Здесь был Ося

И голода нет, а народ мрёт и мрёт. «То мужика на кладбище несут, а то и сразу двоих». Что же такое происходит? То ли продукты заграничные, то ли солнечная радиация народ валит? А то ли неизвестные «вирусы». Всё помаленьку, а в целом получается как в той забытой книге «Ташкент – город хлебный».

Только идти теперь Мишке было бы некуда, разве на Луну улететь. А мне и тем более податься некуда – вот и сижу там, где сижу, и думаю, что же с нами происходит.

Великая криминальная революция 90-х ввела в обиход единую меру всего и вся – деньги. Душу деньгами не измерить. Отмерла Душа за ненадобностью. Исчезла родственная любовь друг к другу, не говоря уже о ближнем. Деньги вынули Душу у народа.

Ещё по привычке газеты вопят: Пушкин в ХХ1 веке, Пушкин – это наше всё! Но Пушкина никто не читает. Вообще никто ничего не читает – кому оно надо! Вирусы, конечно, своё дело делают, но Душу вынули. А без неё живой человек – не жилец. Другое дело – мёртвый, бездушный от рождения. Вот таким сейчас самое время.

Я поспешила, когда сказала, что Мишке некуда было бы податься. Станислав Говорухин в поездке по стране нашёл такого «Мишку» десяти лет. Так вот этот «Мишка» – крупный асс по вагонам. Как и весь город Забайкальск. Занимается «Мишка» грабежом железнодорожных составов, идущих из Китайской Маньчжурии. Он курит по две пачки «Мальборо» в день, помогает больной безработной матери, купил себе японский мотоцикл.

Вот здесь, в деревне, где жили мои родители, есть местный «Мишка». Он пьёт в свои три года пиво и «красное», курит и помогает матери варить наркоту.

Так что вопрос мой «Что с нами происходит?» задавать некому, только себе самой. Отвечать на него страшно, но я же большая девочка. Мать звала меня в детстве – Лю. Так я и сама себя зову.

В эту самую минуту нахожусь в пустом родительском доме. Жить здесь в одиночку нельзя. Одиноких грабят и убивают. Так что дорога мне предстоит дальняя. Я должна перевезти дом моих родителей в город. Вернее, не дом, а дух его – старые вещи, фотографии и память о прежней жизни. Перевезти память… И самое печальное, что кроме меня сделать это некому.

Рассматриваю фотографии. На них куски далёкой и прекрасной жизни, когда все были живы. Когда мир сиял от солнца, улыбок и цветов. Всё это исчезло, растворилось во времени. Остались только вот эти солнечные драгоценные кусочки.

Вот так – в пустом молчаливом доме началась одиннадцатая жизнь Лю. Жизнь в одиночестве. Но так думать не правильно. Одиночества нет. Человек остаётся один на один со своей Душой. А Душа – живое создание, это ребёнок, который живёт в каждом, кто не потерял совести. Ещё с человеком остаётся Ангел-хранитель, остаётся при любых условиях. Так что Лю, единая в трёх лицах, вступила в свою одиннадцатую жизнь с помощниками, лучше которых и придумать нельзя.

2.

Вы спросите, почему эта жизнь одиннадцатая? Потому, что до неё Лю прожила десять разных жизней. Настолько разных, что казалось – каждый раз переселялась на другую планету.

Детство – огромная счастливая солнечная жизнь на зелёной планете, где весной цветут в горах лохматые дикие пионы, оранжевые огоньки, похожие на маленькие розы, и лиловые кукушкины слёзки.

Школьные годы в родительском доме – тоже долгая, весенняя жизнь. Сиреневая, черёмуховая.

Университет, студенческие годы.

Возврат в родительский дом, работа в школе.

Работа в НИИ, учёба в аспирантуре.

Самая длинная и тяжёлая жизнь – шестая, семейная. Болезни сына, которые следовали одна за другой. Страх его потерять.

Седьмая жизнь – трагические годы перестройки, безработицы, безденежья. Закончилась она потерей мужа и единственного сына. В это же время погиб младший брат.

Параллельно седьмой, Лю успела прожить ещё одну короткую, но тоже трагическую, восьмую жизнь, когда уехала ухаживать за больной тёткой в другой город..

Девятая жизнь – болезнь матери, её смерть.

Десятая жизнь – наедине с больным отцом, и его уход навсегда.

Сколько жизней ещё в запасе? Что там записано в программе по имени «Судьба»? Этого не знаю. Но одну вещь знаю абсолютно точно – никогда не буду общаться с носителями негатива. Эти чёрные дыры съедают чужую жизнь.

3.

И вот тихо, незаметно подкатила к воротам родного дома моя одиннадцатая жизнь. Для начала обернулась она маленьким грузовиком – зелёная кабина, плоский параллелепипед кузова. В его тесные границы должен был войти мой дом. Я пыталась сопоставить несопоставимое – спичечный коробок кузова и мою жизнь в родительском доме. Поэтому казалось, что ничего не получится – моё детство, юность и зрелость, жизнь сына, родителей, братьев никогда не уместятся в этот крошечный грузовичок.

Но произошло невероятное. Вещи, а с ними и наша история, любовь к родительскому дому, наш труд, желания, время – всё вдруг стало уплотняться, сжиматься. И, в конце концов, превратилось в маленькую кучу. Из неё удивлённо выглядывала наша жизнь. Но брезент, натянутый сверху, закрыл её. И уже было трудно что-либо узнать сквозь его серое полотно. Это катастрофическое сжатие нескольких жизней до размеров коробка, потрясало и убивало сознание. Оно отказывалось верить в происходящее.

Я уселась в легковую машину рядом с водителем, и мы отправились вслед за грузовиком. Он резво уносил мой дом от собственных ворот. Всё это казалось абсурдом, но в то же время было самой реальной из всех возможных реальностей. Я смотрела и не могла насмотреться на этот убегающий вдаль коробок, заполненный прошлой жизнью.

Теперь осталось только настоящее, сиюминутное – размером с цветочное семечко. Оно висело где-то глубоко внутри меня, словно звёздочка в огромной галактике, и могло легко потеряться. Но так же легко способно было дать росток и даже расцвести.

По мере того, как дом мой убегал, я гналась за ним и не могла поверить, что всё это случилось со мной.

Родительский дом ещё вчера казался оплотом мира. Всё могло рухнуть, исчезнуть, раствориться во времени, сравняться с землёй, стать прахом. Всё – только не дом, где прошло моё детство, да и вся жизнь.

Сжался мой дом

И вошёл в грузовик,

Словно он к этому

С детства привык.

Утром сегодня,

Припомнив о том,

Едет куда-то

Мой маленький Дом.

Мамины сказки,

Поделки отца,

Солнце, взошедшее

возле крыльца,

Братья, сыночек,

Бабушкин лик —

Все уместились

В один грузовик.

Вот он бежит,

Покоритель дорог,

Счастье моё унося

За порог.

Солнце и ветер,

Мелодия – в тон.

Дом мой закрылся,

Свернулся в бутон —

Зиму впустил

На один коготок.

Где же мой аленький

прежний цветок?

Цветочек Аленький, Сказка Жизни, теперь во мне одной. И я не имею права не знать этого, не понимать, сколь много должна ещё сделать. Пока не напишу сто книг о прекрасном мире, в котором жили мои родные, где обитаю я сама, до тех пор не устану, не состарюсь, не заболею, буду Воином Жизни. Так началась и закончилась в один день моя одиннадцатая жизнь.

Мраморные снежные вихри на дороге – это след, который оставил грузовик. Я бегу по этому летучему следу из настоящего в будущее.

Вся нечисть, которая питается чужими жизнями, сегодня сгорит дотла. Они прицепились ко мне в прошлом, а в настоящем я легко стряхну их, стоит только захотеть! Прочь, твари!

Двенадцатую жизнь я должна прожить в солнечном мире. В этой жизни вновь расцветут в горах дикие пионы, оранжевые розы огоньков и лиловые кукушкины слёзки.

АНУЙСКИЙ ПРЯМОУГОЛЬНИК

1.

Это началось в ночь накануне Ивана Купала – с шестого на седьмое июля. Живые клубящиеся тучи уже целую неделю держали в осаде весь край. Они выворачивались из-за хмурых гор, наползали на дома, самовольно садясь прямо на головы людей, падая в лужи и говоря: " Шлёп. Шлёп». Шлепки становились всё чаще и, наконец, превращались в сплошной шум, а он перерастал в гул.

Накатываясь волнами, гул постепенно затихал, но после краткой передышки всё начиналось сначала. Временами вместе с дождём резко секли воздух увесистые градины. Они отскакивали от земли, словно белая дробь. Казалось, тучи ходят по кругу, не желая уходить – им нравится эта уютная котловина в пойме двух рек, большая подкова зубчатых скалистых и лесистых гор.

На самом деле так и было. Наэлектризованные слоистые клубы туч притягивались к мощной магнитной зоне – здесь проходила линия глубокого разлома. Его красивое имя – Фас Алтая – о многом говорило посвящённым. А непосвящённым всего лишь казалось странным мрачное кружение туч в одном и том же месте, будто они привязаны тайной властью к центру притяжения.

Линия Фаса Алтая пролегала почти точно вдоль параллели. А по меридианам, перпендикулярно линии Фаса, тянулись ещё два мощных разлома. Один – вдоль Ануйского хребта, другой – параллельно Бащелакскому хребту. Они образовывали чётко очерченный прямоугольник, внутри которого и находилась уникальная горная зона – такой Бермудский Ануйский четырёхугольник. Село, где жила Эври, раскинулось в северной части этого живого магнитного прямоугольника.

В ночь на Ивана Купалу началась гроза. Раскаты грома один за другим наплывали нарастающим валом – звук не прерывался. Эври вначале, услышав эту канонаду, решила, что летит сверхзвуковой военный самолёт – они часто двигались над селом и скрывались в юго-западном направлении – где-то далеко за горами.

Выйдя утром на улицу, Эври снова услышала ту же канонаду – почти ровный рокочущий звук. Казалось, он доносился отовсюду-со всех сторон сразу, но всё-таки было ясно, что сверху – с затянутого слоистыми тучами неба. Этот непрерывный, такой далёкий и одновременно близкий гул пропитывал всё вокруг ощущением тревоги.

Может быть, это был голос невидимых заоблачных зарниц или гул какого-то движения в горах – то ли это лавины шумели, сползая со своих лежбищ. То ли воды взбесившихся рек где-то ревели, и эхо носило их крик и вой, многократно отражая звук от звонких диких скал.

– А может быть, мне это кажется? И никакого гула просто нет? – думала Эври. Когда её мать вышла во двор, Эври как бы невзначай спросила: «Как ты думаешь-что это за звук?» Мать прислушалась и сказала:

– Что-то гудит, наверное самолёт.

– Но этот гул продолжается уже целые сутки.

– Значит, это гроза или ветер шумит, – легко отмахнулась мать. – А может быть, где-то идёт ливень.

2.

Эври целый день занималась уборкой в доме – мыла полы, вытряхивала половики и ковры, протирала пыль во всех углах. Время от времени выходя во двор, она прислушивалась – не затих ли загадочный рокот в небесных высотах? Но ворчливый почти спокойный гул какой-то заоблачной работы продолжался. И каждый раз сердце Эври наполнялось тягучей тоской оттого, что никто не мог объяснить – ч т о ж е э т о такое? Небесный рокот не затих и к вечеру. Странное подслеповатое солнце, едва выглянув из-под туч, скатилось за линию зубчатых гор, и вечерняя заря скрылась за опустившимися к земле завалами облачных нагромождений. Стало темно, как ночью. В сырой прохладной темноте ворчанье небес приобрело ещё более тоскливый и угрожающий оттенок.

Эври, постояв на крыльце в задумчивости, вошла в дом и решила пока не думать ни о чём, кроме домашних дел – это отвлекало от загадочного звука, напряжённо и осязаемо висевшего над землёй.

3.

Утром третьего дня, едва проснувшись, Эври сразу же вышла на крыльцо и прислушалась к дальним пределам пространства. Ничего не изменилось – всё тот же ровный гул, темно – синие тяжёлые облака, мрачноватый рассвет, пробивающийся розовой краской между туч.

Обернувшись на запад, туда, где среди ущелий и гор, три разлома земной коры образовали магнитный прямоугольник, Эври увидела на жемчужно – сером облаке тёмную тень какого-то большого предмета.

Сам предмет скрывался за облачным занавесом, лишь его тень, отбрасываемую лучами восходящего солнца, можно было увидеть на соседнем облаке. Вокруг этой эллипсоидной тени сияли радужные кольца, плавно переходя от сиреневого к синему, зеленому, жёлтому, оранжевому и ярко-малиновому – самому широкому и радостному цвету, образующему живую тёплую волну вокруг изображения.

Тень в радужной короне еле заметно смещалась к центру облака – невидимый объект медленно двигался, скрываясь за тучами. Эври, оторопев от феерического зрелища, стояла и, неотрываясь, смотрела на живую яркую картину.

Радужное сияние вокруг эллипсоидной тени пульсировало, переливалось, временами становясь золотистым или зелёным, а иногда – сиренево-розовым. Потом – снова радужным.

Сама собой возникла детская мысль – Колесница Илии Пророка. Это она передвигалась там – в клубящихся извивах туч, поэтому трое суток был слышен звук её двигателей. Но что ищет так долго тот, кто управляет Небесной Колесницей?

Эври отметила, что тень на жемчужном облаке уменьшилась. Радужная корона сжалась, но стала ещё ярче. Через пять минут тень уже напоминала десятикопеечную монету, а в сияющем радужном ореоле стало трудно различать цвета. Они постепенно сливались в единое неопределённой окраски кольцо, слегка отливающее бронзой.

Непрерывный гул, преследовавший округу, заметно затихая, растворялся в глубинах жемчужного пространства. И, наконец, тишина мокрого летнего дня воцарилась над горами, долиной, над селом. И уху, привыкшему за трое суток к тревожным перекатам за облаками, уже казалась странной эта звонкая прозрачная тишина.

4.

Долго раздумывала Эври над тем, что целых трое суток происходило в небе. Что же это было? Десятки раз спрашивала она себя и не находила ответа.

Решила заглянуть в Библию. Наугад открыла Эври толстый том и прочла: Книга Пророка Малахии. Гл. четвёртая. «Ибо вот придёт День, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий День, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей… Вот я пришлю к вам Илию Пророка пред наступлением Дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы я пришед не поразил земли проклятием».

– Принято считать, – подумала Эври, – что год земной – это один день Божий. И если небесный гул – это послание Илии Пророка, то какой-то из следующих годов должен стать тем самым днём, о котором Малахия написал – ибо вот придёт День, пылающий как печь…

Библейское пророчество странным образом впечаталось в сознание Эври. Она невольно стала размышлять о том, что может человек успеть сделать за один год. И не просто сделать, а и з м е н и т ь с я так, чтобы не стыдно было перед тем, кого называют Творцом. Она не то чтобы поверила в Бога, но как-то всем своим существом поняла – есть Сроки Жизни. И нужно успесть в отпущенный т е б е срок с т а т ь человеком.

5.

Эври пыталась спрашивать у знакомых и друзей, не слышал ли кто в начале июля странного гула с небес. Одни отвечали, что был какой-то звук, но они не придали этому значения. Другие просто ничего не заметили – не прислушивались. Эври волей не волей пришлось размышлять обо всём в одиночестве. Она поняла, что люди ей ничего подсказать не смогут – никто просто не интересовался такими странными вопросами.

– Что такое один год? – думала Эври. – Это триста шестьдесят пять песчинок. Они бесшумно и незаметно уже падают и растворяются в Потоке Времени. Человек – тоже одна из таких частиц. Что успеет он, не умеющий и не смеющий ничем управлять?

Так размышляла Эври и печалилась о том, что не может найти подсказки и не знает, как ей быть. Постепенно эти мысли сами собой ушли на второй план. Живая жизнь, суета отвлекали и от философии, и от июльского знамения – так назвала Эври небесное послание Илии. Но там, где-то на этом втором плане, постоянно шла работа – разум искал решения, искал Пути в иной – сияющий мир.

6.

И увидела Эври себя, стоящей возле распахнутого окна. Белоснежные лёгкие кружева занавески парили над её головой. Летний ветер играл тонкой тканью, гладя Эври по волосам и лицу. Ароматы диких трав и текучих вод вместе с ветром врывались в дом – большой рукав реки раскинулся внизу, прямо под окном. Где-то далеко, за еле видимой излучиной реки, проглядывали сквозь речные просторы контуры большого города.

Справа – в тройном зазеркалье отражался зелёный древесный мир. Кружевные висячие ветви берёз, дружно смотрящие в небо кроны тополей, дикие дебри кустариников – живая зелень на синем полотне неба. Слева от окна по бархатной мураве ходила толстопятая женщина с седыми волосами и молодым красивым лицом. Что-то своё делала она в этот день на берегу реки. Время от времени она возникала то в одном, то в другом зеркальном пространстве трюмо, потом уходила, словно навсегда исчезая за краем толстого стекла. И странно было видеть её вновь реальную, а не отражённую в зеркале, на реальной яркой траве. Что-то завораживающее вмещалось в эти два образа. Когда женщина в очередной раз попала в зеркальный плен, Эври потрогала её сиренево-розовое платье. Но холодная поверхность стекла сообщила Эври, что женщина далеко, и отражение-это что-то совсем самостоятельное, живущее своей жизнью. Спокойный и величественный полдень осязаемо висел над миром, вмещающим в себя всё – реку и травы, Эври и эту молодую седую красавицу, небо и дальние просторы.

И вдруг Эври почувствовала, как волосы встали дыбом на её голове. Она ещё не осознала отчего, но организм уже принял сигнал опасности из внешнего пространства. И только вечность спустя (так ей показалось) Эври увидела постепенно и бесшумно возрастающий на месте живого города зловещий белёсый чудовищный гриб. Она смотрела, не веря глазам и не понимая пока, ч т о видит.

Дальше последовал огромный по своей временной протяжённости промежуток. Это был всего лишь миг по земным меркам – несколько секунд между беззвучной картиной взрыва и приходом звуковой и ударной волны.

7.

Всё осталось так, как и было – белоснежные лёгкие кружева занавески парили над головой. Летний ветер играл тонкой тканью, гладя Эври по волосам и лицу. Ароматы диких трав, текучих вод с ветром врывались в дом. Красивая женщина в зеркале сиренево – розовым видением сияла на изумрудной мураве. Изменился только рисунок движения – живая картина неуловимо и плавно замедлила ритм. Кружева занавески еле заметно поднимались, словно навечно зависнув в невесомости. Красавица на берегу с неимоверной грацией исполняла поклон – казалось, что воздух приобрёл плотность воды.

Эври почувствовала, что находится в какой-то иной реальности, где протяжённость времени не имеет границ. Она не смогла бы объяснить, откуда пришло такое знание, но была уверена, что это именно так. «Время дано, чтобы ты у с п е л а найти Бога,» – услышала Эври. Она обернулась и увидела огромные сияющие глаза. Прозрачные осязаемые волны излучало крылатое светящееся Существо. Эври никогда не встречала подобной улыбки – люди т а к не умеют улыбаться.

– Как же мне найти Его? – спросила Эври, боясь, что Существо исчезнет, и она останется одна без этой сияющей любви. Ей казалось, случись такое – слепота поразит её. Так ощущала она сейчас, хотя всего мгновение назад одиночество было естественным и привычным состоянием.

– Полюби Его и поверь Ему, – легко и просто ответило крылатое создание. – Полюби всем сердцем, и Он очистит тебя изнутри. Тогда прозреешь и найдёшь Бога там, где Он ждёт тебя.

– Всем сердцем… Сердцем… – объёмным эхом заполнили слова бесконечность пространства, которое Эври вместила в себя. Там, в этой гулкой бесконечности, она мысленно нашла свое сердце, ощутив его как пульсирующую теплую сферу, распространила тепло как можно дальше и толкнула в полет живой сгусток любви, восхищения и желания увидеть Того, чьей частью она должна стать.

Каждая её клетка устремилась вслед за этим мощным посылом. Эври летела и уже не могла остановиться. Всё новые и новые то серебристые, то золотистые, то хрустальные дали открывались ей, и восторг полёта стал её сущностью. Наконец, она поняла, что Бог – везде. И так будет всегда. Время исчезло.

Но каким-то самым далёким краешком прежнего зрения Эври увидела, как она стоит возле распахнутого окна, пытаясь закрыть его, но не успевает сделать это. Упругая волна, отброшенная страшным взрывом, уже бьет наотмашь по стёклам и они с каким-то жалким, почти не слышимым, звоном обсыпаются на пол в комнату и на землю. Эври падает. Волна настолько горяча, что вспыхивают занавески и начинает дымиться её платье.

Оглушённая, лежит она, почти ничего не понимая, зажав уши руками, и ждёт, что сейчас на неё обрушатся стены и потолок. Действительно, вокруг стоит какой-то утробный объёмный гул, похожий на вой лавины.

И всё же Эври неосознанно старается подняться, хотя понимает, что поздно что-либо делать – всё уже свершилось. Ей удаётся встать. Она, шатаясь, поворачивается к окну и видит, как неузнаваемо изменилась картина, сиявшая живыми красками ещё минуту назад. Больше всего ей жаль стёкол в окне, ведь теперь совсем нет защиты от пыли, насыщенной смертью.

Эври пытается осознать то, что безнадёжно обрушилось на неё за считанные секунды, и просыпается в кресле у открытого окна. Она закрыла глаза и провалилась в сон всего на миг. И в этот провальный краткий промежуток так реально выплыла и проявилась картина – то ли будущее, то ли прошлое. Но одно Эври поняла точно – Бог помогает тем, кого хочет спасти, даже если осталась одна секунда или доля секунды. Спасаемый в миг опасности переносится в другую систему координат – там время растягивается ровно настолько, сколько нужно для поиска Спасителя.

Эври вспомнила, что такой эффект наблюдали многие, пережившие большую опасность и счастливо избежавшие её. Значит, если человек за доли секунды может стать другим, то что такое г о д? Это целая вечность. Но чтобы получить право жить в её пространстве, нужно иметь живую Душу, летящую к Свету.

СЫН БОГА

Памяти моего сына Славы

посвящается

1.

Камень, прогретый яростным солнцем, был уютен, как лежанка в старом обжитом доме. Иво присел в углубление, словно специально сделанное в форме кресла искусным мастером. Камень щедро делился теплом с нежданным гостем. Иво снял телогрейку, растегнул рубашку и подставил лицо и грудь весенним лучам. Сквозь закрытые веки солнце казалось ярко-малиновым заревом.

Иво почти уснул, когда услышал рядом осторожное шуршание сухой травы. Он приоткрыл один глаз и увидел маленькую жёлтую ящерицу. Она уже взобралась на край камня и внимательно наблюдала за рукой Иво, которая оказалась перед её продолговатой мордочкой.

Иво открыл и второй глаз. Странно, но вдруг показалось, что ящерица подмигнула ему весело и задорно. Она быстро развернулась и шмыгнула в сухую траву. Смотрела оттуда, сверкая глазками, словно приглашала куда-то. Иво приподнялся, ящерица отбежала подальше. Иво шагнул один раз, ящерица отбежала ещё дальше. Двигаясь таким образом, Иво прошёл несколько шагов, следуя за ящерицей. Вдруг под ногами что-то блеснуло. Иво наклонился, разгрёб траву и увидел браслет.

2.

Это был браслет, сделанный из золотых монет. На монетах жёлтым барельефом сиял Георгий Победоносец. Золотое копьё, золотой конь, золотой щит и золотой змей под копытами – всё чётко, красиво и объёмно. Видно было, что монеты настоящие.

Иво рассмотрел и год – 1903, проставленный с обратной стороны монет – там, где раскинул крылья двуглавый орёл. Монеты крепились к боковым направляющим. Иво удивился, но эти направляющие в форме двух золотых ящериц, смотрящих в противоположные стороны, были словно слепки с той, живой золотистой, что подмигнула ему так весело.

3.

Поворачивая браслет то одной, то другой монеткой к солнцу, Иво задумчиво рассматривал внезапно явившееся чудо. Жёлтый металл притягивал взгляд, и что-то глубинное просыпалось в сознании. Казалось, браслет вот-вот заговорит. Иво, действительно, услышал голос, звучавший прямо в сознании, минуя речь. Голос ни мужской и ни женский, а похожий на звучание неизвестного музыкального инструмента.

– Закрой глаза! – приказал голос отчётливо.

Иво повиновался. Сначала ничего интересного не произошло. Но через полминуты Иво увидел светлое пространство, а в нём – цветную точку. Точка, переливаясь всеми цветами радуги, росла, и, наконец, заняла весь первый план. Мелькание цветов приобрело какую-то упорядоченность и постепенно перед внутренним взором Иво возникла фигура человека.

Золотисто-оранжевое сари, воздетые в небеса руки, лицо цвета неба, большой венок из прекрасных цветов, надетый на шею и свисающий вдоль туловища почти до колен – совершенно такой, как в книге, которую дал Иво один кришнаит.