Безумство

В клинике было непривычно тихо. У автомата уже стоял Лоуренс.

– Здравствуй, Бернард! Где ты был? Пропал на весь день?

– Франсуа заставил меня делать этот

– Бессмысленный анализ!

– Стой, не говори! Теперь я точно…

В этот момент свет вокруг потух, наступила ужасающая тишина, кто-то пробежал по коридору, Жак отошёл в сторону и сквозь темноту послышался его голос:

– Попробую найти выход, дверь была где-то здесь, ну и темнота!

Лоуренс открыл дверь и позвал Бернарда за собой, уйдя в синий от ночи свет.

Бернард ударил по автомату, чтобы достать застрявшую в ней банку доктора Пеппера, а затем услышал глухой удар и звук, похожий на падение мешка картошки с лестницы. Свет снова включился. Вместе с ним был слышен крик и множество бегущих людей. Бернард выбежал на крик к выходу из служебного помещения и заметил Лоуренса, лежащего в луже крови на полу. Рядом с ним была ржавая труба, которой, по видимому его ударили по голове.

– Это вы кричали? Обратился один из сбежавшихся врачей к уборщице.

– Да, заметила, что человек лежит на полу, а затем кровь, я испугалась!

Кровь действительно была повсюду и её было предостаточно. Но её вид не наводил столько ужаса, сколько было в самой атмосфере происшедшего. Лица сбежавшихся на шум врачей и сумасшедших передавали такой инфернальный страх, что в тему стала бы игра на расстроенном органе. Лунный свет, прорывающийся через тонкие закрытые шторы, явно выигрывал перед тускнеющей лампой, которая то и дело мигала, давая понять, что её давно пора было поменять. Редкие переговоры плавно превратились во всеобщий шёпот, напоминающий шорох камыша во время засушливого лета.

На змеиное шипение обсуждения прибывало всё больше зевак, которые прерывали свой сон и приготовление ко сну доносившимися до них слухами об убийстве. Толпа должна была пестреть от перемешавшихся в ней больных и врачей, однако этого не случалось. Напротив, всеми овладело как раз то единство, о котором говорил Франсуа на встрече по случаю начала эксперимента. Выигрышным оказался и тот момент, что врачи, ввиду позднего часа, поснимали свои халаты и отправили их на отдых в платяные шкафы. Ко всему прочему большинство врачей в той или иной степени уже вжились в роли своих подопечных и не желали выходить из неё, даже учитывая такую ситуацию. Эта толпа могла разрастаться бесконечно, бесконечно же увеличивая децибелы шума от шёпота и редких сумасшедших выкриков.

Громче всех кричал Доминик, который всеми силами пытался отрицать свою вину, хотя и пришёл один из последних. Доктора и больные настроились на единый тон и в унисон выкрикивали фразы, которые могли быть свойственны лишь сумасшедшим. Поэтому из общей массы выделялись только Бернард, в ужасе смотревший на бездыханное тело, и уборщица, у которой не было указания имитировать чьё-либо поведение.

Все единодушно понимали, что возникает необходимость сорвать маски и выяснить причину случившегося, но никто не желал этого делать. Это был первый раз, когда всем удалось стать наравне с больными, причём не сговариваясь. Триумф безумия достигал своего апогея и ни один из присутствующих не желал прерывать столь спонтанный спектакль. Разве что Бернард, преодолев ужас, оторвал свои глаза с мёртвой точки и начал тревожно искать хоть кого-то, кто мог бы стать первым подозреваемым в преступлении.

– Что насчёт камер? – кто-то выкрикнул из толпы. Очевидно, что это был врач, который на секунду постарался выйти из своей роли, но поймал удивлённый взгляд собственного пациента и тут же вернулся в привычный образ сумасшедшего.

Из толпы показался Доминик, вокруг которого в этот момент тут же расступились люди, для которых он представлял авторитет. Доминик был уже знакомым Бернарду сумасшедшим, он имел некий авторитет среди своих приближённых. Больной с явно выраженным биполярным расстройством. Каждое его слово представляло собой скопление несвязных звуков, если слушать его по отдельности. Однако предложения получались более менее складными, хотя требовалось неслабо хмурить лоб, чтобы понять его речь.

Доминик вздёрнул руку вверх, все вокруг замолчали. Он произнёс:

– Об этом надо узнать все! Вся больницы должна знать!

Каждое слово давалось ему с трудом, будто он тащит свою речь, как тяжелейший камень на высокую гору. Что говорить о правилах речи? О них Доминик позабыл уже давно. «Ну и сложно же приходится его лечащему врачу» – подумал Бернард.

– Все! Все должны знать! – продолжал кричать Доминик, которого уже уносили с места происшествия, взяв под руки.

По коридору послышались звук мужского каблука, бьющегося о деревянный пол и задававший тревожный ритм. По шагам можно было определить, что идут как минимум трое. Так и оказалось. Вдоль стены шли трое полицейских, которые до того синхронно нахмурили свои лица, что могло показаться, будто они репетировали эти эмоции перед выходом.

Подойдя к толпе один из них спросил:

– Что тут происходит? Кого убили?

– Вот этого врача! – ответил Бернард, указав банкой газировки в руке на тело, лежащие на полу!

Полицейский почти вплотную приблизился к Бернарду. На лице правоохранителя с такого расстояния особенно чётко можно было разглядеть тот отпечаток, который оставили годы подобной работы, выездов среди ночи и тысячи преступлений. Под его носом расположились предельно-чёрные усы, выстриженные так аккуратно и ровно, будто того требовал не устав, а сама жизнь. Полицейский сделал шаг назад, отодвинув ногу, обутую в вымазанный несколькими слоями воска сапог. Затем он начал опрашивать Бернарда, как первого, пошедшего с ним на контакт:

– Расскажите, как это произошло? Вы были здесь во время убийства?

– Нет, я мало что видел. Считаю своим долгом доложить, что не слышал ничего подозрительного, хотя стоял в нескольких метрах от убитого в соседей комнате.

После того, как Бернард детально рассказал об инциденте, полицейский бегло оглядел коридор и заметил камеру, висящую в углу. Он приказал своим коллегам оставаться на месте и никого не пускать, а Бернарда он попросил отправиться вместе с ним в поисках будки с экранами видеокамер, так как никто из присутствующих не знал о её существовании и месторасположении.

Как только пара ринулась в сторону, в другом конце коридора показался спешащий Франсуа. Его размякшие щёки с красной полосой от ткани выдавали недавний глубокий сон, а ночной колпак и небрежно накинутые вещи вкупе с брюками без ремня и вовсе расставляли всё на свои места.

– Что здесь происходит? – встревоженно, но в то же время зевая, спросил Франсуа.

– Чистой воды убийство! Там, прямо в коридоре, посреди ночи. – ответил полицейский.

Главврач расслабился и махнул рукой. Изобразив сожаление и проигрыш в решающей игре он произнёс:

– Конечно. Рано или поздно это должно было случиться. Эти психи обязательно должны были кого-нибудь убить. К этому всё шло уже много лет, надо было ужесточить правила. О чём я говорил! И кто же жертва.

– Жертва – новый врач Лоренс. Вы, возможно, даже и не помните его. Он прибыл к нам из какой-то другой больницы.

Из толпы показалось спокойное и умиротворённое лицо одного из больных, который смиренно окидывал взглядом происходящее. Его пижама лежала на нём плотным и увесистым шкафом, будто это был полноценный футляр, не дававший делать резких движений. Весь его образ обходился без лишних складок и небрежностей, что только подчёркивало его гладко выбритое и серьёзное лицо. Это был Винсент, он страдал одной из форм крайнего психиатрического расстройства, которое олицетворялось в качестве бесконечного спокойствия больного и его нездоровой страсти к крайней форме порядка во всём. Даже стоял он ровно посередине толпы, чтобы симметрия была учтена в наиболее возможной форме. Энтропия в его сознании стремилась к нулю, а когда что-либо этому препятствовало, он восклицал:

– Не стоит беспокоится! Я уверен, что всё можно держать под контролем. Неужели какое-то там обычное убийство может стать причиной столь серьёзного разговора, да ещё и с полицейскими.

Винсент, обозначив себя, сделал шаг вперёд, не сдвинувшись в сторону, чтобы не нарушать законы симметрии в помещении. Его жутко злило, что полицейские стояли с краю от Франсуа, что делало зрительную композицию неполноценной. Он боролся с этим обстоятельством проверенным способом, который ему посоветовал его прошлый лечащий врач. Винсент покачивался из стороны в сторону, чтобы отвлечься от несовершенств мира. Психологически это воздействовало на него обманчиво. Он даже убеждал себя в том, что делает всё возможное, чтобы создать колебания, способные привести происходящие к идеальному порядку. Винсент спросил:

– Куда вы движетесь так быстро?

Полицейские окинули сумасшедшего взглядом, а один из них произнёс?

– А какое вам-то дело? Вы больной, ваше предназначение лечиться!

– Иногда нам свойственно выходить за пределы своих ролей, чтобы не сойти с ума! – Произнёс Винсент.

– Весьма странно слышать такие замечания от больного! Видимо вы слишком долго играли одну и ту же роль. Задумайтесь над этим, Винсент. – Сказал Франсуа, показательно пытаясь продемонстрировать полицейским свой профессионализм. – Мы движемся к камерам, чтобы просмотреть на них записи с предполагаемым убийцей. Надеюсь, мы раскроем это преступление за одну ночь! Не смотрите, на меня так, Винсент. Лучше отправляйтесь в свою палату, желательно бегом!

Винсент, не сказав ни слова, развернулся и отправился к своей палате, взяв перед этим низкий старт, как будто это был настоящий олимпийский забег, от которого зависела вся его спортивная карьера.

Франсуа, Бернард и полицейские дошли до комнаты охраны, в которой, по словам главврача, располагались все камеры больницы. Камер было действительно много, не одна сотня. Такое количество камер незамедлительно вызвало недоумение Бернарда и вопрос одного из полицейских:

– Для чего вам так много?

– Дело в том, что наша клиника участвует в одном психиатрическом эксперименте. Он требует наиболее тщательной слежки за всеми больными. Каждая камера имеет свой собственный экран в этой комнате. Помимо всего прочего есть главный компьютер, который объединяет записи всех камер, вы видите его посередине.

В это время Бернард оглядывал помещение. Это был гигантский зал, располагавшийся в подвале. Больше всего он напоминал большой винный погреб какой-нибудь знаменитой шотландской вискикурни. Бордовые кирпичные стены одним своим видом делали это прохладное помещение теплее, а закруглённые потолки, напоминающие арки, уходящие вдаль, создавали уют. Неудивительно, что посреди всего этого спал охранник, положив свои ноги прямо на стол. Он почивал на одном из десяти пустых стульев, которые были оборудованы так же, как и его рабочее место. За исключением стола с главным компьютером, о котором говорил Франсуа. Он тоже пустовал.

– Сегодня идут только первые дни эксперимента, поэтому мы ещё не успели разобраться со штатом охранников, которые должны быть в этой комнате. Их должно набраться около десяти человек, а что касается этого заснувшего гражданина, так мы его сейчас разбудим. – сказал главврач.

Под конец своей речи Франсуа перешёл с шёпота на вполне громкий, и местами звонкий голос, апофеозом которого стал вполне неожиданный жест. Увидев лежащие на столе ключи, он смахнул их рукой вниз. Упавшая на пол связка подействовала на охранника, как будильник, звук которого прокатился эхом по всему помещению, преодолевая арку за аркой.

Франсуа подошёл к охраннику и спросил:

– Почему вы спите на рабочем месте?

– Виноват! – ответил дрожащей от страха челюстью охранник. Он тут же вскочил и принял позу гусара перед императором. – Обещаю, что больше такого не повториться!

– Да будет вам известно, что во время вашей смены в клинике произошло убийство, которое вы проморгали! – По-командирский сказал Франсуа.

Охранник округлил глаза, двинулся назад и, нащупав ногами свой стул, грохнулся на него. Дальше он уже разговаривал сквозь руки, которые плотно и сожалением прислонил к своему виноватому лицу.

– Что же теперь делать! Чем я могу помочь? – начал охранник.

Полицейский взял инициативу на себя. Подойдя вплотную к главному компьютеру, он попытался самостоятельно что-то в нём найти. После неудачных попыток, он обратился к охраннику:

– Было бы хорошо, если вы бы помогли нам найти записи с одной камеры!

– Что за записи? Какая камера? Сейчас всё найдём! – сбивчиво и торопясь произносил охранник.

– Она возле служебного помещения, в котором автомат с газировкой. Коридор М-43. – уточнил главврач. – Главное, чтобы там можно было разобрать лицо убийцы.

Охранник начал беспорядочно стучать по клавишам, постоянно стирая неверно введённые им самим данные. После нескольких тщетных попыток ему удалось найти нужную камеру.

– Вот она… но запись стёрта! Вся запись за последние три дня! – испуганно сказал охранник.

– Что! Посмотри другие камеры! Они работают нормально? – приказал Франсуа.

Записи на других камерах были в порядке, даже была та, где все присутствовавшие входили а помещение.

– Но есть одна дальняя камера! – заметил охранник и незамедлительно включил её.

Камера действительно располагалась далеко и на ней можно было видеть только силуэт Лоренса, который завернул за угол, а затем упал на пол, что стало понятно по появившимся в кадре ногам, которые предстали перед зрителями в горизонтальном положении. Убийцы не было видно, поэтому только это оставалось главной уликой в деле.

Полицейским ничего не оставалось, как попросить у охранника и главврача запись, на которой не было видно преступника. Охранник с грохотом и скрипом открыл тяжёлый металлический ящик стола, порылся в бумагах и нашёл флешку, которая лежала где-то на дне. Он подошёл к главному компьютеру и вставил в него флешку, затем нашёл нужный файл и скинул его полицейским. Один из них положил флэш-карту в специальный герметичный мешок, который предназначался для более объёмных вещественных доказательств. Но все ужасно хотели спать, это было видно по лицам. Ещё больше обстановку нагнетал свет в помещении, который тяжёлым грузом ложился на всех присутствующих и тянул их к земле, к кровати. Не сказав друг другу ни слова, все разошлись в разные места. Охранник снова сел за своё место и закинул ноги на стол, насильно прерывая свой сон, дожидаясь ухода толпы, а толпа двинулась к выходу.

– Давайте я покажу вам, как выйти! – сказал полицейским Франсуа.

– Да, пожалуй это будет не лишним. – сказал один из них.

В это время самый молодой и коренастый полицейский в наиболее безразмерной форме посмотрел на врачей и спросил:

– Вы не расскажете мне о сути вашего эксперимента? В двух словах, если вас не затруднит.

Бернард сделал шаг вперёд и глубоко вздохнул, готовясь к длительному монологу, к которому он был готов как никогда. Но Франсуа свёл все приготовления к спонтанной лекции к нулю, сказав:

– Давайте я вам расскажу об этом позднее, лучше завтра, а пока мы все разойдёмся по своим местам.

– Но юноша хотел что-то сказать! – заметил полицейский, указав рукой в сторону Бернарда, который уже не находил себе места.

– Юноша хотел сказать ровно то же, что и я! – громко возразил главврач.

Полицейский расправил свои плечи и отложил папку с документацией на стол, стоящий рядом. Этим жестом он дал понять всем присутствующим, что небольшой допрос следует начать прямо здесь и сейчас. Бернард снова вздохнул и начал:

– Я с удовольствием расскажу вам о сути эксперимента. постараюсь закончить как можно быстрее ввиду позднего времени на циферблате часов. Но предупрежу, что всё вышесказанное будет являться лишь моим собственным видением ситуации. Если что, Франсуа меня поправит!

Давайте представим, что вы больной! Вы создали себе свой собственный внутренний мир, не выходите за его рамки, а всё происходящее вокруг и ваше поведение считается для вас нормальным. Потому что вы сами убедили себя в этом… что-то действительно сильно подействовало на ваше психоэмоциональное состояние, что преломило ваши представления о нормальном мире. Что-то заставило вас стать немного другим. Так вот, вы изменили мир вокруг себя с помощью собственного мышления.

– Мысль первична по отношению к материи, хочет сказать мой коллега! – прервал монолог Франсуа.

– Совершенно верно! – продолжил Бернард. – Так вот, вы повторяете одно и тоже, несколько раз и в ваш мозг создаёт устоявшиеся нейронные связи, которые становятся фундаментом ваших представлений об окружающем мире. Вы начинаете реагировать на других людей согласно созданному вами психологическому фундаменту. Это в конце концов формирует вашу личность, вы становитесь сумасшедшим, не замечая этого. Вы попадаете в психиатрическую больницу и вам дают таблетки, которые подтверждают ваше сумасшествие для вас же самих. Другими словами, вас постоянно убеждают в том, что вы сошли с ума. Убеждает обстановка, убеждают врачи, помимо того, что вы сами себя в этом убеждаете. Это – привычный нам принцип лечения психиатрически-больных людей, только с другой стороны.

А теперь представьте, что вы снова испытываете тот же шок, который вас когда-то привёл к этому состоянию. Стал детонатором вашего безумия. Вы уверены, что безумны, но вокруг вас об этом никто не говорит! Более того, все действуют не менее странно, даже ваш лечащий врач ведёт себя так же, как и вы. Но вы думаете: «Ведь он же врач, он должен быть мне примером! Почему он такой же, как я? Может быть, на самом деле я нормальный?». И всё, что вам остаётся для лечения – это новые таблетки. Франсуатон! Чем больше вы выпьете франсуатона, тем быстрее вы выберетесь из клиники. Вам просто надо делать вид, что вы нормальный, даже здоровее своего лечащего врача, вы пьёте франсуатон, который получаете за хорошее поведение и работу. Кстати ваша работа определена мерой вашей ответственности. Например, кто-то сообщает вам, что вы ответственны за тишину в клинике. Тем самым происходит ваша социализация. Выши нейронные связи снова начинают меняться, но главное лекарство на этот раз – вы сами!

– А что такое франсуатон? – спросил полицейский. Рукава его рубашки были закатаны по локоть, а на коже рук были заметны мурашки, от речи Бернарда. Он был впечатлён, а Бернард не останавливался.

– Франсуатон, это обычный безвредный мел. Плацебо, каждый из нас может пить его пачками, и это никак не повлияет на наше психиатрическое состояние, только придётся лишний раз заглянуть в уборную. Но больных мы убеждаем в том, что франсуатон настоящая ценность, универсальное лекарство, которое способно вернуть их к нормальному состоянию. Всё зависит от количества и всё! А что касается врачей, так им приходится играть роль больных. В этой ситуации они лишь модераторы.

Полицейские уже сидели на столе, на котором лежали оставленные одним из них документы. Главный служитель порядка подпирал голову кулаком, как заинтересованный студент на занимательной лекции. Даже главврач сел на пол, расположившись поудобнее.

– Так вот почему вы показались нам такими странными! – сказал полицейский. – Поначалу вас действительно было очень сложно отличить от больных. Особенно Франсуа! Видимо главному врачу по долгу службы такая роль должна быть по плечу. А как долго длится эксперимент?

– Мы только его запустили, вы наблюдаете первые дни! – ответил Франсуа.

– Первые дни? – удивился полицейский, а с его головы чуть не слетела его кепка с государственным гербом. – Это удивительно, вы далеко пойдёте, если уже так хорошо вжились в роли сумасшедших! Даже ваша речь, Франсуа. Ну разве может главврач говорить таким тембром? Браво!

Другой полицейский встал с тумбы, расправился, немного потянулся и вышел на луч лунного света. Доски пола под ним скрипели не меньше, чем он сам. Он предложил всем отправиться по домам и койкам. Такое предложение с радушием встретили все присутствовавшие. Перед тем, как за ним закрылся дверь клиники, он повернулся и громко прокричал:

– Бернард, не забывайте, что вам не рекомендуется выходить за пределы клиники. Ведь вы пока что самый главный свидетель по делу об убийстве.

Бернарда так шокировала эта новость, что он даже не смог толком ничего ответить, а пока собирался с силами, дверь уже захлопнулась.

В этот момент Франсуа развернулся к Бернарду, чтобы сказать, что час уже совсем поздний и пора спать, так как завтра всех ждёт невероятно сложный день. Не задерживаясь ни на секунду Франсуа отправился по направлению к своей комнате, в которой ему сегодня посчастливилось переночевать. Франсуа не каждый день проводил там, да и тем более не каждую ночь. Но в особо загруженные и тяжёлые рабочие дни он не позволял себе уходить домой. Это в определённой степени вызывало уважение со стороны подчинённых, которые видели, как их начальник предан работе. Однако никто никогда не был в покоях Франсуа. Все прекрасно знали, как устроен его кабинет, замечали интересные вещи на полках и удивлялись излишнему аскетизму этого места. Что касается личной комнаты Франсуа, то вряд ли там кто-то бывал, хотя ходили слухи, что от аскетизма там совсем далеко. Стоило только приоткрыть дверь в его покои, как глаза неподготовленного человека могли изрядно пострадать от слепящей роскоши, которая проникала через дверной проём. Но это всё слухи через замочную скважину, не более.

Бернард же наклонился, чтобы смахнуть пыль с ботинок, а краем глаза заметил как свет в комнате поменялся, будто за считанные секунды прошло солнечное затмение. Однако это была глухая ночь, значит и тень появилась неспроста. «Просто я страшно хочу спать» – подумал Бернард и списал всё на своё морально-истощённое состояние. Он тихо поднимался по лестнице и двинулся по коридору, так же тихо, чтобы ненароком никого не разбудить. Особенно осторожно он шёл мимо палат пациентов, потому что не все их них были образцовыми тихонями, пробуждение некоторых больных могло бы стать причиной их беспричинного крика, который бы разбудил всю клинику. Поэтому Бернард даже задерживал дыхание, чтобы свести свой уровень шума к абсолютному нулю.

До комнаты оставался всего один этаж, покой пациентов был всё ещё не нарушен. Даже шелест листьев за окном от прохладного ночного ветра разносился по коридорам большим эхом, чем скрип полов от острожных шагов Бернарда.

Но шелест перебил звук стука сердца, которое у Бернарда заколотилось в бешеном темпе, когда тот понял, что ходит по коридору не один. Там, за углом определённо кто-то был, Бернард вычислил его ещё полминуты назад, но не позволял себе напугать преследователя резким движением или своим голосом. Поняв, что кто-то приблизился совсем близко, Бернард бросился ему навстречу, однако очень удивился, когда шаги незнакомца с тем же стремлением стали приближаться к нему самому. «А что, если это и есть убийца? Может, он хочет убить меня, как единственного свидетеля?» – Эта мысль настолько сильно шокировала Бернарда, что его тело в мгновение покрылось мурашками и холодным потом, показалось, что температура в помещении резко упала на несколько градусов, а тело не давало делать никаких движений. Это был всеобъемлющий страх, абсолютный, не дающий поводов для покоя. Бернард бросился прочь от звука шагов, он бежал настолько быстро, что создавал шум, способный поднять на уши всю больницу, и его предыдущие старания по поддержанию образцовой тишины пошли насмарку. Но на кону была жизнь, поэтому он бежал так самоотверженно, как это делают бегуны на короткие дистанции на соревнованиях.