Полная версия
– Немедленно, пока Соломатов далеко не ушел, следуй за ним. Он поедет куда-нибудь в Подмосковье. На электричке, скорее всего. Ни он, ни его баба не должны уже сегодня быть в живых. Как хочешь, но сделай это. Никого не привлекай, действуй без шума.
– Ясно.
Сидоровник, не задавая лишних вопросов, развернулся и вышел из кабинета вождя. Оружие всегда было при нем, сейчас главным стало не упустить из виду молодую парочку. Его не интересовало, за что Анчуткин приговорил товарища по партии. Он должен был любой ценой выполнить задание.
***
«В принципе, – думал полковник Платонов, разглядывая фотографии
бывших жильцов Большой квартиры и читая подробные досье на каждого, – зря мы, наверное, такую панику подняли. Обычные тихие обыватели. Ну, погорели. От этого у многих «крыша» слегка поехала, так бывает…
Кто им поверит, какой журналист, когда они будут рассказывать о «трупе Жирцова», якобы найденном перед пожаром в туалете?
Скажи мне кто такое, если б я не видел фотографию, я бы точно отправил человека в Кащенко на принудительное лечение. Тронулся, мол, бедняга с горя.
А после недавних событий, никто ничего уже не докажет, если…
Если не сохранились еще фотографии. Вполне реально, что снимок был не один. Они могли с перепугу всю пленку истратить. И где теперь, у кого эти фотки?
Тут и кроется реальная опасность, поэтому Тучин прав: лучше перестраховаться и жить спокойно, чем ожидать, что рано или поздно в какой-нибудь паршивой газетенке или телепередаче рванет эта бомба. Материал то сенсационный. А попади эти снимки какому-нибудь патологически честному менту в руки, вроде Стаса Прибыловского?
Нет, надо всех срочно ликвидировать. И без сантиментов. Только
вопрос, с кого начать, у кого, по идее, могут быть фотографии?
…Иван Евсеевич, помянув добрым словом своих расторопных сотрудников, в кратчайшие сроки раскопавших для него максимум информации, принялся еще раз изучать «объекты».
Так, семья Ворониных. Андрей Васильевич, врач-отоларинголог, 50 лет. Честный трудяга, женатый на Маргарите Сергеевне, 51 года, бывшая актриса, ныне безработная, любит выпить. Лица на фотографиях простые, добродушные. И дочка у них Яна, в одиннадцатом классе учится, 18 лет, красивая девка. Эх, жалко их, черт возьми! Но что делать, такова, значит, судьба им выпала.
Другой вопрос, что «убирать» их первыми не стоит, вряд ли при их
доходах они могли себе позволить купить «Полароид». А искать,
похоже, следует у ближайших родственников. Кто там? Ага, жива на
сегодняшний день только мать Андрея Васильевича, проживает в
поселке Лесной. Ясно.
…Платонов закурил и отложил дела семьи Ворониных в сторону.
Усмехнулся, вдруг почувствовав себя кем-то вроде Господа Бога,
решающего в небесной канцелярии судьбы людские. Только вот
канцелярия у него, Платонова, самая что ни на есть земная…
Так. Калинина Елизавета, 32 года. Была замужем, но бездетная.
Промышляет всякой экстрасенсорной чепухой. Богатенькие клиентки,
на рынке оккультных услуг котируется высоко. Симпатичная мордашка, тоже жалко девчонку, но… Ага: искать ее, скорее всего, надо будет у матери – она проживает на Проспекте Маршала Жукова, дом семьдесят пять, квартира сто восемь. Ясно. У этой мог быть «Полароид», значит, ставим ее в первые ряды…
Так. Соломатова Ирина, 43 года. Разведена. Продает газеты у метро «Кузнецкий мост». Соседка по работе, прямо! Сынок у нее Игорь, двадцать два годика, безработный, активист НКП… Гм, однако! Надо будет переговорить с Анчуткиным кое о чем…
…Платонов грязно выругался вслух, подумав о кретинизме партбосса и
его подручных, которые могли без мозгов и заварить эту кашу. Затем, успокоившись, продолжил знакомство со своими предполагаемыми
жертвами:
Так. Хмелевский Лев Николаевич, 45 лет, разведен, был мастер
спорта международного класса по стрельбе. Пьет, на пенсии по
инвалидности. Да, судя по изображению, морда весьма пропитая. У
этого, как и у Соломатовой «Полароид» вряд ли может быть при их
то доходах. Во вторую очередь.
Ага, ага! Вот, похоже, главный претендент на первенство:
Александр Александрович Фабрикант. Воротила оптового бизнеса. Да,
морда породистая, отъевшаяся. Сорок годочков дяде стукнуло…
Сорок первый будет вряд ли. Фирма «Восток», у арабов, значит,
товарчик берет. Что ж он, при его то деньгах, в коммуналке то делал? Ну,
еврейские прихоти, дело известное!
Полковник откинулся в кресле и удовлетворенно хмыкнул:
Вот у этого точно должен «Полароид» быть, а, значит и
фотографии. Ух ты! Имеет визы сразу в несколько стран. А вдруг он
возьмет и рванет прямо сейчас со снимками куда-нибудь в Париж? И
завтра выйдет «Монд» со снимочками на первой полосе, а этот
Фабрикант огребет бо-ольшущий гонорар в валюте?
…Полковнику Платонову чуть плохо не стало. Он глянул на часы: ребятишки Вербина должны быть с минуты на минуту. Так. Срочно всех погоню в Шереметьево-2. Это на сегодня главное.
Иван Евсеевич стал нервно прохаживаться по кабинету. Ну и работенку ему подкинул дорогой коллега, генерал Тучин!
***
Сан Саныч к вечеру этого злополучного дня почувствовал, наконец, себя в «своей тарелке». Он хоть и опоздал в контору к назначенному часу, но это не сорвало ему сделку. Покупатели терпеливо дожидались его, демонстрируя тем самым полную заинтересованность и недоумевая об отсутствии таковой у Сан
Саныча.
Однако, явившийся Фабрикант поспешил успокоить их: все остается в силе.
Единственное, о чем он просил, чтобы максимально увеличить долю наличности (в долларах, разумеется) с оплаты за партию товара.
При этом он соглашался – за срочность – на некоторые уступки в сумме.
Помявшись, позвонив куда-то, клиенты согласились на его условия.
Пока подписывались необходимые договоры и бумаги, один из покупателей съездил за требуемой суммой.
В итоге, к семи часам вечера Фабрикант стал обладателем такого
количества «зелени», что ему пришлось крепко призадуматься: как
провезти эти деньги через таможню. Ничего умнее, чем банальная
взятка таможенному чиновнику, ему, впрочем, в голову не пришло.
Сан Саныч созвонился со справочной в Шереметьево, выяснил, что до
полуночи ему подходят два рейса: в Стамбул и в Вену. Фабрикант решил сориентироваться на месте, куда лететь лучше, и стал готовиться к отъезду.
В общем-то особо собираться ему было нечего: в огне коммуналки сгорело всетамошнее наличное имущество …кроме денег и документов. Но, жалеть он не стал ни о чем: если есть жизнь и свобода, то остальное – дело наживное.
А жизнь и свобода, похоже, Фабриканту улыбались, как ласковое весеннее солнышко. Тем более, что у него помимо коммуналки, была нормальная «трешка» в Кунцево, как у всякого порядочного бизнесмена, и он даже начал строить коттедж… А в коммуналке он жил по привычке, больше из-за Яны, потому что в квартире у него обитала законная жена… с любовником. Такие странные имелись в этой семье отношения…
«Плохо, конечно! – рассуждал он про себя, аккуратно пакуя в дорожный кейс пачки долларов. – Если б удалось вывезти с собой Яну… Но это абсолютно нереально. Ноги надо уносить сегодня же, пока неведомый враг еще чешется. А завтра будет поздно». Позаботившись о Яне Ворониной, он сильно рискует собственной шкурой, а альтруизм всегда был чужд расчетливому характеру бизнесмена.
Поэтому Фабрикант справедливо решил, что «за бугром» при его-то деньгах всякого добра будет навалом, в том числе и такого, как Яна.
…Аэропорт, куда Сан Саныч приехал в десятом часу вечера, жил своей привычной размеренной жизнью. В этой людной атмосфере Фабрикант чувствовал себя уверенно, как рыба в воде. Даже если предложить, что его уже ищут и преследуют, вряд ли за оставшееся до вылета в Стамбул (а лететь он решил именно туда) два часа что-либо тут произойдет.
Объявили регистрацию и Сан Саныч в приятном расположении духа направился к пропускному терминалу. В кармане брюк у него, на случай взятки лежало несколько сотенных купюр и беспокойства насчет «перебора» с наличностью он не ощущал.
Что-то недоброе почувствовал Фабрикант только тогда, когда его
загранпаспорт взял из рук пограничника в будке молодой человек в
неприметном костюме, и отошел с ним в специальную комнату.
Подумав, что это из-за наличности, Сан Саныч сжал купюры вспотевшей ладонью в кармане брюк и приготовился с ними расстаться.
Однако, расстаться вскоре ему пришлось с неизмеримо более важным,
так как люди подполковника Вербина без лишних разговоров сковали Сан Саныча наручниками. На его протестующие возгласы не было иного ответа, как пара чувствительных профессиональных ударов, после чего Фабрикант окончательно осознал серьезность своего положения.
Внимательно изучив содержимое кейса, один из мужчин, по-видимому
главный, позвонил куда-то по мобильнику:
– Там только деньги… Фотографий нет. Да, спросим. Так точно.
Когда Сан Саныча довольно бесцеремонно запихали в «Волгу» и, зажатого с двух сторон, помчали куда-то в темноту шоссе, он было понадеялся, что с ним в итоге обойдутся цивилизованно и даже сохранят драгоценную жизнь.
Но, отъехав от Шереметьево-2 километров на двадцать, машина
остановилась. Фабриканта вывели на обочину и, подталкивая пистолетом, погнали в ближайший перелесок. Там, при ярком свете фонарика в лицо, Сан Санычу задали только один вопрос:
– Труп ты фотографировал?
– Какой…
– Отвечай!
Фабрикант едва не упал от сильного удара в лицо.
– Я… но… у меня нет фотографий, они сгорели… наверное.
Больше его ни о чем не спрашивали. Сухо прозвучали три выстрела,
один из них – контрольный.
Вскоре габаритные огни черной «Волги» растворились во мраке
шоссе, ведущего к Москве.
***
Звонок о том, что с Фабрикантом покончено застал Полковника Платонова на докладе в кабинете генерала Тучина.
– Хорошо, – коротко бросил в трубку Иван Евсеевич. – Не наследили? Фотографий точно нет? Ну ладно. Завтра жду.
Он развел руками, глядя на мрачного Тучина.
– При этом мужике были только деньги. Все представим, как банальные разборки, ограбление. А успели мы вовремя – черт его знает, как повел бы себя этот мудак за границей, даже не имея снимков.
– Это только один, – процедил генерал сквозь зубы. – А что скажешь по остальным?
– Еще семь человек осталось. При условии, конечно, что у жильцов
не было гостей. Тут остается только гадать…
– Ты кроме как гадать еще что-то умеешь делать, полковник?
– Умею! – неожиданно вызывающие сказал Платонов. – Не надо, Александр Владимирович, на меня всех собак вешать. Да, недогляд получился, но не только по моей вине.
– Ладно, – примирительно поднял ладонь Тучин. – Если завтра молодцы твои хорошо денек поработают, то забудем эту историю. Что уж поднимать-то шум… Среди этих… ну, из той квартиры есть кто-нибудь опасный на твой взгляд, а Иван?
Платонов задумчиво выпустил в потолок струйку табачного дыма:
– В принципе, все нормальные обыватели. Если у них не осталось фото, их никто из серьезных людей и слушать не станет – мало ли что несут с горя погорельцы?
– Не стоит рисковать! Проявим дешевый гуманизм, а потом локти кусать будем. Действуй, полковник, как договорились. Завтра вечером жду с докладом.
***
Вечером чай решили пить не на веранде теткиного дома – опасались
любопытных глаз – а в кухне. Ирина и Хмелевский слегка успокоились, выслушали ахи и вздохи тети Вали по поводу сгоревшей квартиры, помылись и привели себя в порядок. Оставалось только терпеливо и с надеждой на лучшее ждать развития событий. Повлиять на них ни Ира Соломатова, ни Лев Николаевич никак пока не могли, при всем своем желании.
Тяжесть их положения усугублялась еще и тем, что они не имели возможности заявить о себе властям, как о погорельцах, чтобы их зарегистрировали, оказали положенную материальную помощь и предоставили хотя бы временное жилье.
Правда, к счастью, они сумели спасти все документы, но что от них было теперь толку, когда люди чувствовали себя не полноправными гражданами, а затравленными зверьками…
– Нас хотят заставить навсегда замолчать, чтобы мы не дай Бог, где не рассказали о том, что видели в собственной квартире, – доходчиво объяснил вкусивший первача Хмелевский тете Вале. Та сидела, испуганно вытаращив глаза и отказываясь верить, что это происходит наяву, а не в милицейском сериале по телевизору.
Ирина задумчиво прихлебывала чай и соображала, где сейчас может быть ее любимый сынок Игорь, сумеет ли он добраться до Лобни и когда это случится.
Чтобы развлечься, включили «ящик», но, как надо, наткнулись на новости, где показывали очередную думскую сварку и мелькало до боли теперь знакомое лицо Исака Жирцова. Тетя Валя испуганно крестилась и отказывалась верить племяннице, что утром мертвое тело этого жизнерадостного господина лежало в коридоре их сгоревшей квартиры.
Только хлебнувшая с горя самогонки и забывшая об осторожности Ирина собиралась убедить тетку с помощью фотографий, как в дверь
дома раздались частные и продолжительные звонки.
Приложив палец к губам, Соломатова схватила Льва Николаевича за
руку и быстро потащила уже плохо соображавшего сожителя в чулан.
А побледневшая и все понявшая тетя Валя направилась открывать дверь – бежать было некуда, да уже и поздно.
С сильно бьющимся сердцем, прислонившись спиной к двери темного
захламленного чулана, Ирина прислушивалась к тому, что происходит
в прихожей теткиного дома. Оттуда доносились сначала непонятные
звуки, а потом Соломатова с удивлением узнала голос Игоревой девушки Валерии.
Сообразив, что это приехали свои, Ирина выскочила в коридор и обомлела:
Лера поддерживала ее сына, бледного, в разодранной одежде с огромным кровавым пятном в области левого бедра. По лицу Игоря без слов было видно, как ему больно.
Тетя Валя что-то причитала, пытаясь помочь Валерии довести племянника до комнаты, а у самой перепачканной Леры Новопольских вид был немногим лучше, чем у Игоря, разве что ранение не просматривалось.
Ирина поняла: еще немного и этот денек ее доконает. С утра горит квартира со всем имуществом и они буквально чудом спасаются.
Теперь сын чуть не убит, но, похоже, серьезно ранен. Видимо, судьба посылает ей за что-то тяжелые испытания и, в зависимости от поведения Ирины, вознаградит ее или уничтожит.
Тем временем, Игоря уложили на кровать, разрезали ножницами то, что осталось от джинсов и Хмелевский с помощью тети Вали промыли и продезинфицировали рану. Затем Лев Николаевич, знавший некогда
толк в пулевых ранениях, совершил какие-то манипуляции с имевшимися в доме мазями и присыпками. После всего этого, Валерия осталась, всхлипывая, дежурить у постели возлюбленного, а взрослые пошли на кухню совещаться.
Предстояло решить главный вопрос: стоит ли обращаться в больницу?
Ни для кого не было секретом, что врачи, в случае пулевых и даже ножевых ранений обязаны сообщать об этом «куда следует».
– Вот они и сообщат, – заметил Хмелевский, опрокидывая в себя очередную стопку и закусывая маринованным грибочком. – А через часок-другой нагрянут те самые… любители поджигать квартиры с живыми людьми. Только на этот раз уже вряд ли останемся живы.
– Ты прав, Лева, это очень рискованно, – согласилась Ирина. – Но ведь Игорю надо обязательно извлечь пулю из ноги, иначе какая-нибудь гангрена начнется…
– … и мальчишка инвалидом станет! – подхватила мысль племянницы тетя Валя, капая себе в рюмку валерьянку.
– Лучше инвалидом, чем покойником, – резонно возразил Лев Николаевич, наливая себе очередную дозу горячительного под неодобрительным взглядом Ирины.
– Ты, Лева, потише и со спиртным, и с резкими умозаключениями.
Лучше давай рассуждать логически. Ведь сам говорил, что за намиохотится не обычная милиция, а спецслужбы, так?
– Ну… правильно.
– А куда из больницы сообщат? Наверняка в райотдел милиции. И наверняка там ни про Жирцова, ни о нашей истории ни сном, ни духом не ведают. Не станут же они из-за каждой раны тревожить ФСБ или еще кого повыше…
– Ирочка, ты в чем-то права…
– Я во всем права! – отрезала Соломатова. – И, в конце концов я – мать, и хочу, чтоб мой сын был здоров, а не ездил в инвалидной коляске. Ты, что ли станешь его катать? Или эта девочка?
Ирина кивнула головой в сторону комнаты, откуда изредка доносились постанывания Игорька и всхлипы Леры.
– Если нам теперь собственной тени бояться, так лучше вон сразу
удавиться или утопиться! – все более распалялась Соломатова. – Будь что будет, надо полагаться на везение. Как хотите, а я пошла вызывать «скорую».
Тетя Валя и Хмелевский подавленно молчали. Они понимали правоту
Ирины, но страх не оставлял души этих, много в жизни натерпевшихся людей.
В районной больнице все получилось так, как и предположила Ирина Соломатова. Игоря срочно прооперировали и поставили в известность о
случившемся дежурного по райотделу милиции. После чего факт
огнестрельного ранения гражданина такого-то вошел в оперативную
сводку по району и области.
А ночью, пока женщины томились в коридоре, ожидая результатов хирургического вмешательства, Валерия рассказала, наконец, что с ними произошло.
– Вышли мы из штаба партии. Игорь такой довольный, ему Анчуткин столько всего хорошего пообещал и наговорил, хвалил за работу… Но посоветовал на пару дней, пока он поможет утрясти дела, уехать в Подмосковье. Ну мы и решили к вам в Лобню, куда ж еще, у меня вся родня в Москве…
– И правильно решили, Лерочка! – тетя Валя терла платочком слезящиеся глаза.
– Вот. Садимся мы в электричку, едем себе спокойно, никого не трогаем и подозрительного ничего не замечаем. Я прямо точно уверена, что за нами никакой слежки не было, да и как они могли нас найти или вычислить, ума не приложу.
– Все они могут! – обреченно махнула рукой Ирина, вспомнив слова Хмелевского, почивающего ныне в «объятиях Бахуса» на жилплощади тети Вали.
– Короче, выходим мы на станции, уже смеркается… Народу вокруг совсем немного, ведь будний день-то. Ну, идем через этот перелесок по тропинке. Медленно так идем, обнявшись… останавливаемся иногда… И вдруг в один момент из кустов – выстрелы. У Игорька реакция отличная всегда была, он тренированный. Сразу повалил меня на дорожку, а пули свистят… ужас. Мы доползли до кустарника, он подхватил меня, и мы побежали, вон, все разодрались и на джинсах это пятно кровавое.
…Валерия уткнула лицо в ладони и плечики ее затряслись. Ирина
молча гладила ее по волосам, ожидая, пока девушка успокоится.
– Странно, почему вас не преследовали, чтобы… ну, закончить начатое… на них это не похоже. Наверное, тут что-то другое.
– А что, тетя Ира? Кому может понадобиться нас тут выслеживать и
убивать? Зачем? – подняла Лера заплаканное лицо.
– Я тоже ничего не понимаю, девочка моя!
Соломатова обняла девушку за плечи и подумала, насколько страшной
стала эта жизнь, если молодежь, вместо того, чтобы учиться,
работать, растить детей вынуждена через свои кровь и страдания
расхлебывать не ими же заваренную мерзкую кашу.
…Домой к тете они вернулись под утро. Ирина едва стояла на ногах от усталости – физической и моральной – навалившейся на нее за последние сутки.
Уложив отдыхать Валерию, она без сил рухнула на кровать рядом с похрапывающим Хмелевским. Но Соломатова не забыла предупредить тетю Валю, чтобы часам к двенадцати ее обязательно разбудили. Надо было не опоздать на встречу с соседями-погорельцами. С их помощью Ирина надеялась решить один очень важный на сегодня вопрос. Куда теперь девать фотографии?
***
Семейство Ворониных добралось до Подмосковного поселка Лесное, где проживала мать Андрея Васильевича только глубоким вечером, измотанные и усталые донельзя.
Всю дорогу и в электричке, и в автобусе, и пока шли пешком через поле, Маргарита Сергеевна хныкала не переставая. Ей до смерти было жалко и квартиру и, конечно же, все погибшее личное имущество.
– Годами наживали, Андрюша! Копили, недоедали, во многом себе
отказывали и Яночке отказывали и вот, на тебе! За пятнадцать
минут все превратилось в пепел! И ведь уже ничего никогда не
восстановишь, Андрюша, мы ведь уже пожилые, а времена то вон
какие…
И Маргарита Сергеевна, притормозив, прикладывалась к плоской
коньячной бутылочке. После чего пару минут молчала, как губка
впитывая живительную влагу, а потом начинала причитать заново.
Дочь Яна не обращала внимания на материнские стенания,
погруженная в собственные переживания относительно всеобщей
мужской подлости, и Сан Саныча в частности. Только изредка она
укорительно говорила:
– Ну, мам, хватит, наконец! Люди же вокруг!
– А мы не люди? Хуже, чем с собаками… Живьем спалить хотели, гады!
Трагедийный пафос и голос Маргариты Ворониной были настолько сильны, что соседи по электричке и автобусу активно прислушивались к словам подвыпившей женщины.
А ее супруг, врач Андрей Воронин, понимая горе жены (как, впрочем
и свое с дочкой) испытывал гамму самых разных чувств. Самое сильное из них – было чувство страха. Он очень хорошо отдавал себе отчет, чем, скорее всего, для его семьи закончится это незапланированное утреннее «приключение».
«В таких случаях спецслужбы свидетелей не оставляют. Любой ценой,
где угодно. Если мы даже забьемся куда-нибудь в иркутскую тайгу
или в Курильские сопки – рано или поздно найдут и без лишних разговоров уничтожат. Вопрос только во времени. Поэтому у матушки больше денька-другого оставаться нельзя, надо хоть ее пожалеть!
Но куда же деваться? Неужели за просто так вот умирать, ни за что, ни про что? Ладно мы еще с Марго – худо-бедно пожили, а Яночка еще толком ничего и не видела! Ей то за какие такие грехи наказание?!»
Решив завтра обязательно встретиться на Цветном бульваре с соседями-погорельцами, Андрей Васильевич философски рассудил: или мы вместе что-нибудь придумаем, чтобы нас оставили в покое, или… конец неминуем. И доктор засвистал в сумерках какой-то заунывный оперный мотивчик, завидев издали огни материнского дома.
***
Екатерина Аркадьевна Воронина, семидесятилетняя старушка, лет пятнадцать назад схоронившая мужа, сельского плотника, всякого, конечно, в жизни насмотрелась. Начиная с военного лихолетья, которое ей довелось пережить еще девочкой-подростком.
Но вот видеть семью единственного любимого сыночка Андрюши в
полном составе, да еще в роли бедолаг-погорельцев – такого ей и в страшном сне увидеть еще не доводилось. А тут они наяву оказались на пороге ее избы.
Накормив горемычных, старушка кое-как разместила всех по спальным
местам, а сама всю ночь ворочалась не в силах сомкнуть глаз,
переживая за случившееся.
Утро выдалось хмурым, накрапывал дождик, правда, теплый, июньский.
Андрей проснулся первым, сходил «на двор», покурил, соображая, не приснилось ли ему все вчерашнее. Но придя к неутешительному выводу, что нет, не приснилось, умылся и потихоньку включил телевизор.
Шла передача «Криминальный экран». Женщина в форме майора милиции
с невменяемо аристократической фамилией Бурбон-Карпович
рассказывала о происшествиях в Московской области за последние
сутки.
Насторожившийся Воронин приготовился услышать о пожаре, испепелившем их жилище. Однако, был показан лишь огонь, лижущий стены какого-то совхозного курятника. Еще был показан пожар, уничтоживший привокзальный савеловский туалет. Но об огненной стихии при помощи которой вместе с домом по Четвертаковскому переулку был кремирован труп кандидата в
премьер-министры страны Исака Жирцова не было проронено ни слова.
Андрей Васильевич, вполголоса матерясь, чтоб не разбудить сладко посапывающих домочадцев, уже готовился выключить телевизор, но тут…
Ему пришлось увидеть уже второй за эти сутки знакомый труп.
К ужасу Воронина, он узнал в мужчине, чье тело с тремя пулевыми
отверстиями было найдено в лесопосадках неподалеку от аэропорта Шереметьево-2, своего бывшего соседа по квартире Сан Саныча Фабриканта.
