Королева арахонцев. Книга первая

Скинув грязное покрывало на пол, Элис осторожно повертела птенца в руках, безнадёжно пытаясь определить пол новорожденного.

– Как же тебя назвать?

Вещую птицу Самур, прожившую семнадцать лет у королевы Самоны, звали «Шела Прекрасное Солнечное Утро» (Вещим льстили длинные витиеватые прозвища). И предыдущую птицу звали также. Никогда прежде не сочиняя никому имён, Элис не могла понять, как же это делается? Она перебрала в памяти с десяток человеческих имён и прозвищ, но все они казались недостойными для Вещей птицы.

– Я тоже назову тебя Шела, – решила, наконец, Элис со вздохом облегчения. – Как тебе это имя? По-моему, красиво.

– И-и! – негодующе заверещал птенец и плюнулся.

– Не нравиться? – Озадачилась Элис. – Ну, как знаешь. Ничего лучше мне не приходит в голову. – она улеглась на ложе, положив возле себя птенца, укрыла его одеялом. – Спи, моя Шела, я тебя согрею.

Но птенец оказался на редкость привередливым. Он, то лез под бок Элис, дрожа и пища от холода, то согревшись, вылезал из—под одеяла и бегал по подушкам, размахивая голыми крылышками. То опять, стуча клювом, с суматохой и писком залезал обратно, но очень скоро опять вылезал, выказывая своё неудовольствие… Неугомонный птенец мало спал, много ел и производил невообразимое количество грязи и шума. Правда, в своём гнезде-кровати больше не гадил. Он проворно семенил на край ложа, свешивал попку, раз… и с торжествующим криком нёсся обратно, требуя еды или ласки. С непривычки, королева быстро устала, но жаловаться было некому. Хочешь иметь Вещую Птицу – терпи…

Так продолжалось неделю. По комнатам, с прикрытыми вуалями лицами, теперь непрестанно метались озабоченные прислужницы, едва успевая выполнять все пожелания королевы. Взад-вперёд, туда-сюда. От этих мельканий постоянного недосыпа и воплей птенца, Элис осунулась. Ей казалось, что голова её распухла и отупела, а бесконечные мучения не закончатся никогда.

На восьмой день, к вечеру, мир, в глазах королевы, закружился в пестром круговороте, и она впала в короткое беспамятство.

Глава 5

Звонкий короткий звук, как от лопнувшей тетивы, разбудил Сежи. Быстро приподнялась на локте, тревожно огляделась, медленно возвращаясь сознанием из королевского дворца в свою башню. В комнате не было никого. Кровати Марши и даже Гейлы, которой ещё следовало лежать, были заправлены. Сежи прислушалась. С кухни доносились приглушённые спокойные голоса сестёр, а значит, звук лопнувшей тетивы ей просто пригрезился!

Она вздохнула и, вопреки обычному, не поднялась сразу, а чувствуя слабость и головокружение, улеглась обратно, натянув тонкое стёганое одеяло до подбородка. Устремила взгляд в окно,

на узкую полосу голубого неба по которому короткими росчерками носились острокрылые птицы, и задумалась. Что такого произошло в её жизни особенного, что она стала видеть эти странные ночные видения? Прежде, она вообще редко видела во сне людей, а так красочно, в мельчайших подробностях, да ещё совсем незнакомые, не снились ей вовсе!

Чаще всего, ей снились странные невещественные сны—видения, в которых она была ветром, проносящимся над горами. Лёгким бесплотным существом приникала она к самым скалам, отчётливо видя причудливую вязь узких трещин, серебристые пятна лишайников и резные крошечные листья арифены, растущей только по краю пропасти… Потом вдруг взмывала вверх, ощущая себя уже быстрокрылой птицей. С высоты окидывала горы пронзительным взглядом и, отлично ощущая силу тёплого восходящего потока, легко планировала над острым хребтом, не боясь высоты ни в малейшей степени…

По лестнице проскрипели шаги. Дверь приоткрылась и Эйба задумчиво взглянула на Сежи.

– Ты проснулась?

Сежи поспешно села на постели. Сестра, наверное, вчера о чём-то просила её, а она, совсем позабыла о просьбе! Сознание, спутанное событиями последних дней и ночей, никак не хотело отдавать ей вчерашний вечер.

– Ты можешь одеться? Я жду тебя!

Сежи торопливо спустила ноги с кровати, нащупала ступнями меховые тёплые башмаки, сдёрнула со спинки стула короткое вязаное платье, двумя взмахами гребня успокоила водоворот серебристых волос и, уже сбегая по лестнице, укрепила их заколкой.

– Я здесь! – распахнула двери в кухню и… замерла на пороге.

По всем столам и подоконникам кухни стояли глиняные кувшинчики со свежими распускающими листья ветками. Сёстры, волосы которых были украшены маленькими синими цветами, а поверх платьев из толстой шерсти висели нарядные деревянные бусы, стояли полукругом посреди кухни, радостно глядя на Сёжи. Воздух наполнял тонкий сладким дух выпекающегося пирога.

– Она забыла! – с укором проворчала Эйба, видя растерянность на лице Сежи. – Но как можно было забыть о дне своего совершеннолетия?! – Всплеснув руками, она коротко обняла Сежи, крепко поцеловала в макушку. Все тотчас разом загомонили, бросились обнимать Сежи, ласково поглаживая её по волосам и спине, желая долгих светлых дней, терпения и силы.

Так вот зачем, вчера вечером, они так настойчиво уговаривали её «спать побольше, набираться сил!». Ведь они, в отличие от неё – глупой выдумщицы, не смотрели странных снов о королеве, не грезили о городе, а помнили о дне своей сестры и тайно украшали дом! Преисполнившись неожиданной нежности к сёстрам, Сежи всхлипнула, торопливо размазала слёзы по щекам.

– Сежи, – торжественно начала Эйба, что-то пряча за спиной. – Сегодня тебе исполнилось шестнадцать. По давней традиции, ты теперь имеешь право носить знак совершеннолетней и владеть собственным взрослым арбалетом!

Эйба торжественно вынула из-за спины… арбалет матери! Тот самый, которым владели прежние неведомые хозяева дома, а затем мать и её сёстры, и к которому, как к самому ценному предмету в доме раньше запрещено было даже прикасаться!

– Это мне? – Сежи не могла поверить в происходящее.

– Да. Так мы решили на семейном совете.

Тяжёлый. Крепкий, отшлифованный руками матери и предшественниц, приклад арбалета удобно лёг в руки Сежи. Она осторожно тронула кручёную тетиву из жил степной лошади, дугу из гибкого красного дерева, пальцем прошлась по искусно вырезанному орнаменту из листьев и цветов. Она никогда не мечтала его иметь, а только взглядом, иногда, прикасалась к тому, что сохранило в себе память о её предках.

Слова благодарности застряли в горле Сежи. Она хотела бы сказать, что вовсе недостойна подобного драгоценного подарка, но сёстры смотрели на неё с такой любовью и нежностью, что слёзы вновь перехватили дыхание.

– Мы собрали для тебя ожерелье совершеннолетней! – Оша и Олин протянули тонкую нить бус из голубого стекла. – Оно так подойдёт к твоим глазам!

– А я сделала для тебя новые стрелы, – Гейла подала связку стрел с блестящими наконечниками.

– Но и это ещё не всё, – Эйба задумчиво оглянулась на сестёр, ища поддержки. – Теперь ты имеешь право знать, кто ты!

Сердце Сежи дёрнулось и замерло. О, как часто она донимала сестёр вопросами: почему я не такая как вы? Почему у меня светлые волосы и серые глаза, а не чёрные, как у всех вас и у мамы? Но старшие сёстры Эйба и Марша, то отшучивались: «Тебя потеряли бестолковые горные аахи, поэтому ты такая рассеянная…», то уклонялись от ответа, с нарочито сердитым видом прося не беспокоить их глупыми вопросами. Неужели, пришло время узнать то, что скрывалось много лет?

– Надеюсь, ты сможешь стойко вынести правду, как подобает совершеннолетнему воину? – Эйба внимательно посмотрела в глаза сестры.

Сежи торопливо кивнула, прижимая к груди арбалет. Странные слова Эйбы не на шутку взволновали и даже напугали её.

– Ты поведёшь её к Чёрному Ущелью? – осторожно спросила Марша.

– Да. Она сильная. Думаю, этот день пришёл. – Эйба перетянула волосы плетёной кожаной полоской, и, не говоря более ни слова, закинула за спину свой арбалет.

А вставшее солнце, уже по-весеннему сильно припекая, пробуждало жизнь в сонных, промёрзших за зиму горах: всё вокруг наполнилось щебетанием птиц, собирающихся вить гнёзда, попискиванием скальных мышей, безбоязненно снующих под ногами, да журчанием ручьёв, резво сбегающих с вершин.

Изнывая от нетерпения и переполнявших её вопросов, но хорошо зная строгий нрав сестры, Сежи молча шла следом за Эйбой. Та шла не оглядываясь, ходко преодолевая крутые подъёмы, она подымалась всё выше и выше, держа направление в сторону Чёрного ущелья. Сежи никогда не бывала там, но, с детства запомнила строгий запрет матери бывать там.

«Это дурное место», – говорила мама, внимательно глядя ей в глаза. – «Много людей погибло там, и ты должна обещать мне, что никогда не пойдёшь туда одна!». Сежи обещала, и если бы не Эйба, и впредь не нарушила бы этот запрет.

Эйба оглянулась, подождала пока уставшая Сежи нагонит её, рукой показала вперёд.

– Вот оно.

Перед глазами девушки открылось странное место: будто огромный великан, побывав здесь когда-то, провёл гигантским ножом по скалам, разрезав их пополам. Узкое, в каких-то десяток шагов ущелье, уходило далеко вправо и влево, теряясь в дымке. Противоположная сторона ущелья, была гладкой и отвесной, и уходила вертикальной стеной вверх, теряясь в облаках. Сежи осторожно заглянула вниз: ущелье было таким глубоким, что не было видно дна. Солнечные лучи не проникали в его глубины и клокастый рваный туман наполнявший его, казался непроглядной серой пеленой.

Сежи поёжилась, она не боялась высоты, но ощущение опасности этого места, было сильным и явным.

– Держись подальше от края! – Как показалось Сежи, сердито, велела Эйба. – Иди за мной, и не бойся, здесь достаточно широкий уступ.

Где-то высоко в горах прогрохотал камнепад. Эхо, отражённое от стен десятки раз, вызвало ощущение вездесущности каменной лавины. Сежи торопливо прижалась к каменной стене пережидая грохот и гул. Она прекрасно знала, как легко, подмытые весенними талыми водами, да подвижкой уже не крепких, подтаявших ледников, сдвигаются с мест огромные каменные глыбы, как, рассыпаясь на тысячи опасных, острых осколков, понесутся они вниз, сметая всё на своём пути.

Гул стих. Наступившая полнейшая тишина показалась предостережением двум безрассудным маленьким фигуркам, так неосторожно вторгшимся в запретные владения бессердечного Духа Гор.

– Идём быстрее! – тихо позвала Эйба, явно потерявшая уверенность в своём решении.

Она свернула влево, и, обогнув широкую скалу, пошла по уступу шириной в две ступни. Так шли достаточно долго, прежде чем Эйба остановилась, и снова внимательно посмотрела на сестру.

– Прижмись спиной к стене и иди осторожно. Осталось несколько шагов, потом будет широкая площадка.

Уступ превратился в узкую каменную нить, шириной в ступню. Сежи закусила губу, она знала, что в обязанности старшей сестры входило устанавливать и проверять ловушки в самых труднопроходимых местах, но она и помыслить себе не могла, какой опасности подвергала себя Эйба!

Но вот узкий карниз закончился, разойдясь в стороны широкой площадкой. Эйба предостерегающе вскинула руку, призывая Сежи остановиться. Энергично размяла занемевшие плечи, положила на землю арбалет. Осторожно раздвинув ветви густого колючего скального кустарника, сплошь покрытого теперь мелкими белыми цветочками, разрядила замаскированный в его ветвях самострел. Ловушки, подобные этой, были излюбленным приёмом сестёр. Там, где невозможно и бессмысленно стоять в постоянных дозорах, тропы и проходы охраняли хитроумные западни, капканы и самострелы. Внимательно осмотрев конец стрелы, покрытый тёмной плёнкой засохшего ядовитого сока, сестра удовлетворённо хмыкнула: «Ещё послужит!». Подойдя к груде небольших серых валунов, перегораживающих дальнейший проход, принялась осторожно откатывать их в сторону. Она всё больше и больше открывала проход, но, странное дело, некоторые камни, всё ещё лежавшие вверху груды и теперь уже не имевшие под собой опоры, не падали вниз, словно опираясь на невидимую стену!

– Это место охраняет Колдовство. – негромко сказала Эйба, слегка подвигаясь в сторону, чтобы Сежи могла разглядеть то, что скрывалось за вынутыми ею камнями. – Колдовство не даёт камням обрушиться вниз, на того, кто здесь лежит.

Сежи осторожно заглянула внутрь: в полумраке маленького скального грота, на голых камнях лежало тело человека. Удивительная, отсвечивающая голубым, одежда тонкой выделки, такая не уместная в пронизывающих ветрами горах, прикрывала тело. Высохшее от мороза и ветров лицо, с обострившимися чертами и ввалившимися глазами, заслоняли длинные серебристые волосы.

– Что это? – отпрянула Сежи.

– Мужчина. – ответила сестра. – Но кто он, я не знаю. Шестнадцать лет назад, когда ещё были живы наша мать и её сестры, а я ждала совершеннолетия, меня послали сюда проверить ловушки после долгой зимы. Самострел, устроенный здесь был разряжен. Я стала искать тело зверя или иноверца, когда услышала тихий писк. Я подумала, что это плачет голодный котёнок убитой снежной кошки, но подойдя ближе, поняла, что это плакал человеческий ребёнок! Вот этот человек был ещё жив, он лежал на боку, прижимая к себе крошечный плачущий свёрток. Я увидела маленькую светлую прядь волос, бледное личико… Ребёнок жалобно плакал, и я кожей ощущала, как мучает его холод от промороженных камней. – Эйба сжала руку Сежи и, словно найдя в этом поддержку, продолжила. – Наша отравленная стрела, торчащая у чужака в плече, подсказала мне, что время ухода его души к предкам, близок. Он открыл глаза, и в них была такая тоска, что я, державшая его на прицеле арбалета, не посмела нажать на курок. Ты знаешь, что, находя раненных или убитых иноверцев, мы, не колеблясь, сбрасывали их тела в пропасть. Но в этот раз…, наверное, это было наведённое на меня колдовство: чужак молча смотрел на меня, но я вдруг отчётливо услышала в своей голове: «Я ждал только тебя и сейчас умру. Прошу, позаботься о девочке, она ни в чём перед тобой не виновата…», – Какая-то мягкая сила повлекла к тебе, заставила поднять и прижать к груди крошечное окоченевшее тельце.

– Теперь уходи! – повелел чужак, и я, уже не помня себя, повиновалась. Словно во сне, под воздействием наваждения, возвратилась я к заставе. Я знала, что ничто чужое не позволено вносить в свой дом, чтобы не занести беду, но… чувствуя, как бьётся маленькое сердечко, я уже не могла отказаться от тебя.

Помню, как, прижимая тебя к себе, покорно встала на пороге, ожидая, когда старшие поднимут против меня оружие или с позором погонят прочь. Но, случилось чудо: отогревшись у меня за пазухой, ты улыбнулась и протянула навстречу старшим ручки… Мама, в то время кормившая Гейлу грудью, вздохнула: «Мы не воюем с детьми», – и взяла тебя на руки. С тех пор прошло много лет, но никто никогда не укорил меня в совершённом.

Позже, когда я вернулась сюда со старшими, мы не смогли подойти к чужаку близко, так как тело его теперь оберегала невидимая стена. Мы просто завалили проход сюда валунами, и старшие решили впредь обходить это место стороной.

Сежи присела возле открытого сестрой проёма в каменном завале, осторожно протянула руку, отыскивая границу колдовской стены. Едва ладонь её приблизилась к невидимой преграде, как колдовство с тихим звоном разрушилось. Потеряв невидимую опору, камни медленно осели вниз, открывая вход в грот. Ахнув, сёстры отпрянули, ища поддержки друг в друге.

– Уйдём поскорее отсюда, здесь хозяйничает Дух воина, убитого нашей стрелой! – Больше всего на свете Эйба остерегалась всего, необъяснимого и мистического. Она искренне верила в сказки о людях, попавших в вечную неволю к Духам, боялась, что её охранный амулет в этот раз окажется слабее колдовских чар чужеземца. Верила, что этот Дух специально поджидал их, чтобы отомстить.

– Не бойся, чужак не воин. Посмотри, у него нет оружия! – подалась вперёд Сежи.

– Не может быть! Зачем же тогда он пробирался в нашу страну? Наверно, просто потерял своё оружие на крутых тропах! – правдоподобное объяснение немного успокоило Эйбу, но всё же она потянула сестру назад. – Будь осторожна! Не приближайся к нему близко.

– Ты видишь, у него такой же цвет волос, как у меня! – искренне удивилась Сежи. – Быть может это мой отец?

Девушка вдруг явно ощущала Силу, исходящую от него. Часто отдавая свою силу людям, она не представляла себе, как это чувствуется со стороны. Сежи с удивлением восприняла её как явную тёплую волну, идущую от давно мёртвого тела. Это было так странно! Девушка прекрасно знала, как быстро покидает Дух умершую плоть, как быстро тускнеет невидимое, но ощутимое «свечение», исходящее от неё. Поэтому Сежи не боялась умерших, она воспринимала их тела просто как опустевший дом, который сам по себе не может причинить вреда. Находясь же рядом с этим странным чужаком, она неожиданно поняла, что испытывает чувство «защищённости», какое бывало на заставе только зимой, когда глубокие снега и морозы надёжно закрывали перевал до следующей весны.

Сежи опустилась перед телом на колени, поднесла ладонь к лицу чужака, медленно повела рукой вдоль тела, не прикасаясь к нему, но ощущая постоянное чуть колкое тепло. На груди, прямо над сердцем, в ладонь ударила сильная горячая волна. «Ах!» – отпрянула Сежи. Произошедшее было так необъяснимо, что её охватило сильное смущение, и даже страх.

– Поторопись, Сежи. Ветер сменился на восточный!

Это было опасно. Восточный ветер приходил с океана. Разгоняясь на широких просторах до огромной скорости, он обрушивал на землю стену воды, шквальными порывами ветра ломал деревья в предгорье, срывал крыши с домов, легко сбрасывал людей в пропасть. Восточный, – значит дозорные поспешат в каменные ниши, плотно закрывая за собой вход, а пастухи погонят скот в укрытие.

– Сейчас… сейчас… – почти не осознавая слов сестры, отозвалась Сежи. – На груди чужака, под одеждой что-то было. Именно это «нечто» и давало Сежи ощущение живой Силы. Времени на раздумья не оставалось. Рука потянулась к маленькому охотничьему ножу, висящему на поясе. Короткий треск одежды, и… тяжёлый золотой диск медальона скользнула в ладонь девушки, как бы говоря: «Теперь я твой!». Мельком увидела четыре крупных драгоценных камня по краю диска и вязь непонятных знаков. Потянула к себе, но крепкая золотая цепь не отпустила находку.

– Сежи!!! – требовательно выкрикнула Эйба.

Впервые в жизни Сежи испытала непреодолимое желание иметь чужую вещь. С детства приученная обходиться малым, и всегда всё делить поровну с сёстрами, она, если не считать одежды, не имела вещей, которые могла бы назвать «мои». Но в тот миг, когда она посмела неосторожно прикоснуться к странному амулету, она почувствовала невероятное, затмившее рассудок желание обладать этой вещью во что бы то ни стало!

Прекрасно зная о запрете брать что-либо у погибших воинов, она никогда бы и не подумала взять что-то у чужака, но пальцы сами, помимо воли сжали амулет, натягивая цепочку ещё удерживающую его. Странный золотой амулет чужака не нёс в себе зла, а каким-то неведомым образом внушал, что теперь принадлежит только Сежи. Очарование Вещи заставило позабыть все строгие наказы сестёр. Остриё ножа быстро вошло в одно из звеньев, усилие, и разогнутое звено поддавшись, разомкнуло цепь. Сежи торопливо поднялась на ноги. Сердце её колотилось, глаза блестели, а рука с трепетом сжимала желанную добычу.

В тот же миг послышался сильный гул, и площадка под ногами задрожала.

– Камнепад! Быстрее, Сежи.

Эйба ухватила сестру за руку, с силой потянула за собой. Дальше всё было как во сне, сёстры то бежали, то распластываясь вжимались в стену, пропуская над собой каменную реку, и снова бежали… И мир сузился до одной лишь тропы, и страх, древний страх слабого человека, наполнял всё тело, дрожью отдаваясь в руках и ногах, заставляя кричать…

Сежи не сразу осознала, что всё закончилось. Эйба вдруг остановилась, мягко привлекла ей к себе.

– Мы в безопасности, не бойся! – успокаивающе провела по волосам своей широкой сильной ладонью. – Ты была неосторожна, сестра, – Эйба ловко выдернула из рук Сежи цепочку с амулетом, коротким движением кисти метнула её в пропасть. – Из-за этой вещицы мы едва не погибли! Ведь это она привлекла на нас и восточный ветер и камнепад

Сежи, запоздало спохватившись, ужаснулась.

– Ах! Что ты наделала?! Зачем? Он мой! – Сежи едва не прыгнула вслед за, потерей. Боль утраты, только что приобретённого, так потрясла её, что ноги её подкосились и она без сил осела на землю.

– Ничего нельзя брать у мёртвых, тем более у чужаков! Они все – суть зло, а зло должно быть похоронено. Таков закон! – Твёрдо объявила Эйба, рывком поднимая сестру на ноги и торопя её в обратный путь.

Глава 6

Тоскливый крик отчаянья, растаявший над ущельем, заставил королеву арахонок со стоном поднять лицо от подушек.

– Как мне тяжело и больно! – прижала Элис руки к лицу, переживая потерю Сежи словно свою собственную.

– Кр-кр? – птенец птицы Самур ласкаясь потёрся о щеку хозяйки, заглянул в глаза.

– О, Шела, если б ты только знала! Она потеряла свой амулет! Как странно, я чувствую такую сильную боль, словно это моя, а не её потеря!

…Дальше всё пошло наперекосяк: за завтраком Элис пролила на своё любимое платье сок лесных ягод. Переодеваясь, зацепила платьем заколку, и красивая старинная костяная вещица, упав на пол, раскололась. Неудачно начатый день продолжился: в учебном поединке с Хайлет, Элис дважды пропустила такие серьёзные удары, что начальница стражи сердито вложила меч в ножны.

– Скверно, моя королева! Так скверно, что будь вы простолюдинкой, я велела бы вас выпороть. Рука дрожит, внимание ослаблено… чем заняты ваши мысли? Что может быть для вас важнее, чем защита собственной жизни? Ещё немного, и мне придётся просить отставки.

– Прости, Хайлет. – Элис знала, что начальница стражи во всём права и не рассердилась на неё. – Не знаю, право, что со мной. Я вся не своя… – Элис в сердцах швырнула меч в сторону и отойдя к окну, насупясь, уставилась вдаль.

– Последнее дело бросать оружие! – Хайлет хмурясь подняла меч, положила на столешницу. – Скоро начнутся военные состязания. Кто, как не королева, должна быть примером для подданных? Но стыд и позор воину, не владеющему собой. Продолжим завтра! – гремя лёгкими доспехами Хайлет покинула зал.

Элис прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Душа ныла, болела и томилась. Она чувствовала себя обманутой, и оттого несчастной. Сны… Отчего эти яркие, полные жизни сны исчезают, как только откроешь глаза? Отчего, только в них она была счастлива и, казалось, более жива, чем сейчас, на яву?!

Припомнила себя, рядом с Сежи, над пропастью. Ах, как замер тогда её дух, боясь высоты! И ветер трепал там и её волосы, и холод от скал пробирал и её до костей… Припомнила амулет чужака, такой тяжёлый, холодный и желанный, который на мгновенье словно побывал в её руках. Никогда не хотела она чего бы то ни было так же страстно, как в тот миг! Хотя…

– Вспомнила! – резко вскрикнула Элис, пугая Вещую птицу. – Я вспомнила! Но как же, как же я вообще могла забыть?

Однажды, когда Элис было лет семь или десять, в одном из тёмных не жилых закоулков дворца, она нашла чудную маленькую тарелочку! Эта полупрозрачная фарфоровая вещица, чуть более детской ладошки, совершенно не понятно для чего предназначенная, волшебным образом заворожила её. Часами могла Элис сидеть, разглядывая идущий по краю искусный орнамент, где незнакомые письмена переплетались с цветами и колосьями, разглядывая красивую маленькую девочку, изображённую по центру. Написанная словно тончайшими иголками, и подробная даже в самых мелких деталях, эта девочка, с копной светло-русых волос, и бордовом платье, собирала красные ягоды со свисающих к самой земле ветвей. Элис видела каждый её локон, каждый завиток, румянец на щеке полупрофиля, тонкие ниточки бровей, лукавую улыбку и даже каждую мельчайшую складку на одежде! А маленькие башмачки девочки, привставшей на цыпочки, так чудесно сияли золотыми пряжками и алели красными бантами!

С восторгом следила маленькая Элис, как крошечные ручки, срывали ягоды и клали их на горку уже собранных, в плетёный туесок. А там, за девочкой, змеилась светлая песчаная тропинка, и вдалеке, за чередой диковинных ягодных деревьев, был виден маленький домик с открытыми окнами и дверями. Элис вертелась и так, и эдак, стараясь разглядеть то, что было скрыто за, размером с булавочную головку, окнами. Она уверена была, что только её несовершенное зрение мешает разглядеть то, что нарисовал волшебный художник.

Элис любила уноситься в эту чудесную страну, то пробираясь вместе с девочкой под её деревьями, то прыгая вместе с ней по дорожке, то разговаривая с белокурой красавицей, делясь с ней своими детскими секретами.