Выдумки о правде

– А отчего, мамушка, Синюшкиным то болото зовётся? – спросила Таютка.

– А Бог его знает, деточка. Вроде жила тут когда-то в скиту, вот куда мы с тобой идём, бабка Синюшка. В синем она ходила: сарафан, платочек там – всё на ней синее было, оттого так и прозвали. Хорошая была бабка, добрая: людям помогала, травками лечила. Много к ней народу-то ходило. Да уж, почитай, годов десять либо больше, как преставилась. А в скиту-то одна она, стало быть, спасалась, товарок не было у ей. Такой вот она себе зарок положила. А может, оттого так болотце зовётся, что цветы тут синие по кочкам растут – синюхи. Вот оно Синюшкино и есть. Да вот они, на кочке-то – видишь?

– Ой, хорошенькие какие!

Девушка потянулась к цветам, переступила с кочки на кочку. Нога ее соскользнула в болотную жижу. Мамушка недовольно заворчала на крестницу. Отошли подальше, сели под кривой берёзой, стали ногу и лапоток травой вытирать.

– Гляди-ка, мамушка, что это? – воскликнула девушка.

Вслед за травяным пучком тихонько подалась земля, и проступили контуры небольшой западёнки.

– А старый скит это, наверно, деточка. У нас ведь часто скиты-то в земле делают: подальше от любопытства людского, от греха. А как помрут скитники, так лаз-то в их жилище подземное травой и зарастает.

– Да не зарос он, присыпан просто. Гляди-ка, открывается ведь западёнка. Да там колодец в земле сделан – досками обшит, и положено что-то!

– Вот что, милая, положи ты назад эту крышку земляную. Не нами положено, не нам и брать! Может, заклятье на сей клад земляной наложено?

– Да всё равно уж потревожили мы западёнку. Посмотрим, что там – да и сделаем, как было. Нету ведь никого. А от заклятья молитвы есть!

– Эка ты поперёшная какая, Бог с тобой совсем! В кого только уродилась? Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Закрой лаз-то, негодница!

– Сейчас, мамушка, посмотрю только.

Девушка опустилась на колени и до плеча просунула руку в западёнку.

– Ой, тяжёлое что-то!

Таютка вытащила присыпанный землёй мешок. Батюшки! В мешке лежало глубокое золотое блюдо, исчерченное неведомыми знаками.

Катерина так и ахнула:

– Да ведь это то самое, должно быть, что из хозяйского дома исхитили! Ну, девка! Коли ты его Хозяину принесёшь, он тебе его полное серебром насыплет, а не то и золотыми червонцами тебя подарит. Сама себе приданое-то добудешь, не надо и Ивану Михайловичу стараться для тебя. Что там ещё в колодце-то?

– Не достать, глубоко, мамушка! А есть что-то, тоже в мешке завёрнуто – видно.

– Ну, Таисьюшка, перекрестись, да и с Богом домой отправимся. Довольно и того, что досталось. Не судьба тебе, видно, в скиту спасаться.

– Нет, мамушка, коли я решила – веди меня дальше, родимая.

– Да ты подумай сама-то, заполошная, с какими я глазами в завод-то вернусь? С Таюткой по грибы пошла, её в лесу незнамо где потеряла, а зато блюдо золотое неведомо откуда принесла? Да меня отец твой первый на правёж поставит! Засекут ведь меня, старуху, замучают за тебя! Калёным железом станут жечь – до всего дознаются. Али ты порядков наших не знаешь? Не иначе вернуться тебе надо, девушка. Вот что. А в скит позже пойдём, никуда он от нас не денется. Вот что.

Поздней ночью уж в завод вернулись. Не спали у Карповых: мужчины искать Таютку отправились, женщины в слезах сидели. Только Катерина с Таюткой в дом зашли, и Таюткины отец с братом вернулись. Так обрадовались у Карповых, что Таютка с крёстной живы да сами из лесу вышли, что ни про какие грибы не спросили.

Про блюдо золотое лесные странницы только Ивану Михайловичу сказали. Так в пути уговорились. Подивился Иван Михайлович чудесной находке. Не иначе, Кушкин это. Весёлые люди так-то краденое прячут, в западёнках лесных. Значит, он и на Шуралке уж объявился. Вот потому и сказки всякие про лешего башкирского народ рассказывает. Какой леший? Кушкин это, некому другому быть! Сколько ни ловили наглеца – уходит, сквозь пальцы будто. Говорят, конь у него больно быстр. Ну, не один Алексашка шалит, понятное дело, целая шайка у него – да тоже никак не выловишь. Вот кто-то из его татей либо сам он и на Синюшкино болото вышли. Ну, надо теперь блюдо к Никите Демидычу снести утром.

Так всё домашним и объявил.

Права была бабка Катерина: наградил Демидыч Таютку щедро. И так она не бедная невеста была, а теперь и вовсе ирбитскому купцу от радости прыгать надо: какое приданое ему будущая жена в дом принесёт.

Только недолго родные на Таютку радовались. Пропала она вскорости. Ровно в воздухе растаяла.

Глава 13. Шерлок Холмс и Ватсон: двадцать первый век

– Анна, почему Франкфурт? – спросил Анатолий в мягко мчащемся BMW.

– Потому что я без тебя скучаю, Аня, а в России я все дела уже сделала.

– Так я что, буду у тебя чем-то вроде приживалки-компаньонки?

– Ну, зачем же так? Какая ты приживалка-компаньонка? Ты компаньон в деле, которое мы делали и будем делать вместе. Вот отдохнёшь сегодня, а завтра пойдём на выставку «Золото алтайских курганов». Она как раз во Франкфурте. Посмотрим, подумаем кое о чём.

– Опять Демидовы? Золото Полоза? Чего ты добиваешься, Анна?

– Отвечу честно: добиваюсь того, чтобы не скучно было жить. Ну, и ещё: приятно и полезно решать ребусы, составленные не тобой, и попутно составлять свои. К тому же в приятной компании.

Она погладила его по щеке. Рука её скользнула по его шее вниз, расстегнула пуговку… Её душистая головка легла ему на плечо… Анатолий отбросил холёную ручку с мерцающими ноготками, отодвинул своё плечо.

– Если мы компаньоны, тогда никаких отношений, помимо чисто деловых. Скажи, что именно я как компаньон вношу в твой проект? И, кстати, в чём он заключается? Партнёрские отношения предполагают честность.

– Ох, Аня, Аня, как вы, русские, любите быструю езду! Ну, хорошо. Я расскажу тебе. Кое-что из найденного мной в архиве Демидовых в Британском музее в печать не попало. Это, кстати, не такая уж редкость в научном мире. Зачем сразу исчерпывать запас сенсаций и интерес прессы к тебе? Правда, я искала и нашла архив не для науки и сенсаций, а для себя. Опубликовала я некоторые материалы архива потому, что мне хотелось выманить Украинцева из норы. Вместо того чтобы разыскивать его и тратить деньги и время на то, чтобы узнать, насколько он продвинулся в изучении интересующих нас обоих вещей, я заставила его делать то же самое в отношении меня. Это дало мне фору: он свои ресурсы обнаружил, я – нет. По крайней мере, не все. Благодаря такой тактике я узнала, что он к искомому результату не пришёл, и более того, даже не представляет, каков на самом деле может быть результат. Он всего лишь знает, что есть некая тайна, но в чём она конкретно состоит – только предполагает и думает, что тайну узнала я – из невьянского архива первых Демидовых.

– А ты узнала?

Анна приблизила к нему в полутьме автомобильного салона свои смеющиеся бесовские глаза:

– Я тоже только догадываюсь. Но через тебя – помнишь, мы стояли у портрета, и я рассуждала вслух? – я дала Андрею Кирилловичу Украинцеву абсолютно все, выражаясь фигурально, карты местности. А уж пойдёт он по шоссе к сверкающему граду на холме или свернёт на грунтовку в тупик – зависит от возможностей его интеллекта и кошелька. Соответственно, либо мы с ним будем бороться до последнего метра дистанции – либо на завершающем этапе пути я пойду к вершине одна, оставив ему из милосердия какой-нибудь утешительный приз.

– Значит, золото Полоза – твоя обманка? Попытка заманить его на грунтовку? Или это твой утешительный приз Украинцеву?

– О Господи, darling, нельзя же требовать, чтобы тебе всё разжевали, положили в рот и пропихнули в самый кишечник вплоть, простите, до анального отверстия! Поработай немножко сам, своей собственной головой! Ты же, как мы только что договорились, компаньон, а не духовник – исповедник.

Помолчали. Потом Анна протянула:

– Ну, раз у нас теперь чисто партнёрские отношения…

И отодвинулась в угол сиденья.

– Анна, ты просто бес, а не женщина!

Второго намёка Анатолию Анне подавать не пришлось.

Ночью они почти не спали.

Утром, как и хотела Анна, они отправились на выставку. Прилежно осмотрели все экспонаты. Потом, за кофе в ресторане, Анна спросила:

– Что привлекло твоё внимание среди всех этих замечательных золотых вещей в наибольшей степени?

– Ну, там много приятных вещичек.

– И всё-таки?

– Там есть один такой замечательный золотой жезл. Я подумал, что сидеть на троне – или на чём они там сидели много столетий назад – и держать его в левой руке было бы классно.

– А в правой?

– А в правой – меч с золотыми накладными украшениями. И с удовольствием рубить им головы не в меру любопытным красавицам.

Анна засмеялась и захлопала в ладоши.

– Браво, Ватсон! Знаешь, Аня, что Шерлок Холмс у Конан-Дойля говорит Ватсону в порыве откровенности о его истинной роли в их партнёрстве? Он говорит примерно так: Ватсон, если вы сами не являетесь источником света, вы всё-таки способствуете тому, что свет зажигается. Кстати, вот у тебя появилось не только новое имя, но и фамилия – Аня Ватсон. Ладно, не злись. Вот я тебя сейчас спросила потому, что хотела предположительно знать, на что именно обратит внимание Украинцев во всей этой коллекции золотых вещей.

– Ловля на живца?

– Ой, перестань! Живец, мертвец – какая тебе разница? Пока я с тобой, во всяком случае.

– Анна, ты меня пугаешь.

– Я сама себя боюсь.

Мерзкая бабёнка скорчила рожу и, приставив ладони, захлопала ушами.

– Правда, надо сделать поправку на то, что, в отличие от тебя, Аня, Украинцев – не доцент уральский, а настоящий хороший делец.

– Тогда, моя милая, это тебя надо спросить, на что бы ты обратила своё благосклонное внимание.

– Ну, я же женщина, мне всякие брошечки-серёжечки нравятся.

– Не уходи от ответа!

– Ой, прямо боюсь! Как делец я бы выбрала предметы покрупнее. И практичные. То есть то, что и подороже, и более конъюнктурно.

– Что-то вроде золотого блюда, на которое можно положить гуся при подаче на стол, чтобы все гости со стульев попадали?

– Там были предметы ещё более крупные: золотой стул, например. Кстати, представляешь, как он натирает задницу?

– Ладно, к делу. Зачем тебе надо, чтобы Украинцев что-то из этой коллекции выбирал?

– Аня, мне надоело быть твоим поводырём притом, что твои собственные ноги вполне ходячие. Ваш Илья Муромец, по-моему, сидел сиднем тридцать лет и три года не по болезни, а потому, что был ленив, как ты, и просто придуривался. Тебе сколько лет? Тридцать три? Ну, слезай с печки – пора. Больше ничего тебе рассказывать не буду. Всё уже рассказано. Доходи до результатов сам.

– Угу, а ты по ходу моих мыслей будешь судить о том, выбирает ли Украинцев шоссе или грунтовку – при заданной карте местности…

– Ну, вот видишь, ты небезнадёжен: сообразил же что-то путное.

– Так ты что, хочешь сказать, что он здесь или будет здесь – на этой выставке? Значит, вы оба знаете, что тайна, за которой идёт охота, всё-таки связана с золотом – по крайней мере, с алтайским золотом Демидовых?

– Ну, если он не дурак, а он не дурак, то из твоих бесед со мной – которые, я надеюсь, ты ему пересказал? – он заключит именно это.

– Поиграете вы мной и бросите, как говорила Лариса в «Бесприданнице».

– А чтобы этого не случилось, ты меня прирежешь, как Киса Воробьянинов Остапа Бендера? Что ж, вот тебе вторая сюжетная линия, которая может сделать мой жизненный роман более интересным. Надо будет сегодня на ночь положить рядом с ложем нашей любви нож… Ты ведь перед рассветом будешь резать – и ножом, как Киса? Замечу в скобках: как действительно богата ваша литература – все возможные сюжетные линии уже прописаны, остаётся применить.

Ночью Анатолий не пошёл к Анне. Он сел за ноутбук и активизировал поисковую систему.

Кстати, ноутбук эта паразитка, видимо, специально сюда положила, причём с русским языком использования. Видит на несколько ходов вперёд, шахматистка. Ну ничего, посмотрим, чья возьмёт.

Итак. «Золото алтайских курганов». Ничего особенного. «Алтайцы». Так, обычаи, туда-сюда, шаманизм, одежда-обувь… «Алтай в восемнадцатом веке». Не густо.

Попробуем по-другому. «Демидовское золото». Практически ничего. «Тайны невьянских подземелий». Угу, угу, очень пространно, но непонятно, как это к современной ситуации приспособить. «Портрет Никиты Демидова-Антуфьева». Скупо.

Ну, хрен с ним, пусть будет «сказы Бажова о золоте Полоза». Так. Семёныч – это мы уже проходили, Великий Полоз – само собой, Золотой Волос – понятно, Никита Жабрей… Случайно главный персонаж сказа о скрытом под землёй золоте назван Никитой?.. Кстати, у Никиты Демидова, кроме троих сыновей, ещё и дочь была. Дочь Великого Полоза, Золотой Волос… Сказ «Золотое имечко»: имечко, что открывает все земные богатства, между прочим, не названо, но, судя по тексту, должно быть башкирское. Башкирский язык схож с алтайским. Вера практически одна. Может, тут что-то есть? Погоди-погоди, Толян. Золотой Волос украл у Полоза башкир Айлып. Так? Так. А теперь вспомни, когда ты по южно-уральским деревням фольклор собирал, где тебе это имя встречалось? Айлып – великий шаман. И чем он там был знаменит? Шаманил в том числе на то, чтобы вывести человека из нижнего мира, то есть царства мёртвых, обратно в средний мир, мир живых. Само собой, и из нашего мира в нижний запросто мог загнать. И использовал он при камлании не только бубен с колотушкой, но и золотую чашу, в которую «клал» душу человека, пока с его телом чего-то там делал. Угу—угу… Не тут ли, часом, собака зарыта? Пути в иной мир? Как теперь принято говорить у экстрасенсов, в астрал? Ой, ребята, чушь это собачья. Ну, попадёте вы с Украинцевым в астрал – и что вы там делать будете? Это и без шаманов с золотыми чашами любая «провидица Серафима с лицензией Академии оккультных наук» вам устроит за пять минут при хорошем золотом обеспечении. Ладно. Встанем на их уровень и вспомним, была ли в коллекции на выставке золотая чаша. Как таковой не было, но было какое-то блюдо, довольно глубокое. При сильном желании может сойти за чашу. И что-то там на нём было начёркано, знаки какие-то… Ой, чу-ушь!.. С жиру люди бесятся, не иначе. Богатство переварить не могут – мистическим поносом исходят…

Так. «Шаманизм». Ну, в общем, так и есть. Шаман мог и заставить человека родиться от другой матери, и уморить когда захочет, и таскать по мирам туда-сюда. Про блюдца-чашечки ничего. Ну, даже если найду я им разгадку этой их великой тайны – если это вообще в ту степь – где они шамана-то возьмут? Или сами камлать примутся? Представляю Анну всю в кожаных ленточках на голое тело… Тело, между прочим, очень даже…

А самое главное – причём тут Демидовы? Они-то здесь зачем?! Шаманы шаманами… Так, вспомним, что там Анна вещала в тагильском музее у портрета Никиты? Ё-моё, она ж говорила, что посох в его руке похож на Древо жизни. Самое шаманское понятие! Именно через Древо жизни шаман человека из мира в мир и водит. А три одинаково написанных пальца на верхушке посоха? Трое сыновей? Три года? Три километра по Большой Берёзе? Три раза? Скорее всего, эти пальцы – это просто особенность парсунного письма. Угу, потом: она чревовещала, что стол, около которого сидит Никита – это не стол, а престол для старообрядческих молебнов. А может, это намёк не на христианское, а на шаманское моление? Чушь, у шаманов никаких аналоев нет! А на столе якобы не чертёж, а графический шифр. Ну-ка, вернёмся к «тайнам подземелий»… Так-так. Вот тут схемка основного подземного хода: он соединял господский дом – вот вам дом на портрете, завод – и на портрете заводской корпус – и Невьянскую башню. Но! Во времена Никиты башни ещё не было, он её только заложил. Однако к берегу пруда ход запросто могли вывести. Угу. И всё это – явный замкнутый треугольник. У Никиты на портрете тоже графический треугольник из трёх зданий. Третий угол составляет некое строение, от которого видно только фрагмент крыши. Мать моя! Так потому и фрагмент, что башня ещё только строилась! Он что, фундамент, что ли, должен был нарисовать? Так это бы просто развалинами представлялось на картине. Ай да Никита! Башка…

Постой, Толян! Ну, ладно, три здания на картине – именно то, что ты сейчас придумал. А шаманы с бубнами причём? Шамана он, что ли, в подземельях держал? И с чашей его… Так какое же камлание в подземелье? Это всё на вольном воздухе происходит.

А ведь Анна, кажется, права. Юрнал Никитин надо искать! Там, видимо, всё и обозначено.

Так. Обратно на портрет. Допустим, верхняя книга – тот самый «юрнал». Слушай, Толян, он на башне лежит – если эта крыша и есть обозначение будущей башни. Что ли, он его туда заложил – в верхний этаж? Или вообще куда-нибудь на крышу планировал спрятать? Акинфий башню достраивал. Сыну, что ли, Никита юрнал завещал – или они его вместе вели? Акинфий-то вроде грамотный был, а Никита – то ли да, то ли нет. Скорее всего, просто малограмотный.

Фу, устал! Отвык от интеллектуальных занятий. Надо прямо признаться.

Перекур!

В дверь тихо постучали.

Пришла всё-таки! Стоило по-мужски гордо её проигнорировать – и пожалуйста!

Пошёл открывать. Успел только увидеть баллончик в руке, одетой в перчатку – и отрубился надолго.

Глава 14. Приключения подземные и лесные

Обретя блюдо, Никита Демидович затворился с алтайцем на трое суток в пещере подземной. Акинфию с Гаврилой строго-настрого велел их с шаманом не тревожить ни под каким видом.

Тяжеленько пришлось Гавриле. Акинфий Никитич не раз порывался отцовский запрет нарушить. Мало ли, дескать, что азиату в голову может прийти за трое-то суток. Сам же ты, мол, Гаврила, рассказывал, что сей богомерзкий алтайский старик и исчезнуть может неведомо как, и над полом летает – а вдруг он изведёт там тятеньку какой-нибудь волшбой алтайской? Посмотреть надо, жив ли Никита Демидыч! Еле-еле сдержал Акинфиеву сыновнюю заботу Гаврила. А сам думает: «Не умел ты, Акинфий Никитич, блюдо хранить – не тебе и силой его владеть!».

Что уж там в пещере делалось – неведомо, только вышел оттуда Никита Демидыч на четвёртые сутки и вправду еле жив. Бледный, осунувшийся, похудевший, еле ноги волочит – ну, попостись-ка трое-то суток, маковой росинки во рту не имеючи!

Вошёл Гаврила в пещеру алтайцу еду да воду поставить – батюшки! А алтаец-то и вовсе лежит недвижим, ровно мёртвый! Почитай, сутки ещё так-то пролежал, потом немножко отходить начал.

Ну, видать, тяжело им с Демидычем в пещере-то пришлось! Непростое это дело – всем-то земным золотом владеть!

Отошёл маленько Демидыч, отъелся, отоспался, и вышел от него такой приказ про алтайца: и алтайца и блюдо могильного золота назад на Алтай поместить, откуда и взяты. Старика в родной аил на прежнее место отвезти, а блюдо ему в руки отдать и наипаче проследить, чтоб оно тем стариком обратно в бугор могильный положено было.

Вот как! Тащись на край света с дурным старикашкой на горбу, да ещё посматривай, чтоб блюдо золотое не исхитили в дороге да самих со старикашкой к праотцам не отправили. Охо-хо… А самое-то в этом деле главное – кого сторожем к Гавриле приставили, чтоб поручение надлежаще исполнил. Понятное дело, Акинфия Никитича, сына любезного, дорогого, единственную надёжу и опору престарелого тятеньки.

Ну и как вот теперь?

И надумал Гаврила вот что.

Хоть и большие деньги на это потребуются, но испросил у Хозяина позволения по всему почти пути до алтайского аила, где шаман-то раньше обитал, конные подставы устроить. Чтобы, значит, коней на свежих менять да таким манером быстрей алтайца в родные его места доставить. И так, чтобы полдня скакать до подставы, не больше. А на подставы в тех местах, где лес-то погуще, братьев родных поставил. Да ещё наказал, чтоб они их с Акинфием и алтайцем до следующей подставы провожали. Ну как теперь Акинфию против алтайца либо Гаврилы злодейство учинить? Оно конечно, враг-то рода человеческого силён – горами качает, не то что слабыми сынами человеческими, а только так ему всё потуже будет.

Пришёл в урочный час за алтайцем, а тот опять над полом висит и башкой своей грязной качает. И ведь не подойдёшь к нему! Сила какая-то не даёт – и всё тут! Как заборчик, ровно, возле поставлен.

Заговорил со стариком Гаврила, просил его по-хорошему.

Открыл старик свои узенькие алтайские глазки, в воздухе покачался, потом всё-таки на пол спустился.

Сидит. Говорит Гавриле:

– Плохой человек с нами на Алтай поедет. Сын Демида. Убить тебя хочет.

Вздохнул Гаврила:

– Сам я, старинушка, про то знаю. Что ж, Бог милостив! Авось не случится ничего плохого в дороге.

Старик уставился на Гаврилу, не опуская глаз и будто вовсе не моргая. Гавриле стало как-то нехорошо, тяжело, горячо даже и спать захотелось, а только наверху головы как уголь положен и спать не даёт. Стоит столбом Гаврила, двинуться не может. И у старика глаза, как угли, сделались, да всё ярче и ярче. Потом вроде как потухать стали, да и Гаврила отошёл маленько, зашатался.

Старик махнул сухонькой рукой в сторону Гаврилы, сказал:

– Иди, не бойся. Не поедет он.

И отвернулся.

Взаправду: только Гаврила за Акинфием-то отправился, сказать, что, мол, готово всё, можно ехать, как бежит к нему девка-чернавка из хозяйского дома да и повестила, что занемог сильно Акинфий Никитич. Да что же с ним сделалось, только вот видел: здоров был? А вроде как огонь у него в голове разлился: мечется, стонет, совсем плох Акинфий-то Никитич! Не иначе на охоте застудился, по болотам уток стрелял.

Так не ехать, что ли?

Нет, торопит Хозяин, ехать велит немедля.

Ну, дела! Вот тебе и шаман алтайский!

Стало быть, конные подставы теперь ладить не надо. Ну, для порядку всё же пару подстав Гаврила велел соорудить: на последней они бы с братьями втроём собрались и кучей с алтайцем дальше поехали.

Пока до братьев не доправились, всё пытался Гаврила у старика разузнать, что же он в пещере подземной с Хозяином делал, на что шаманил. Никак! Молчит проклятый старикашка, только моргает. И так пытался Гаврила с ним беседу вести: не сделаешь ли, дескать, и мне того же, что вот с Хозяином-то сладили. Опять молчит, моргает. И чем это его Хозяин-то укланял? Так алтайца и спросил. На этот раз старик не смолчал, ответил:

– Демида больно Ер-суб любит. Как ей отказать?

– Так она тебя, что ли, за него сама просила?

– Зачем? Разве и так это не видно: какие дела Демид делать может? Только те, кого Ер-суб любит, Тенгри любит, те так делать могут.

– Да ты-то про его дела откуда знать можешь? Ты в подземелье почитай что год просидел.

Старик только усмехнулся.

– А меня твоя Ер-суб не любит?

– Тебя – нет.

– А тебя?

– Про это спрашивать нельзя, – строго ответил старик. – Одно тебе скажу: я с ней говорить могу.

– И что она тебе сказала?

– Лихие люди за нами едут. Скоро здесь будут.

– Акинфий, что ли?

Старик покачал головой.

– Не он. Но он послал.

– Так. Прятаться нам с тобой надо, старинушка, да коней куда-нибудь уводить. Куда вот только? Лесок-то, как на грех, редкий.

– Не надо тебе ничего делать. Коней только подальше привяжи. Да погоди, не сразу.

Старик поднялся и на своих кривоватых ногах проковылял к коням. Махнул перед их мордами ладонью. Проговорил что-то негромко. Потом вроде как зашипел. Кони стояли смирно, будто и не было перед ними никого.

– Уводи теперь. Да побыстрей возвращайся.

Старик сел возле горящего костра, который они развели для привала, и затих.

Гаврила постарался спроворить всё побыстрее.

Не в долгом времени после того раздался стук копыт, и на поляну вылетели несколько всадников.

– Гляди! Костёр горит, еда на тряпице – где ж сами-то?

Всадники закружились, высматривая путников. Гаврила сам себе удивлялся, что сидел спокойно. Лихие люди погомонили да и отправились восвояси.

Гаврила было тронулся вставать – нет, не даёт что-то. И в голове будто голос:

– Рано! Сиди ещё!

Смотрит Гаврила – тихонько прокрался меж деревьев кто-то и затих за кустиком. Ах ты, гнида! Подослал Кушкин выследить, не вернутся ли демидовские посланцы к кострищу. Ну, следи, следи.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Приказчиком в те времена назывался управляющий заводом.