Узурпатор ниоткуда

Метрах в десяти где-то впереди тяжело ахнул взрыв. Балтазар и бегущий рядом с ним солдат только слегка присели, не будучи в состоянии прижать к ушам ладони – их руки были заняты оружием. Под прикрытием горящей машины расчеты были тут же развернуты, и вместе с базукой Балтазара принялись нещадно поливать невидимую пока еще цель. Оба солдата, получившие кассеты от оставшегося в живых подносчика, стреляли синхронно. Их гранатометы плевались параллельными потоками, прокладывающими белесые трассы в дыму и пыли.

Зенитка выпустила третий и последний снаряд. Грохот выстрела смешался с треском рвущегося металла и рикошетящих гранат. Донеслись чьи-то истошные вопли. Да Силва с трудом их услышал в адском реве, но они прозвучали сладкой музыкой в ушах бывшего американского адвоката. Запекшиеся губы Балтазара непроизвольно расползлись в злой улыбке: кажется, они сделали это.

Три белых вспышки сигнальных ракет полыхнули прямо над головами ударной группы. Какой-то человек в одежде, размахивая белой (условно белой, скажем так) тряпкой, забравшись на ближайший полуразрушенный забор, дико орал: «Балтазар, прекрати огонь! Прекрати огонь! Они сдаются!»

Да Силва узнал одного из заброшенных в город диверсантов-корректировщиков. Как впоследствии выяснилось, все они остались в живых и блестяще справились со своими нелегкими задачами. Теперь они, волею случая оказавшись связными между двумя штурмовыми группами, помогли соединиться «восточным» и «южным». Вошедшая со стороны пляжа группа потеряла лишь одного солдата. Жоам был цел и невредим. Выслушав сбивчивый доклад Балтазара, Алварес только молча стиснул его ободранную в кровь руку. Несмотря на то, что потери «восточной» группы были чрезвычайно тяжкими – примерно из сорока человек в живых и невредимых осталось менее двадцати, нельзя было не признать, что Да Силва оказался едва ли не самым доблестным воином в отряде Жоама. К тому же ему достался самый трудный «участок». Пока не было полной ясности с «северными», рация с «Гила» орала о бедственной ситуации, но основные силы гарнизона Рузданы уже были разбиты, и «ДАФ» помчался в укрытие, где маялись неизвестностью Майк и я.

Мы взгромоздились на закопченную, изрытую лунками чудовищных ударов броню транспортера, который каким-то чудом не потерял способности передвигаться. Новински хотел встать во весь рост и взять наперевес угонку, но для торжеств время еще не пришло. Да и мотало машину так, что можно было только сидеть.

Я был просто потрясен открывшимися мне картинами. Близ ворот еще горел подлесок, но влажные джунгли справились с неистовым пламенем напалма. Зато на обожженной земле, скорчившись, лежали не менее десятка обгоревших тел; причем почти все из них были изуродованы разрывами гранат и ракетных снарядов. Мне показалось, что один несчастный еще шевелится. Я даже толкнул Майка и показал пальцем на кучу тел, но он, хотя и был бледен как полотно, наверняка не думал сейчас о тех, кто рассчитывал пережить сегодняшний день. А может быть, я зря так решил – ведь трудно определить, о чем думает потрясенный человек.

А Майк наверняка тоже был потрясен. Когда БТР въехал в ворота и двинулся по улице между разнесенными на куски заборами, то Новински трижды тихо выругался по-английски: когда увидел лежащего парня, обезглавленного снарядом; затем, когда мы миновали исковерканную зенитку, с лафета которой свисал клубок человеческих внутренностей; и наконец, когда справа за остатками забора появился движущийся трактор, который обрабатывал в непосредственной близости от побоища сравнительно небольшое – менее гектара – поле. Скорее, даже участок. Негр-тракторист довольно равнодушно смотрел на нашу процессию.

Нам пришлось ненадолго остановиться. Между взводными «тайсонами» возникло небольшое недоразумение, и Жоам взялся рассудить спорщиков.

Я не силен в аграрном деле, потому вряд ли мог сказать, что делает тракторист. Единственное, что я понял – местные жители выращивали какую-то зерновую культуру. Трактор прошел совсем близко от нас, затем развернулся, и управляющий им крестьянин опустил неизвестный мне навесной инструмент и повел машину прочь от нас.

Тогда я и услышал фрагмент спора – один из взводных, настаивал на том, чтобы немедленно реквизировать трактор и использовать его как дополнительную штурмовую машину, Балтазар же и Жоам были против.

Взводный ухмылялся.

– Ты никогда не хотел быть фермером, янки? – спросил он Балтазара.

– Никогда, – ответил весь ободранный да Силва. – Мне для этого слишком нравится стрелять в людей.

Он тоже усмехался, но я не был уверен, что он шутил.

– Слушайте, вы, оба! – воскликнул Жоам. – Я тоже люблю стрелять в людей. Поняли? Мирных жителей не трогать. Это приказ. Мы пришли сюда не как захватчики, а как освободители. Убьете кого-нибудь, или хотя бы просто ограбите – застрелитесь сами. Еще за вас я беспокоиться буду.

А Жоам – я видел – действительно тревожился. Я на его месте тоже, наверное, опасался бы непредвиденных эксцессов – где-то по городу шастали нигерийские наемники, чья рация не отвечала, и можно было беспокоиться о том, как бы в упоении кровью они не перерезали всех, кого встретят на своем пути.

Мы двинулись дальше, оставив безвестного крестьянина в покое. Может быть, нам и пригодился бы трактор. А еще лучше – джип. Здесь, в городе, оснащенные оружием джипы, на мой взгляд, могли бы оказаться более полезными, нежели транспортеры. И не такими опасными – я не раз слышал, что во время первой чеченской кампании оказалось большой глупостью вводить тяжелые боевые машины в город с узкими улицами. Танки и бэтээры просто сжигались с крыш и заборов.

Но здесь снайперов не было видно. Не было видно и восторженной толпы, ради которой возвращающийся наследник престола торчал на башне транспортера с угонкой в руке. Нет, не так я представлял себе все это. Хотя действительно, вряд ли во время гражданских войн местное население так уж повсеместно подносит хлеб-соль захватчикам-освободителям. Скорее оно видит в них лишь очередные проблемы.

Однако здесь были и те, кто явно обрадовался возможной перемене власти. Ближе к центральной части города нас встретила группа местных жителей – не менее сотни человек. Но вряд ли намного более. Откуда-то взялись королевские флаги. Толпа нестройно, но громко и радостно вопила.

– Скажи им что-нибудь, Майк! – посоветовал я.

Пока транспортер шел со скоростью пешехода, Новински мог встать, не рискуя потерять равновесие. Что он и сделал. Потрясая символом королевской власти, он заорал по-португальски. Каждая его фраза находила все более восторженный отклик среди приветствующей нас толпы. Водитель тем временем дал газ, Майк немного пошатнулся, но я, как и полагается принцу, почтительно поддержал своего сюзерена. Черт возьми, меня тоже начал забирать азарт всего этого дела! И пока мы двигались по направлению дворца-ратуши, я тоже стоял во весь рост и, размахивая автоматом, затянул песню, невесть каким образом вынырнувшую на поверхность моей памяти:

Этих дней не смолкнет слава,

Не померкнет никогда!

Партиза-а-анские отряды

Занима-а-а-али города!

Жоам, идущий рядом с бэтээром, посмотрел на меня и показал «ОК». Подозреваю, что среди всех, кто принимал участие в штурме, слова этой песни знал только он. Но Алварес не пел. Операция была еще не закончена.

Гвардия президента, видимо, решила стоять насмерть. За очередным поворотом нас встретили автоматные очереди. «Вниз, оба!!» – заорал нам Алварес. Мы, естественно, вняли и нырнули в удушливую жару машинного чрева. Стрелок, не обращая на нас никакого внимания, напряженно глядел в триплекс прицела.

Снаружи что-то началось. Прозвучала гортанная команда, затрещали выстрелы, и солдаты – все, и партизаны Тонга-Со, и рекруты из Заира, и кто был из нигерийских наемников – бросились в атаку на ратушу. Толпа же «болельщиков» сочла за лучшее остаться в безопасном отдалении.

Тем временем – я узнал это позже – часть оставшихся в живых после стычки в северной части города наемников занялась погромом здания гарнизона и примыкающих к нему тюрьмы и дома суда. Солдаты и гвардейцы, имевшие несчастье остаться в непосредственной близости у зданий, почти сразу же отправились на тот свет. Затем настал черед чиновников и обслуживающего персонала. Сначала по ним стреляли просто ради забавы, гоняясь по коридорам, а затем принялись отлавливать и сгонять в кучу с тем, чтобы впоследствии позабавиться несколько иначе. К счастью, случилось так, что отель и ряд других абсолютно мирных сооружений оказался несколько в стороне от пути наемников, иначе многие горожане весьма скептически отнеслись бы к процессу освобождения Контвигии от ангольского ига.

Позже я узнал и о том, что «Джерико» едва ли не в последний момент успел прийти на выручку «Гилу». Брать на буксир тонущее судно было бессмысленно, и экипаж его просто перебрался на «Джерико». Акулы остались несолоно хлебавши, если не считать тройки президентских вертолетчиков.

…Атакующие рассредоточились в непосредственной видимости ратушной площади, огороженной высокой решеткой. Позади здания гремели выстрелы – это нигерийские наемники подошли к ратуше с тыла и принялись палить по окнам. Гвардейцы отстреливались во все стороны.

Что касается фасада, то перед ним уже развернули второе зенитное орудие. Но оно молчало и, судя по суетливым движениям расчета, что-то с ним было не так. Однако во дворе залег не один десяток человек, за «Хаммером» притаились три или четыре гвардейца, да и почти в каждом окне всех трех этажей виднелся ствол.

Жоам распорядился стрелять в первую очередь на поражение. Пришла пора экономить патроны. Но! Пленных не брать, уничтожать всех, кто сопротивляется. Если будут сдаваться – стрелять поверх голов и пинать ногами, чтоб лежали не шевелясь, мордами в землю.

«ДАФ» подобрался чуть ближе, и стрелок принялся поливать из пулемета копошащихся у зенитки. Несколько секунд – и расчет лег. Пулемет замолчал. Один из гвардейцев вскочил и пулей понесся к подъезду. Стрелок заколотил руками по гашетке, принялся рычать и плеваться.

– Чего это он? – удивился я.

– Злится, что патроны кончились, – ответил Майк. – И снаряды тоже.

Действительно, к этому моменту у нас действительно вышел весь запас гранат, снарядов и патронов крупного калибра. Но у автоматчиков с боеприпасами было еще ничего. Парни с ручными пулеметами тоже оставались у дел.

Обстрел ратуши длился около получаса. В здании не осталось ни одного целого стекла. Что-то загорелось на втором этаже, и это встревожило Майка. Он, видимо, хотел занять дворец, а вовсе не пепелище.

– Ну, что же они там… – закряхтел он, нервно стискивая винтовку.

Но наши время даром не теряли. Под прикрытием пятерки автоматчиков трое подбежали к воротам и заложили там взрывчатку. Один, правда, так и остался лежать у ограды, зато двое других благополучно вернулись под защиту забора, стоящего углом к улице, прилегающей к площади.

Громыхнул взрыв, и путь во двор был открыт. На БТР взобралась группа бойцов, вооруженная пулеметами, и, прикрываемые ими, человек двадцать бросились через разнесенные створки. Водитель дал газ, и транспортер, сминая клумбы, ворвался на территорию вслед за бойцами.

Из окон продолжали палить, хотя уже не так плотно. Штурм достиг своей кульминации. Несколько бойцов пали перед фасадом здания, но основная масса смогла проскочить в дверь подъезда и запрыгнуть в окна первого этажа.

– Ты как хочешь, – сказал мне Майк, – а я пошел!

И наследник престола, с винтовкой в одной руке, с угонкой – в другой, выбрался на башню через верхний люк (угодив при этом ботинком мне по зубам). Я – верите или нет – последовал за ним.

И почти сразу же пожалел об этом. Не забывайте – мой интерес заключался лишь в том, чтобы как можно скорее покинуть эту горящую землю. Воевать я совсем не хотел. Более того, пока мы сидели в укрытии, я подумал, что любой суд на земном шаре и без того мог бы припаять мне несколько пожизненных сроков сразу. За содействие в захвате заложников, за соучастие в убийствах и, конечно же – страшно подумать! – за пособничество террористам. О таких пустяках, как фальшивый паспорт и нелегальный переход нескольких границ, можно даже и не вспоминать.

Словом, я действительно пожалел о своем поступке, когда выбрался наружу. Стрельба еще не утихла окончательно, рядом со мной просвистели не меньше пяти пуль подряд. Почти не глядя, я выпустил короткую очередь куда-то вверх, выше крыши дома, наверное. Да, ребята, война – это не дело для гражданских лиц. Ноги сами несли меня в спасительную «мертвую зону» перед зданием.

Неожиданно рядом со мной поравнялся Жоам.

– Какого черта ты здесь делаешь? – заорал он.

– Так Майк уже там! – ответил я, показывая на одно из окон, в котором только что мелькнули ботинки наследника престола.

Жоам выругался.

– Ты-то хоть не лезь! – с досадой сказал он.

– А куда мне прикажешь идти? – спросил я.

Алварес с полсекунды оценивал обстановку.

– Пошли, – сказал он мне. – Давай в подъезд, все уже почти закончилось.

Но Жоам слегка ошибся. Штурм еще был в разгаре.

Ободранный, разгромленный вестибюль первого этажа с бледно-зелеными панелями был весь усеян обломками утвари и осколками стекол. Ковровое покрытие со свежими пятнами крови вздыбилось. В одном углу лежали два мертвых гвардейца в малиновых беретах, в другом рвало какого-то бедолагу. На него никто не обращал внимания. Из коридоров доносились вопли, грохот и редкие выстрелы.

Жоам поймал одного из своих солдат и потребовал найти еще кого-нибудь из Тонга-Со, чтобы те отправились к заднему двору и вразумили наемников, во избежание мародерства и массового истребления челяди. Затем, узнав, что Майк точно побежал наверх, широкими скачками понесся наверх по выщербленным мраморным ступеням парадной лестницы.

На втором этаже два солдата волокли по коридору упирающегося и орущего благим матом гвардейца. Алварес даже не удостоил этих взглядом, его интересовало нечто другое.

– Ты – налево, я – направо, – обратился он ко мне тоном, не терпящим возражений. – Найди этого проклятого царька и заставь его угомониться. А то он наломает дров, чего доброго.

Я не стал переспрашивать и дунул в левое крыло через анфиладу комнат. Возможно, здесь были канцелярские помещения, если судить по количеству бумаг на столах явно офисного вида, да паре компьютеров в одной из комнат. Дальше находился холл, из которого вели три двери. Первая была запертой. Я дал очередь по двери рядом с круглой ручкой, дверь открылась, и я попал в пустое помещение, не слишком тронутое побоищем. Здесь было что-то вроде комнаты для релаксации – кожаный диван, бар, телевизор… И труп гвардейца.

Следующая дверь из холла открылась легко, и мне навстречу выполз еще один защитник дворца. Он был жив, но если судить по его виду и по количеству крови, которой был залит пол, жить ему оставалось недолго. Больше никого и ничего я тут не обнаружил, а потому бросился в последнюю дверь.

И понял, что Жоам не зря беспокоился о поведении наемников. Здесь четверка солдат удачи затеяла под шумок военно-полевой суд над пособниками самозваного президента. На полу валялся труп белого мужчины, которого, видимо, забили ударами прикладов, а рядом с ним лежала и протяжно стонала женщина-негритянка, прижимая руки и подтягивая колени к окровавленному животу. Еще одну женщину, мулатку, эти весельчаки разложили на столе, причем трое удерживали ее, растопыривая ей ноги, а третий со спущенными штанами уже пристраивался с понятной целью.

Прежде я стрелял в людей только с целью спасения своей шкуры. Даже во время инцидента на аэродроме я не слишком старался попасть в кого-нибудь. Но в этот момент мой палец сам потянул спусковой крючок.

Избежавшая насилия женщина дико завизжала, когда я подошел к ней. Мне ничего не пришло в голову, кроме как дать ей пощечину и сказать, показав пальцем на пол:

– Help her!

Мулатка взяла себя в руки и опустилась на колени рядом с раненой. Я не стал долее здесь задерживаться.

Жоам опередил меня не более чем на секунду. Он выскочил на лестничный холл и направился еще выше. В этот момент на третьем этаже прогремел взрыв. Сверху посыпались какие-то обломки, а потом совсем рядом с моей головой обрушилась увесистая балясина.

Тут же выяснилась и причина взрыва: три солдата обнаружили наглухо забаррикадированную дверь и не долго думая вынесли ее вместе с частью стены пакетом взрывчатки. В комнате, обставленной с пошлой роскошью, прятались пятеро в гражданской одежде и трое гвардейцев. Последние стояли с поднятыми руками.

Согласно инструкции они были тут же избиты и положены лицами на пол. Гражданским в доходчивой форме порекомендовали сидеть на полу и помещение не покидать.

Еще несколько комнат… Вот и парадная зала с огромным столом и соответственным креслом у дальней стены. Я услышал вопль Майка (орал он по-английски):

– Он забежал в эту дверь!

Тут я увидел и самого Майка. Его М-16 висела у него за спиной, сам же он поистине царственным жестом указывал угонкой на маленькую дверь в углу просторного помещения, задрапированного в цвета флага Контвигии.

Кто-то из солдат вырезал замок точно таким же способом, к которому прибегнул и я парой минут ранее. Жоам и я уже стояли рядом.

За дверью обнаружился какой-то пухлый негритос в одеянии, похожем на пижаму. Он немедленно повалился на колени.

– Saia! – крикнул ему Майк. – Вон!

Толстяк выкатился наружу. Майк бросился вперед, мы – за ним.

Еще одна дверь, направо. Майк выбил ее ударом ноги, а затем с торжеством воскликнул, перейдя на родной язык:

– Wow, you’re here!

В левом углу комнаты находился крупный мужчина в рубашке с галстуком и синих брюках. Лицо его показалось мне знакомым. Точно! Я видел его на фото в газете. Господин Педру Батишта, мэр Рузданы, провозгласивший себя президентом Контвигии. У него тряслись брыли, черная кожа была цвета ржаной муки.

– Не стрелять! – закричал Жоам.

Батишта, отчаянно жестикулируя, что-то пытался втолковать подходившему к нему Майку. Тот только похохатывал.

– Возьмите его, – обратился Майк к нам. Но тут я (да и не только я, видимо) заметил, как в правой руке мэра что-то блеснуло.

– Майк, берегись! – почти хором завопили мы с Жоамом.

Майк резко повернулся, и угонка словно сама собой впилась шипом в грудь мэру. Батишта издал горловой звук, качнулся назад, соскальзывая с острия. Кровь толчком выплеснулась из груди. Блестящий предмет упал на пол. Черт, это был вовсе не пистолет, и даже вообще не оружие…

И вдруг кто-то выстрелил. Сухой пистолетный треск прозвучал по сравнению даже с одиночным выстрелом из автомата не громче хлопушки.

Майк Новински удивленно посмотрел куда-то вбок. Выронил угонку, прижал руки к подреберью. В правом углу комнаты стоял шкаф, и выстрел мог прозвучать только оттуда.

Майк растянулся на полу, его винтовка соскользнула с плеча. Пять стволов немедленно нацелились на шкаф.

– Не стрелять! – вновь сказал Жоам. – И, обращаясь к тому, кто прятался в шкафу, скомандовал: – Брось оружие! Выходи, руки за голову!

И повторил на португальском, видимо, то же самое.

Дверцы шкафа открылись, и на пол комнаты вылетел средних размеров пистолет, кажется, «беретта-32». А следом вышел и тот, кто стрелял. С ладонями на затылке, как и было велено.

Женщина. Белая. Русоволосая. В легком брючном костюме салатного цвета. С браслетами на поднятых к голове руках.

– Лицом к стене! – скомандовал Жоам. И, не дожидаясь исполнения команды, сам подскочил к незнакомке, грубо повернул ее и прижал лицом к стене.

А я кинулся к Майку. Новински был жив… Но, черт, изо рта его текла черная кровь, из-под прижатых к телу пальцев – тоже. Камуфлированная куртка почернела, а даже такой дилетант, как я, знает, что подобный цвет у крови бывает, если пуля попадает в печень.

– Майк, – позвал я.

Новински открыл глаза.

– Курт, – сказал он и опять закрыл глаза.

– Я не Курт, Майк…

– Я знаю… Курт… Не… Тот… Кто…

– Что?

– Я думал, что ты – Курт… Курт…ка желтая, – с трудом сказал наследник престола. – Дэйв… Не… Хотел…

– Это Курт убил Дэйва?

– Нет… Стрелял… Роб…

Майк захрипел, выгнулся в тяжкой судороге. Из его рта потоком хлынула кровь.

– Идиоты, – услышал я. – Кретины, гандоны, суки позорные. Динозавры поганые.

Это говорила женщина, стрелявшая в Майка. А затем она добавила несколько слов, какие я последний раз слышал, наверное, за кружкой пива в компании моих новосибирских приятелей.

Я подумал, что схожу с ума.

Король умер.

Глава девятая

Поход на Руздану дорого обошелся Жоаму и его соратникам. Вольным, невольным и коммерческим. Из девяноста рекрутов, пригнанных из заирских деревень, в живых осталось не более пятнадцати. Погиб и один «тайсон». Наемникам повезло больше: их сотня потеряла человек тридцать пять. Насчитывалось еще порядка двадцати бойцов из Тонга-Со, не считая самого Алвареса. Волею судьбы случилось так, что во время захвата города их погибло меньше, нежели при наводнении в пути. Раненых оказалось не очень много – человек десять довольно тяжелых среди наемников и рекрутов, повстанцы же все остались в строю. Из них спешно была создана новая гвардия, в чью задачу входило наведение порядка во дворце… В котором теперь не имелось человека, который мог бы стать во главе государства.

Но считать раны и товарищей мы стали чуть позже. А пока в парадной зале находились восемь человек: четверо солдат, ставших свидетелями смерти Майка, адъютант Жоама Франку, сам Алварес, ваш непокорный слуга и загадочная женщина, так некстати оборвавшая жизнь несостоявшегося монарха. Его труп рядом с телом президента оставили лежать в запертой комнате под присмотром пятого солдата. Два бойца охраняли вход в залу, двум другим дали задание срочно замазать звезду на флаге и нарисовать поверх нее королевский символ. Кроме присутствующих в зале, о смерти Майка знал только Балтазар, но его Жоам отправил следить за обстановкой, дабы не допустить излишних беспорядков.

Сам же Алварес восседал за столом мэра. Франку и я сидели рядом, женщина стояла напротив Жоама по другую сторону стола, словно сотрудница фирмы, вызванная к директору на ковер.

– Как зовут? – спросил Алварес по-русски.

– Ольга Батишта, – ответила женщина. Держалась она очень прямо и выглядела абсолютно спокойной. Я присмотрелся. На лице с чуть выступающими скулами сияли голубым блеском красивые глаза. Почти идеальной формы нос, тонкие губы, немного тяжелый подбородок. Вьющиеся темно-русые волосы. Высокая – не меньше метра семидесяти ростом. Грудь небольшая, но должна быть приятной формы. Чудесная осанка, холеные руки, хотя и слегка обожженные местным солнцем. Как есть королева, пусть даже в простой одежде, в белых туфлях на низком каблуке, а сама почти без украшений, если не считать двух золотых браслетов на обоих запястьях и тонкой золотой же цепочки с католическим крестиком на гладкой шее.

– Жена президента?

– Вдова мэра.

– За словом в карман не лезете, это хорошо… Андрей, подай-ка сударыне стул.

– Андрей? – тонкие брови женщины поползли вверх.

– Да, Андрей, – сказал Жоам, пока я подтаскивал стул, давя ногами осколки оконных стекол. – Вы, как я понял, тоже из России?

– Я из Питера, – ответила Ольга. – Спасибо, – обратилась она ко мне, усаживаясь. – А вы, Андрей из России, вы-то как оказались в этой компании? Или я чего-то не понимаю?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но Жоам стукнул кулаком по столу.

– Подождите! Давайте сначала разберемся с вами. У нас совершенно нет времени – слышите, что творится на улице?

Перед зданием дворца, судя по всему, собралась немалая толпа. Она что-то выкрикивала. Уж не «царя» ли требовала?

– Что вы еще хотите узнать? – заговорила Ольга. – Я вышла замуж за Батишту, когда он учился в Ленинградском университете. Это было почти двадцать лет тому назад. Потом я уехала с ним в Анголу… Ну, многое с тех пор изменилось, да так, что мне, если честно, сейчас трудно врать и говорить, что я ужасно скорблю. Дело не в этом. Дело в том, что я была в курсе некоторых дел Педру, и знаю, что он ожидал переворота. Который должен быть осуществлен под его контролем, понимаете?! А вместо этого мы сегодня увидели какой-то бандитский налет, при этом ваши боевики перебили половину людей во дворце. Вы понимаете, что теперь будет со всеми нами?

– Так-так, подождите… Что же получается – он должен был отдать власть Майку просто так? Из рук в руки?

– Майк – это не тот ли, кого…

– Да, черт возьми! Сударыня, вы несколько минут назад застрелили как собаку наследника престола Контвигии, и потому я тоже с трудом теперь представляю, что будет дальше!

– Так какого хрена он ударил Педру своей железякой?! Откуда я знала, кто он такой? Когда мы спрятались в задней комнате, Педру взял с собой вот этот предмет, чтобы передать его нужному нам человеку, когда все это недоразумение закончится.