Безумство

Жак открыл дверь комнаты отдыха и зашёл внутрь. Бернард решил оглядеть её со стороны. Комната больше представляла собой оранжерею, нежели зону для спокойствия. Эта была огромная галерея, попадая в которую можно было представить себя в джунглях на островах Карибского бассейна, не хватало лишь пения птиц и шелеста листьев от океанского бриза. Безжизненные тропики в статичном положении, замершие на минуту, чтобы отдохнуть и снова приступить к ласкающему слух пению. Но эти тропики остановились навсегда и оттого спокойствие становилось ещё более чарующим. На одном из мягких диванов оранжереи Бернард заметил одного из врачей из знакомого ему отдела, занимающимся пропагандой, где всем заправлял заправляет Рауль.

Врач сидел, выпрямив спину, а вокруг него были беспорядочно разбросаны исписанные листы бумаги, рядом лежала пачка таких же листов, но новых, не исписанных. Врач держал в руках планшет, клал на него листок и фанатично исписывал от края до края. Бернард решил незаметно подойти мимо и взглянуть на то, что же стоит таких усилий. Оказавшись в зоне отдыха, он тихо подкрался к врачу сзади и потерял всяческое самообладание. Он был действительно в ужасе. Лицо Бернарда практически за мгновение изменило оттенок и стало бледным, глаза округлились, а дыхание замерло после резкого вздоха.

На листке врача было написано лишь одна фраза: «повинуйся, прошу». Фразой были исписаны все листы возле него, никаких пробелов, всё единым текстом, листок за листком.

– Что такое? – спросил Бернарда врач, который подошёл к нему со стороны и резко одёрнул. Куда смотришь?

– Я смотрю на эти слова, что они значат и почему ими исписаны все листы?

Лион занимается этим, чтобы войти в роль своей подопечной. Несколько лет назад её бросил муж, у неё остались дети, но она сошла с ума и угодила к нам в клинику. Честно говоря, она уже раз возвращалась к своим детям, но после заметного ухудшения состояния она была вынуждена снова вернуться в лечебницу. Как раз после возвращения она и начала писать письма с одной и той же фразой, призывающей её любимого вернуться к ней. Она не просила отправить эти письма адресату и даже не запечатывала в концерт. Просто кидала их рядом и всё.

– А почему же он выбрал для тренировки фразу, которая имеет совсем иной смысл?

– Этого я знать не могу. Скорее всего такое сочетание букв позволяет ему получать больше удовольствия от монотонного расписывания бумаги. Кто знает!

В то время, когда звук в комнате утих настолько, что слышны были лишь плавные движения карандаша, исписывающего бумагу, не оставляя шанса пустым местам на листе, внутрь вошёл человек. Он производил впечатление самого спокойного мужчины на Земле, казалось, что его лицо не выражало никаких эмоций вот уже 20 лет. Это был очередной врач, так небрежно одевший свой халат, что даже правая часть ворота была заправлена внутрь, на ткани спины выстроились в ряд складки от постоянных сидений на диванах, а туфли в своей жизни встречали только мелкую пыль больничных ковров, но никак не щётку или воск. В таком виде могут себе позволить ходить только бездомные и буддистские монахи, но вторые в отличие от нищих такое положение вещей только приветствуют. Что-то от буддизма и было в этом враче, в первую очередь – всепоглощающее спокойствие. Такое, что если бы он был персонажем картины «Девятый вал», то вокруг него даже самые свирепые волны вели бы себя тише. Тем не менее врач обратился к Жаку и произнёс весьма не спокойную новость:

– Пока ты тут отдыхаешь, твои больные то и дело стараются поднять бунт против новых порядков, приглядел бы ты за ними, провёл бы беседу.

После этого замечания, врач без лишних шорохов, мягко ступая по комнате отдыха приблизился к дивану и поспешил слиться с ним воедино, исчезнув почти полностью.

– Что же, надо идти к моим, так и знал, что кто-то воспримет эксперимент в штыки. Бернард, мне нужно покинуть тебя! – сказал Жак.

Но Бернард не хотел делить своё общество с человеком-диваном, писарем и давящем спокойствием комнаты отдыха, он произнёс:

– Пожалуй, я пойду вместе с тобой, что мне тут делать?

– Не стоит так переживать, рядовой случай. И вряд ли ты там откроешь что-нибудь новое для себя. Отдохнул бы лучше, коли выдалась возможность. Знал бы ты, как я тебе сейчас завидую. Я – человек подневольный! Сказали – пошёл выполнять.

– Но всё-таки ты меня уже достаточно заинтриговал, хоть составлю тебе компанию по дороге.

Жак пожал плечами, оглянулся вокруг, выдохнул весь воздух, который только мог и неохотно согласился. Они оба двинулись по лечебнице по направлению, которое то и дело забывал Жак.

– Ну вот, мы пришли! – сказал тот. – Это комната моих пациентов, тебе туда заходить не рекомендуется, так как их поведение настолько шокирует, что у тебя появится столько вопросов. Столько! Да мне всего рабочего дня не хватит, чтобы рассказать тебе всю их историю, а у меня работы полно.

Бернард не выдержал нарастающей интриги и немного приоткрыл дверь палаты. Там на скрип двери обернулись: Женщина, лет сорока, престарелый мужчина неопределённого возраста и 50-летний совершенно невменяемый больной, руки которого были изрисованы красной гуашью, будто он вырисовывал ими картины.

– Кто это ещё? – поинтересовался у Жака Бернард.

– Интересные люди. Как известно у нас, как и во всяких клиниках, существует гендерное распределение на мужские и женские палаты, но эти господа и дама уверены что они влюблены друг в друга, однако их безумие не даёт им почувствовать любовь в привычном нам понимании. Они вообще утверждают, что их любовь имеет только функциональное значение. Приятно им быть вместе и всё тут, не разберёшь. Но чувств не испытывают.

– Похоже на теория стакана воды! – в очередной раз сумничал Бернард, чем вызвал вопросительное выражение лица у Жака. Не дожидаясь самого вопроса, Бернард продолжил пояснять. – Был такой принцип на заре Советского союза, согласно ему всяческое совместное проживание сводилось к инстинктивному удовлетворению потребностей. Секс приравнивался к утолению жажды стаканом войны, отсюда и название. Видимо и эти так живут.

– Не исключено, спасибо за гипотезу, коллега. – деловито сказал Жак и зашёл в комнату, закрыв дверь на ключ с внутренней стороны.

Бернард принялся записывать увиденное и заявленное им в свой журнал, который он прислонил к стене, так как вокруг не было ничего, похожего на стол.

Больные то и дело пытались выкрикивать какие-то нескладные слова, но сами прерывали друг друга на полуслове. Из-за этого в палате стоял такой немыслимый гам, что только от него можно было с лёгкостью сойти с ума самому обычному человеку. Жак снял свой белый халат и дал его в руки Бернарду, затем встал посреди комнаты и начал оценивающе оглядывать происходящее. Первой к Жаку подошла женщина, но смущение перед новым человеком взяло верх и она стремительно убежала в угол комнаты, при этом в высшей степени странно смеясь.

Гул в палате нарастал и на лице Жака уже трудно было не заметить недовольство, которое в конце концов переросло в бегство из палаты от немыслимых выкриков больных. Жак пытался начать разговаривать на их языке, но не мог поймать волну их манеры общения, что заставило его захлопнуть за собой дверь.

– Ладно, это крайне невыносимо! – сказал Жак, обращаясь к Бернарду. – мне нужно получше изучить этих больных, а затем я примусь за работу с ними, как там… кричать? Краска по стене? Справлюсь, я справлюсь.

Затем Жак начал разговаривать вполголоса, потом ещё тише, что-то нашёптывая себе под нос. Можно было лишь разобрать его: «кричать… краска… кричать…». С этими невнятными фразами, произносимыми под нос, Жак и ушёл прочь от Бернарда, не попрощавшись. Ничего не оставалось сделать, как перелистнуть страницу блокнота и записать в нём свои впечатления от увиденного с новой строки:

«18:30. Увидел больных своего соседа Жака. Встреча больных с врачом была недолгой. Видимо, по неопытности врач не всесторонне изучил предполагаемое поведение больных, что послужило причиной его скорейшего бегства из палаты. Но, стоит отметить, что врач всё делал согласно нормативам, пытался вжиться в роль больных, даже снял свой халат, чтобы не смущать больных внешним видом. Но сыграл эффект искажения восприятия чужака в пользу своего окружения. Больные, которые уже довольное долгое время ограничивают свой круг общения стенами собственной палаты сформировали комфортную для них атмосферу. Себя они определяют позитивно, а других людей встречают как врагов. Этого предвзятого отношения к себе не избежал и их лечащий врач Жак.

Предположу, что эта модель поведения связана с деятельностью нейромедиатора окситоцина. Как раз того гормона, который активизируется сразу после рождения, чтобы ребёнок смог определить родителей, как родных людей, а посторонних, как чужих, которых нужно опасаться. Например, поэтому мы болеем за спортивную команду своей страны, своего штата, а в других склонны замечать недостатки. Тем более, что больные этой палаты сформировали своё общество с собственными порядками, один из которых так напоминает советскую теорию стакана воды. Вследствие этого могу предположить, что оценивать компетентность врача здесь не имеет смысла, потому что всё относительно.».

Бернард закончил писать и схлопнул свой журнал одной рукой так, что на весь коридор раздался хлопок. От этого неожиданного звука кто-то за углом испуганно взвизгнул, что привлекло внимание Бернарда. «За мной следили?» – подумал он. Бернард пошёл в сторону визга, заглянул за угол и заметил, как в конце коридора закрывается дверь. Вся ситуация показалась ему настолько пустяковой, что он лишь пожал плечами, снова посмотрел на часы и вспомнил, что пора готовиться к завтрашнему – первому официальному рабочему дню. Бернард пошёл в сторону своей комнаты, звеня ключами от неё у себя в кармане. Вдруг он опомнился, что было бы неплохо поделиться первыми записями в журнале. Ответственный точно оценит труд в выходной день, это определённо будет плюсом.

Поэтому Бернард дошёл до комнаты 187 и, крепко сжимая журнал в руках, постучался в дверь. Никто не открывал. Бернард подумал, что, возможно, у его ответственного тоже сегодня выходной день, хотя существует вероятность, что он лишь где-то задерживается. Бернард решил подождать у двери 10 минут, на всякий случай. Послышались шаги, кто-то шёл мимо и Бернард тут же его одёрнул.

– Вы не знаете, кто живёт в этой комнате? – спросил Бернард врача в белом халате.

– Да, конечно, а по какому вопросу вы интересуетесь? – предельно громко поинтересовался прохожий.

– Здесь должен быть мой ответственный и я бы хотел поделиться с ним кое-какими записями… несмотря на то, что у меня выходной. – зачем-то добавил Бернард.

– Не все врачи, знаете ли, постоянно находятся в своих комнатах. Проживающие в этом городе могут отправляться к себе домой. У вашего ответственного сегодня как раз такой день, всего хорошего.

Прохожий врач закончил свою речь на настолько повышенных тонах, что даже входная дверь в комнату 187 тряслась от ужаса, который наводил на всё вокруг этот человек. Учтиваю улыбка Бернарда сменило разочарование и он отправился в свою комнату на третий этаж.

Закрыв за собой, Бернард снова зажёг оранжевые лампы, несмотря на то, что за окном ещё было достаточно светло и солнце только коснулось горизонта. Солнце пробивалось через окно и занавески и вместе с ламповым светом окрашивал воздух в помещении в сказочно-жёлтый, что меняло настроение Бернарда на безмятежный покой. Он подошёл к креслу, опрокинув по дороге мольберт, раскинулся в нём и спустя несколько секунд уснул. Проснулся он от того же солнечного света, но уже утреннего, а также от громких шагов врачей за дверью. Проспал. Но на часах было ровно 9:00, а значит, что самое время начать работу. Времени на утренние приготовления уже не было, да и одежда вся была уже надета, поэтому Бернард, слегка помятый, открыл дверь.

Он заметил у лестниц спускающегося вниз Жака, которого тут же поспешил догнать и сказал ему:

– Привет! Ты не знаешь, где тут можно поесть? Вчера перебивался мелкими перекусами, да и то из то, что принёс с собой!

– Как? Тебе не сказали? Даже не нужно никуда выходить, есть кафе на первом этаже нашей клиники, готовят там отменно, особенно для врачей. Все как раз идут туда.

У дверей кафе толпились люди и около них внутрь проходили пациенты. Толпа состояла только из врачей и стояла далеко в стороне от общего потока желающих отведать завтрак. Из столпотворения выглянул Франсуа и крикнул:

– Бернард, Жак, давайте сюда, есть срочная новость. Итак, с сегодняшнего дня вы заметите, что столы в кафе переставлены. Теперь нет никакой отдельной зоны для врачей, нет ваших мест или мест больных, остаётся только свободное пространство. Больных уже рассаживают в случайном порядке, а ваша задача на сегодня сесть в таком же случайном порядке. Пока что для врачей выделены отдельные столы, но вскоре вы будете стараться интегрироваться в общество больных, чтобы каждый из вас сидел со своей командой подопечных. Ну что же, эксперимент продолжается, приятного аппетита!

– Вот так дела! – сказал Жак. А что делать? Надо слушаться. Надеюсь, что хотя бы еда останется такой же вкусной и нам не будут давать ту ужасную похлёбку, которой кормили пациентов.

– Бернард и Жак вместе набрали еды на подносы и заняли свободный стол в кафе. К ним тут же присоединился новичок Лоренс.

– Тут не занято? – спросил Лоренс.

– Что значит не занято… – возразил Жак.

– Конечно не занято, присаживайся – перебил его Бернард. Похоже, что каждый может садиться туда, куда ему только захочется. А ты тоже новенький? Я видел тебя вчера на распределении обязанностей после речи Франсуа. Как тебя зовут? Напомни!

– Я Лоренс, а ты вроде Бернард, да? Надеюсь, что нам в еду не попадёт никакое лекарство. Я долгое время работал к другой клинике, там больным давали еду с добавлением лекарств, чтобы они ничего не замечали за едой и одновременно поправлялись.

– Но лекарства же отменили, теперь есть только лишь франсуатон, который ничего из себя не представляют. – заметил Бернард. – Его химический состав ничем не отличается от мела, поэтому вряд ли они нам навредят, если вдруг случайно окажутся в нашей еде.

– Точно! – заметил Лоуренс и попробовал блюдо из овощей, которое лежало в его тарелке. – Вполне сносная еда! Вчера провёл первый день со своими больными, кстати говоря! Потрясающие люди, но постоянно говорят мне какие-то глупости про заговор и тому подобное, ничего не разберёшь. Я то и дело пытался подражать им, изображая каждого, но они не настолько сумасшедшие, как мне казалось, даже такой лёгкий подвох они раскусывают с лёгкостью. Знаете, мне кажется, что некоторые больные даже в чём-то умнее нас с вами, но они настолько сосредоточены на своём умственном превосходств в своей сфере, что делают это в ущерб сферам другим. Это и приводит их к сумасшествию.

Жак на протяжении всего разговора не попробовал и ложки своего завтрака, а лишь теребил эту самую ложку всеми возможными способами. После того, как колебания достигли точки полного безумия, ложка выпала из рук и упала на пол с диким звоном, который растворился в шумной обстановке бурлящего, чавкающего и глотающего напитки кафе. Жак вскрикнул:

– Довольно! – затем на полтона ниже. – Хватит, работаете тут первый день, а уже говорите всякие глупости. Лучше дайте спокойно поесть!

Несмотря на замечание, Лоуренс продолжил.

– Ну извините, если я отвлекаю вас от завтрака своей болтовнёй. Но я должен сказать, что я сел сюда вовсе не случайно. Сегодня ко мне лично подошёл Франсуа и сказал, что мне надо прекратить всяческие занятия со своими больными. Видимо, что-то там не сложилось. Мне было поручено держаться Бернарда, так как он такой же новичок в этом заведении, как и я. Но не беспокойся! – Лоуренс замахал руками, сделал встревоженный взгляд и заодно дал Жаку свою запасную вилку, которую он взял ещё при раздаче еды. – Это всего на один день. Уже завтра мне обещали частично заменить моих больных или вовсе дать совсем иных. Итак, Бернард, чем ты занят сегодня?

– Честно говоря у меня нет чёткого плана действий. – Сказал Бернард одновременно пережёвывая салат. – Мне надо лишь вести записи за другими больными, врачами, да и вообще обо всём, что происходит в больнице, а затем относить эти записи своему ответственному. По итогам моих заметок и будет сделан переход у следующему этапу эксперимента. Хотя вряд ли только мои записи будут играть там такую важную роль, но всё же я надеюсь, что моя работа не уйдёт в стол. Сегодня, пожалуй, проведу день с Жаком, буду всё помечать.

Жак в очередной раз встрепенулся и выронил вилку, но теперь та уже улетела за пару метров от него, а первый кусок салата, который Жак так и не положил в рот, оказался на соседнем столе у больных, что в прочем не вызвало у них никаких эмоций.

– Да что с вами такое, Жак? – поинтересовался Бернард.

– Всё в порядке, просто встал не с той ноги, вот и дёргаюсь весь день, наверное стресс из-за всего этого эксперимента, будь он неладен! Хотите ходить за мной вдвоём? По пятам? Что же, ладно, я согласен, а куда деваться. Как раз увидите, как я изучил своих больных за ночь. Сегодня диалог точно задастся.

Товарищи закончили трапезу уже начали ускорять свои шаги в сторону комнаты с больными Жака, как всю делегацию тут же остановил мужчина лет 60-ти в сером и отлично сидящем пиджаке в полоску, на его голове уже почти не осталось волос, а те редкие, что были по краям, лишь делали его образ слегка юмористическим, хотя вовсе не соответствовали поведению. Своим холодным взглядом он прожигал любого, кто сомневался в его правоте. Выправив осанку, он произнёс:

– Господа, моё имя Дидье, доктор Дидье. Кто из вас Жак?

Жак сделал шаг вперёд, безмолвно ответив на вопрос.

– Отлично. – продолжил Дидье. Я слышал, у тебя какие-то небольшие проблемы с больными. Дело в том, что я лечил этих самых пациентов до начала всего происходящего. На первых порах я буду помогать вам в лечении и поработаю над актёрской составляющей вашего внедрения в стан пациентов, чтобы они приняли вас за своего. Ну что же, пойдёмте.

Делегация снова двинулась вперёд, что не могло привлечь внимание доктора Дидье. Он не раз оглянулся назад, после чего заявил:

– А эти господа почему идут с вами? У вас нет своих дел?

– На сегодня они наши спутники. – заметил Жак. Без них никуда, всё в рамках эксперимента.

– Что же, тогда представь мне наших спутников! – попроси доктор Дидье.

– Это Бернард, он новичок. Он будет следовать за нами и записывать всё происходящее в свой журнал. От него зависит, будет ли назначен переход к следующему этапу эксперимента или нет. Рядом с ним Лоуренс, тоже новичок, его пристроили к нам всего на день, пока ему не найдут новых пациентов.

Делегация подошла узкому проходу и произошла некоторая заминка, которая бывает как раз тогда, когда компания не определилась с тем, у кого в ней лидирующее положение. Все вдруг решили пройти через проход одновременно, что привело к защемлению руки у Бернарда, небольшим поворотом ноги у Жака и ударом головы о дверной косяк у доктора Дидье!

– С ума сойти! Не в этом заведении будет сказано. – заявил доктор Дидье. – Дайте уже мне пройти!

Как только все подошли к двери палаты доктор Дидье развернулся и обратился к присутствующим:

– Должен предупредить вас о том, что вчера у меня состоялся разговор в кабинете главврача. Ввиду чрезвычайности нашего положения, Франсуа разрешил мне использовать мой любимый приём – управляемый эксперимент! Это значит, что в кризисных ситуациях мы сможем действовать не по сценарию. Иногда даже и вовсе выйдем за рамки эксперимента, но затем снова к нему вернёмся. Так мы сохраним порядок. Всем управлять буду я, вы подхватите, если это понадобиться.

Двери палаты распахиваются и все заходят внутрь. Больные спят по своим койкам под одним одеялом, два остальных покрывала вместе, но в то же время одиноко лежат в углу комнаты. Спокойствие напоминает затишье перед бурей. Лоуренс делает неосторожный шаг и роняет на пол горн, который по необъяснимой случайности оказался у больных. От шума падающего на пол металла больные просыпаются и вскакивают со своих коек, становясь в ряд. Жак и доктор Дидье тут же начинают имитировать поведение пациентов – встают в их ряд и выпрямляются. Жак глазами приказывает Бернарду и Лоуренсу сделать тоже самое, они делают. Всё напоминает сцену с торжественного парада, но торжество заканчивается буквально через две минуты, когда больные и врачи начинают в хаосе бегать по палате.

– Бернард заметил, что Жак и доктор Дидье начали так вживаться в свои роли, что их уже не отличить от обычных больных. Дидье подходит к одному из больных и даёт таблетку, приговаривая:

– Смотри, новое лекарство. Называется франсуатон. Чем больше ты будешь его употреблять, тем быстрее выйдешь на свободу и увидишь солнце.

– Солнце! Свобода! – заголосили больные.

Пациент взял франсуатон и разделил его на три равные части, которые раздал другим больным. Доктор Дидье выбил франсуатон из рук больных, не давая им проглотить лекарство.

– Нет, поверьте, нельзя делиться. Каждому по франсуатону в зависимости от того, как он работает, как ведёт себя. Вот вы, мужчина! Вы вели себя лучше всех, поэтому франсуатон оказался у вас. Вот вы, женщина. Вы совсем неуправляемы, поэтому так и останетесь здесь, потому что не будете принимать франсуатон, который вас лечит. Мы так же больны, как и вы. Не врачи мы никакие, но франсуатона у нас больше, смотрите, завались! – доктор Дидье съел целую таблетку на глазах у больных. – теперь я ещё ближе к норме. – Бери снова франсуатон!

Пациент разделил франсуатон на 4 части, дав одну доктору Дидье.

– На этот раз уже лучше. – сказал доктор и попросил врачей выйти из палаты, затем он плотно запер дверь с обратной стороны и обратился ко всем. – Значит так, первый этап нашего лечения начался. Как же я ненавижу этих больных, всегда с ними одни проблемы, дали бы шизофреников, бед бы не знали, а тут эти! Жак, посети эту палату через полчаса, но уже один. Давай им франсуатон до того момента, пока они не перестанут им делиться, в противном случае выбивай его из рук и клади в карман куски таблеток, чтобы они их не собирали. Занятие рутинное, поэтому твоим друзьям можно пока заняться чем-нибудь другим.

Доктор Дидье достал часы из кармана, взглянул на циферблат и оправился по своим делам, не выходя из образа сумасшедшего. Товарищи пошли в комнату отдыха и заняли в ней освободившийся диван.

– У меня осталось два десятка минут, чтобы собраться с мыслями. Что скажете, господа? – спросил Жак.

– Мне кажется дело совсем не в эксперименте! – заметил Лоуренс. – я могу вам доверять? Бернард? Жак?

Оба одобрительно кивнули головой. Лоуренс продолжил:

– Я вчера весь день наблюдал за больными и врачами и вот что заметил…

– Так и что же? – спросил его Жак, заинтересованно хлопнув в ладоши, целых два раза.

– Так вот…

– Лоуренс не смог далее продолжать, потому что два врача в комнате отдыха ни с того ни с сего начали драку, которая сопровождалась диким ором с не менее дикими аргументами: «Ты виноват! Нет ты сам!». Затем в комнату зашли врачи и устремились разнимать дравшихся. Когда всё успокоилось, один из разнимавших подошёл к Бернарду и произнёс:

– Вот ты где? Ты же Бернард? Тебя искал Франсуа, подойди к нему один прямо сейчас.

Лоуренс продолжил рассказывать свою историю Жаку, но Бернарда настолько быстро уводили, что он успел расслышать лишь: «Так вот, на чём я закончил…».

Бернард снова оказался у кабинета главврача, который уже ждал его у самого входа.

– Наконец-то ты пришёл! – сказал Франсуа. – Ты принёс журнал? Давай разберём твои записи у меня в кабинете прямо сейчас. У меня выдалась свободная минута.

Бернард провёл в кабинете Франсуа 5 часов, досконально рассказывая о каждом случае и давая всему свою психотерапевтическую оценку. На часах было всего 15:00, но главврач произнёс:

– Сегодня ты должен перепечатать свой журнал в компьютер. Такие записи не годятся! Займись этим прямо сейчас у себя в комнате, убедись, что тебе никто не помешает, заперев дверь. Управиться ты должен до ночи, а затем вышли мне файл на эту электронную почту.

Франсуа написал на одном из документов на его столе адрес электронной почты для Бернарда, оторвал клочок бумаги и протянул вперёд одной рукой, второй он указал на дверь. Этого было достаточно, чтобы распрощаться.

Бернард закончил работу к одиннадцати. Сделал анализ каждому событию, успел в одиночестве поужинать в кафе, чтобы не спутать свои мысли, и немного прибраться в комнате, что сделало её только неуютнее. Беспорядок добавлял этому помещению немного шарма. Бернард вспомнил, что по дороге из кафе есть автомат с газированными напитками, которых не подают за обедом. Он стоял в служебном помещении. Желание попробовать вредный напиток из студенческой юности одолело лень, которая наступила после работы над анализом журнала.