Шесть лет во власти

По работе мне в силу различных причин приходилось встречаться и контактировать с самыми разными предпринимателями. Увы, многие из тех, кто приходили ко мне как к генеральному директору Департамента по внешне экономическим связям, чтобы договориться о разрешении основать совместное предприятие (что, конечно, было не запрещено), или получить какую-либо другую поддержку, просто исчезали.

К примеру, активным предпринимателем тогда был некий Валериан Чиковани. Он занимался импортом-экспортом различных товаров. Теперь он исчез бесследно, хотя мне кажется, что после себя он оставил много разных проблем и долгов, хотя бы то, что он имел отношение к так и не начавшему свою деятельность «Балтийскому Международному банку» (здание на углу ул. Элизабетес и Тербатас ремонтировали приглашенные турецкие рабочие, а на пост президента банка он выдвигал Велту Пуриню, известного диктора Латвийского телевидения).

В период перемен всегда хватает аферистов, но, слава Богу, есть также и предприниматели, которые способны встать на ноги и продолжать успешно работать. Одним из них несомненно является Раймонд Геркенс, один из немногих крупных коммерсантов латышского происхождения. Если я не ошибаюсь, он брат первой жены тогдашнего министра финансов Элмара Силиня. Р. Геркенсу как первому частному предпринимателю в Латвии была выдана лицензия за номером один, было это в году этак 90-м. Вспоминаю, что я сам с огромным удовольствием посетил его первый валютный магазинчик, где купил несколько подарков к Рождеству по 10 центов каждый. Р. Геркенс – человек, который довольно удачно нашел свою торговую жилу: товары не высшего качества, однако они предназначены очень широкому кругу покупателей, и тем самым он сумел продержаться в самые сложные и трудные периоды. Ясно, что такие коммерсанты нам нужны, ведь они есть в любой стране мира.

Обязательно я хочу сказать о Юлии Круминьше. С ним меня познакомил старый знакомый Гунар Салтайс, тогдашний председатель рыболовецкого колхоза «9-е мая», человек, который мне очень помог в организации первого кинофорума «Арсенал». Именно Г. Салтайс оказался тем, кто не брал в голову всяческие указания и предупреждения, исходящие от тогдашнего председателя Комитета по кинематографии Латвийской ССР Эльвиры Дрейбанде, и одолжил нам, если мне не изменяет память, 200 000 рублей для проведения кинофорума.

Юлий Круминьш начал с экспорта различных товаров и с разведения роз, заработанный в расцвет кооперативов капитал он использовал, чтобы создать свой первый порт Мангали, арендуя часть причалов у рыболовецкого колхоза. Через этот порт он начал экспорт древесины и торфа, приобретя свой первый корабль «Клинтс», после чего обратился также к транзиту нефтепродуктов и их торговле, развивая свою сеть бензотанков. На мой взгляд, Юлий Круминьш – яркий пример латышского энтузиаста. Интересно, что первые латышские предприниматели (я говорю о тех, кто выжил) с принципами предпринимательской деятельности познакомились еще при советской власти благодаря той профессии, которая это позволяла, например, директор фильма. Им в советское время и был Юлий Круминьш. Ведь представителям этой профессии нередко нужно было действовать именно так, как этого требуют законы свободного рынка, ибо им часто необходимо было сделать невозможное из ничего, необходимо было уметь ориентироваться в самых разнообразных областях и надо было быть крайне предприимчивыми и дееспособными. Второй профессиональной кузницей кадров были, конечно, рестораны и бары. Недаром многие известные ныне предприниматели – это бывшие бармены. Достаточно здесь назвать президента SWH Riga Айнара Гулбиса (хотя его успехи в бизнесе могут быть и переменчивы), шефа LIDO Гунара Кирсона, или того же Раймонда Геркенса. Нельзя забывать также и политика, депутата Сейма Карлиса Лейшкална. Ресторанный бизнес Г. Кирсона развивается действительно успешно. Наверное, не все знают, что у него замечательное хобби – обработка дерева и столярничество: изделия своей мастерской он всегда использует в своих довольно часто обновляемых интерьерах, что связано с изменчивыми вкусами посетителей.

Несколько слов хочется сказать и об Айнаре Гулбисе. Конечно; в прежний бар «Мальвина» иногда заходил и я, но как бармена тех времен я его не запомнил. Узнал его, когда образовался SWH Riga, кстати эта фирма очень быстро приобрела хорошую славу как в Латвии, так и за ее пределами. Кажется, это было впервые, когда латыши стали известны в мире своей интеллектуальной продукцией. Понятно, что и без Яниса Гобиня, живущего в Германии, и вклада его фирмы Infologistic GmbH в решении вопросов маркетинга, SWH Riga никуда не попала бы. Я. Гобиньш позаботился также о заказах программного обеспечения для первых крупных аналитических систем. По-моему, начало было действительно успешным. Появился капитал, к сожалению, вместе с этим капиталом росли и аппетиты. В начале 90-х были большие возможности развития в различных направлениях, получение в свою собственность различных объектов. SWH Riga и стремилось это сделать, увы, одновременно с этим был утрачен контроль, и весь огромный холдинг стал неуправляем. Это был первый звонок о крахе. Противоположных результатов добилось Skonto. Оно также работало в самых разнообразных областях, начиная с банка и транзита нефти и кончая ресторанным бизнесом, а также изготовлением алюминиевых окон. Однако у каждого из этих предприятий отдельный баланс, а в холдинге или в рамках группы не происходит перераспределения средств на благо неудачно работающих предприятий, лишая таким образом шансов роста тех, кто работает. Кажется, что именно в случае с SWH Riga удачно изысканные программистами деньги, растворились в неудачных проектах: Dambis, Броценский цементный завод, Interlatvija, исключение составляет «Радио SWH», которое под очень успешным руководством Зигмара Лиепиня приобрело финансовую самостоятельность и стало существенным фактором рынка масс-медиа в Латвии. Не раз приходилось мне встречаться и с Адольфасом Садаускисом. Он несомненно являет собой пример удачливого и корректного предпринимателя.

Совершенно иной, хотя и с типичными постсоветскими чертами, является Анита Грибусте: предприимчивая, симпатичная, очень энергичная. Мне кажется, что поначалу она организовала достаточно хороший бизнес и все предложенное ею было весьма высококачественным. Увы, она, очевидно, просчиталась, перепутав оборот с прибылью. Это, между прочим, самый характерный недостаток многих начинающих деловых людей: оборот есть, приток денег значительный, к сожалению, в стороне остается факт, что и расходы при этом тоже большие. Так, вот, А. Грибусте взяла в Сберегательном банке кредит под очень большие проценты, надеясь его обменять на кредит G-24; это не удалось, хорошие времена уже закончились, что и привело А. Грибусте к банкротству. В период, когда я возглавил правительство, исходя из политического решения, кредиты G-24 частным предпринимателям больше не выдавались. Кстати, неприятным стало и то, что выяснилось: заложенный под кредит семейный дом Грибусте не совсем честным путем был переписан на имя матери, тем самым банк не мог получить залог. У меня в памяти в этой связи осталось одно из показательных интервью Аниты Грибусте, в котором она рассказывала о том, как, будучи во Франции, увидев в магазине шляпу за тысячу долларов, никак не смогла удержаться, чтобы не купить ее. Что еще к этому добавить?

Перед вновь созданным Департаментом внешнеэкономических связей Совета министров первостепенной стала задача – добиться, чтобы на счету нового правительства была свободно конвертируемая валюта. До сих пор единственным источником, откуда в республике вообще могла появиться валюта, были валютные отчисления, соответствующие нормативам, определяемым Москвой. Следует отметить, что в этот период все больше и больше на родину отцов и праотцов стали приезжать зарубежные латыши, и у них естественно была валюта. Поэтому первое постановление, которое подготовил новый департамент 4 июля 1990 г., было об оплате услуг в валюте. Постановлением предусматривалась возможность (и это было, пожалуй, самым главным) создания специализированных магазинов, которым разрешалось работать с валютой, уплачивая 10% в фонд правительства. Постановили также, что Департамент внешнеэкономических связей будет регистрировать эти магазины. Не трудно догадаться, что моментально же активировались все бывшие валютные спекулянты. Но мы добились главного: торговля валютой перестала быть уголовно наказуемой. В нашу задачу входил контроль за тем, чтобы магазинщики не мешали вместе валюту с рублями, и это было сложно. В то время ведь еще сохранялся этот смешной курс – 60 коп. за 1 доллар. Руководя Департаментом, в этом вопросе я проводил такую политику, что чем больше будет подобных магазинов, тем быстрее будет развиваться сеть альтернативной торговли, отличающейся от существующей и выбором товаров, и лучшим обслуживанием. Так это и произошло. Когда мы перешли на латвийский рубль, государственные магазины вообще как-то само собой стали исчезать.

Другой важный документ, подготовленный нами совместно с руководителем комиссии по торговле Верховного Совета Альфредом Чепанисом, – это постановление Верховного Совета о свободной купле-продаже в Латвии валюты. Принятием этого документа больше всего могли бы быть довольны ставшие известными позже Валерий Каргин и Виктор Красовицкий со своим Parex banka, поскольку такого рода бизнес был фундаментом их банка. К тому же действие этого постановления фактически ликвидировало черный валютный рынок. Мы здесь ничего нового не придумывали, ведь подобным образом в свое время действовала Польша. В результате стало возможным каждому желающему за советские рубли свободно купить доллары и другую иностранную валюту, формировался также какой-то рынок со своим курсом валют, так, например, около 30 руб. за доллар. Естественно, что образованный затем Банк Латвии тоже принял уже сложившийся на рынке валютный курс, и в 1992 году он стал основой установленных Банком Латвии курсов. Иначе говоря, Банк Латвии зафиксировал ситуацию на рынке и определил ее как свою.

Таким образом, мы вплотную подошли к рынку в одной из самых важных областей – торговле валютой. Следует помнить и о том, что совсем не так уж много государств, где разрешена свободная торговля валютой, и Латвия – среди них, в Израиле, например, этого нет. Конечно, назло официально разрешенной деятельности с валютой, по-прежнему, в местах обмена валюты часто можно видеть спекулянтов. Почему? Они обходят налоги, хотя разница курсов совсем небольшая, и многого здесь не заработаешь.

К сожалению, наша деятельность по созданию валютного рынка проходила в известной мере изолированно, без согласования с литовскими и эстонскими коллегами; Литва отстала от нас в этом на какой-то год, с Эстонией мы шли почти шаг в шаг.

Причитающиеся государству 10% от прибыли валютных магазинов взимала торговая инспекция, которая в то время подчинялась Министерству торговли (ею руководил Арманд Плаудис). Кажется, что эта инспекция кое-как действовала, какую-то часть причитающейся суммы государство все же получало. Надо принимать во внимание и то, что кассовые аппараты, против которых возражают по сей день, в то время вообще не были в почете, хотя уже тогда была очевидна их необходимость. Вспоминаю, что в конце 1991 года к И. Годманису явился какой-то немецкий бизнесмен, с которым премьер заключил договор на закупку большого количества кассовых аппаратов, не обращая внимания на мои робкие возражения, что для осуществления подобной крупной сделки лучше организовать международный конкурс, что определенно выйдет намного дешевле. Кстати замечу, что так бывало не однажды: во многих элементарных вещах он или не был в курсе дела, или просто не желал принимать это во внимание.

Любому, кто хоть что-то слышал о торговле, понятно, никогда не следует соглашаться на крупную сделку с первым же, кто тебе предлагает, из этого не может выйти ничего хорошего.

Тогдашние мои поездки в Москву остались в памяти как сплошной ряд заседаний и обсуждений. Приходилось бывать на совещаниях, которые вел председатель Совета министров СССР Н. И. Рыжков, т. е. еще до путчиста В. Павлова. Больше всего все-таки встречался с союзным министром внешней торговли К. Ф. Катушевым, в последний раз говорил с ним аж 19 августа 1991 года, в первый день путча, но об этом в свое время. Вообще, если вспомнить о моих тогдашних московских коллегах, то нужно констатировать, что никого из них в настоящий момент и близко нет в руководстве России. Очевидно, все они принадлежали к ушедшей эпохе. Может показаться, что моя деятельность в то время выглядит теперь не столь уж важной. Но я так не считаю. Например, в 1990 году мне доставляло огромную радость требовать у Н. И. Рыжкова, чтобы внешний долг СССР был разделен пропорционально произведенному продукту каждой республики. Помню реакцию Н. И. Рыжкова на это, остальные присутствующие также это требование восприняли весьма болезненно. Подчеркну и тот важный факт, что уже тогда в кабинетных разговорах, где обсуждались дела с глазу на глаз и не столь официально, можно было почувствовать, что в Москве в сущности уже смирились с мыслью, что прибалтийские республики вот-вот отделятся.

Существенной приметой того времени является и то, что первые коммерческие банки, в том числе банк Балтия и Рижский коммерческий банк стремились получить права заниматься валютными операциями: эти права они должны были получить в Москве, потому что главным центром валютного клиринга был Внешэкономбанк; в конце 1990 года или в начале 1991 года в Риге был открыт филиал этого банка, который назывался Латвийский внешэкономбанк, им руководил А. Керре. Мы стали давить на то, чтобы валютные отчисления латвийских предприятий оставались в нашем Внешэкономбанке. Потом появилась альтернатива: прежде всего, Рижский коммерческий банк, а затем банк Балтия завели валютные счета. Рижскому коммерческому банку первый корреспондентский счет был открыт в шведском Handelsbanken, где они хранили свою валюту. Мне удалось тут же сориентироваться: было издано распоряжение, чтобы латвийские предприятия (главным образом это были государственные предприятия) причитающуюся государственную часть валюты перечисляли в Рижский коммерческий банк. Любопытно, но это было именно то, из-за чего мне едва не пришлось уйти со своего поста, поскольку возник острейший конфликт. И. Годманис обнаружил, что на счету правительства валюты совсем немного, только 10 млн долларов, и, наслушавшись донесений о моей непростительной деятельности в связи с распоряжением хранить валюту в Рижском коммерческом банке, вызвал меня к себе на ковер. Я сказал, что в этом банке, который фактически является частным банком, деньги хранить безопаснее, чем в Москве. Тогда прозвучал упрек, что мы поддерживаем развитие частных банков, а это не способствует развитию экономики. Я отвечал, что любое укрепление банков в принципе означает и развитие экономики.

По количеству выданных экспортных, а в действительности реэкспортных лицензий получалось, что мы экспортируем огромный объем сырья и товаров. Однако это было не так, ибо большая часть лицензий не выполнялась. Практически это невозможно было проверить, так как таможня нам не подчинялась и не отчитывалась перед нами. И. Годманис тогда додумался, что можно установить порядок, введя драконовские, хотя и полностью неправовые меры; вплоть до такого абсурда, что, если кого-то поймают с контрабандой, то и у самого, кто провозил, и у всех его родственников надо конфисковать все имущество. Фактически это могло осуществиться, но в тот момент для этого не было абсолютно никакой правовой базы. Доспорились мы с И. Годманисом об этом и об уже упомянутом вложении валют до того, что он вызвал меня и сказал: «Пиши заявление об уходе!» Я попросил объяснить, почему? И снова мы спорили, и на этом так все и закончилось. С честью для себя могу сказать, что оказался правым я. Ведь деньги, которые латвийские предприятия перечислили в Москву, мы так больше и не увидели, а вложенные в Рижский коммерческий банк, успешно были использованы.

Самые крупные валютные поступления шли тогда из «Вентспилс нафта». Отчислялась валюта за нефть, которую получали, очищая балластные воды с танкеров; полученную таким образом нефть СССР разрешал продавать Латвии, а 10% от выручки (около 3 млн долларов) поступало в распоряжение правительства. Эту операцию осуществила «Интерлатвия», ее директор Имант Цинкус с помощью почетного консула Латвии Нила Далманиса открыл в одном из брюссельских банков счет, на который к концу 1990 года были положены все так или иначе полученные деньги. Я знал, что эти деньги существуют, мы их держали в качестве резерва, чтобы уберечь от глаз Москвы. Еще в 1990 году наш Департамент взял на себя все валютные операции, до этого проводимые тогдашним Министерством экономических реформ, руководимым Янисом Аболтиньшем. Этими деньгами мы управляли в течение года, т. е. до конца 1991 года, когда наш Департамент был ликвидирован, иначе говоря, путем реорганизации присоединен к Министерству иностранных дел. Как я уже говорил, запасы валюты правительства создавались из отчислений от государственных предприятий и от валютных магазинов. Была составлена смета: деньги на командировки, расходы министерств и т. д. Так, в 1991 году из этих денег мы финансировали покупку отборных семян и эталонных машин для сельского хозяйства, частично финансировали приобретение оборудования для первой очереди очистных сооружений Риги и др. Министерства, в чьем ведении были предприятия, которые уплачивали валютные отчисления, стремились держать свои деньги на счетах за рубежом. Фактически у всех крупных министерств, в том числе у Министерства промышленности, которым руководил Янис Охеринс, и у Министерства сельского хозяйства, которым руководил Дайнис Гегерс, были такие же счета. Д. Гегерс вместе с Я. Охеринсом открыл в Люксембурге счет, через который осуществлял свои расчеты в отведенных правительством пределах. Следует заметить, что они проделали одну интересную операцию, о которой я был информирован. В 1991 году был момент, когда можно было очень выгодно обменивать марки ГДР на марки ФРГ. У многих предприятий, находящихся в ведении Министерства промышленности, были деньги ГДР, потому что экспорт в основном шел именно в это уже не существующее государство.

По долгу службы я, разумеется, имел связи со всеми членами Совета министров. Большие разногласия были у меня с Янисом Диневичем, который, по-моему, был настоящим социалистом в худшем смысле этого слова. Так, ему принадлежала, такая левацкая идея, что часть валюты у предприятий нужно попросту отнимать в пользу государства и все. Отношение к Дайнису Гегерсу у меня было двойственное: с одной стороны, как человек он производил благоприятное впечатление, а с другой стороны, его действия вызывали у меня, особенно, когда я работал заместителем министра иностранных дел и был координатором гуманитарной помощи, большие возражения. Мне кажется, что Д. Гегерс виноват не только в знаменитом деле ЛАТЫ, но еще и в других бедах побольше. Фактически это он наговорил И. Годманису и навязал правительству мысль, что стране грозит голод, что необходимо дополнительно сотни тысяч тонн зерна. А ведь эти цифры базировались на опыте прежних лет советского хозяйствования, когда в Латвии была большая по объему, но неэффективная пищевая промышленность, ориентированная на союзный рынок. Он абсолютно не был в курсе дела, каковы же были остатки зерна, и что производится на месте. А мне как ответственному за гуманитарную помощь приходилось в Брюсселе просить о помощи зерном; она была получена. И оказалось, что данные, подготовленные Д. Гегерсом, в Брюсселе снизили во много раз, но все равно этого подаренного тогда зерна нам хватило до 1995 года.

В связи с тем, что Д. Гегерс разработал свой неправильный план о положении и перспективах на рынке зерна и хлеба, в Финляндии был взят не особенно выгодный для Латвии кредит, и вновь для приобретения зерна. А выплата этого кредита продолжается и по сей день. Неприятности случились и с горючим (дизелем и бензином). В феврале 1992 года задачей №1 стало достать горючее для весеннего сева. Мы получили в дар от Дании, Швеции, Тайваня, но еще и заняли деньги для приобретения этого горючего. Это были самые первые кредиты G-24, обслуживание которых Д. Гегерс передал ООО Lears. Эта фирма закупала горючее по ценам в полтора раза выше, чем средние рыночные. Прежде всего надо сказать, что Д. Гегерс не умел разглядеть необратимые перемены в хозяйственной структуре государства, тем самым принимая и рекомендуя И. Годманису такие решения, ошибочные последствия которых мы ощущаем до сих пор. Следует отметить также, что у Д. Гегерса было несколько заместителей, с двумя из них – Андрисом Шкеле и Улдисом Беникисом, у меня сложились хорошие отношения. Об А. Шкеле скажу в свое время, а с У. Беникисом потом наши пути почти никак не пересекались.

Любопытно, что тогда, когда летом 1990 года я стал генеральным директором Департамента внешнеэкономических связей, первым моим посетителем был совершенно мне незнакомый Гатис Крузе. Он пришел и просто сказал, что очень хочет стать моим заместителем. Что-то в нем мне сразу же не понравилось, на работу я его, конечно, не взял. И так все сложилось, что я стал для него почти врагом. Г. Крузе в своей визитной карточке, будучи сам директором департамента внешних связей Министерства сельского хозяйства, назвал себя заместителем министра. Эту его визитную карточку я показал И. Годманису, который тоже насторожился и распорядился Г. Крузе уволить. Д. Гегерс его уволил, но тут же создал управление под таким же названием и назначил его начальником. Я не могу точно утверждать, но уверенность в том, что между ними имеются какие-то тесные связи, у меня есть. Не забыл я и о задуманной Г. Крузе афере, в которую мы, слава Богу, не ввязались: покупка за 3 млн немецких марок формы бывшей армии ГДР. Под предлогом переодеть нашу полицию, ведь эра советской милиции закончилась, был принят Закон о полиции; новой формы, конечно, не было. Д. Гегерс и Г. Крузе – оба большие специалисты по делам полиции и армии – поехали в Германию и без какого-либо согласования заключили договор. Однако одобрения правительства этой, на их взгляд, очень выгодной сделке, они не получили, тем не менее носились с этой идеей они еще довольно долго.

Когда я еще был на стадии утверждения в должности директора Департамента, то я в качестве приглашенного в первый раз участвовал в заседании Совета министров. Помню, что в тот раз я искренне восхищался способностью И. Годманиса вести себя с министрами, которые были намного опытнее и старше его. С тех пор и до начала 1993 года в заседаниях СМ, в том числе и закрытых (во время январских событий 1991 года и в августовский путч), я участвовал регулярно. У меня была великолепная возможность наблюдать, как они проходят, анализировать и делать выводы, т. е. учиться. Несомненно, что эти заседания были под стать самому И. Годманису, ощущалась его твердая рука. При этом, разумеется, сказывалось и отсутствие соответствующего опыта, заседания всегда были недостаточно подготовлены. Всегда возникала возможность завалить нужное решение, и, с другой стороны, можно было принять совершенно сырое постановление. Часто бывало и так, что не придерживались принятой повестки дня, при этом сам И. Годманис заявлял, что должны обсуждать то-то и то-то, но еще важнее что-то другое, и тут же начинал.

Как многие отмечали, И. Годманис говорил много и пространно. Никто особенно не старался ему возражать, или спорить с ним. Как сегодня, помню случай, когда министр юстиции Виктор Скудра, который обсуждаемый документ несомненно видел впервые, стал прямо на заседании его редактировать с юридической точки зрения. Случаи, когда документы переделывались по ходу заседания, вообще не были редкостью, и понятно, почему рождались ошибки. Заседания проходили в теперешнем зале заседаний премьер-министра, сравнительно небольшом, с довольно плохой вентиляцией помещении, которое фактически всегда было переполнено. Тогда на заседаниях правительства присутствовало очень много людей, нужно это было или нет, но сидели все советники, все заместители министров. Они размещались в удобных кожаных креслах, стоящих в несколько рядов, атмосфера, надо сказать, была довольно благодушная. За овальным столом сидели только министры, заместители ни в коем случае: это считалось серьезным нарушением субординации. Но однажды случилось такое: к столу подсела Сандра Калниете, в то время заместитель министра иностранных дел. Зиверт, сидевший рядом со мной, сказал: «Ну и огромнейшую же ошибку она допустила; это Сандре долго будут помнить». Частенько случалось, что сидевшие поодаль просто болтали, тогда И. Годманису приходилось стучать по столу кулаком, чтобы восстановить порядок, в общем-то, его все-таки слушали.

Как известно в общественном сознании время И. Годманиса связано также и с курьезами. Один из них – это поднятая в прессе (и напрасно) шумиха с так называемыми печурками Годманиса. Впрочем, истории с печурками могло и не быть, ведь это не такая уж и плохая вещь. Недавно я встретился с известным тренером по лыжам Янисом Циагуном, являющимся одновременно и дилером чугунных печурок, и он мне рассказал, что все эти печурки, которые он привозит из Норвегии, имеют очень хороший спрос, поскольку они просто великолепны: дрова в них горят по восемь часов. Бизнес Я. Циагуна расширяется, и это очевидное доказательство того, что «печурки Годманиса» имеют свое будущее. Конечно, нельзя переделать многоквартирный дом так, чтобы его можно было бы обогревать такими печками. Само название же «печурки Годманиса» появилось, как это уже у нас принято (к сожалению) как гипербола, которая с ходу была и отметена. А по сути идея вполне разумная: если человек не может заплатить за центральное отопление, которое к тому же и не эффективное, и не экономичное, то он должен искать выход, а это – как раз печка.