На службе двух государств. Записки офицера-пограничника

В один из жарких дней августа 1966 года выезжал проводить учебные стрельбы, с двумя учебными взводами, начальник учебного пункта. Выполняли молодые солдаты 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова. Один взвод уже отстрелял это упражнение; за ним приступил к стрельбе наш учебный взвод. Когда отстреляло человек двенадцать из нашего взвода, наблюдатель с вышки подал сигнал о прекращении огня. Какова же причина?

Оказывается, на удалении метров 800 от рубежа открытия огня, справа, из ущелья, появилось десятка два баранов, а за ними еле плелся пастух-таджик, и двигались они по скатам сопок перпендикулярно направлению стрельбы. Естественно, стрельба была временно прекращена – решили переждать, пока уйдет это небольшое стадо влево из сектора стрельбы. Но стадо приостановилось, и бараны начали на месте выпасаться. С пункта управления стрельбой по громкоговорителю начали кричать и размахивать красным флагом, давая сигналы о быстром освобождении стрельбищного поля. Но пастух-таджик на это не реагировал и не собирался угонять баранов. Тут начальник учебного пункта не выдержал и обратился к одному из солдат, который приготовился выполнять упражнение: «Дайте-ка мне свой автоматик!» – обратился он к солдату. И тут все мы увидели, как наш майор поставил переводчик автомата на одиночные выстрелы, прицелился в сторону объекта на стрельбищном поле и начал вести огонь одиночными выстрелами. Я видел, как пули на скатах высот подымали пучки пыли правее метров 10—15 от пастуха-таджика. Он, конечно, услышал свист рикошетирующих пуль и зашевелился – начал быстро собирать в гурт баранов и угонять влево в следующее ущелье. Вот таким образом начальник учебного пункта ускорил освобождение стрельбищного поля. Конечно, для нас, молодых солдат, был показан негативный пример, как не надо делать. Хоть и жарко было и далеко до стада баранов, но надо было все-таки выслать группу из оцепления и очистить стрельбищное поле. Руководитель стрельб поступил по-другому.

Большое значение придавалось на учебном пункте физической подготовке. Сержанты с нами проводили занятия по гимнастике и беговым упражнениям; все начиналось с подтягивания на перекладине и отжиманиях на брусьях, затем отрабатывали подъем переворотом на перекладине и размахивание ногами с одновременным отжиманием на брусьях. Мне все это давалось не трудно.

Много было кроссов. Первые два месяца бегали кроссы на 1000 метров, а за месяц-полтора до окончания учебного пункта, перешли и на 3000 метров. Отрабатывали упражнения и на полосе препятствий. Тяжело некоторым ребятам давались кроссы, особенно тем, которые имели лишний вес. Помню молодого солдата Виктора Жука, имевшего излишний вес; так он часто, я это слышал, не добегая до финиша кричал: «Ой, мамочка!». Виктор ничего не хотел кушать, всю еду, кроме компота и чая, отдавал ребятам. Через год мы с ним встретились на сборах по подготовке для поступления в пограничные училища, в г. Душанбе, он был уже худой, лишнего веса – ни грамма, прыгал на волейбольной площадке только так.

На учебном пункте мы привыкали к напряженному распорядку дня, который был насыщен постоянным движением и напряженной учебой. Подъем был в 06.30 и осуществлялся нашим взводом за 2—3 минуты. После подъема выходили на 30-ти минутную физзарядку, в ходе которой проводилась легкая разминка путем выполнения вольных упражнений в течение 10-ти минут, а затем беговые упражнения по стадиону или по территории городка, или на спортгородке выполняли упражнения на спортивных снарядах. На умывание и заправку коек выделялось всего 20 мин., далее – построение на утренний осмотр, который проводился 10—15 мин. После всего этого, взвода, под руководством командиров взводов, направлялись в солдатскую столовую на завтрак, который предусматривался распорядком дня по времени в течение 30-ти минут.

Занятия на учебном пункте начинались в 08.30. Если были занятия полевые, то после завтрака, личный состав учебных взводов получал экипировку, оружие, средства защиты, все на себя подгонял и под руководством командиров отделений выстраивался для проверки; если были классные занятия, – то учебные взвода, после завтрака, шли в указанные классы. До обеда занятия проводились в течение 5-ти часов, после этого, личный состав вели на обед; после обеда выделялось 30 мин. свободного времени, а потом, – еще 2 часа занятий. После занятий, в течение 30 минут, – уход за оружием; затем, в течение 50 минут, политико-воспитательная работа и так дело доходило до ужина. После ужина распорядком предусматривалось 1,5 часа свободного времени. Перед отбоем, где-то в течение 15—20 минут, проводилась вечерняя прогулка. На вечерней прогулке ходили и пели строевые песни. Каждый учебный взвод разучил и пел свою строевую песню. Во взводах были свои запевалы.

Вспоминаю, как на вечерней прогулке, младший сержант Свинкин подавал команду: «Взвод, – запевай!». И тут же наш запевала, Юрий Жук, начинал: «Бродят, бродят тучки грозовые у подножья белых гор, там, заставы часовые, боевой несут дозор…».

После запевалы все мы хором начинали припев: «На подвиги готовые, мы беззаветно сторожим суровые, суровые пограничные рубежи!..»

В то время солдат обували в сапоги с портянками. От сильной жары ноги потели, портянки были мокрые от пота. Чтобы ноги были без потертостей, надо было каждый день стирать портянки. Я это делал, да и другие ребята; в послеобеденный 30-ти минутный перерыв – стирали портянки с мылом и щеточкой; к концу этого перерыва они успевали высохнуть. Были лентяи, которые по нескольку дней не стирали своих портянок, от этого портянки грубели, становились темными и натирались ноги до язв, а коль портянки были грязные, то в ранки заносилась инфекция и ноги распухали, тем самым ребята мучились, получали освобождения у врача, и, как результат, были небоеспособны. А были и хитрецы: чтобы своих портянок не стирать, они, в обеденное время, висящие и сохнущие на проволочном заборе чужие белые портянки, просто воровали, а свои грязные – выкидывали. Поэтому, из-за этого воровства, каждый, кто постирал и вывесил для просушки свои портянки, посматривал и следил, что бы никто их не стащил.

Каждый учебный взвод располагался в казарме в отдельном помещении. Сержанты – командиры взводов, располагались и отдыхали в отдельном помещении, а заместитель командира взвода и командиры отделений располагались и спали в помещении, – вместе со своими подчиненными.

Вспоминаю случай, как после отбоя прошло минут десять, свет был погашен, и кто-то с кем-то в углу начал разговаривать. Тут же поднялся заместитель командира взвода младший сержант Свинкин, включил свет и спросил: «Кто разговаривал?». Все молчали. Он повторил второй раз этот же вопрос. Опять никто не ответил. Он подал команду: «Взвод, ода минута – Подъем!» Построился весь взвод, заместитель командира взвода третий раз спросил: «Кто разговаривал?» Никто не ответил. Рядом находился стадион; младший сержант Свинкин вывел взвод на стадион, командиров отделений вывел из строя, а остальным дал команду: «Взвод, – бегом марш!». Наш взвод пробежал по стадиону 16 кругов, затем младший сержант Свинкин остановил взвод, привел его в казарму и сделал отбой. В дальнейшем, после отбоя, не было слышно ни единого звука.

Сравнивая работу сержантов на нашем учебном пункте и их методическую подготовку, то скажу, что, будучи уже офицером, я не видел таких хорошо подготовленных сержантов, и даже молодых офицеров, которые могли бы сравниться с профессиональной подготовкой сержантов тех времен, в шестидесятых годах.

Наступило 4 сентября 1966 года – день принятия военной присяги. Я, и мои сослуживцы по учебному пункту, приняли военную присягу – дали клятву на верность Родине; с этого времени только начала засчитываться служба в армии. Но с принятием военной присяги учебный пункт еще не закончился, а продолжался. Длился он у нас три с половиной месяца, где-то до 10 или 15 октября 1966 года. За время учебного пункта мне пришлось пару раз побывать рабочим по столовой. Однажды пришлось поработать на посудомойке. Там, я так за сутки «покрутил пластинки» – мыл тарелки в горячей, как кипяток, воде, что все пальцы по окончанию моего наряда были в волдырях.

Также, я раза два, за период учебного пункта, побывал в суточном наряде. Один из командиров отделений нашего взвода заступал дежурным по учебному пункту, а трое молодых солдат заступали дневальными. Один из дневальных стоял по полной форме у тумбочки с телефоном и отвечал на телефонные звонки, а двое других, в это время, занимались уборкой помещений и прилегающей территории. Через пару часов дежурный производил замену дневального, стоящего у тумбочки, и на его место становился другой, а сменившийся, – включался в работу по уборке помещений. Во время несения службы в суточном наряде, в ночной час – от отбоя до подъема – дежурной службе разрешалось отдыхать не более 4-х часов каждому. Дежурный своим решением регулировал сон наряда. Нужно было действовать так, чтобы в ночной час обязательно находились у тумбочки два человека из состава наряда.

Когда я впервые заступил в наряд дневальным по учебному пункту, и, во время моего отдыха ночью, меня разбудила команда дежурного: «Учебный пункт, – Пожар!» Все быстро поднялись, оделись и побежали на улицу строиться, я, хоть всего спал один час, тоже поднялся и выбежал к дежурному. Оказывается, в ста метрах от казармы учебного пункта, горел чей-то сарай – одного из офицеров этой части. Пока мы все подымались по команде «Пожар», в это время два наших дневальных тушили пожар. Командиры взводов провели расчет, команды вооружились баграми, ведрами и огнетушителями и приступили к тушению пожара, а дневальные приступили к своей службе. Пожар тушили до самого подъема, – так я больше уже и не ложился спать, потому что дежурный больше никому не разрешил ложиться. Пришлось мне тогда за сутки всего лишь один час поспать. А служба-то в суточном наряде продолжалась до нашей смены, до 19.00.

В один из воскресных дней из города приезжал фотограф и фотографировал молодых солдат. Я тоже сфотографировался впервые в военной форме; разослал эти фотографии родителям, своим братьям и сестрам.

Во время учебного пункта с молодыми солдатами в индивидуальном порядке беседовали офицеры МОШСС (меж отрядной школы сержантского состава) с целью отбора кандидатов для школы. Со мной тоже беседовали, и я дал согласие учиться на инструктора службы собак, меня записали в список. С целью выявления нежелательных для службы на границе элементов с каждым молодым солдатом проводились индивидуальные беседы офицерами особого отдела. Со мною то же проводилась индивидуальная беседа. Стоя перед дверьми в кабинет для беседы с офицером, я волновался, думая: «Не вспомнят мне за моего деда, который был против коллективизации». Но мне этого не нагадали, так что я успокоился.

Во время прохождения нашего учебного пункта, учебный процесс в МОШСС подходил к концу, близился выпуск сержантов.

Помню, что где-то в первых числах сентября 1966 года, в МОШСС были похороны, и нас, молодых солдат учебного пункта, привели для прощания с курсантом МОШСС, который погиб во время учебы. Его товарищи рассказывали, что проводилась следовая работа с собаками за городом, вблизи какого-то кишлака и местный житель – таджик, охотился за кишлаком, признал собаку за волка, которая поднялась на холм, прицелился и выстрелил с ружья. В это время рядом с собакой оказался курсант и весь заряд попал ему в голову. На суде этот мужчина-таджик говорил, что солдата не видел и принял собаку за волка. Ему присудили, кажется, два года условно. Вот и возмущались товарищи убитого курсанта.

Подошло время окончания учебного пункта. Начались зачеты по изучаемым дисциплинам. Я все зачеты сдал на «отлично». Молодых солдат мандатная комиссия начала распределять по подразделениям границы. Меня распределили служить на заставу им. Самохвалова Пянджского пограничного отряда. На эту заставу с нашего учебного пункта попало всего 10 человек, остальные прибыли с учебного пункта, который проводился в пограничном отряде.

Находясь на пограничной заставе, я назначался в пограничные наряды для несения службы по охране государственной границы в качестве младшего пограничного наряда. Старшими нарядов заступали сержанты и военнослужащие 3-го и 2-го годов службы. При несении службы в нарядах, я учился у старших товарищей пограничному мастерству в несении пограничной службы. Поначалу, по ночам, у каждого куста мне мерещился «нарушитель границы», – сказывалась повышенная бдительность. Около полутора месяцев я прослужил на этой заставе, затем меня вызвали для учебы в МОШСС, в г. Душанбе, на инструктора службы собак.

Прибыл я г. Душанбе для учебы в МОШСС 25 ноября 1966 года, а учебный процесс начинался только с 15 декабря. Видать специально, человек 20, вызвали в школу на две недели раньше, в том числе и меня. А вызвали раньше потому, что нужно было заготовлять для МОШСС картошку, и началась подготовка к выезду.

Старшим группы по заготовке картофеля был назначен капитан. Погрузили две палатки на автомашины, набрали продуктов на неделю, прицепили к ЗИЛ-130 полевую кухню и поехали за 100 км на Памир. Подымались вверх в горы по вьющейся крутой дороге. Горная дорога – сплошь грунтовая. Автомашиной поднялись на высоту 3000 м. Внизу перед горами было плюс 30—35 градусов, а на высоте 3000 м – всего лишь 16—18 градусов тепла. В горах на высоте 3000 м было ровное плато, и там были хорошие условия для выращивания картофеля. Там, поблизости кишлака, были большие картофельные поля.

В 200 м от кишлака мы поставили свои палатки, в 20 м от палаток протекал арык с холодной ледяной водой, пригодной для приготовления пищи. Для приготовления пищи повар воду брал с арыка, чуть выше расположения палаток, мы умывались, используя воду арыка, – чуть ниже по течению от палаток. С колхоза прикрепили одного таджика с сохой и двумя волами. Условия были таковы для нашей части: с тонны собранного нами картофеля, воинской части причитался 1 центнер (100 кг). И пошла работа. Таджик с волами становился на рядок, сохой подцеплял и переворачивал клубни картофеля с землей, а мы, расставленные друг от друга по рядку на 10—15 шагов, собирали картофель в ведра и носили в одно место, высыпая на кучу.

Солдат-повар приготовлял пищу три раза в день по распорядку. Прошло 2—3 дня, и в горах пошли затяжные дожди. Работа по уборке картофеля временно прекратилась. Все сидели в палатках и ожидали окончания дождя, – так прошла вся 1-я неделя. А дожди не прекращались. У нас продуктов было привезено всего на одну неделю. Каждую неделю должна была прибывать к нам автомашина с продуктами, а назад возвращаться с картофелем. Жиры, хлеб, мясо – все это у нашего повара закончилось, а автомашина с продуктами, из нашей части, по мокрой и раскисшей дороге к нам в горы подняться не могла. Повар нас начал кормить одной картошкой, отваренной на воде, то есть картофельным пюре. Лежали в палатках, животы подводило. Стало холодно, все были промокшие.

И тут, в одно утро, пришел к нашему капитану учитель с кишлака и спросил у капитана: «Есть ли среди солдат специалист, который смог бы в школе переложить плиту с грубой, а то дымит плита». Капитан построил нас в палатке и задал этот же вопрос. «Я могу!», – сказал я. Ну и мой дружок, Петя Иванюк, сказал, что тоже может. Но потом Петя мне признался, что в качестве помощника захотел. Пошли мы следом за учителем в школу и принялись за работу. Разобрали мы плиту и трубу, – на это ушло часа два. Замесили глину, и я приступил к работе. Первые два ряда я выложил, и тут нас позвали к обеду. Смотрим: стоит казан с бешбармаком – это их национальная еда. Увидели мы в этом казане куски мяса, картофель и рваные лепешки. Еще готовились обедать три учителя – все мужчины. Один из них сказал: «У нас где-то есть одна ложка, а как будем кушать?» Тут Петя Иванюк быстро ответил: «Будем кушать по-мусульмански!». Значит руками черпать с казана. Все помыли с мылом руки. Тут один из учителей поставил пиалы, раскрыл бутылочку водки, разлил по пиалам и предложил всем выпить. Я с Петькой отнекивался, мол, нам нельзя. Но они нас уговорили. И пришлось нам выпить по одной. А еда была жирная, горячая, – вот тогда мы душу отвели. После обеда – вновь за работу. А тут и ужин подготовили, – жирный плов с бараниной. Пришли мы к своей палатке, и очень сытно чувствовали себя. На второй день – опять за работу, я начал торопился. Иванюк за руку меня схватил: «Не спеши, – сказал он шепотом, – видишь идет дождь, неизвестно сколько тут голодными торчать». Я начал помедленнее работать. За четыре дня мы все сделали. И все четыре дня – сытные обеды и ужины. Затопили печку, сначала повалил дым и пар. Но потом печка с грубой просохли, – и работа, оказывается, удалась. К этому времени прекратился дождь, поднялась к нашему лагерю автомашина с продуктами. И стало опять нормальное питание. Вместо двух недель, пришлось на заготовке картофеля работать целых три недели.

По приезду на заготовку картофеля, в первый же день, нашелся один из солдат симулянт. Среди нас был один коренастый и высокого роста солдат; собирать картошку, низко нагибаясь, ему показалось тяжело. Работая после обеда на картофельном поле, он скорчился и лег, сказал, что сильно колет и болит в правом боку, – значит аппендицит так все решили. Наш фельдшер, по приказу капитана, посадил его в автомашину, которая еще не отправилась в часть, и повез его в Душанбе, в медицинский пункт. Когда подъехали они к нашей МОШСС, этот солдат сказал, что уже в боку не болит, отпустило. Обратно его, конечно, не привезли, так и остался в части до нашего возвращения. Вот такова случилась история на уборке картофеля в начале моей службы. Лучшего случая не придумаешь для приключений нашего «Бравого солдата Швейка».

К 10-му декабря 1966 года все кандидаты для обучения в МОШСС прибыли с пограничных отрядов нашего округа, и началась подготовка к учебному процессу. Было сформировано в МОШСС пять учебных застав. Учиться на инструктора службы собак надо было 9 месяцев. Учащихся МОШСС называли курсантами. За каждым курсантом закрепили служебную собаку, которую во время учебы он должен обучать, а после ее окончания, – уехать с ней на границу.

До начала учебного процесса представители школы закупали овчарок в разных регионах страны; закупали собак в возрасте от одного года до двух лет.

Начальником нашей учебной заставы был капитан Яшко, заместителем начальника учебной заставы по политической части – лейтенант Сущиков, старшиной учебной заставы – старший сержант Желтов, а командиром моего, 1-го, отделения был сержант Егоров.

Собаки в МОШСС содержались на специальной, огражденной забором, территории в вольерах. До начала учебного процесса, капитан Яшко вывел учебную заставу на территорию, где были в вольерах собаки для нашей заставы и приступил к закреплению собак за каждым курсантом. За мной была закреплена служебная собака по кличке Эльба. Кормлением собак и уходом за ними занимался каждый курсант, – каждый занимался исключительно своей собакой.

15 декабря 1966 года после общего развода начался учебный процесс в сержантской школе. Занятия проводились по 7 часов в день. По вторникам и пятницам с нами проводились, в течение двух часов, занятия по политической подготовке. Кроме предметов боевой подготовки, в школе была еще и специальная подготовка, в ходе которой отрабатывались темы дрессировки служебных собак и следопытства. Сначала в теоретическом плане отрабатывались вопросы, к примеру, общей дрессировки, а затем на следующий день эти вопросы отрабатывались с привлечением служебных собак. В ходе общей дрессировки мы вырабатывали у собак условные рефлексы на команды: «Сидеть», «Стоять», «Лежать», «Ко мне», «Рядом», «Апорт», «Нюхай», «Ищи», «Вперед», «Фас» и другие.

Обучали собак и выборке предметов. У каждого курсанта был апорт – толстый, круглый, в диаметре 5 см, тряпичный жгут, который всегда был в его сумке и имел, соответственно, его запах. При обучении собак в выборке предметов, собаке давали нюхать этот предмет, принадлежащий одному из курсантов учебной заставы. Затем этот предмет ложился в ряд с другими такими же апортами (в ряд выкладывали штук десять или двадцать этих предметов) и через определенное время подводили собаку, которая нюхала это апорт. Затем он ее подводил к уложенным в ряд этих предметов, и она пробегала по нескольку раз вдоль предметов и должна была безошибочно отыскать и взять в зубы этот апорт.

Также обучали собак выборке человека. Давали собаке понюхать какой-то предмет, к примеру, носовой платок или расческу. Затем человек десять выстраивалось в шеренгу с интервалом в один метр и курсант на поводке проводил свою собаку вдоль строя, и она должна точно указать на человека, чью вещь она нюхала. Реакция собак была разная. Одна собака пробегала вдоль строя и возле того человека, чья была вещь, садилась напротив него. Другая – с рычанием набрасывалась на этого человека, готовая его порвать.

Учили собак идти и на задержание неизвестного. Неизвестный выскакивал впереди на удалении 200—300 м в дрессировочном костюме, курсант отпускал свою собаку и командовал – «Фас!» Собака с большой скоростью бежала к неизвестному, делала прыжок и лапами сбивала его на землю. Потом усложняли это задержание: неизвестный стрелял холостым патроном, то есть учили собаку идти на выстрел. Поначалу некоторые собаки боялись выстрела, а потом привыкали и смело шли на задержание. Это было интересно, потому что каждый видел результаты своей практической работы с собакой. Успехи дрессировки зависели от самого курсанта, – как он смог наладить контакт с собакой, от его теоретической подготовки и умения управлять собакой, так и от самой собаки, – как она поддается дрессировке, от ее вида нервной деятельности.

В МОШСС я впервые узнал, что такое караул. На территории школы сержантского состава было караульное помещение, где целые сутки размещался караул. Караул – это вооруженное подразделение, которое наряжалось на сутки для охраны важных объектов воинской части. В караул полностью заступало отделение курсантов во главе с командиром отделения. Командир отделения заступал начальником караула. Отделение в карауле, в течение суток, охраняло важные объекты МОТШСС: Боевое Знамя части (пост номер 1), склад артиллерийско-технического вооружения (пост номер 2), вещевой и продовольственный склады (пост номер 3). Посты номер 1 и номер 2 охранялись круглосуточно, они были трехсменные. Для их охраны назначалось по три караульных. Каждый раз, когда наше отделение заступало в караул, я назначался для охраны Боевого Знамени части (пост номер 1). Для охраны Боевого Знамени части назначалось три караульных, одетых в парадную форму одежды. Согласно Табелю постам, службу на постах несли по два часа. Все, кто находился в караульном помещении, назывались караульными, а те, кто заступил на посты для их охраны, – часовыми. В Постовой ведомости начальник караула расписывал всех караульных по постам и сменам. Каждая смена часовых несла службу на посту по 2 часа, а потом проводилась очередная смена часовых. Смену часовых на постах проводил сам начальник караула, разводящие не назначались, так как мало было постов и расстояния на выдвижения были небольшие.

После развода суточного наряда и караула к 19.00 осуществлялся прием караульного помещения и состояние постов, после чего на посты заступала 1-я смена часовых, которая несла службу на посту 2 часа; в 21.00 – заступала 2-я смена часовых; в 23.00 – заступала 3-я смена, а в 01.00 вновь заступала 1-я смена и т. д. Так что на 3-х сменном посту каждому караульному приходилось заступать на пост четыре раза и нести службу в течение суток в общей сложности 8 часов. Распорядок для караульных на 3-х сменном посту распределялся следующим образом, например, для 1-й смены: служба на посту – 2 часа, после службы – бодрствование, также 2 часа, после бодрствования – 2 часа сон; после сна – очередное заступление на пост. Тяжеловато было часовым у Боевого Знамени, – ведь там приходилось стоять на одном месте, расслабив правую или левую ногу, согнувши ее чуть-чуть в коленке. Часовой у Боевого Знамени части был с автоматом в положении «на грудь» и имел 60 боевых патронов. Боевое Знамя части располагалось в штабе на специальном постаменте в коридоре. Все военнослужащие, проходящие мимо Боевого Знамени части, обязаны были отдавать воинскую честь Боевому Знамени, при этом, часовой должен был принимать положение «Смирно». К концу 2-го часу службы ноги у часового, у Боевого Знамени части, полностью затекали, и, при смене другим часовым, сменяемый часовой, шагов 10—15, еле двигал ногами.

В МОШСС было 25 отделений. Поэтому нашему отделению, в среднем, приходилось заступать в караул один раз в месяц.

Наш начальник учебной заставы, капитан Яшко, был строгим офицером, мы никогда его не видели улыбающимся или смеющимся. Среди курсантов ходили разные разговоры о капитане: говорили, что даже при встрече на улице с женой, он проходил молча, не обмолвившись с ней ни единым словом, хотя бы заговорил с ней о своем сыне. Офицеры школы жили на территории части в одноэтажных домиках. Домики отапливались зимой углем. Помню, однажды, как капитан Яшко меня позвал к себе домой и поставил задачу подделать печку, так как на ней было много трещин и валил дым. Я эти неисправности устранил за пару часов.