Королева арахонцев. Книга первая

– …пока они не ушли высоко в горы и не поменяли цвет меха на бурый, я буду на них охотиться. Хочу, чтобы у тебя, к следующей зиме, была шубка под цвет твоих волос! – Эйба внимательно вгляделась в побледневшее лицо сестры. – Не беспокойся, я знаю их повадки!

– Да… – Сежи запнулась на полушаге, не понимая, что произошло, и, не смея признаться сестре в этом.

– Тебе нехорошо? – заметила Эйба странную бледность сестры. – Иди домой, дальше я пойду одна!

– Нет-нет… – рассеяно отозвалась та, оглядывая крутой склон, узкую тропу, затянутую туманом, и чахлые кустарники с набухшими почками. – Боль шла извне… теперь она поняла от кого! – Гейла! – выкрикнула она, указывая направление. Там впереди, среди неясных теней, проступающих сквозь туман, она различила одну, медленно отделившуюся от скалы… Вот тень приблизилась к тропе, нерешительно остановилась, шатаясь вышла из тумана к сёстрам.

– Гейла! – Эйба рванулась вперёд, в несколько огромных прыжков достигла той неясной тени.

С белым безжизненным лицом и обкусанными в кровь губами, сестра была больше похожа на призрака, вышедшего из мира теней, чем на живого человека. Раздетая до тонкой рубашки, она прижимала к груди безжизненную руку, туго замотанную коротким полушубком. И светлая мягкая кожа его была пропитана до черноты запёкшейся кровью. Маленькие алые капли крови ещё размеренно капали на холодный гранит склона, оставляя за человеком-призраком узкую дорожку, но было очевидно, что таких капель наберётся ещё совсем немного.

– Кошка! – сразу догадалась Эйба, подхватывая оседающее тело. – Я же запретила тебе охотится на неё!

– Мне уже шестнадцать… – одними губами прошептала Гейла. – Я должны была… – сознание оставило её, и она, словно тряпичная кукла, обмякла, роняя с руки удерживаемую перевязку. Сежи сжалась от увиденного: когти мощной снежной кошки, пройдясь от плеча до локтя, оставили на теле несчастной три глубокие, до кости, рваные полосы. Жизнь оставляла измученное тело вместе с редкими каплями крови, ещё стекавшими на снег.

– Ты ведь сможешь ей помочь?! – яростно сверкнула глазами Эйба, взглянув на Сежи. – Закинула, словно тряпичную куклу, тело худенькой сестры на плечо, и огромными шагами понеслась обратно к заставе.

Сежи молча бежала следом, с ужасом глядя на безжизненно раскачивающееся тело сестры. Она, конечно же, могла многое, найти потерявшихся, залечить порезы, снять головную боль, но… но она же не была богиней!

– Воды! Быстрее! – грозный рык старшей сестры переполошил всю заставу. Не смея плакать, бояться, и задавать вопросы, сёстры спешно повиновались, послушно и чётко подавая воду и чистые ткани.

– Я помогу тебе, … – шептала Гейле Сежи, обмывая страшные раны. – Ты только верь, ты только не уходи!

Белый лоскут чистого полотенца укрыл от сестёр покалеченную руку. Нежные, тонкие пальцы Сежи с силой свели под ним рваную плоть, заставляя соединяться края так, чтобы могла срастаться плоть. «Быстрее!», – беззвучно приказывала сама себе Сежи, заставляя Силу, бьющую из её ладоней, вливаться в рваные жилы.

Клубок жизни, раскрутивший свою нить до конца, вот-вот готов был остановиться, когда его захватили сильные руки странной светловолосой девушки. Видимый только Сежи «конец нити» забился, утолщаясь, заструился, наращиваясь, и клубок жизни заново принялся наматывать новые и новые свои обороты. Гейла шевельнула губами, шумно ухватила воздуха и начала дышать.

– Возвращайся! – строго велела Сежи, отыскивая в глазах сестры осколки сознания и крепко ухватываясь за них. – Возвращайся! Всё будет хорошо!

Худенькое тело Гейлы затряслось в ознобе, лоб покрылся испариной, а губы порозовели. Она открыла глаза и с изумлением оглядела склонившихся над ней сестёр.

– Обогрейте её скорее! – тихо велела Сежи через плечо. – Дайте горячего молока, мёда и маминой настойки. – Она с трудом разжала свои онемевшие пальцы, выпуская руку сестры. Без сил осела на пол, чувствуя, что в мире словно бы пропал воздух! Она вдыхала, но не чувствовала его, её знобило и мутило. Так бывало всегда, когда, забирая чужую боль, она отдавала взамен свою Силу. Вот только в этот раз, силы понадобилось гораздо больше, чем она её имела…

Глава 2

Громкий звон упавшего на мраморный пол подноса, вырвал Элис из сна, заставил буквально подскочить на ложе.

Служанка, так неосторожно прервавшая сон Властительницы, испуганно втянув голову в плечи, торопливо собирала раскатившиеся по полу фрукты. Она хорошо знала, её высокородная госпожа, в гневе, запросто могла собственноручно поколотить. Взглядом вымаливая прощение за нечаянную оплошность, служанка пятилась к дверям, шепча слова оградительной молитвы. Чудо неожиданно свершилось. Элис резко сдвинула брови, но… не сказала ни слова. Вопреки её собственным ожиданиям, мгновенно возникший гнев не перерос ни в резкие слова, ни в ярость, а постепенно растаял вовсе. «От чего бы это?» – удивилась она, откидываясь на ложе и бездумно устремляя взгляд на, расписанный облаками, потолок. Ей было и печально и радостно одновременно. Так бывало с ней в детстве, когда после длительного ожидания роскошных праздников и подарков, сами празднования оказывались сумбурными и короткими, и уже по утру она понимала, что всё позади, а радость и веселье быстро угасали, сменяясь сладковато-горьким ощущением потери.

Элис быстро закрыла глаза, надеясь остановить ускользающий сон: за плотно сжатыми ресницами снежным вихрем взметнулись пряди серебристых девичьих волос, почти явно повеяло холодным горным ветром, и чудесное сновидение растаяло, оставив от себя только имя.

– Се-жи-ен… – прошептала Элис, пробуя новое имя на вкус. – Сежи́… – В жизни своей она не видала настолько ярких и волнующих сновидений, наполненных многочисленными мельчайшими деталями! Пожалуй, прежде она и вовсе не видала лиц людей во сне. Обычно это были смутные образы, по которым она могла лишь догадаться: вот это мама, это Хайлет, а это кто-то из людей ближайшего окружения.

Прислужница, не та безрукая, которую давно пора выгнать, а старая добрая Мали, осторожно прикрыла покрывалом обнажившуюся ступню королевы.

– Хорошего солнечного утра, моя госпожа!

Борясь с томлением, охватившим всё тело, Элис перекатилась на живот, подпёрла голову руками.

– Я видела чудный сон! Прекрасную девушку, с серебристыми волосами…

– С серебристыми волосами? – с недоумением улыбнулась Мали, накручивая на палец прядь своих седых волос. – Разве это красиво?

– Невероятно красиво! – Элис хотела было рассердиться на непонятливую женщину, но, отчего-то передумав, спрятала лицо в ладонях. Она хотела вернуть ускользающий образ, рассмотреть его ещё раз, но тут рука невзначай коснулась тёплого яйца птицы Самур.

– Невероятно! Как я могла забыть? – Элис осторожно провела пальцем по голубой, с оттенком фиолетового, скорлупе. Не такое уж и большое, всего-то размером с два кулака! Скорее всего сама Вещая птица лишь от ночного страха, показалась королеве такой огромной и ужасной! Элис мягко приобняла яйцо, зажмурилась предвкушая своё будущее.

– Неужели и у меня теперь будет своя Вещая птица? Такая же мудрая, как у прежних Властительниц?

Шёл уже третий год, как мать Элис – королева Самона Анжелайн – покинула этот мир, скончавшись от ран, полученных в битве с врагами. Вещая птица, добровольно предпочтя Мир Теней – разлуке со своей хозяйкой, последовала за ней, и королевство осталось без предсказательницы. Теперь, когда Элис прижав яйцо к себе, пыталась отогреть его своим теплом и дыханием, пришло время вспомнить всё, что когда-то говорила ей мать. Ведь обмен коня на яйцо – только первый шаг. Сколько ещё потребуется любви и терпения в нелёгком деле воспитания своенравной Вещей птицы! И хорошо, что вернулся Учитель, без него королевство давно бы пропало! Элис осторожно попыталась коснуться мыслью образа Учителя. Непознанный ни кем человек (мужчина!) таинственно возникающий неизвестно откуда в трудную пору жизни королев и затем опять исчезающий. Как должно быть стар этот человек, если о нём упоминается ещё в первых записях, сделанных беженками из Старых земель:

"…И настал день, и сомкнули враги кольцо войск своих вокруг славного города Арахона – последнего свободного города арахонского королевства. И бились воины день и ночь, и лилась кровь, и смерть стояла за их спиной… Каждый воин Арахона забирал с собой в Мир Теней десять вражеских воинов. Но таяли ряды защитников города, и все меньше и меньше оставалось их в живых, пока не составил этот мир последний воин.

И созвал тогда Великий Учитель оставшихся женщин и детей, и повелел им идти за ним. И опустил он Силою своей ночь на город среди ясного дня, и вывел всех живых через волшебные Светящиеся Ворота. И долог был их путь на юг… И рушились горы, закрывая тайный проход. И потеряли враги жертву свою".

Шли годы, и уже в новом мире погибали арахонские королевы, защищая свою страну от новых врагов, и возникали у стен дворца все новые и новые скорбные могильные плиты.

Но не частые набеги диких северных соседей барров, стали для арахонок теперь главным несчастьем. Невидимый, коварный враг скрывался в самой земле королевства, витал в воздухе, таился в водах, подстерегал в собранном урожае…

Не сразу осознали таившуюся беду и сами арахонки, не осознавала её и Элис, выросшая в третьем поколении беженок, которые за сорок лет почти забыли какой была прежняя жизнь. Окружающий мир казался таким прекрасным: и красивый каменный город, в котором она родилась, и безбрежные изумрудные поля, всегда дарующие богатые урожаи, и дивные леса, наполненные зверьем, и величавые северные горы, в которых по утрам просыпается солнце… Но отчего ж этот безмятежный и удивительный мир, в который пришли арахонки, был до них безлюден и заброшен? Почему был покинут удивительным город? Почему пусты храмы, дворцы, уютные дома под разноцветными крышами? Почему был добровольно оставлен мир, словно возникший по волшебству, мир – словно сбывшийся сон?

Знание пришло позже: на новой родине арахонок не рождались сыновья! Немногие мальчики, выведенные арахонками из Старого Мира, взрослея, оставляли после себя только дочерей.

А разведчики, обследовавшие новый мир, приносили неутешительные вести: с юга и с востока, маленькое королевство омывал океан. Трижды снаряжали арахонки небольшие корабли, в надежде разведать границы воды и найти обетованные земли. И только один из кораблей возвратился, так и не найдя заветной земли.

С запада, через долгую череду каменистых равнин и непроходимых лесов, лежала страна Веренсия, в которой жили версы – светлокожие люди похожие на арахонок. Многие полагали, что именно туда ушли люди из оставленных городов, и именно там теперь, старейшины надеялись найти помощь и спасение. Лучшие, красивейшие женщины посылались к версам в надежде, что они возвратятся обратно с сыновьями. Но возвратились единицы. В Веренсии женщин считали полулюдьми. Арахонские женщины становились там гаремными рабынями и гибли, не вынеся неволи. В тех же редких случаях, когда им удавалось бежать, с сыновьями на руках, это не приносило королевству арахонок спасения: и от сыновей версов, на этой земле, у арахонок рождались одни только дочери.

В северных же землях, за границей непроходимых гор, в месте называемым арахонками «Земля Барлон», что значит «Запретная», жили барры: дикие, волосатые существа, злобные полулюди, о смешение крови с которыми, арахонки конечно же не помышляли. Ежегодно, в конце лета, после сбора урожая, когда ледники в горах проседали и позволяли проходить через них, накатывали дикари конной лавиной на единственный удобный проход в горах, которую защищала Северная Крепость, стремясь разграбить страну арахонцев.

Учитель дал дельный совет укрепить и усилить старую маленькую крепость, оставшуюся от предшественников и преграждающую путь в самом узком месте перевала. Он научил арахонок лить чугунные пушки и заряжать их разбрасывающими огонь снарядами. Это спасало королевство много лет подряд: война всегда была неизбежной, но до сих пор, как видно Создатель арахонок был на их стороне, баррам не удавалось пробиться в королевство и уничтожить его.

Элис задумчиво потёрла ноющий шрам, оставленный на её плече дикарской стрелой прошлым летом. Как часто, по ночам, в кошмарах, видела она несущуюся на неё живую чёрную шевелящуюся лавину: Злобные дикие кони с горящими красными глазами, с рычанием грызли удила, а волосатые всадники, стреляющие на скаку без промаха, наводили ужас и смятение. Раз от разу дикарей становилось всё больше, и каждый раз королеве казалось, что в этот раз арахонкам не устоять, не справиться. Все, кто мог держать в руках оружие, вставали на защиту крепости. И летела стена стрел дикарей против стены арахонских стрел, грохотали пушки, и огненные разрывы сбивали с ног коней, и очень сильна была ярость и ненависть диких всадников, но отменно стреляющие лучницы отбивали все атаки врага, до сих пор спасая от уничтожения арахонское королевство.

Элис вспомнила, как первый раз увидела пленного живого барра, для поднятия боевого духа арахонок, провезённого в клетке через город.

Словно это было вчера, а не двенадцать лет назад, помнила Элис, заросшего до глаз шерстью, злобного дикаря, покрытого струпьями грязи и засохшей крови. Неистово тряс он прутья толстой решётки, что-то рыча в толпу, и крик его, похожий на лай, долго ещё потом слышался Элис. Она помнила, как напирали задние ряды любопытных арахонок и как пятились назад передние, при приближении воза с пленником. В возникшей толчее маленькую Элис оторвало от охраны и вынесло вперёд. Девочка увидела прямо над собой ужасный оскал жёлтых зубов, яростный огонь глубоко посаженых глаз, ощутила смрад, идущий от дикаря. В ответ на брошенный кем-то камень, пленник сноровисто просунул волосатую ручищу сквозь решётку, схватил Элис за одежду, рывком, с шумным сопением, повлёк к себе. Спасибо Хайлет, которая всегда рядом. Удар копьём под ребро дикаря, спас маленькую королеву.

То давнее происшествие, не раз возвращавшееся к Элис в ночных кошмарах, оставило в ней убеждённость, что мужчина, это опасное и неприятное существо, с которым лучше никогда не иметь дело. Впрочем, находясь ещё в невинном девичьем возрасте, она вообще не забивала себе голову размышлениями о мужчинах. Ей было всё равно, рождаются ли дети от обильного дождя или от избытка пищи. Она просто знала, что в восемнадцатилетнем возрасте её призовут в Храм Жизни. Что после этого, так же, как и её предшественницы, она оставит после себя дочь. А когда настанет время уйти, погибнет на поле боя, защищая свою страну. Всё это казалось ей настолько естественным, что нисколько не занимало её мысли.

В яйце заворочался птенец, и Элис, спохватившись, решила, что ему холодно. Из рассказов матери она знала, что те несколько дней оставшихся до вылупления птенца, его необходимо постоянно носить при себе.

Элис натянула платье, соскочила с ложа, босиком пробежала по истёртым шерстяным коврам в соседнюю комнату. Там, среди древних вещей, многим из которых Элис не знала названия, стоял большой, окованный чернёным серебром сундук. Сдёрнув кусок полуистлевшего, шитого драгоценными камнями гобелена, Элис откинула щеколду, и с усилием приподняла тяжёлую крышку. Пропитанные особым запахом давно минувших времён, в сундуке лежали семейные реликвии рода Фион: толстый свод законов, писанный ещё в Старом Мире, коронационный наряд, потускневшее оружие предков с источенными древками и толстый, вязанный из меха степной кошки передник с большим карманом. Пересыпанный душистыми травами, он долгие годы сохранялся неповреждённым, помогая Властительницам арахонок в вынашивании Вещей птицы.

Подоспевшая Мали помогла надеть Элис меховой передник, застегнула пряжки на спине, утёрла набежавшую слезу.

– Вот так же, двадцать лет назад, я помогла королеве Самоне… Как жаль, что она не дожила до этого дня…

– Не время предаваться воспоминаниям! – оборвала Элис прислужницу. Печальные воспоминания о матери мешали ей настроиться на общение с птенцом.

Возвратившись в спальню, она осторожно опустила большое яйцо в карман, приложила ладонь к скорлупе. Зная, как чувствительна Вещая Птица ко лжи и фальши она старалась теперь передать птенцу всю свою любовь и нежность. Словно признав в Элис мать, птенец перестал беспокойно ворочаться, успокоился и затих.

Глава 3

Уже стемнело, когда маленький гарнизон Северной заставы собрался в большой уютной кухне своего дома-крепости. По давней традиции, сёстры всегда вместе проводили вечерние часы, решая на семейном совете военные и хозяйственные вопросы. Разгоняя мрак, в большом очаге плясал жаркий огонь, из-под крышки большого котла тянуло вкусным духом варящихся с овощами диких птиц, постепенно заполняя сытным ароматом все комнаты заставы. За большим, выскобленным добела столом, разместились все семеро сестёр.

– Сегодня сошли ещё две лавины, – Эйба, как старшая, первой начала разговор, подбросив в огонь смолистое сучковатое полено.

– Возвратились ползуны, и охота была на редкость удачной! – двадцатидвухлетняя Марша с удовольствием провела рукой по выделанным шелковистым шкуркам, любуясь игрой огненных отсветов на серебристом мехе. – К следующей зиме будут обновы не только Оше и Олин. – Марша мельком взглянула на среднюю сестру Леху, чьё двадцатилетие приходилось на первый день лета. Вывернув шкуры наизнанку, натянула их на распяла, повесила на просушку.

– Ты зря беспокоишься, сестра, моя шуба ещё как новая! – Леха заглянула под крышку котла, с удовольствием вдыхая сытный запах похлёбки – Твоя охота и впрямь было удачна! – Сёстры, словно сговорившись, не поминали об утреннем происшествии. Виновница же переполоха Гейла, пригорюнившись, сидела в конце длинного стола. Перевязанная чистой тряпицей рука её, хоть и с

переставшими кровоточить ранами, теперь сильно ныла, вторя ей болела и душа. Никогда прежде не смела девушка нарушить наложенный запрет на охоту, и, конечно же, совсем не собиралась этого делать сегодня. Конечно крупные следы хищницы в избытке встречались ей по пути, и, не попадись эта кошка на тропе, Гейла конечно не вздумала бы её искать, но… кошка казалась такой вялой и слабой, тропа такой узкой, а желание всех поразить своей ловкостью и смелостью, было таким непреодолимым! Отчего-то, только теперь, вспомнились слова матери, которая строго наставляла: «Никакое дело не сладится, если оно не для добра, а для бахвальства. Духи гор не любят хвастовства. Ты ни за что не попадёшь стрелой в цель и с пяти шагов, если пообещаешь сделать это наверняка! Как бы ни было велико твоё умение в чём либо, оно легко отымется от тебя, и ты окажешься на посмешище». Конечно, сестры теперь и не думали смеяться над ней, но от этого было не легче.

Положив перед собой точильный камень, Эйба высыпала на стол новые, кованые, ещё не точеные, наконечники для стрел.

– Тропы уже очистились от снега. С завтрашнего дня начнём обход дальних ловушек, проверим все капканы и самострелы, что остались ещё после схода последних лавин. Птицы начали вить новые гнёзда, значит, скоро лазутчики иноверцев примутся искать новые тропы для перехода. Будьте бдительней! Будьте в сто раз незаметнее, чем снежная кошка… – короткий взгляд на провинившуюся сестру, тяжёлый вздох, – И пора сложить новый сигнальный костёр, ветки прежнего совсем отсырели от снега! – Эйба, хмурясь, взяла первый наконечник.

…Каждая весна в пограничной заставе «Шести сестёр», начиналась с нового сигнального костра. Хотя здесь, на самом высокогорном и труднодоступном перевале редко появлялись дикари, традиция сохранялась, перейдя в привычку. Своим костром застава предупреждала ближайшие крепости об опасности и, по сути своей, сёстры должны были только вовремя замечать врага, но не противостоять ему, укрываясь за надёжными каменными стенами.

Чаще всего, через заставу «Шести сестёр», вслед за сошедшими снегами, пытались пробраться одиночные лазутчики иноверцев. Обычно сёстры находили их уже замёрзшие тела, пробитые стрелами и копьями установленных Эйбой хитроумных ловушек. Никогда прежде им не доводилось сталкиваться с вероломным врагом лицом к лицу и отражать его нападение, хотя старшая сестра раз за разом требовала от маленького гарнизона быть на чеку, и всегда готовится к неожиданностям.

– Когда деревья в долине отцветут, Лехе исполнится двадцать. – как бы между прочим заметила Марша, искоса взглянув на старшую Эйбу. – Её призовут Жрицы Жизни?

Семилетние близнецы Оша и Олин радостно заулыбались, запихали друг друга локтями, подмигивая смутившейся сестре.

– Пей больше тёплого молока, Леха. Быть может, от этого в тебе быстрее зародится новая жизнь? – Оша руками изобразила, как убаюкивает младенца. Близняшкам было весело и радостно. Они уже измучили всех просьбами поскорее принести в дом новую сестру. Об этом мечтали, верили и надеялись. Для желанной будущей крохи тайком шились маленькие башмачки, чепчики и другие пустячки, необходимые для новорожденной. Трижды уже призывали в свой храм Жрицы Жизни старшую Эйбу, дважды Маршу, но… семя жизни не прорастало в их телах. «Мы слишком много времени проводим среди камней и снега. Наши тела холодны и сухи. Дух маленькой девочки не хочет поселиться в таком неуютном доме…» – Так говорила Эйба, обращая больше заботы и внимания на младших сестёр, и, надеясь, что кто-то из них, привлечёт к себе внимание Богини Жизни, дарующей дочерей.

Глава 4

– Застава «Шести сестёр!» – воскликнула Элис, просыпаясь от звука собственного голоса. – Но ведь она существует на самом деле!

Она быстро села на ложе и задумалась. Как узнать, живёт ли там на самом деле сереброволосая девушка, или это только сон? Быть может, на неё подействовала случившееся полнолуние, или, как пугают суеверные служанки: «Это наведённое извне сновидение, призванное отнять покой и разум у королевы!?».

Проще всего, конечно же, было бы послать туда гонца… вот только отчего-то Элис не хотелось это делать? Оставить разгадку для себя? Собраться с мыслями? Или просто она истово боялась разочароваться, увидев на заставе только седовласую старуху?

Задумавшись, Элис не сразу заметила, что в яйце зашевелился птенец. Он начал постукивать по скорлупе и шумно вертеться.

– Рождается?! – воскликнула Элис, увидев тонкую трещину, прошедшую через яйцо. – Наконец-то, вылупляется!

Осторожно улеглась рядом, во все глаза следя через расширившуюся щель, как птенец движется внутри и клювом выстукивает скорлупу. «Кого Вещая птица увидит первым, тот и будет ей хозяином на всю её жизнь»,– вспомнила она старые наставления матери.

– Все вон! – запоздало спохватившись закричала она на прислугу. Вещая должна увидеть только её!

Служанка, принесшая воду для умывания, торопливо метнулась к выходу, плотно затворив дверь, передала охране строжайший приказ под страхом смерти никого не впускать в королевские покои.

Птенец замер, то ли устав, то ли испугавшись крика Элис.

– Ну же, малыш! – Элис осторожно постучала по скорлупе, напоминая, что раз уже дело начато, надо его докончить. Вылупляться, так вылупляться. Но птенец сидел тихо.

– О, Создатель! – испугалась Элис. – Он затих! Может умер? Или так труслив, что боится увидеть свет? Это плохой знак… Словно услышав её слова, птенец зашебуршился вновь, с силой ударил клювом, толкнул головкой, и кусок скорлупы, величиной с пол—ладони, вывалился наружу. На Элис глянул любопытный прищуренный глаз, кожистый клювик открылся в пронзительном: «И-И-И!», – демонстрируя отличное глубокое горло

– Погоди-погоди, мой хороший! Вот вылупимся совсем, тогда и поедим.

Птенец развернулся, и стал пятиться к выходу, высовывая наружу голую серую спинку со смешными пупырышками. Он отчаянно пыхтел, возмущённо пищал. … Наконец скорлупа треснула, и птенец разом оказался наружи.

– Мы родились! – воскликнула Элис, в необычайной радости чмокая птенца в страшненький клювик.

– Тьфу-тьфу, – птенец высунул язычок, потряс головой, словно ему не понравился поцелуй. Потом разинул рот на невероятную ширину и заверещал что есть сил. Элис слетела с ложа, метнулась к дверям, приоткрыв, закричала в щель.

– Мали! Мали, скорее мяса, он голоден!

Старая прислужница уже ждала за дверью с блюдом тонко нарезанного парного мяса. Элис выхватила блюдо, захлопнула дверь, кинулась обратно к орущему чаду.

– Кушай маленький! Расти большой и умный!

Элис осторожно опускала в широкий рот тонкие полоски мяса, и клюв, на мгновение закрывшись, открывался вновь.

– Какой обжорка!

Элис не жалко было скормить птенцу и телёнка, но не повредило бы. Наверное хватит, решила она, убирая блюдо за спину.

– И-и-и! – возмутился птенец и больно ущипнул Элис за руку.

– И! – и тотчас испачкал покрывало.