Призраки Черного моря

Глава 18

Август 1942 года, г. Витебск

Землянка командира партизанского отряда Зенкевича была устроена вполне основательно. Снаружи она вообще выглядела как небольшой естественный холмик, заросший травой. Вход, замаскированный деревянным люком, сверху покрытым дёрном, располагался под ветвями разлапистой ели. Внутри же землянка представляла собой довольно просторное помещение из двух «комнат». Та, что в глубине, была жилой. Центральную часть первой занимал большой крепко сбитый стол с лавками вокруг него.

Зенкевич был человеком небольшого роста, с глубокими залысинами и гладко выбритым. Перехватив взгляд Бати, Зенкевич большим и указательным пальцем коснулся подбородка:

– А вы думали, мы тут все щетиной заросли? – усмехнулся он. – Вот уж нет, у нас дисциплина не хуже, чем в войсках – утренняя поверка каждое утро. Так что не забалуешь!

– Это хорошо, что поверка, – согласился Дроздов. – А вот в полиции витебской много наших служит?

– Есть и наши, есть и не наши, но это больше к Владимиру Петровичу, – указал он на второго человека из местных, сидевшего за столом и похожего на бухгалтера, недавно вышедшего на пенсию. – Он у нас отвечает за работу городского подполья.

Владимир Петрович внимательно посмотрел на Дроздова.

– Нам человека своего туда устроить надо, – ответил тот.

– Ну, в немецкую полицию с ходу не обещаю, но во вспомогательную, которая состоит из местных, устроим. Кого именно?

– Вот его. – Батя кивнул на Айдера.

– Документы надёжные, настоящие немецкие, – добавил Айдер. – По легенде я уже служил в гродненской полиции. Даже рекомендации есть.

– Это хорошо, – улыбнулся Владимир Петрович, – но всё равно потребуется время.

– Понимаю, – ответил Батя. – Небольшое время на этот случай у нас в запасе есть. Это необходимо для реализации запасного плана «Б». Хотя какой из них окажется основным, а какой запасным, жизнь покажет. Тем не менее к плану «А» приступаем сегодня. Все готовы?

– Готовы! – за обоих, то есть за себя и Яшу, ответила Тася. Яша тоже согласно закивал – в этот момент он как раз распаковывал футляр со скрипкой.

– Эту группу надо сопроводить до города, без приключений, одним путём, – пояснил Дроздов. – А товарища «полицая» – другим.

– Сопроводим, – без тени сомнения подтвердил Владимир Петрович.

Про остальные группы и планы Дроздов пока распространяться не стал. Группа № 1, состоящая из Яши и Таси, начинала работу первой. Группа № 2 из одного Айдера направлялась в город со своим особым заданием. Группа № 3 из Рустама, Егора и самого Дроздова пока оставалась у партизан в ожидании развития первоначальных событий.

Штаб тылового района группы армий «Центр» и фельдкомендатуру немцы расположили в одном из самых красивых зданий города – бывшем банке, где до войны учились студенты Ветеринарного института. Все другие дома, сохранившиеся после бомбёжек, нещадно обрушившихся на Витебск в июне и начале июля сорок первого, были заняты немецкими военными, полицейскими и оккупационными службами, а также учреждениями городской управы и вспомогательной полиции, где в основном служили местные. Евреев почти сразу переселили в правобережную часть города, где чуть позже организовали гетто. Остальные жители по большей части ютились в полуразрушенных домах на окраинах. О тюрьме СД, которая находилась в подвалах старого здания гимназии, говорили исключительно шёпотом.

Стены и заборы были обклеены плакатами на русском и белорусском языках:

«Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет – тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу и для женщин.

В случае, если будет произведено нападение, взрыв или иное повреждение каких-нибудь сооружений германских войск, как-то: полотна железной дороги, проводов и т. д., то виновные будут в назидание другим повешены на месте преступления. В случае же, если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесим. Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи его, то будет взято двойное число заложников и тоже повешено».

В подтверждение слов возле здания Исторического музея было установлено несколько виселиц, регулярно и публично использовавшихся по прямому назначению.

Жизнь как-то ещё теплилась на Смоленской базарной площади, где немцы разрешали по утрам торговлю. Но реальных денег у населения было мало, так что более распространён был натуральный обмен. Самой ходовой валютой было мыло – его приезжавшие на рынок крестьяне охотно обменивали на лук и картошку. Особенно оголодавшие городские жители, кого ещё не успели угнать на работы в Германию, просили милостыню, стараясь не попадаться на глаза немецким патрулям и особенно «своим», из вспомогательной полиции.

В последние дни незамысловатую торговлю скрашивало ещё и неожиданное развлечение. Паренёк со скрипкой и девушка в платке и с холщовой сумой ходили вдоль рядов и веселили публику разнообразными бойкими мелодиями. Сердобольные поселяне в награду им давали то пару картошин, то луковицу, то немного хлеба, иногда и небольшой кусок сала перепадал.

Даже полицаи, дежурившие на рынке, и немецкие офицеры, проходившие изредка мимо, останавливались их послушать. Полицаи сначала придирались, но документы у музыкальной парочки оказались в полном порядке, да и парень вызывал жалость – он, как объяснила девушка, был немым от рождения и с самого детства зарабатывал себе на хлеб игрой на скрипке. На самом деле немым Моцарта «сделал» Батя («таки» не смог Яша избавиться от своего одесского говорка: хорош был бы он тут рядышком с белорусской сестрёнкой со своим неизбывным «шо»). В остальном ничего особо ярко еврейского в его внешности не наблюдалось, тем более что стригся он совсем коротко – пойди разбери, какого цвета и насколько курчавые у этого немого волосы!

Немецкие офицеры не довольствовались простонародными мелодиями, а требовали чего-нибудь посерьёзнее, на что Моцарт легко выдавал им то отрывок из скрипичной сонаты своего «однофамильца», то пассаж из Брамса или виртуозные рулады из Вивальди. Яша с Тасей отметили для себя, что некоторые немецкие офицеры теперь приходили едва ли не каждый день, чтобы послушать скрипача, и подавали в руки Тасе монетки, а иногда даже не самые мелкие купюры.

Одним прекрасным утром неподалёку от играющего музыканта остановился зелёный «хорьх» самого помощника генерала Штейнберга гауптштурмфюрера Пауля Мюллера.

Мгновенно оценив ситуацию, Яша заиграл так, будто выступал не на базарной площади, а как минимум на сцене Одесской филармонии: наконец-то, похоже, клюнула рыба покрупнее, чем обычные строевые офицеры, приходившие его послушать исключительно в пешем порядке.

Да и Пауль Мюллер понял, что сможет изрядно порадовать шефа, в последнее время ставшего слишком раздражительным, что, естественно, не могло не сказываться и на самом Пауле: шеф придирался буквально ко всему.

Проверить благонадёжность парочки он поручил людям из полиции безопасности.

Генерал Штейнберг ежедневно в четырнадцать ноль-ноль обедал в ресторане для высших офицеров, под который отвели особняк бывшего купеческого собрания, где при большевиках был клуб.

Настроение генерала и в самом деле находилось не в лучшей форме. Уж сколько их перевешали, а ничего толком не помогало! Партизаны буквально у него под носом, в нескольких километрах от города чувствовали себя совершенно безнаказанно, осуществляя вылазки на хорошо охраняемые узловые станции и склады с боеприпасами и взрывая их словно по графику! Этих бандитов можно выжечь только калёным железом! Со дня на день Штейнберг ждал подключения спецподразделений СС. С их помощью и опытом он надеялся победить эту партизанскую гидру.

После закусок и рюмки хорошей водки – за обедом Штейнберг «употреблял» не более одной-двух рюмок – к нему склонился гауптштурмфюрер Мюллер:

– Разрешите, господин генерал?

– Что такое? – вскинулся Штейнберг, не любивший, когда его отрывают от размышлений, тем более за обедом.

– Я позволил себе позвать местного музыканта. Надеюсь, вам понравится. Прямо настоящий виртуоз.

Генерал мрачно кивнул в ответ.

Яша, уже занявший место в углу на небольшом возвышении, уловив сигнал Мюллера, опустил смычок на струны. Он заранее выбрал лучшую вещь для поднятия настроения – «Венгерский танец» Брамса.

И если при первых тактах генерал ещё продолжал пребывать в мрачном расположении духа, то к середине произведения лицо его разгладилось, а под конец в глазах даже появилось подобие улыбки.

– Пусть тогда ещё что-нибудь из Листа сыграет… если сможет, – проговорил он Мюллеру, демонстративно, хотя и бесшумно музыканту поаплодировав.

Яша смог. Он сыграл волшебный ноктюрн «Грёзы любви», который тронет любое, даже самое жестокое сердце. Играя, он невольно вспомнил маму, Цилю Владимировну, ведь это было её любимое произведение в исполнении сына. Но усилием воли Моцарт быстро заставил себя отвлечься от мыслей о родных, долгая разлука с которыми могла сейчас вызвать совсем ненужные эмоции.

Сердце генерала «Грёзы любви» тронули до того, что в этот раз он за обедом выпил невиданное количество – целых четыре рюмки водки.

И с этого дня Яша, а по документам белорус Алесь Тарасевич, получил ангажемент в ресторане для высших офицерских чинов. Чистоплотная Тася, по паспорту Таисия Тарасевич, помогала немому брату общаться с публикой – немецкими офицерами.

День проведения операции по варианту «А» назначили на пятницу. После тщательной проработки деталей.

Генерал Штейнберг приходил на обед пунктуально, минута в минуту. Поэтому стол заранее сервировали закусками. Первое тоже подавали сразу, в любимой супнице генерала из екатерининского сервиза, «заимствованного» для офицерского ресторана из Исторического музея. А вот горячее подвозили к генеральскому столу по требованию, на металлической тележке с колёсиками. Только к нему и можно было снизу незаметно прикрепить магнитное взрывное устройство, компактное, но мощное.

Итак, первый и, пожалуй, один из важных пунктов задания Яшей и Тасей был выполнен. А именно, доверие генерала было завоёвано и осматривать всякий раз перед входом в ресторан его любимого музыканта с сестрой никто и не думал. Так что взрывное устройство Тася пронесла в ресторан под широкой юбкой.

Обед обычно занимал минут сорок, если генерал Штейнберг обедал в одиночестве. Яшин репертуар день ото дня менялся, только, по требованию генерала, «Венгерский танец» и «Грёзы любви» были неизменны: танец в начале, ноктюрн в конце.

Шла уже двадцать пятая минута обеда, и скоро наступала пора подавать горячее. И Тася была в полной боевой готовности, на установку взрывного устройства у неё было примерно тридцать секунд, когда тележка уже стояла на самом пороге кухни. К появлению Таси здесь все уже давно привыкли, она с самого первого дня работы в ресторане приучила всех, включая шеф-повара, что часто заходит на кухню то за чистой посудой для брата, то за едой, то вернуть использованную посуду.

Немецкий повар Ганс в этот момент, считая, что всё уже наготове, отвлекался, чтобы сделать последние распоряжения по поводу кофе и десерта. Тележку с горячим он потом вывозил в обеденный зал сам, чтобы возле стола ловко снять серебристые крышки и продемонстрировать свой очередной кулинарный шедевр.

Яша как раз заиграл ноктюрн, а Тася медленно наклонилась, чтобы достать из-под юбки взрывное устройство, когда парадные двери в обеденный зал вдруг распахнулись и в них показался генерал СС. За ним вошли четверо эсэсовцев, двое из которых тут же проследовали на кухню. Один скользнул взглядом по Тасе, которая успела среагировать на опасность и, не вытащив бомбу, выпрямилась и вжалась в стенку. Двое других встали в обеденном зале так, что их взгляды просматривали каждый угол. Об установке взрывного устройства при таком раскладе, конечно, не могло быть и речи.

Не могло быть об этом речи и на следующий день, и через день.

Эсэсовский генерал теперь ежедневно обедал вместе с генералом Штейнбергом. Четверо его охранников следили за каждым движением персонала. И даже на музыканта поглядывали чрезвычайно строго – а вдруг он из дважды проверенного футляра для скрипки выхватит… Ну, что-нибудь взрывоопасное!

План «А» мчался под откос – как немецкий эшелон, подорванный партизанами.

Канал связи на этот случай был предусмотрен. Связным был дед Архип, торговавший на базарной площади всяким мелким скобяным товаром.

Следующим утром Тася подошла к нему как давняя покупательница:

– Эх, деда, не подошёл ваш ключик к нашему замочку!

– Ну прости, дочка, я ж тебе и сразу говорил, что на каждый замочек свой ключик подавай! А ты не верила, – улыбался дед сквозь густую бороду, а сам уже неторопливо собирал свой товар в сумку.

Он знал, кому должен передать эти слова девочки. А те уже передадут дальше – куда надо.

О том, что пора переходить к плану «Б», Айдер узнал уже через час.

«Служба» в гродненской полиции сыграла Айдеру на руку. Ему выдали новенькую форму и приписали ко взводу, нёсшему охрану здания полиции. Эта работа среди полицаев считалась непыльной. Ему так сразу и сказал напарник Михей:

– Повезло тебе, парень! Это не по лесам за партизанами шастать. Стой себе у входа, высматривай подозрительных и если что другое не так. Харчи – вовремя, пусть и нежирные. Начальник полиции герр Хандке не злой, он больше своих немцев гоняет. А нас так – за людей особо не считает, жирный боров. – И было не понять, чего больше в последних словах Михея – уважения к герру Хандке или зависти от того, что тот кушает сытнее? Наверное, было и то и другое.

Фриц Хандке и впрямь был человеком крупным, и с ним, если уж Айдер попал едва ли не в личную его охрану, следовало познакомиться как-то поближе.

И случай не замедлил представиться. Подпольщики из гаража, расположенного метрах в трёхстах от здания полиции, подсобили. Заправить-то они автомобиль герра Хандке заправили, под завязку. Но вот жгутик тряпичный в бензонасосе тоже незаметно успели в нужную трубку вставить. Потому и проехал автомобиль только эти злосчастные триста метров, на что и было рассчитано, и заглох бесповоротно.

Бедный немецкий водитель-ефрейтор уж и не знал за что хвататься – то ли за голову, то ли бить себя по ляжкам и нестись обратно к этим механикам, не умеющим машину по-человечески наладить! Но делать любые телодвижения было поздно! Герр Хандке уже вышел из дверей здания полиции и солидно направился в сторону ожидавшего его автомобиля. Правда, сколько водитель ни прилагал усилий, нажимая на стартёр, толку не наблюдалось.

– Ну что у тебя опять? – гаркнул герр Хандке.

– Не заводится, – беспомощно развёл руками тощий высокий ефрейтор. И тут же под суровым взглядом начальника бросился доставать из багажника заводную ручку. Он несколько раз с видимым усилием ручку провернул, но машина лишь ухала, тяжело вздыхала, но не заводилась. Глаза герра Хандке не предвещали ничего хорошего.

И тут к ним неспешным шагом приблизился Айдер:

– Позвольте мне, господин начальник, – проговорил он. – Я хороший автомеханик.

– Давай, – не стал спорить герр Хандке.

Айдер ловко откинул капот, поковырялся в двигателе для проформы, отсоединил трубку бензонасоса и вынул оттуда жгутик, который тут же незаметно уронил.

– Кажется, бензонасос засорился, – сказал он, – можно попробую?

– Давай выходи! – скомандовал начальник полиции ефрейтору, уже устроившемуся на водительском месте, но не решавшемуся жать на стартёр.

Айдер занял его место, стартёр выжал аккуратно, чуть газанул, и – о чудо! Двигатель завёлся и заработал, как хорошие швейцарские часы – не чих-чих, а тик-так, тик-так.

Участь немецкого ефрейтора и русского полицая была решена в это мгновение. Ефрейтор с хлебного местечка отправился в строевую роту, а водителем герра Хандке стал Айдер по прозвищу Дельфин. Правда, здесь его все знали и звали как Саню, Саню Глуховского из Гродно.

Больше всего на свете герр Хандке любил вкусно поесть. У Айдера было ощущение, что ест тот всегда, по крайней мере в каждый момент, свободный от служебных дел и, наверное, сна. Так что дальнейший путь к душе и дружелюбию со стороны нового начальника явно лежал через его желудок.

И однажды утром Саня-Айдер смог его порадовать, притащив с рынка крендель отличной домашней колбасы «специально для господина начальника».

– Очень хорошо, очень хорошо, – откусывая и пережёвывая, констатировал герр Хандке.

– Моя знакомая сама делает. На рынке продаёт. Могу хоть каждый день вам такую приносить! – заискивающе проговорил Айдер. – Вам колбасу, ей постоянный надёжный покупатель. С большой скидкой. Да, герр Хандке?

– Да-да, очень, очень хорошо, – согласился герр Хандке.

Конечно, жаль было жирному немцу скармливать столь отменную колбасу, но откуда было бы найти другой повод каждое утро бывать на рынке? А бывать там нужно было обязательно. Потому что там каждое утро появляется пышногрудая латышка Эльза, экономка генерала Штейнберга и, по непроверенным пока сведениям, его любовница.

Теперь поле для манёвров с Эльзой было расчищено.

Подбивать клинья к блондинке Эльзе «Саня» начал издалека, но с каждым днём приближаясь. Да и она зеленоглазого красавца-полицая, залихватски носившего форменную кепку, уже давно заприметила. И в одно прекрасное утро они оказались так рядом, что невзначай соприкоснулись локтями.

– Простите, фрау!

– Ничего-ничего, молодой человек. – Фрау Эльза была, конечно, несколько старше красавца, но «молодым человеком» она назвала его, скорее, из кокетства.

– Позвольте вам помочь, фрау…

– Эльза, – представилась она.

Молодой человек любезно помог ей отобрать лучшие яблоки, груши и самые сочные персики и проводил до дома – красивого купеческого особняка.

– О, фрау живёт в таком красивом богатом доме.

– Эх, – вздохнула Эльза, потупив глазки. – Фрау всего лишь экономка в доме господина генерала.

С тех пор ритуал совместного выбора фруктов «для господина генерала» вошёл в ежедневную стадию. И к моменту получения от связного команды на то, что пришёл час переходить к реализации плана «Б», фрау Эльза таяла уже от одного «Саниного» взгляда.

В то утро «Саня» выглядел непривычно озабоченным, а в руках держал нечто округло-продолговатое, завёрнутое в бумагу.

– Почему у нашего Сани глаза не на месте? – игриво поинтересовалась Эльза.

– В карты проигрался, – грустно признался Саня. – Деньги срочно нужны.

– Эх, дурачок, – пожурила она его. – Что у тебя там?

Саня развернул край бумаги и показал горло очень красивой старинной вазы:

– Можешь помочь продать? Ты же говорила, что твой генерал любит всякие старинные вещи? А я тут ещё в одном месте присмотрел золотое кольцо с рубином. Для милой Эльзы.

– Красивая ваза! – Эльза зарделась больше по поводу обещания колечка от «милого Сани».

– Я готов её хоть завтра принести в особняк генерала. Чтоб ты её показала.

– Я сегодня вечером поговорю с ним. Думаю, такая ваза ему должна понравиться. Он любит фарфор, у него целая коллекция. Я его уговорю. Ты знаешь, что…

Саня послушно склонил голову, весь превратившись в слух.

– Генерал каждый день обедает ровно в два часа и в это время никогда дома не бывает. Ты приходи к дому тоже ровно в два. Я предупрежу охрану на входе, чтобы тебя пропустили. Может, и у нас, наконец, что выгорит! – игриво добавила она, намекая на то, что не хочет больше ждать.

«Должно выгореть», – не скрывая радости, подумал Айдер. Взрывное устройство, которое планировалось установить в спальне генерала, уже давно было наготове и только ждало своего часа и минуты.

Вечером, даже ближе к ночи, Эльза, выбрав самый расслабленный момент, в ярких и превосходных красках описала «своему генералу» совершенно уникальную вазу, которую сегодня ей показали на рынке. Генерал так загорелся, что, кажется, готов был бы увидеть эту вещь прямо немедленно. Но согласился на то, что её принесут завтра и он сможет её разглядывать и щупать сколько угодно.

– А пока пощупайте меня, мой генерал…

Глава 19

Через две недели после заброски в Витебск Моцарта, Феи и Дельфина в сторону города выдвинулись и остальные бойцы группы – Узбек, Малой и Батя.

Шли сами, без проводника, потому как за время вынужденного ожидания довольно неплохо изучили окрестности. Надо было хорошенько подготовиться к отходу группы после выполнения задания. Через партизанских связных уже было известно, что в связи с приездом эсэсовского генерала охрана ресторана была усилена, всё контролировали немецкие охранники и посему план «А» оказался невыполненным. В запасе оставался план «Б», осуществить который должен был Айдер. На него пока и была вся надежда. Сам Дроздов, Рустам и Егор не собирались без крайней надобности проникать непосредственно в город. В случае удачи плана «Б» необходимо было выйти на место встречи группы и ждать как можно более скорого присоединения остальных. Потому как в случае ликвидации генерала Штейнберга любая их задержка в городе равнялась смерти.

Идти решили ориентируясь на юго-западное предместье города – так легче потом было выйти к берегу Западной Двины и вдоль него продвигаться к конечной точке сбора.

Лес уже заметно редел, так что пришлось пеший порядок сменить на дальнейшее передвижение по-пластунски. Сквозь поредевшие верхушки сосен ясно просматривалось небо.

– Тихо! – поднял руку Дроздов.

И в тишине послышались какие-то голоса и другие звуки, похожие на плач. Всё это перемежалось истерическим лаем собак.

Продвинулись ещё чуть ближе, чтобы была видна опушка леса и начинавшаяся за ней обширная поляна.

Рота немецких солдат, направо-налево используя автоматы, выстраивала в шеренгу полураздетых людей. Их было несколько десятков. Судя по возрасту некоторых мужчин, можно было понять, что это советские пленные солдаты и офицеры. Но множество было и стариков, и женщин, и детей – даже грудничков. У некоторых на груди были нашиты жёлтые звёзды – видимо, это были евреи из ещё не до конца уничтоженного витебского гетто.

Позади шеренги проглядывал свежий глубокий ров, который, понятное дело, военнопленные и заложники копали сами.

Дети плакали, то громко, то почти совсем затихая.

Напротив шеренги пленных и заложников выстроилась и шеренга немецких солдат – на каждого приходилось примерно по три-четыре приговорённых. А в том, что это были уже приговорённые, сомнений не оставалось, хотя немцы, как обычно, и делали вид, что казнь не есть неотвратима.

Командовал солдатами майор Крюгер, комендант Витебска. Когда обе шеренги выстроились друг напротив друга, он, уже, видимо, не первый раз, проговорил:

– Ваш единственный шанс остаться в живых – немедленно выдать бандитов – партизан и подпольщиков, которые наносят ущерб победоносной немецкой армии. В противном случае через несколько минут вас всех расстреляют.

Переводил на русский эти слова высокий худощавый человек в унтер-офицерской форме – помощник коменданта.

Молча наблюдал за происходящим и генерал Штейнберг.

Когда слова были в очередной раз произнесены, а из шеренги приговорённых никто не откликнулся на призыв «выдать бандитов», генерал раз-другой прошёлся вдоль стоящих перед ним людей, разглядывая их с несколько брезгливым интересом. В руках он держал коробочку с монпансье.

Батя передал бинокль Узбеку. Тот долго рассматривал происходящее сквозь окуляры. Он не верил своим глазам, но оптика настолько приблизила лицо помощника коменданта, что обознаться было невозможно. Это был не кто иной, как Тризуб, «лучший друг» Айдера.

«Эх, была бы снайперская винтовка», – за всех сразу подумал Батя. И впрямь, их главная цель, Витебский Палач, генерал Максимилиан Штейнберг, можно сказать, сам вышел им практически навстречу. Но ближе было не подобраться – собаки сразу учуют, а из автомата с такого расстояния не попасть. Так что от такого «незапланированного» плана приходилось отказываться в самом зародыше.

– Батя, взгляните, – перебил его мысли Рустам, передавая командиру бинокль. – Я знаю этого человека в унтер-офицерской форме.

– И что это за гнида? – Батя внимательно разглядывал лицо унтер-офицера.

– Это друг, то есть бывший друг Дельфина Тризуб. Точнее, Николай Тризубцев. Он тоже из Балаклавы. Я был свидетелем, как он исподтишка пытался убить Дельфина, ударил его прикладом по голове, а потом к немцам перебежал. Дельфин мне так и не поверил, что это он его…

– Так и есть – гнида, – процедил Батя. – Стоп! Так он, похоже, при немецкой комендатуре ошивается. А Дельфин у нас во вспомогательной полиции. И они в любую минуту могут столкнуться. План «Б» отменяем. Иначе… Надо срочно предупредить Дельфина об этом, как, говоришь, его, Тризуб?

– Так точно.

– Думай, думай, как? – самому себе проговорил Батя. – Дельфин или в казарме, или рядом с начальником полиции. Просто так к нему не подойдёшь. Придётся выходить на него через связных подполья.