Полная версия
телефону, но, не дотянувшись до трубки, отдернул руку: уже вторую
неделю где-то в микрорайоне чинили порванный пьяным бульдозеристом
кабель и теперь даже из уличных автоматов позвонить было невозможно.
Связь с внешним миром отсутствовала.
***
– Елизавета Петровна, – на правах неформальной старейшины
обратилась пришедшая в себя Ирина к экстрасенше Калининой, – у
вас есть знакомые в ближайшем отделении милиции. Вы бы сходили,
сообщили об этом…
– Да, да…
Лиза попятилась в открытую дверь своей комнаты, откуда
выглядывало полное ужаса личико ее проснувшейся богатенькой
клиентки Полины Штерн.
Через несколько секунд Лиза выскочила, переодетая из халата в
голубое платье и толкнулась в массивную дубовую дверь квартиры.
Увы! Она оказалась запертой на так называемый «ночной ключ»,
помимо обычного английского замка.
Этот ключ плотно, крепко и надежно закрывал коридорную дверь на
ночь от остального мира. Причем тот, кто приходил последним в
квартиру после двенадцати, обязан был «ночным ключом» дверь
запереть и ключ повесить рядом на специальный гвоздик. Утром же,
запоры открывал тот, кто первым покидал квартиру.
Ритуал соблюдался незыблемо, почему все и спали по ночам без
опасений за собственную безопасность: взломать дверь можно было
только направив на нее танк.
– Ночной ключ! – тоненько закричала Лиза, показывая пальчиком
на пустующий гвоздь.
Да забота об охране жилища сыграла на этот раз с обитателями
Большой квартиры плохую шутку. Ключ на гвоздике отсутствовал. Это
случилось в первый раз за много-много лет и было так же странно,
необычно, как лежащий лицом вверх в коридоре Жирцов.
Причем, у всех возникло ощущение, что два этих события между
собой связаны. Поднялся невообразимый гомон. Каждый пытался
перекричать соседа, рассказывая что-то свое, что-то доказывая.
У людей явно начали сдавать нервы. И немудрено, оказаться с
трупом крупнейшего политика страны в коридоре, без телефонной
связи, с наглухо закрытой дверью в квартиру, взломать которую
никому из присутствующих здесь было откровенно не под силу.
…Переждав, пока гомон слегка успокоится, Ирина Соломатова с
силой стукнула кулаком о висевшее на стене большое цинковое
корыто.
Этот своеобразный местный набат использовался как аналог вечевого
Новгородского колокола, когда требовалось собрать всех жильцов на
кухне для решения какого-либо животрепещущего вопроса.
Обитатели Большой квартиры, за исключением гостившей Полины Штерн
(которой этот грубый звук ничего не говорил и она, зажав зубами
кулак, продолжала таращиться на мертвеца) гуськом двинулись на
общую кухню.
Здесь все слегка расслабились, благо на полу не лежало никаких
трупов. Сан Саныч Фабрикант нервно задымил дорогой сигаретой,
щедро раздавая из пачки протянувшим к нему просительные руки
Хмелевскому и Калининой.
Ирина Соломатова даже поставила чайник, а на удивленный взгляд
бледной Маргариты Ворониной заметила:
– Что ж теперь, из-за этого Жирцова и чаю с утра не попить!?
– Я восхищен вашим самообладанием, Ирина, – воскликнул Воронин.
– Но все же, давайте в темпе решать, что нам делать.
– Во-первых, – твердо заявила Соломатова, – необходимо
выяснить, куда девался ключ. Без него мы будем сидеть в квартире,
как в склепе… одном склепе с покойником.
Всех зябко передернуло.
– Кто вчера последний пришел домой?
Это, грозно оглядывая собравшихся, тоном следователя вопросил
Сан Саныч (видимо, на правах самого богатенького жильца).
– Я в восемь вечера, – подняла ручку миниатюрная Лиза Калинина.
– С подругой, клиенткой!
– А мы вообще с обеда никуда не выходили, дела делали, – откликнулась Маргарита Воронина. – Мой Андрей Васильевич приболел…
– Ясно!
Сан Саныч Фабрикант оглядел остальных:
– Так… Ирину я в ужин на кухне видел, Яна со мной… А этот ваш Игорек, Ирина Генриховна? Где он?
Соломатова только сейчас сообразила, что ее ненаглядноевеликовозрастное чадо до сих пор дрыхнет, несмотря ни на какие потрясения в квартире.
– Спит еще и ухом не ведет. Но он вчера около девяти явился,
так что…
– Подождите!
Хмелевский пытался унять противную дрожь в руках:
– Я вчера в одиннадцать с чем-то выходил в ночной павильон за… ну, за бутылкой. А когда вернулся, то дверь закрыл и ключ повесил на гвоздь. Потом никто в звонок не звонил.
Фабрикант иронично ухмыльнулся:
– А ты, Лев Николаевич ты наш, хорошо вчерашний вечер помнишь в
твоем-то состоянии? Может, это позавчера было?
Хмелевский обиженно фыркнул:
– Ты, Саня, не прикалывайся. Если бы не помнил, то молчал бы в тряпочку!
– И то верно! – вступилась за друга Ирина, – Я за Леву ручаюсь, он, если не помнит ничего, то зря сочинять не будет.
– Но, тогда я ничего не понимаю, – подытожил Сан Саныч, – куда же мог деваться ключ?
– А как мог в нашем туалете появиться труп? – ехидным тоном продолжила Ирина. – Все это элементы какого-то злого умысла.
Андрей Воронин не очень вежливо откликнулся:
– Без вас понятно. Но кто злоумышленник? Давайте решительно все
выясним. Я вот, например, в туалет хочу, и женщины, уверен, тоже. А там этот… Жирцов… о, господи! И на работу надо.
Помолчали. Внезапно, на пороге возник Игорь Соломатов с удивленным выражением лица:
– Объясните кто-нибудь, что там за мужик лежит возле туалета, войти не дает? Он, по-моему, мертвый и кого-то мне напоминает…
– Жирцов это, Исак, из Госдумы, – доходчиво сообщила Лиза Калинина.
Игорь покачал головой:
– Сон какой-то дурной… Откуда здесь этот представитель гнилого еврейского капитализма?
– Я попросил бы тебя!.. – взорвался Фабрикант. – Держи свои политические штучки при себе. Ты ключ не видел, скажи лучше?
– Какой еще ключ?
– «Ночной» куда-то пропал, – сообщила Маргарита Воронина, – выйти даже не можем, милицию хотя бы вызвать.
– Да уж, – рассудительно заметила Ирина, – до приезда ментов мы не имеем права трогать труп, а вот проблема туалета… В ведро, что ли…
Фабрикант хмыкнул и выкинул окурок в стоящее под раковиной помойное ведро. Затем пружинистой походкой делового человека под настороженными взглядами остальных жильцов прошелся туда-сюда по кухне и решительно заявил:
– В общем так. Кого интересует проблема насчет «оправиться», а мне, лично, позарез через час нужно быть по важному делу в одном месте. Иначе я рискую потерять столько денег, сколько не стоит вся эта паршивая коммуналка со всем ее барахлом вместе взятым!
– Ну-у, – насмешливо протянул Игорь Соломатов, – хоть ты тут задушись, но реши проблемы Сан Саныча! А вы не подумали, вообще, о самом главном?
– Это о чем же? – вопросительно уставился на него Хмелевский,
надеясь, что главной будет признана проблема немедленного
опохмеления.
– Да о том, что мы скажем милиции, когда она сюда, наконец,
доберется?
Тут же опять поднялся невообразимый гвалт, поскольку каждый имел свое непререкаемое мнение на сей счет. Отчаявшись разобрать что-то разумное в этом потоке слов, Ирина выбежала в коридор и снова грохнула по корыту. Это возымело некоторое действие, и Соломатовой удалось высказать свою, как ей казалось, наиболее разумную точку зрения:
– Давайте по порядку. Кто-нибудь из нас лично, или через
знакомых имел какие-либо отношения с этим Жирцовым?
– Нет! – ответ был всеобщим и одновременным.
– Значит, никто его сюда пригласить не мог и, уж, тем более, сам он к нам в гости вряд ли решил нагрянуть с утра пораньше.
– Точно! – это громко воскликнул Хмелевский.
– Но факт есть факт. Он каким-то образом очутился в нашем туалете, причем, с ножом в сердце. Прямо абсурд! Что скажет милиция?
– А менты скажут, – поддержал речь матери Игорь Соломатов, дымя вонючей сигаретой, – что мы коллективно заманили к себе великого политика и коллективно его «замочили в сортире». Ну, как Путин чеченских террористов!
– Чушь, молодой человек! – выкрикнул Андрей Воронин, – Зачем нам это понадобилось и как мы технически смогли бы это сделать? У него же, в конце концов, охрана должна быть!
– Технически, – продолжал вещать Игорь, – проделать операцию при коллективном сговоре было бы несложно. Менты все, что угодно смогут доказать… А вот – цель убийства? Ну, попрессуют нас всех по камерам, так что угодно расскажем!
– А ведь он в чем-то прав, несмотря на всю бредовость, – задумчиво перебил молодого человека Сан Саныч. – Ведь никак невозможно объяснить, почему, каким образом труп оказался в наглухо запертой изнутри квартире, утром, да еще и в туалете. Никакой фантазии не хватит это объяснить,… Вот и объяснят только преступным сговором, всех или части жильцов. И допекут всех. Это вам не кто-нибудь, а сам Жирцов!
– А вот я думаю… – начала было Маргарита Воронина, но соседи так и не успели узнать, каким великим умозаключением собиралась поразить их бывшая актриса.
Из комнаты экстрасенши Лизы Калининой донесся душераздирающий
вопль. Секунду все молча переглядывались, потом Лиза еле слышно сказала:
– Это там, у меня… Полина Штерн, подруга…
Все, толкаясь, бросились посмотреть, что еще случилось этим фантасмагорическим утром в их Большой квартире и, влетев в
комнату Лизы, остолбенели.
Шла утренняя программа столичного телевидения, как обычно, в прямом эфире. И там, мило улыбаясь очаровательной дикторше о чем-то рассказывал и активно жестикулировал никто иной, как сам… Исак Владимирович Жирцов.
Ирина почувствовала какой-то странный приступ удушья, головокружения. Решив, что сейчас грохнется в обморок, она прислонилась к дверному косяку.
Супруги Воронины стояли с откровенно «отпавшими» челюстями. Фабрикант пытался поднести трясущийся огонек зажигалки к очередной сигарете, а хозяйка комнаты ладошкой зажимала готовый вырваться из груди крик.
Более-менее спокойно реагировали на кошмар происходящего двое:
Хмелевский Лев Николаевич и Игорь Соломатов. Первый решил окончательно, что пребывает в похмельном бреду и следует немедленно остограммиться, чтобы прогнать наваждение.
Игорь же, как-то неестественно вытянувшись, отчего его долговязая фигура смотрелась чуть ли не великански-устрашающе, с руками по швам спортивных штанов, с непонятной ухмылкой смотрел на вещающего с экрана розовощекого партийного вождя Жирцова.
Картина была достойна кисти великого живописца, вроде знаменитого перовского полотна «Не ждали»…
– Да что же это такое происходит! – вырвалось у Яны Ворониной,
когда радостно улыбающаяся дикторша поблагодарила Исака Владимировича за «участие в нашем прямом эфире»…
Ирина, взяв себя в руки, почему-то охрипшим голосом произнесла:
– Кто-то из них, по-моему, является двойником.
– Вот только кто? – тихо пропищала Лиза Калинина.
Сан Саныч обвел собравшихся каким-то странным взглядом и заявил:
– Ситуация полностью маразматическая. Если какие-то силы решили заменить Жирцова на двойника, то труп настоящего Жирцова лежит сейчас в нашем коридоре. Спокойно, без паники!
Последние слова относились к громко охнувшей и побелевшей актрисе Ворониной.
– …так вот, – продолжал Фабрикант, – из этого я склонен сделать следующий вывод: при любом раскладе нас, как нежелательных свидетелей уберут…
– Это как? – наивно спросила экстрасенс Лиза.
Сан Саныч грустно усмехнулся:
– В лучшем случае, надолго где-нибудь изолируют. В худшем —
уничтожат.
– К-как… уничтожат? – заикнулась Ирина.
– Способов полно. Проще всего: прямо здесь, на месте, якобы,
при попытке оказать сопротивление.
Тут, очнувшийся от некоего внутреннего транса Игорь Соломатов
вступил в разговор.
– Фабрикант прав. Я тоже чувствую, что нам всем крышка. Лучше
всего смотаться и побыстрее.
– Да что ж ты такое говоришь, сынок! – всплеснула руками
Ирина. – Нам, во-первых, и выйти-то нельзя отсюда. И, потом,
если мы все вместе скроемся, нас точно обвинят в этом убийстве,
разыщут и…
Опять повисла тягостная тишина. Все стали, как-то бочком,
выходить из комнаты Лизы Калининой и, стараясь не смотреть на
лежащее около туалета в коридоре тело, пробирались на кухню.
Последним там появился Сан Саныч, нервно закурил и сказал:
– У меня лежит «Поляроид» с заряженной пленкой. Надо
сфотографировать труп, чувствую, нам эти фотки могут пригодиться.
Он вышел к себе, а оставшиеся принялись обсуждать способы, как
известить милицию о случившемся. Предлагалось всякое, но
остановились на варианте наиболее реальном.
Следует сочинить письмо в отделение милиции с изложением всего
случившегося, приложить к нему поляроидную фотографию (несколько
штук этих жутких снимков Фабрикант положил на кухонном столе).
Способ доставки письма был избран до смешного детским, но иного
ничего никому в голову не пришло: решили спустить послание из окна на веревочке к подъезду и ждать ближайшего приличного на вид прохожего. Кинуть ему (ей) десяточку и, объяснив ситуацию, попросить доставить письмо в милицию.
Пока шло обсуждение, Андрей Воронин расхаживал по кухне и
внимательно разглядывал потолок, что-то тихо бормоча про себя.
…Послание внешнему миру было составлено в течение пятнадцати
минут, подписано всеми жильцами и вложено в конверт вместе с
жуткой цветной фотографией.
Затем Фабрикант, Ирина и Игорь Соломатовы отправились в третью
комнату, окно которой располагалось прямо под подъездом. Там
они, высунувшись из окна, спустили на ниточке письмо почти до
самой зелени и принялись ждать.
Минут через пять из подъезда вышла знакомая баба Нина со второго
этажа и, услышав оклики сверху, подняла голову.
– Баб Нина, видишь письмо?
Ирина подергала за ниточку и старушка, протянув руку,
дотронулась до конверта.
– Вижу, дочка. Так что, вы играть с утреца принялись спьяну?
– Нет, баб Нин! У нас ключ от входной двери пропал, никто выйти
не может. Я сейчас брошу тебе десяточку, сходи, пожалуйста, до
отделения милиции, вызови участкового или какого дежурного
там… Письмо вот это отдай им обязательно.
– Так, Иришка, я лучше в ЖЭК, Петьку слесаря кликну, он враз…
– Нет, баб Нин, Петька не справится. Тут обязательно милиция
нужна. Ты отдай им письмо, они все поймут!
– Ну, как скажете. Схожу уж счас, молочка вот только куплю.
Баба Нина ловко подхватила порхающую вниз, как осенний листок,
купюру. Потом оторвала письмо от нитки и бросила в свою мятую
кошелку.
– Черт знает что творится в этом мире!
Фабрикант в сердцах сплюнул из окна во двор и захлопнул окно.
Оставалось только ждать!
***
Глава III. Милицейский произвол
***
В ближайшем отделении милиции, приняв утреннюю смену и подперев
щеку ладошкой, лениво наблюдал за совокупляющимися перед ним на
столе мухами дежурный капитан Шевченко.
Время было самое тихое и безмятежное, не то, что вечером и
ночью. Всех хулиганов, алкашей, драчунов и прочий сброд
распихали по соответствующим ячейкам огромного милицейского
хозяйства и, в ожидании новых поступлений, можно было
расслабиться.
Поэтому Шевченко был очень недоволен, когда перед ним возникла
бабулька и молодецки хлопнула о стойку каким-то конвертом.
– Прими вот, милок, и распишись за доставку!
Не оценив по достоинству бабкиного юмора, капитан взял конверт,
повертел его и ничего не понял. Особенно надпись: «В отделение
милиции, любому офицеру. Срочно и немедленно. Очень важно!
Жильцы д. N 8 по Четвертаковскому пер. кв. 17».
– Что это за ерунда, бабуля? Мы в переписку с жильцами не
вступаем, ни в деловую, ни в любовную.
Бабка улыбнулась:
– Так это, милок, заявление от людей. Ключ у них пропал, дверь
в свою квартиру открыть не могут.
Капитан раздраженно бросил письмо обратно на стойку.
– Возьми, бабуля и иди-ка ты… в ЖЭК, для этих дел слесарям
платят зарплату.
Баба Нина пожала плечами.
– Ну, не знаю. Мне туда идти некогда, может, кого из своих
пошлешь?
Шевченко развеселился:
– Где это видано, чтобы милиционер за слесарями для жильцов
гонялся? Не шути, бабка. Сейчас, я посмотрю для очистки совести,
что там эти граждане нацарапали и забирай, ради бога, письмо. Не
до ключей мне сейчас.
Капитан вскрыл конверт, потряс.
На стол выпала небольшая цветная фотография. Капитан Шевченко,
дежурный по 309 отделению, на несколько секунд застыл, как
изваяние, держа перед собой фотографию. Глаза его расширились,
он шумно задышал:
– Что такое, сынок?
Баба Нина забеспокоилась, явно заметив, как изменился цвет лица
милиционера – он сильно побагровел, у него поднялось давление.
– Откуда, бабка!?
– Что «откуда»?
– Фотография эта?
– Так сам же видел: из конверта выпала!
Шевченко лихорадочно развернул письмо из Большой квартиры,
пробежал его глазами. Машинально прикурил, еще раз внимательно
прочитал текст.
Всякое он видел за годы службы, но вот этому его глаза, разум
отказывались верить. Блеф, розыгрыш… все, что угодно,
только… не может это быть правдой!
– Бабуля, тебе это письмо сами жильцы передали?
– А то как же! Неужто я сочинять его для вас буду? А покажи-ка,
сынок, фотографию мне, уж больно интересно…
– Нет, гражданка! Вам это совсем не интересно. Спасибо, можете
быть свободны.
– А как же в ЖЭК идти?
– Отставить ЖЭК. Забудь, бабуля, про все это, тебе нужна
спокойная старость. Иди.
Баба Нина пожала плечиками, обиженно скривила губы и,
раздираемая любопытством, поплелась прочь. «Все равно мне Ирка
расскажет, чего это так милиционер вдруг запрыгал?» – решила
старушка, направляясь в сторону булочной.
***
Через десять минут наряд, посланный капитаном Шевченко, пытался
уже выломать дверь Большой квартиры, но получалось это у них
совсем плохо.
Окончательно взмокнув, милиционеры еще раз через дверь уточнили
у ведущего переговоры с ними Сан Саныча, что все так и есть, как
написано в заявлении, и вернулись в отделение.
К тому времени, там уже находился начальник майор Могильницкий,
который решил исключить всякие самостоятельные действия.
«Дело пахнет большо-ой политикой! – рассудил он, – И лучше от
греха подальше спихнуть его наверх».
После чего, не доверяя телефону (да и кто, без фотографии
поверит в случившееся) он сел в машину и помчался прямиком на
Петровку, 38 в московский уголовный розыск.
Там ему долго не могли поверить, в свою очередь решив, что это
неумный розыгрыш какого-то остолопа. Тем более, что некоторые
сотрудники видели утром Жирцова живым-здоровым на экране
телевизора.
Однако, фотография выглядела настолько убедительно, как, впрочем
заявление жильцов и подтверждение начальника 359 отделения, что
решено было доложить на самый верх.
Старший оперуполномоченный МУРа, майор Станислав Прибыловский
помимо служебных, поддерживал и дружеские отношения с
полковником ФСБ Иваном Платоновым, который, кстати, в ранге
заместителя директора службы «курировал» все дела по Госдуме и, в
частности, «мокрые».
Прибыловский, сорокалетний стройный брюнет с д`Артаньяновскими
усиками, набрал номер Платонова и, на удивление, сразу же застал
его в кабинете:
– Иван Евсеевич, приветствую тебя!
– Взаимно, Станислав Андреевич. Ты по делу, или просто так?
– Да лучше б, если было просто так. Но тут такое дело, что не
знаю, как и начать. Тебя, кстати, непосредственно касается…
– Ну, ну. Тем более, начинай без предисловий.
– В общем так. Тут приехал начальник 309-го отделения милиции.
Им утром поступило заявление, коллективное, от жильцов одной
коммунальной квартиры. Они обнаружили в своем туалете труп
мужчины. К заявлению приложена фотография, поляроидная…
– И что же такого удивительного, что ты мне звонишь?
– Так на фотографии изображение убитого Жирцова!
– В смысле? Не понял?
– Того самого, вождя… Исака Владимировича Жирцова!
Полковник Платонов несколько секунд молчал. Он понимал, что
Прибыловский не шутит. Но как такое могло случиться?
– Слушай, Станислав Андреевич, а на месте преступления уже
работали оперативники?
– Нет, Иван Евсеевич! Весь черный юмор ситуации заключается в том, что в эту коммуналку никто не может пока проникнуть, как и выйти из нее. Кто-то, возможно, убийца, запер массивную входную дверь и унес или выкинул ключ.
В телефонной трубке опять повисла пауза.
– А как Жирцов мог оказаться в этой квартире?
– Ума не приложу, Иван Евсеевич. Его, говорят, вот только что,
полтора часа назад по телевизору в прямом эфире показывали.
Может, двойник какой?
– Ладно, разберемся. Продиктуй мне адрес.
– Четвертаковский переулок, дом восемь, квартира семнадцать.
– Слушай меня внимательно, Станислав Андреевич. Дело крайне
серьезное, пахнет жутким скандалом. Прикажи в отделении милиции,
пусть подписку возьмут у всех осведомленных: ни малейшей утечки
информации. Иначе головы полетят. Жильцов немедленно успокоить,
сказать, что через час-полтора все решим. Телефон их немедленно
отключить!
– Он и так не работает, там, говорят, что-то с кабелем.
– Прекрасно. Короче, ты меня понял? Немедленная и строжайшая
секретность всего дела. Особенно от прессы.
– Да, но…
– Станислав Андреевич, ты, вообще, понимаешь, что произошло,
происходит?
– Конечно.
– Действуй и без лишних разговоров. А я буду решать вопрос
«наверху».
***
Прибыловский вытер платком вспотевший лоб, прикурил сигарету и
налил себе стакан минералки из холодильника.
Разговор с фээсбэшником ему не понравился. Интуитивно Прибыловский почувствовал, что смерть Жирцова не явилась для Платонова неожиданностью. Его, как будто, удивили только место и обстоятельства.
Однако, Иван Евсеевич был прав: надо срочно засекретить дело.
Тут, как при любом политическом убийстве (а оно, нет сомнений, именно таковое) столько всплывет тайн и грязи, что с самого начала необходимо оградить доступ прессы. Иначе, потом работать просто не дадут.
– Слушай внимательно, майор, – обратился он к начальнику отделения, – мчись сейчас обратно в свою вотчину. Это фото изаявление пока останутся у меня. А в отделении отбери подписку о неразглашении у всех, кто знает о случившемся. Особенно, держать язык за зубами, если набегутся все эти… с телевидения, из газет. Вопросом займутся, похоже, на уровне министерства! Так что, уткнись в текучку, а про остальное пусть у тебя голова не
болит.
– Но, как же…
– Получишь благодарность в личное дело… за оперативность и
сообразительность. Ясно?
– Ясно. Я поехал к себе.
– Вот и молодец. Наше с тобой тут дело маленькое.
Проводив майора, Прибыловский пошел докладывать своему
непосредственному начальству о ЧП. Что там, на какой уровень
выйдет Иван Евсеевич Платонов – его проблемы. А тут субординация и свои правила игры.
***
На Лубянку Платонов ехал с тяжелым сердцем. С заместителем Председателя Александром Владимировичем Тучиным полковника объединяло нечто большее, чем служебные отношения. У них были общие крупные политические интересы, они играли всерьез и, зачастую, с огнем. И в этой игре Платонов привык подчиняться Тучину, чувствовать себя как бы младшим компаньоном.
