Быт русской провинции

Следом за Богом отблагодарили Алексея Федоровича. Князь Оболенский, тверской вице-губернатор, выступил с проникновенной речью:

– Алексей Федорович! По поручению г. начальника губернии князя П. Р. Багратиона и от имени всего населения Затьмачья, в особенности же от имени бедных и несчастных приношу вам сердечную, душевную благодарность. Они не забудут вашего благодения и передадут память о нем внукам своим. Признательность же народная назовет благодетельный вал – валом Головинским.

«Признательность народная» была закреплена и соответствующим документом, официально утвердившим новое название. На валу установили знак: «Вал Головинский. Вал построен иждевением Тверского Городского Головы Потомственного Почетного Гражданина и Кавалера Алексея Федоровича Головинского». А польщенный голова пожертвовал еще две тысячи рублей – на приведение вала в порядок. Паводок был все-таки не шуточным.

Увы, именно этот вал и положил конец карьере Головинского. Купец Бураков, огороды которого располагались на месте оградительного вала, затеял против Алексея Федоровича процесс. И 1871 году, во время перевыборов, рядышком с фамилией нашего гения значился комментарий: «находится под следствием». В результате вместо Головинского был выбран другой житель города, тоже почетный гражданин П. Кобелев.

Спустя несколько месяцев Головинский скончался. А город получил последние пожертвования от своего бывшего головы. В завещании упоминались школы, народные училища и прочие учреждения, которым очень нужны деньги, и на которые обычно денег не хватает.

На таких героях, собственно, держалась русская провинция. Однако, больше на слуху были чудачества чиновников.

В собраньях думы прения ведутся,Работает исправно там язык.Слова текут, бесплодно льются, льются,Их поглащает жадный Темерник.Какой-то бургомистр, не в меру своевольный,Печатью местной недовольный,Швейцару, из солдат, строжайше приказалОтнюдь не допускать беднягу в думский зал.«Пуская-ка посидит на хорах!Со злобой молвил он во взорах. —Туда ее. Поближе к паукам.Чтоб знала, как перечить нам.Посмотрим, хорошо ль ей будет слушать там!»…В Консистории, в зале большой,Архиерейский синклит заседает,Но не видит Владыка слепой,Как «Петруха» дела направляет.Сей Петруха Басманов, злодейНе утрет слез вдовицы несчастной,Что напишет рукой загребущей своей,Скреплено будет подписью властной.Благодушный владыка заснет,Табакеркой своею играя,А Петруха в то время берет,Одно место двоим обещая.N.N., вертлявый по природе,Модницкий, глядя по погоде,То ходит в красном колпаке,То в рясах, в черном клобуке,Когда безбожье было в моде,Он был безбожья хвастуном,Теперь в прихожей и в приходеОн щеголяет ханжеством.Прямо в ложе полуцарскойВиден знатный господин.Полон спеси он боярской,Здешний новый властелин!Не солдат он, не приказный,Он суров, да не умен.Жаль, что свитой очень грязнойПостоянно окружен.Не кидай притворных взоровИ не тщись меня смущать.Не старайся излеченныРаны тщетно растравлять.Я твою неверность знаюИ уж боле не пылаюТем огнем, что сердце жгло,Уж и так в безмерной скуке,В горьком плаче,В смертной мукеДней немало протекло…Трудись, младой герой-чиновник,Не пожалей, смотри, себя.И государственный сановникПредставит к ордену тебя!!!…А дома пусто, безотрадно,И, будто в ссылке, дни моиПроходят вяло и досадно,Так утомительно нещадны,Без песен, дружбы и любви.Омар Налимыч, не сердитесь,Что рыбья кличка вам дана;Но я надеюсь – согласитесь,Что Вы похожи на сома.Струя преданий… ПоколеньямСвятой, живительный родник!Где ты храним с благоговеньем,Народ там крепок и велик.Почтенному Российскому историографу,А паче оне Ростова града историографу,А так как вообще он «мастер на все руки»,То значит, что ему и «книги в руки».Не сетуй, град осиротелый!Не плачь, – его дела с тобой.Иди, как он, стезею смелойНавстречу жизни трудовой.

От чистого служивого сердца

Обычно в самом центре города, на главной улице стояло здание в стиле ампир, увенчанное высоченной каланчой. Это – полицейский участок и пожарная команда. Как правило их совмещали – ведь и пожар, и преступление требовали оперативности, отваги, ловкости, самоотверженности. Именно в этом доме с каланчой обыватель искал помощи, спасения. Если он, конечно, не убийца, не смутьян – те обходили каланчу сторонкой.

Хотя ничего страшного там, по большому счету, не было. А внешняя ампирная солидность компенсировалась внутренней обшарпанностью. Калужский полицмейстер Е. И. Трояновский жаловался калужскому же городскому голове: «Имею честь покорнейше просить распоряжения Вашего о командировании господина городского архитектора для тщательного осмотра крыши на здании 1 части и определения причины постоянной ее течи при бесконечных, но бесполезных починках. Помимо особого одолжения, которое Вы окажете лично мне, приказав устранить эту неисправность, переделка крыши нужна настоятельно для сбережения городского здания. Это единственный дом в городе (из тех, которые я знаю), где крыша течет 14 лет постоянно и приходится во время всякого сильного дождя выносить всю мебель в коридор, спасать рояль, подставляя все ведра и тазы, а так как при этом две горничные не успевают собирать в ведра воду с окон при боковом дожде с ветром, то приходится всем членам моей семьи принимать участие в спасении имущества и хорошего пола в приемных комнатах. Надо полагать, что очень скоро провалится и весь потолок, который не мог не сгнить.

Кроме того, прошу попутно приказать осмотреть и переделать единственную кладовую в моей квартире, которую я освободил от имущества еще зимою, так как г. Архитектор вполне справедливо предупредил меня о возможности ее падения вследствие образовавшихся сквозных трещин, постепенно увеличивающихся».

У головы, однако же, своих проблем хватало, тем более, что полицейские числились не по городскому, а по государственному ведомству.

Впрочем, с деньгами встречалась путаница. В той же Калуге исполняющий обязанности помощника полицмейстера писал на адрес городского головы: «По закону 31 января 1906 года штаты городовых Калужской городской полиции изменены с увеличением содержания в размере 13 100 рублей в год. В настоящем году от казны городу пособие на полицию отпущено только 6 550 рублей, но и те, согласно требованию МВД, подлежат удержанию в уплату городского долга казне за содержание полиции. Между тем, ввиду того, что еще ниоткуда не поступало дополнительного содержания городовым, израсходованы на этот предмет другие ассигнования, как то: содержание личного состава, канцелярские, сыскные. Так что не имеется сумм не только на выдачу 20 октября жалования личному составу, но даже нечем рассчитывать увольняемых теперь городовых. Ввиду изложенного, покорнейше прошу Ваше высокоблагородие сделать распоряжение о взносе в казначейство в мое распоряжение на содержание городовых по закону 1906 года 13 100 рублей с получением настоящего отношения».

Ничего, как-то разбирались. И калужский губернатор, в свою очередь, уведмолял здешнего полицмейстера: «Что касается полицейских будок, то 13 лет назад я застал их еще достаточное количество, стоящих, по большей части, по концам улиц; те будки были старинного восьмиугольного типа с печью посредине, последняя была так велика, что оставляла по сторонам пространство по аршину ширины, занятое нарами, куда ложились спать, жить могли только двое, ночуя по очереди. Все упомянутые будки за старостью и негодностью были уже оставлены, а служили лишь ночными притонами для бездомных гуляк, которые могли быть легко задавлены, почему я потребовал уборки их и замены новыми. Управа предпочла временное назначение квартирных денег по 2 руб. в месяц, оставив только выстроенные новые будки: у Смоленской заставы, у Каменного моста и у дома Губернатора. Желая придти на помощь городу и городовым, я построил на засыпанных мною рву у Мясных рядов и пруда у церкви Жен Мироносиц две новые будки хозяйственным способом без всяких ассигнований со стороны Управы, употребив на это все годное от разобранных старых и все старые телеграфные столбы, отстоявшие к тому времени установленный пятилетний срок. Третья большая будка-казарма на две половины для 8-и городовых построена мною же арестантским трудом на углу Нижней Садовой улицы на месте, которое в данное время Дума постановила продать».

Какой уж тут священный трепет?

Сами сотрудники полиции тоже были не особенно страшны. Вот, к примеру, отзыв одного костромича: «В девяностых годах жандармским управлением командовал генерал Виктор Ксенофонтович Никольский. Был он стар, глух, дела вел адъютант. Он же проводил время больше в клубе и в гостях, играя в винт или преферанс. Благо в те времена было в Костроме „тихо“ и не было „беспорядков“. В виде общественной нагрузки он был казначеем нескольких общественных организаций, что-то вроде человеколюбивого общества, ведомства императрицы Марии и тому подобного. Периодически делались ревизии, но каждый раз проверка только какого-нибудь одного общества. Много лет все было в ажуре. Но однажды сделал ревизию одновременно. Когда приходила проверка, Никольский сказал, что не ожидал одновременной проверки и потому поедет домой за деньгами другой организации. Члены ревизионной комиссии ждали возвращения генерала, ждали и, не дождавшись, разошлись. Кто-то предложил, чтобы не выносить сор из избы, собрать деньги и выставить акт о благополучном состоянии денежных средств. Так и было сделано, благо сумма была что-то около 300 рублей. Но после этого случая Никольский подал в отставку, благо что пенсию по старости он уже выслужил».

Провинциальный полицейский не был суперменом. Действовал подчас нелепо, неумело. Архангельская пресса сообщала в 1914 году: «В субботу, 15 марта г. А-в, проходя вечером по Буяновой улице, услышал чьи-то стоны. Осмотревшись, А-в заметил против магазина Березина две барахтающиеся на снегу человеческие фигуры и подошел к ним. Оказалось, на снегу мучилась болями женщина, причем растерявшийся ее муж не знал, что делать. А-в вызвал к месту случившегося городового и попросил его посодействовать отправлению роженицы в родильный приют, но городовой исполнить просьбу отказался, а вызвался отправить женщину почти в бессознательном состоянии в полицию. Г. А-в в свою очередь отказался от „медвежьей услуги“ городового, и женщина была отправлена им на квартиру, где и разрешилась от бремени, причем г. А-ву пришлось во время родов заменить роль повивальной бабки».

Случались проколы по части одежды. Калужский губернатор строжил полицмейстера: «Мною замечено, что классные чины калужской городской полиции появляются на улицах небрежно одетыми. Так, например, вчера, 10 апреля, помощник пристава 3 части Данишевский, проходя по городу вместе с приставом 3 части Денисовым, позволил себе надеть фуражку на затылок, и пристав не счел своим долгом заметить это Данишевскому. Ввиду чего предписываю Вашему Высокородию сделать замечание Данишевскому и Денисову, разъяснив им, что высшие чины полиции как в отношении форменной одежды, так и во всем прочем должны служить примером для низших чинов полиции».