Мюссера

Снуют туда-сюда деловитые хозяйственники и спекулянты.

Состав войны всегда переполнен, в нём не бывает свободных мест. Обычно он набирает ход постепенно, но всё быстрей и быстрей настолько, что головной вагон разогревается до звёздных температур, а скорость становится запредельной. Когда она превышает нормы допустимых пределов, обрушиваются, наползая друг на друга вагоны, разлетаются в разные стороны судьбы, меняются ландшафты и границы, соединяются в экстазе взаимной ненависти победители и побеждённые, выкидываются за ненадобностью разом пришедшие в негодность традиции, горят картины и книги. Толпы мародёров предаются безудержному разврату, грабят и насилуют, уничтожают материальные ценности и превращают города и страны в пустыню. Спят в грязных подвалах осиротевшие дети, смерть становится обыденностью, сходятся в смертельных поединках многочисленные банды, гражданские лица определяют по звуку тип оружия и плачут сухими слезами.

Тем не менее, это конец войны. Её силы иссякли, плоть истончилась, и она утекает в невидимые щели. От внезапно наступившей тишины с непривычки лопаются барабанные перепонки, а самоубийство сродни очищению.

Самое время для второго состава.

*

Мир.

Поначалу он осторожен. Крадучись, выглядывает из-под разрухи вставленной в оконный проём рамой, будит ранним утром по-домашнему уютным криком невесть откуда взявшегося  петуха, робко пробует запустить городские службы и частную торговлю предметами первой необходимости.

Мир одинок и не уверен в себе, ему требуются силы, чтобы разобрать завалы, открыть пункты помощи, пригнать цистерны с водой, захоронить неопознанные останки, запустить дизельные движки, найти учителей и врачей, укротить грабителей и наладить выпечку хлеба.

Но чем дальше, тем крепче его поступь, выше рост и ярче взгляд. Играет на его лице первая улыбка.

Мир восстанавливает железнодорожные пути, ставит на рельсы обновлённый состав и постепенно заполняет его пассажирами. Вновь сверкают радужными брызгами фонтаны, горят лампы в бесчисленных окна вновь выстроенных домов, играют дети, радуются взрослые, возлагают цветы к вечному огню молодожёны. В небесах цвета синьки парят белоснежные птицы счастья. Золотом лучей заливает их щедрое солнце.

Светлеет с каждым днём его лик, ликуют народы, набирает скорость состав и вот уже впереди появляется тёмная точка тоннеля. Точка стремительно приближается и растёт, превращается в громадный зев. За ним тоннель и состав влетает в его чёрное жерло на полном ходу. Путь в тоннеле длинный и муторный. Слышно, как капает водаи чем дальше, тем отчётливой пахнет гнилью. В вагонах ощущается нехватка воздуха, наливаются злостью нетерпеливые, слепнут слабовидящие, глохнут слабослышащие, затевают возню политики, штабные поспешно садятся за заваленные картами столы и, как выясняется, вовремя, ведь на ближайшей за тоннелем станции уже поджидает состав возникшая из небытия война. Стоит на загаженной платформе, нетерпеливо перебирает железными лапами, играет крепнущими на глазах мускулами, клацает вставной челюстью.

Искажается пробегающей периодически судорогой её бесстрастное лицо.

– Ты готов? – спрашивает она, распахивая объятия. – Иди ко мне. Иди-иди. Нам столько надо друг другу сказать.

***

Смерть Брежнева.

(заметка по поводу дня кончины).

 Для меня Брежнев всегда был мертвецом.

 Живые так не разговаривают.

 Он механически открывал прикреплённую челюсть и из неё вылетали склеенные наспех слова–мякиши. Моментами челюсть буксовала, тогда мертвец, с трудом расшатывая заевшие клёпки, после почти осязаемых усилий всё же выталкивал очередное слово из чёрного зева.

 Когда он шёл, не сам конечно, а с помощью ассистентов, чувствовалось, как трудно даётся ему каждый шаг.

 Я росла впечатлительной. Для меня и события попроще имели значение, а тут – живой мертвец. Как завороженная, я смотрела на неуклюжую мумию, застыв, в трансе слушала вылетавшие из неё слова.

 Мёртвый живой Брежнев. Плоть от плоти порождение безвременья, впитывающее в своё бесплодное чрево пустые прилавки и рулоны туалетной бумаги.

 Видимо поэтому его подлинная, физическая смерть удивила.

 Разве мертвые умирают?

Помню дикую скуку и пыль в воздухе от развеянного праха.

 Трудно дышать. Трудно думать. Нечего говорить. Хочется спать.

***

РУССКИЙ ЯЗЫК.

Русский язык внедрился в меня ещё в бытность пребывания в материнском лоне. Я уверена в этом из-за контроля, которому денно и нощно подвергаюсь с его стороны. Он чётко отслеживает и пресекает все попытки контактов, не пуская в моё сознание никого, разве что, кроме случайных лазутчиков, и благодушно-презрительно взирает с высоты на их жалкие попытки закрепить позиции в виде строительства языковых форпостов. Как только лазутчики, окрылённые и воодушевлённые возвращаются в свои метрополии, форпосты немедленно сносятся, оставшиеся в них гарнизоны уничтожаются, и мозгу ничего не остаётся, как растерянно бродить по пепелищам, собирая в пластиковые мешки жалкие останки гарнизонных смельчаков.

Исключительно для того, чтобы предать их земле по христианскому обычаю.

 Она так и не впустил ко мне двух необходимых, желанных и законных гостей. Абхазцу, неловко переминающемуся с ноги на ногу и теребившему в руках растрёпанные брошюры с абхазской азбукой и гудаутским диалектом, прямо заявил в свойственной ему грубовато–прямолинейной манере:

«Куда прёшь, абориген? Сам-то научись поначалу хоть чему-нибудь»

На робкую попытку возразить, что «Я ей родня, вообще-то», звучит резкий ответ:

»А мне по фигу. Вали отсюда».

 С грузином разговор ещё жестче.

«Ты кто такой?».

«Как, кто! Я грузин!».

»А она кто?».

«Абхазка».

»Вот и вали отсюда!».

 «А ты сам кто такой?! Абхазец, что ли?».

«Абхазец, абхазец! Не твоё дело! Вали, пока цел!».

Конечно, наибольшее терпение и вежливость проявляются русским языком в отношении заморского гостя, сразу по приезду по старинному обычаю предков, открывшему в незнакомых краях совместное предприятие. Англичанин отличается представительной внешностью, он красиво одет и ездит на иномарке. Возможно поэтому ему удаётся продержаться в гостях  какое-то время. Но постепенно вытесняют и его. В основном, при помощи бесконечных придирок со стороны чиновников, бумажной волокиты и откровенного вымогательства дензнаков в иностранной валюте. Надоедает англичанину вся эта возня, и сплюнув досадно, он уезжает, хотя грозится вернуться. Перед отъездом англичанин хорохорится и всем своим видом показывает, что попыток своих не оставит и внедрится обратно при первой же возможности.

Остаёмся мы с русским языком наедине.

Укоризненно смотрю ему прямо в глаза. Он тоже глядит на меня, самодовольно подёргивая театрально приклеенными усами и демонстрируя всем своим видом справедливость известного выражения про победителей, которых, как известно, не судят!

Обращаю внимание, что он хорош собой. Скуластый, светлый лицом, с раскосыми, доставшимися от степных народов, глазами.

– Расслабься милая. Иди, книжки читай, – ласково произносит он. – Хочешь иностранные? Читай в переводах! Что? Шекспир в подлиннике? Да ты хоть знаешь, как звучит Шекспир в подлиннике? Вот именно – Шеакспиа. Да разве же так можно? И это кого они так обозвали? Великого поэта? Да, басурманы они, что с них возьмёшь. Не горюй, красавица, вот тебе леденец! А про этих забудь!

Он темнеет лицом и строго сдвигает брови, затем улыбается и заключает меня в крепкие объятья.

– Ты моя целиком, шепчет он. – И я тебя нежно люблю, холю, и лелею, слова тебе лучшие дарю, а ты из них венки вяжешь. М-м-м. Красивые получаются веночки. Хочешь, на продажу выставим? Что? Полно других продавцов? Ну и что! Продавцов много, а ты у меня одна, ничего не бойся, я тебя защищу, если что.

Вот так и успокоил, утихомирил, обезоружил, привязал к себе крепко-крепко. С той поры разлучить нас сможет только смерть, или отъезд сами знаете куда.

Только т-с-с. А то ещё услышит.

Не отпустит ведь!

***

Цветок.

                              (Из цикла рассказов о космосе "Великая Пустота").

  Лидия спустилась с пригорка первой.

– Иди сюда, Кти, – заливисто смеясь, замахала она руками, призывая спутника присоединиться. – Посмотри, как тут здорово!

Её спутник, молодой пришелец с мудрёным именем, быстро переименованным Лидией на земной лад, коротко, отрицательно замотал причудливо изогнутой головой. Он не имел ни малейшего желания бродить среди каменных глыб с микрофиксатором в руках, записывая на крошечную матрицу окружающий пейзаж лишь для того, чтобы затем часами выстраивать его через собственное представление о действительности. Как они называют это бессмысленное занятие?  Кажется, визуализацией? Малюсенькая коробочка с обтекаемой формой в руках у каждого землянина фиксирует окружающий мир для того, чтобы её хозяин мог выстроить серию наиболее понравившихся ему картинок так, как это воспринимает его сознание. Кти ходил на пару выставок там, дома, и ему в принципе понравилось то, что он увидел. Один и тот же пейзаж, в многомерном изображении пропущенный  через призму авторского сознания – да, это было весьма необычное зрелище, но, чтобы он сам? Нет, и нет.

Кти был молод, и несмотря на борьбу с влиянием земной цивилизации, которая развернулась на его планете задолго до его рождения, лишь на словах соглашался с основной идеологией. На деле Кти нравилось в землянах всё, а в особенности ему нравились  земные девушки и с этим своим увлечением Кти ничего поделать не мог. Он отлично знал, что на планете Земля не поощрялись контакты с основными соперниками по влиянию в Галактике, а уж интимная связь с ними и вовсе была уделом тех, кто зарабатывал на жизнь собственным телом. На его родной NXY отношение к землянам было примерно таким же, то есть, более, чем настороженным. Чего уж тут говорить о дружбе или взаимных чувствах? Слишком много политики, слишком много идеологии, слишком большое противостояние между двумя  галактическими цивилизациями. Может дело в их относительном сходстве? Кто знает, может и так, но ни те, ни другие не желают этого признавать.

Взаимное отчуждение не означало, что между землянами и энксийцами не случалось романов. Случаилсь, и в немалом количестве, ведь Галактика позволяла прятать концы в воду. Встретились–разошлись, осталось лишь воспоминание, иногда сильное, иногда не очень, но почти всегда мучительное, будто нарушил табу. И тем не менее, боги видят, каждый  мечтал иметь его в закоулках своей памяти.

Лидия и Кти встретились друг с другом на одном из перевалов. Поначалу Кти пытался бороться с навалившимся на него чувством к высокой крепкой космолётчице, но лучистые глаза и весёлая улыбка девушки свели его с ума сразу и бесповоротно. Поняв, что его пленили, Кти перестал сопротивляться. Да и Лидия в свою очередь не смогла оттолкнуть привязавшегося к ней молодого энксийца, тем более, что за случайную  связь с пришельцем на деле никто не осуждал. Спи, с кем хочешь, но никаких прочных союзов, если тебе дорога твоя карьера.

Лидия знала, что это не пустые слова. Карьера давала землянам  множество восхитительных преимуществ, хоть и достигалась путём больших усилий.  Годы учёбы, тысячи тренировок ума и тела, десятки тысяч духовных практик, затем работа. Десять лет, как минимум, работаешь на планету и Федерацию, и если за это время в твоей жизни ничего не изменилось, и ты не умер, не стал космолётчиком-одиночкой, и не отправился на далёкую Данте, чтобы погрузиться там в процесс самопознания,   можешь создать семью и заняться продолжением рода. Если захочешь, конечно. С каждым следующим ребёнком растёт ответственность, потому что правильный контакт с детьми – главное условие, которое стоит перед семейной парой с планеты Земля. Нет правильного контакта – вырастет одиночка, а это не то, чтобы запрещено, ведь на переднем крае уже давно рискуют с помощью роботов и андроидов, но и не поощряется никак. Нет, конечно не страшно, если одиночка будет трудиться где-нибудь в безопасном месте. А если нет? Если он станет астронавтом-исследователем? Или военным, участвующим в операциях по усмирению? Или учёным-экспериментатором? Самые опасные профессии в Галактике. Впрочем, так было всегда и с незапамятных времён в этом направлении ничего не изменилось. Одиночки – это вольные люди. Их уважают, но им не завидуют. Всегда один, в полёте и в быту. И никакого следа после себя. Чему тут завидовать?

 Лидия имела большие планы на будущее. Она мечтала стать знаменитой, найти себе такого же здорового и умного мужчину, какой была она сама, и родить ему не менее четверых детей. Но не сейчас. Ещё пять лет в запасе у неё есть, а значит можно позволить себе маленькие глупости. Например, роман с пришельцем. Кти умён и  даже симпатичен, если конечно не сравнивать его с землянами, вот её и угораздило влезть в интрижку.

Нельзя сказать, что  интрижка с энксийцем не мешала Лидии жить. Особенно, когда сидишь среди своих и слышишь, как они называют энксийцев  обидным прозвищем «гуано». А Кти тем более приходилось несладко, ведь на его родине запреты носили куда более категоричный характер. Просто Кти оказался симпатичным, и в отличие от множества его соотечественников был не болтлив. Возможно поэтому Лидия и подпустила его к себе.

Боги видят, что она ни разу не пожалела об этом.

Лидия выбрала крошечную сырьевую планету Р-93 для своего отпуска по личной причине.  Ей были необходимы впечатления, точнее, свежий взгляд на впечатления. Все космолётчики стремились поразить друг друга картинками, выстроенными в результате поездок по маршрутам, на которых хоть раз в жизни должен побывать всякий уважающий себя землянин. В смотровой ячейке Лидии на её корабле всегда лежал ворох ещё не просмотренных галерей, которыми заваливали друг друга вернувшиеся из отпусков земляне, и чем дальше, тем больше её не устраивало то, что они делали. Каким бы изощрённым путём не следовало их сознание при выстраивании бесконечных галерей, Лидия мгновенно узнавала вдохновлявший их источник, а это было предсказуемо и потому скучно.

 Лидия решила идти другим путём. Она будет фиксировать пейзажи там, где другие не любят бывать даже во время спецрейсов. Кто знает, может ей удастся стать знаменитой, как Блик? Великий визуалист тоже начинал с сырьевых планет. Именно галерея запечатлённых на них картинок, точнее их интерпретаций, сделала его имя известным на всю Галактику. Он видел то, чего не видят другие, и Лидии хотелось доказать всем, в том числе и себе, что она тоже способна на многое.

Поэтому она и Кти  сейчас здесь. Уже третьи планетарные сутки, короткие и некрасивые, как и всё на Р-93.

Серые небеса, тусклое старое солнце, скалы, гладкие, как лысина капитана их космолёта-перевозчика. Белёсые невыразительные равнины, которым не видно конца. Нет, она точно прославится, если сможет выявить в этом царстве уныния хоть какую-нибудь красоту.

Кти не одобрял желаний Лидии, но подчинился им. Как можно отказать земной женщине? Один взгляд её очень небольших по сравнению с его глазищами глаз – и он готов растечься лужей. Никто не может смотреть так, как смотрят земные женщины – призывно, обещающе, ласково, и в то же время требовательно. Хочется быть рядом до конца, любоваться улыбкой, от которой гибкое энксийское тело наливается особенной, приносящей невыносимое удовольствие тяжестью, проводить трёхпалыми конечностями по гладкой тёплой коже, пьянеть от запаха. Ни одна жительница NXY не пахнет, как земная женщина. А как они сильны. Не гибкие, почти несгибаемые по сравнению с энксийцами, зато сильные. Кто бы мог подумать, что именно сила окажется такой притягательной для его народа. На NXY целыми сутками работают специальные залы, в которых  соотечественницы  Кти пытаются сделать крепче гибкую, прихотливо изгибающуюся плоть. Кти понимает их и сочувствует им. Очень трудно устоять перед соблазном быть похожей на земную женщину, и все энксийские девушки и женщины стремятся приблизиться к идеалу, потому что знают: нет в Галактике никого лучше.

Но даже восхищение лучшей в галактике женщиной не могло заставить Кти ползать по местным скалам. Он был полон впечатлений о проведённых с нею часах, и желал лишь их продления. Просто земные женщины не выносливы, им требуется частый отдых, и Лидия не составляла исключения.

«Ты же не хочешь, чтобы я умерла от упадка сил? – тихо шептала она, лёжа с ним на гостиничной кровати. – Мне надо восстановиться, малыш»

Кти млел от прозвища «малыш», на NXY не было принято награждать друг друга ласковыми эпитетами, хотя и эта земная привычка постепенно входила в повседневность. Входила вроде бы медленно, но так же неуклонно, как и множество других земных привычек. Пришлось подчиниться, и вот они уже здесь, среди унылых пейзажей, пытаются найти то, чего нет.

Он уговорил Лидию вернуться только после двух часов беспрерывного лазанья по каменистым склонам, нависавшим с двух сторон прямой, как стрела дороги, проложенной Федерацией в рамках внедрения на сырьевые планеты очередной программы по восстановлению местной флоры.

– Скажи мне, малыш, ты улавливаешь связь между строительством дорог и восстановлением природы? – спросила Лидия, глядя на плод потраченных материальных и физических усилий, простирающийся перед ними до самого горизонта. – Скажи мне, так ли необходимо было протащить дорогу через скалы, чтобы сберечь их?

И засмеялась в ответ на его недоумённую гримасу.

Они наконец повернули назад и Лидия даже спрятала микрофиксатор, чтобы не отвлекаться от общения с ним.

– Расскажи мне о своём детстве, – попросила она, и Кти погрузился в воспоминания.

Ни одной энксийке не пришло бы в голову спросить о прошлом. Обмениваться рассказами о себе было чисто земной привычкой, и Кти в который раз поймал себя на том, что земляне вновь восхищают его.

 «Этим и коварны земляне, – учили энксийцев на специальных курсах по противодействию. – Они умеют находить слабые места в сознании остальных и считывают информацию с них, чтобы при случае использовать её. Быть настороже – вот главная задача, которую надо выполнить при контакте. Не можете быть осторожными – деритесь. Конфликт способен разрушить поставленную против вас задачу и одновременно даёт вам время прийти в себя».

Может быть поэтому так много конфликтов возникало в Галактике, что на NXY так и не нашли другого способа удержать свои позиции?

– Ой, смотри Кти, какая здесь ложбина, – вскрикнула Лидия, указывая на просвет между скалами. Было не удивительно, что они не заметили её, когда шли сюда: внушительный каменный выступ, служа естественным препятствием, преграждал узкий проход.

Кти и Лидия не боялись ходить по каменным склонам планеты. Все сырьевые объекты Галактики были давно изучены вдоль и поперёк, и на каждом имелась разработанная в индивидуальном порядке система защиты. Никому не нужны были гигантские штрафы, или  того хуже – отъём лицензий на разработки, поэтому компании как правило не экономили на технике безопасности.

Это был основной закон Галактики. Он так и назывался: »Техника безопасности как основа жизнедеятельности Федерации». Космос не прощал ошибок и дорого обходился тем, кто забывал об этом.

Лидия и Кти пробрались через проход между скалами, и вышли на пологий склон, плавно уходивший в небольшую каменную долину. Место было не то, чтобы красивым – на любой сырьевой планете понятие красоты приобретало весьма специфический оттенок, но достаточно живописным для того, чтобы привлечь внимание мечтающей о художественных лаврах космолётчицы. Лидия вынула из бокового кармана микрофиксатор, активировала его взглядом и медленно, местами почти скользя по склону,  двинулась вниз, в сторону каменных россыпей, одной  рукой держа аппарат, а другой помогая себе удержать равновесие.

Кти предпочёл остаться наверху, издали любуясь сильным натренированным телом своей земной подруги, и чувствуя, как его собственное, гибкое, и почти плоское тело привычно наливается желанным удовольствием, Возможно поэтому он не сразу понял, что с ней что-то произошло, когда Лидия вдруг  громко вскрикнула, и нелепо взмахнув руками, замерла на месте от того, что нечто схватило её изнутри, и стало втягивать в себя.

То, что её втягивает органическое существо, а не зыбь или трясина, Лидия осознала сразу, как только почувствовала захват. То ли зубы, то ли колючки жадно принялись поглощать её вместе с обувью и одеждой, и через невыносимую боль рвущейся плоти она вдруг чётко осознала, что будет съедена в течение  ближайших секунд. Тренированное годами тело и подготовленный к испытаниям мозг дали возможность не умереть от болевого шока сразу, а может поглощавшая Лидию субстанция была нацелена на живую плоть, но в любом случае, от невыносимости мысли о скорой смерти, Лидия позволила себе закричать так громко, как только смогла. К тому времени Кти уже вызвал службу спасения и бросился вниз по склону, держа наготове парализатор, но едва он приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, Лидия осознала, что если он просто коснётся её,  его гибель – лишь вопрос времени.

Точнее очень короткого времени.

Сильно побледневшая, с искажённым болью лицом, уже по колени погружённая в плотно обхватившую её тело мясистую, зелёно-бурую субстанцию, она грубо осадила его.

– Пошёл вон отсюда! Не смей прикасаться ко мне, слышишь?

Застигнутый врасплох неожиданной грубостью, Кти резко отпрянул назад, и   воспользовавшись его замешательством,  Лидия крепко обхватила себя обеими руками. Но Кти уже понял правильно её и ему даже не пришло в голову ослушаться. Космос уже давно научил  их главному закону: подчинять эмоции разуму даже тогда, когда это кажется невозможным.

Над местом, где умирала Лидия, кружил один из мобильных спутников спасения, и осуществлённая с него съёмка от начала до конца запечатлела разыгравшуюся трагедию и буквально озолотила корпорацию, которой принадлежали права на трансляцию, ведь в Федерации жило великое множество очень обеспеченных любителей сильных ощущений, готовых за любые деньги получить возможность смотреть на необычные космические случаи.

 Услышав знакомый свист спускаемого аппарата, Кти даже не взглянул наверх. Он  знал, что спутник не спасёт Лидию, и лишь молча смотрел  на неё, а она смотрела на него, и даже успела прощально улыбнуться сквозь выступившие на глазах слёзы перед тем, как с головой исчезла в чавкающей субстанции.

Вокруг воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь свистом висевшего на низкой высоте спутника. На склоне появились спасатели. Двое из них бросились оказывать возможную помощь Кти, остальные с парализаторами и бластерами в руках столпились на безопасном расстоянии от растения, поглотившего Лидию. Но не потому, что растерялись, а потому что выросший в процессе её поглощения большой и мясистый обрубок вдруг стал сильно раскачиваться в разные стороны и усиленно вибрировать. Он вибрировал ещё несколько минут, а затем с громким треском выбросил над собой огромный, тут же распустившийся цветок.

Цветок не был красивым, как и всё остальное на этой планете. Очень большой в диаметре, на коротком толстом обрубке явно заменявшим ему стебель, он был словно вылеплен из детского пластилина. И даже был такого же цвета, как пластилин: кислотного, больше похожий на искусственный, чем на живой.

Все как один не сводили с цветка глаз, тем более что им было на что посмотреть.

 Вибрирующие волны шли и шли по нему непрерывно снизу, из коренной части вверх, к кончикам мясистых лепестков. "Словно рябь на спокойной воде танцует танец живота",  сказал в интервью один из спасателей, обнаруживший явную склонность к литературным сравнениям.

Вибрация продолжалась без перерыва и к вечеру было решено отложить операцию по уничтожению цветка до неопределённого времени, тем более, что на планету уже высадилась целая армия учёных, чиновников из Управления, журналистов и экологов, бросившихся на Р-93 со всех концов Галактики, несмотря на серьёзную дороговизну перелётов через ускорители.

Вот так, по-прежнему вибрируя, цветок прожил три дня, а затем умер в один миг, рассыпавшись в труху и усеяв всё вокруг пустой мёртвой крошкой, на которой позже не обнаружили даже бактерий.