И бочку пыли, пожалуйста. У вас есть доставка?

– Отличный выбог! Доставку могу огганизовать после заката, – пообещал продавец.

– А мне, пожалуйста, зеркальце-коверкальце. И наборчик статусов. Тоже с доставкой, – вклинился чернокудрый пухлячок.

Гора отобранных им скрижалей была ненамного ниже кучи отвергнутых статусов.

Торговец одобрил и этот выбор. Обещал привезти всё после заката. Покупатели оставили адреса, расплатились. Ушли, довольные модными приобретениями. Картавый продавец погладил мочку уха, хитро улыбнулся и поспешил к новым посетителям.

«Надо будет потом заценить этот “Лучший из миров”, здесь явно есть какой-то профит. – На мгновение волосы предприимчивого бога блеснули рыжиной. – И грифонов не забыть покормить, а то не справятся с доставкой».

А уж когда разойдётся весь этот хлам, можно будет и пальмочек сообразить, и особнячок приятного цвета возле родного Хаоса Изначального. Небось, ещё и на талантишко какой-нибудь средства останутся. А не останутся – невелика беда. В этом наивном мире всегда найдутся те, на ком можно заработать.

Забудьте всё, чему вас учили

Все слова, использованные в этом повествовании, неточны, субъективны и передают действительность лишь приблизительно и лишь для немногих. Как и любые слова.

Но сказать-то надо.

Гингивера дробила габбро, плевала кислотой, вспенивала лаву, источала ароматы псины и ванили, но всё равно ничего не успевала. В уютной гингилоге хоть и царил порядочный кавардак, но работы был ещё непочатый край. Раньше Гингивера двумя нижними левыми справлялась с таким объёмом необходимых разрушений и прочих повседневных дел, но совсем недавно у неё появился вылупленец, и привычный мир стал удручающе, жутко, неотвратимо структурироваться.

Вот даже сейчас это тщедушное с виду существо слишком беззаботно курлыкало. Гингивера отрастила себе пару дополнительных глаз на длинных телескопических стебельках, потянулась к отпрыску. И точно: Грюк достраивал из любовно расшвырянного щебня огромную ступенчатую пирамиду! Почти все камушки с пола подобрал. Кинулась к непослушному дитяте и одним махом верхней семихвостой конечности снесла безобразную конструкцию. Вылупленец побурел и свернулся шариком. Всплеснув жабрами, Гингивера вылущила несколько новых псевдорук, схватила бешено молчащее чадо и зафиксировала в абсолютно неподвижном состоянии. Держать его так, дожидаясь нормального, непрерывного детского вопля, пришлось достаточно долго. Спинные псевдоруки Гингиверы в это время сноровисто разбрасывали щебень красивыми кучками.

В самый разгар уборки явилась Вирорайя со своими чадами. Гингивера попыталась для приличия расчепушить прилизанные с утра вибриссы, но махнула псевдорукой. Подруга и не такой её видала.

– Как жизнь, Верунь? – радостно гаркнула гостья.

Воспитанные детишки, не дожидаясь указаний, с гиканьем помчались громить островки порядка, возведённые вылупленцем. Гингивера умилённо наблюдала, как Райкины отпрыски бегают по стенам, потолку и полу, роняют стоявшее и разносят лежавшее, бросают лёгкое и опрокидывают тяжёлое. «Неужели и мой таким когда-то будет?» – подумала она, нежно тыча малыша между пластинами панциря. Увидев гостей, Грюк полусъёжился и завёл противные куксливые завывания, настолько размеренные и мелодически организованные, что у счастливой мамаши заныли все суставы членистых ног.

– Потихоньку, – булькнула Гингивера, тысячей уловок пытаясь привести мелкого в адекватное состояние.

– А, это он арии исполняет, – уверенно заявила подруга. – У него остаточная память ещё не зарубцевалась. Дай сюда мальца.

Уже через минуту Грюк пищал, кричал и заливался, как и положено здоровому, активному малышу. Гингивера смогла, наконец, выдохнуть. Она всегда рада была визитам подруги, тем более что с появлением вылупленца жизнь стала до ужаса монотонной. А Райка, ко всему прочему, умела обращаться с молодняком, и её детишки всегда приносили с собой приятные ералаш и шум. Только вот очень уж Вирорайя увлекалась одной мистической теорией.

– Как здорово, что вы зашли! Я так вымоталась, уже молчать готова.

– Ну а зачем ещё нужны подруги? Давай, я послежу за Грючиком, а ты пока делами займёшься. Могу с готовкой ещё помочь, только скажи, что и где.

– Спасибо, ты не представляешь…

Гингивера принялась за работу, одновременно стрекоча о своём чаде. Райка понимающе потряхивала вибриссами, не забывая перенаправлять мелких, когда те совсем заигрывались.

– Спит всю ночь, паразит такой. Не знаю, что с ним делать. Может, кому знающему показать?

Подруга заверила, что это обычное явление, скоро пройдёт. Мимоходом подсунула мелюзге пару молоточков, и те упоенно принялись крошить глиняные черепки, оставшиеся с ужина. Грюк посмотрел на старших и тоже заинтересовался. Тем временем его мама привела себя в порядок: поцарапала чешуйки, обмазала грудь пеплом и грязью, растрепалась, как следует покаталась по полу. В таком виде и оплодотворителя встречать не стыдно.

– А недавно даю ему немного камешков, песка, битого стекла. Учила разбрасывать. Он чуть-чуть побросал, а потом сделал ямку и туда всё сгрёб. И сверху ещё присыпал! Ну ты представляешь? – Отдуваясь, молодая мамаша от души разлила по полу большущий чан заилевшей пахучей водицы. – Слизь у него уже как у взрослого, но морфировать пока не может. И знаешь, падать прямо-таки боится! Уж я его роняю-роняю… А то панцирь неправильно сформируется, как потом конечности отращивать?

– Да ладно, мои в таком возрасте тоже особо падать не хотели, и ничего. Лырра уже ложноножку выпучила на днях! – похвалилась Райка.

Детишкам наскучили глиняные крошки, они окунулись в яму с лавой и принялись рьяно плескаться, вереща всё громче. Оранжево-чёрные капли так и плюхались вокруг. Может, Грюк чему научится? Что ни говори, молодняк у Вирорайи воспитан просто идеально.

Гингивера занялась ежедневной перестановкой, сгоняя пыль в роскошные клоки и то и дело тараня мебелью стены. Трещины изящно ползли вверх. Завтра она с особым удовольствием будет их замазывать, а потом делать новые.

– Ест нормально, но ни разу даже не испачкался. Всё жду, когда он уже в ум войдёт, объясню ему, что маму надо всю забрызгать едой в знак того, что тебе понравилось, – продолжала хозяйка. – Начинает говорить на своем языке. Знаешь, такие странные и смешные звуки! Недавно выдал: «Аррр-кхи-теххх-тур».

– Хо, мои тоже чего только ни говорили! – поделилась Райка. – Помню, Квык как-то сказал: «Три-чшья-кофф-ка». Неделю, наверно, повторял. Это, безусловно, память о прошлой жизни.

Гингивера не дала подруге свернуть на любимую тему. Предложила ей немного дымящейся слизи вылупленца. У Грюка она была уже тёмная, густая, духовитая, а целебные свойства растерять ещё не успела. Райка с удовольствием выпила. Грюк глодал обеденную плиту, Лырра закапывала попискивающего брата в песок.

– Я всё пытаюсь следовать твоему совету, что вылупленцу не надо мешать, что надо дать ему самому развиваться, но это же просто щчвет-и-прокхлада… – пожаловалась Вера, замачивая гору одежды в нефти. От неё замечательные пятна и разводы. – Оставила его на пару минут, уж не помню, чем занялась. Смотрю, а Грюшка отполировал кусок пола от входа и до лавовой ямы. Так ровно, что смотреть больно. Ну ты представляешь? Шестнадцать псевдорук отрастила, и то еле справляюсь.

Остаток нефти Вера плеснула на лаву, и детишки восторженно заулюлюкали.

– Все свои дела делает в одном и том же месте. Я ему столько раз показывала, что надо по всей гингилоге разбрасывать и разливать: так и стены крепче, и запах приятный. Никак не приучу, хоть тресни.

Подруги вместе отжали постиранное белье и принялись за готовку. Сегодня на ужин плямы по-руольски.

– Не волнуйся, у всех детей поначалу есть эта страсть к порядку. Нужно просто проявить терпение и не заставлять. И показывать, показывать почаще.

– Да я показываю, и терплю, но иногда меня просто не хватает. На днях знаешь, что учудил? Размазываю я, значит, свои дела по стенам, а он рядом малюет. Пригляделась – хвост ты мой! Похоже на живое существо, только симметричное. Одна голова, два глаза, между ними то ли рог, то ли не рог, пасть маленькая, на одну сторону чуть сдвинута, – Гингивера аж вся передёрнулась. – Само гладкое, бледное и косится так, будто насквозь видит. С какого боку ни подойдёшь, а оно всё на тебя косится. Я бы тебе показала, да твои ребята уже сажей закрасили, спасибо им. Я боялась, если честно, с горстью грязи к этому приблизиться, оно как живое было совсем.

– Хо, вот так малец! – будто бы похвалила подруга. – Квык, вон, тоже как-то раз отмочил, отвалитесь, мои отростки! Из первосортной ванариловой массы ужас слепил. Я спрятала, пока мой оплодотворитель не увидел. Соврала, что масса испортились, весь смрад выветрился. Так вот, Квык слепил типа твоего двуглазого на стене, только стоит скрюченное с чем-то круглым в псевдоруке. Будто сейчас запульнёт.

Вирорайя оторвалась на минуту от плямок по-руольски, которые лепила вдвое быстрее подруги, и заботливыми подзатыльниками направила уставших детей играть с острыми сталактитами. Это и хватальца развивает, да и на потолке посидеть иногда полезно.

– А ты мне не веришь, считаешь, что я глупости говорю, – пожурила Райка, отправляя первую пляму в бурлящую желчь. – Ведь все дети калякают и лепят почти одинаковых страшил. И никто их этому не учил. Все «исполняют арии», полируют, строят пирамиды и другие неестественные конструкции, гадят в одно и то же место, и к хаосу их приходится долго и болезненно приучать. Это память!

– Ой, ну Рая! – хозяйка раздражённо повела жабрами, принимаясь за новую партию плям. – Зачем изобретать несуществующий зеркальный мир, несуществующие перерождения! Это только всё усложняет. У детей инстинкты, отголоски дремучего животного прошлого. Ведь каждая мать делает треугольное гнездо, и она попросту не может по-другому. Для интереса, я пыталась, – по секрету сообщила Вера, – но это было выше моих сил. И меня тоже никто не учил. И яйцо я отложила идеально гладкое, идеально шарообразное. Просто наши предки выживали за счёт порядка, они-то и передали нам эту программу, которую теперь приходится ломать в раннем детстве. Когда-нибудь наши потомки унаследуют от нас программу хаоса, и возможно, она тоже станет атавизмом.

Гингивера выдохлась после длинной речи и множества выполненных задач. Прилегла, хлебнула слизи. Вирорайя доделала плямы, метнула их все в кипящее варево и подсела к подруге полюбоваться маленькими шалунами. Один сталагмит они расшатали и пытались обрушить его прямо на любимый отхожий уголок Грюка. Тот был опасно близок к припадку молчания, но уставшая мамаша решила пока понаблюдать ещё немного.

– Сразу видно, что ты неверующая. Ведь я не на голых предположениях основываюсь. И у меня есть довольно много подруг-единомышленниц. Мы сохраняем детские каракули, лепные фигурки, запоминаем слова. Мы сравниваем всё это и делаем выводы, хотя ты знаешь, для нас такая работа противоестественна и ужасно сложна. Зато сами выводы просты. – Вирорайя сделала паузу, задумчиво перекатывая напиток между желудками. – Всё имеет противоположность, как сталактиты и сталагмиты. Следовательно, есть мир, полностью противоположный нашему. Все вылупленцы склонны к одинаково странному поведению, которое не объяснить тем, что в треугольном гнезде лежало круглое звукоизолированное яйцо, а далёкие предки любили порядок. Откуда берутся эти повторяющиеся мотивы рисунков? Сложные «арии», когда малец недоволен? Порывы к созиданию и страсть к неестественным фигурам? Ответ напрашивается сам собой. – Гостья триумфально растопырила жабры и вибриссы. – Детёныш просто слишком многое помнит о мире, из которого прибыл к нам. Потом мы вбиваем в него правила нашего мира, сотни «нельзя» и тысячи «можно», и память стирается, уходит в глубину. Но иногда она прорывается и у взрослых. Вот ты при мне сказала «щчвет-и-прокхлада». Что это значит?

– Ничего, просто ругательство, – отмахнулась Гингивера.

– Ругательство. А откуда оно взялось?

– Не знаю. Один ляпнул, все подхватили.

– Наи-ивная, – снисходительно протянула гостья. – Каждое слово несёт какой-нибудь смысл. В нашем мире «щчвет-и-прокхлада» это ругательство, а в предыдущем мире оно, наверно, означает что-нибудь приятное.

– Не убедила. Но предположим, ты права. И что дальше?

– Дальше смерть в этом мире и новое вылупление в том. С осколками воспоминаний о здешнем существовании. Там тебя всю жизнь приучают к порядку, потом умираешь, попадаешь сюда, и тебя снова приходится переучивать. И так до бесконечности.

От такой картины мира у Веры заклёкало что-то внутри. Но долго раздумывать над всякой жутью не было времени: как и следовало ожидать, сталактит рухнул, Райкины детишки покатились счастливыми комочками, а Грюк неуклюже плюхнулся и завёл одну из своих «арий». В разгар веселья явился оплодотворитель. Шум, суета, толкотня. Устроились есть. О жизни после смерти больше не заговаривали, чинно верещали, оплевали хозяйку желчью по-руольски, так что Гингивера прямо рокотала от удовольствия.

Только вот Грюша был тихий, весь ужин выкладывал из плямок символы. Вирорайя тайком зарисовала их на чешуе и, счастливая, унесла с собой ещё одно доказательство своей теории. Вот оно, это сокровенное знание, эта неразгаданная тайна, эта крупица недостижимой истины, равно сочащейся темнотой и для уверовавших, и для бродящих в посветках:

USD 57.38

EUR 60.74

Звёздное интервью

Молодой упитанный бог вертел в руках дурацкий кадуцей, не зная, куда его пристроить, и втиходумку костерил руководство. Громко думать о начальстве в негативном ключе было опасно: так можно и свежеприобретённой должности лишиться.

«Ну это ж надо! Назвать программу “Новый вестник”! Креатор на креаторе, а нормальное название придумать не могут! Меня ж теперь всю жизнь с прежним вестником сравнивать будут! Это если кто-то вообще потрудится меня запомнить…»

К тому же, глубокий смысл неудобного, тяжёлого, изобилующего острыми выпуклостями кадуцея был для нового бога-вестника просто непостижим. Может, им полагается тюкать разошедшихся оппонентов? Так у нас же не ток-шоу, а культурное интервью…

От волнения обаятельный пухлячок обильно потел под сшитой на заказ лазурной тогой. Пальцы мелко дрожали и явно собирались в разгар беседы уронить фигурную дубинку ровнёхонько на ногу гостю.

«И какого фавна мне выдали эту дрянь?!» – с ноткой истерики подумал вестник.

– Это диктофон, балда, – устало пояснил согбенный бог-осветитель, крепя в высоких когтистых подставках шаровые молнии в двести свеч. – Думай потише, а то виски ломит. Эх, молодёжь…

Старик покачал безволосой головой. Собрал лишние молнии в кулак, шепнул «да будет тьма» и ушёл, пошаркивая разношенными сандалиями. Курчавый бог остался наедине с самим собой, растерянный и пристыжённый. Вот же они, кнопочки записи, остановки и перемотки вперёд и назад, спрятаны в глазах переплётшихся змей. Удобно, наверно. Профессионально сработанная аппаратура. И гость не будет смущаться: кадуцей как кадуцей.

Незадачливый бог не успел в своих мысленных причитаниях дойти до «правильно мама говорила, надо было в повара идти», потому что в маленькую уютную студию ввалилась восходящая звезда искусства. Неловкий, низенький, тощий. Видя явную робость молодого креатора, новый вестник приосанился, приободрился и стиснул жезл-диктофон. Чтобы не выскользнул.

– Здравствуйте, о могучий и лучезарный! Добро пожаловать к нам в студию! Проходите, присаживайтесь. Освежиться?

– Здравствуйте, – пробормотал гость и чуть не опрокинул подставку с молнией.

– Очень рад, очень рад! – пропел вестник, поддерживая гостя под локоть. Самооценка повышалась с каждой секундой, проведённой в обществе этого неуклюжего рохли. «Уже люблю его!»

– Я, признаться, впервые даю интервью…

– Ничего страшного! – блеснул крупными ровными зубами курчавый. – Вам полезна практика, впереди их будет много, уж поверьте мне! Сегодня у нас просто разговор по душам. Потом я скомпоную самое интересное и представлю публике в лучшем виде. Ваша задача – рассказать о себе, только и всего. Нектара?

Юное дарование кивнуло и без намёка на изящество, обычно присущее богам, плюхнулось на облачную лежанку. «Только мебель, созданная из лучших облаков, может считаться по-настоящему мягкой», – мимоходом подумал вестник. Бог-маркетолог в офисе, смежном со студией, поймал его мысль, расправил и аккуратно положил в баночку для слоганов. Авось пригодится.

Креатор принял из рук пухлого собеседника резной кубок.

– Если позволите, начну с затасканных вопросов. Но вы ведь у нас, так сказать, «тёмный пегасик», публика о вас знает только то, что вы победили в конкурсе. Поэтому затасканные вопросы придутся весьма кстати.

Нескладёха кивнул и вдруг закашлялся, поперхнувшись нектаром.

– Я, кхе-кхе-кхе, с вами тоже до этого дня не был, кхе, знаком. На интервью меня приглашал прежний вестник, кхе, ещё до официального открытия галереи, – рассеянно заметил творец.

Профессиональная улыбка ведущего на мгновение померкла, но потом загорелась с новой силой, по яркости соперничая с шаровыми молниями. Молодой талант невольно сощурился.

– Ну что ж, новые знакомства – это всегда прекрасно! Итак, расскажите, как начинался ваш путь к креаторству.

Вестник незаметно нажал на блестящий зелёный глаз одной из змей, обнявших жезл.

– Можно сказать, что я пошёл по стопам отца.

Пухлый бог картинно выгнул бровь, наливая нектара и себе.

– Я полагал, ваш отец – бог-организатор. Это ведь он выступил с идеей конкурса «Лучший из миров»?

– Именно так. И хочу сразу сказать, что он только организовал конкурс и не имел никакого отношения к судейству, – поспешно вставил юный творец. – Но в молодости у отца было много хобби. И амбиций тоже. Он сам в определённый период мечтал стать креатором. Не получилось. Тогда отец переборол себя и сменил специализацию. В обществе такое своевольное перекраивание судьбы считалось почти невозможным и чуть ли не преступным.

Восходящая звезда водила пальцем по облачной лежанке. Вестник чуть сморщил нос: «Придётся ещё эти загогулины потом затирать».