Верховный Издеватель

– Ну, вот видишь: нет же пути – непутёвые! Точнее, путь-то есть, только вечно на нём что-то происходит.

– Тогда, наоборот вы – перепутёвые! Я понял: ваши пути – это такая классная игра!

– А в чём её смысл?

– Вы-играть! – придуряясь, ответил Саша.

– Да ка-ак?

– Ну-у, пройти все клетки на карте и стать ферзями.

– Это ж тебе не шахматы.

– Ну, значит, не ферзями там, а… царями, что ли!

– Королями?

– Не, лучше царями!

– Значит, теперь мы уж точно все – цари, – сделал вывод Ромка. – После всего-то, что было. И едем в Москву на коронацию!

– А я – в первую очередь! – ехидно ввернул Санька.

– Да, ты – в первую очередь, – охотно согласилась Марина. – Ты у нас сегодня главный герой дня.

– Вернее, ночи, – уточнил Ромка.

– А где то-орт!? герою и царю!

– Вон торт… самый большой в мире! со взбитыми сливками из пены, – показал за стекло Ромка.

Заплёванный ливнем иллюминатор белел в свете молний, как зимнее окно – замёрзшее, заиндевевшее, играющее тысячами искр. Свет через каждую секунду белой метелью сметал весь мир и волной ударял в стекло, оставляя за собой лишь ядерную зиму. Всё сгорало, обращаясь одновременно в пепел и снег.

– А я уж на самом деле чё-то есть захотел! – сказал Саша. – У меня уже желудок, как телефон на вибрации. Мне на него давно кто-то звонит.

– Ну, значит, всё в порядке. Значит, мы живы. Про воскресшую дочь Иаира Христос первым делом что сказал?

– Чтобы дали ей есть! – продекламировал Ромка.

– Не знаю, о какой дочери вы – но пусть бы Он обо мне это тоже сказал. Не только дочерей – сыновей тоже кормить надо!

За несколько часов можно узнать друг друга лучше, чем за годы, если эти часы – такие.

– Если б это был конец света, нам было бы страшно. А нам, наоборот, прикольно, – сказал Ромка.

– Значит, это не конец света, а конец чего-то другого, – подтвердил Кирилл.

– Конец игры! Гейм овер! – вставил Саша.

– Да, по-моему, мы как раз сегодня всё прошли, – согласился с ним Кирилл. – Ты – царь. И все цари. Вот стань царём, и всё тут!

Видимо, всё самое важное в жизни совершается два раза – с вариациями. У Кирилла вспыхнуло ярчайшее секундное дежавю: ведь то же самое он хотел сказать, но не сказал Ромке в прошлом году в больнице, увидав его тогда на троне.

"Сам не знаю, что это на меня нашло! – удивлялся себе Кирилл. – Заговорил-то почти в шутку, а дальше понял, что всё как раз совсем серьёзно! И на этот раз уже никакой игры. Всё так и есть! Говорю – и, слушая, сам впервые узнаю ту истину, о которой сказал. Ведь говорил Губерман: "Мы все, конечно же – евреи". Мы все евреи и все цари – вот досада-то для сионистов и монархистов. Все – евреи, все – цари, все – сыны Божии. Но только все уснули и забыли, кто мы такие! Адам был первым царём – но не знал об этом! Весь мир был создан для него.

И Христос говорит: "Я сказал – вы боги"! "Вы – царственное священство". Да, мы все – ужасно недостойные цари… но всё-таки цари. Мы – Богоизбранный народ. Недостойный, но Богоизбранный.

Мы путешествуем, чтоб найти царя, как старушка ищет свои очки… которые у неё на носу! Царство – всегда в нас.

Если "Царство Божие внутри вас", то и царь – внутри нас. Этот царь – образ Божий в Человеке. И учение католиков о папе римском, и во всём ему подобное учение "православных монархистов" о земном самодержце отвлекают людей от главного: найти и раскрыть в полноте этого настоящего царя. Евангельская "Потерянная драхма" (Лк. 15, 8-10), по Григорию Нисскому – это скрытый в каждом человеке под слоем грязи образ великого Царя. А ведь и правда: на монетах всегда чеканили царский портрет.

Если хочешь увидеть помазанника Божия – посмотри в зеркало. Или приди в церковь на чьё-нибудь крещение. Миропомазание – таинство, которое совершается при крещении над всеми, поэтому мы и есть помазанники Божии. И здесь не может быть гордости, потому что если каждый – помазанник, то над кем же возноситься! Это лишь накладывает в разы большую ответственность, потому что настоящее царское служение – это отдать себя всего, без остатка.

Но пока мы – лишь потенциальные цари. Почему Маленький Принц у Сент-Экзюпери назван именно Принцем? Потому что он пока владеет лишь своей маленькой планеткой и служит ей на пользу. Не "царь" – потому что большое Царство он ещё только унаследует.

Он – наследник, и мы – наследники: там тронов на всех хватит. Дай только Бог не лишиться наследства. Не продать его как-нибудь походя за чечевичную похлёбку.

Да, 2000 лет назад без всяких "майданов" и горящих покрышек произошла полнейшая духовная революция в мироздании. Перемена всех законов Вселенной. Помните: Бог "низложил сильных с престолов и вознёс смиренных" (Лк. 1, 52). Эти слова Самой Богородицы – о том, что не вечно быть "сильным на престолах". Что Бог их низложит – а фактически уже низложил: тем, что теперь родится подлинный Царь. И коронует остальных. И настало время "смиренных" – тех, для кого Царствие Божье. Тех, кого Он позовёт разделить с Ним радость этого Царства.

И ведь, что интересно, во всём Евангелии это единственный пример богословствования Пресвятой Девы! Тем он ценнее.

Есть Царь Бог, есть Царь Человек. Посредника меж ними – какого-то ещё "царя", – придумали люди, обманутые змеем. Для них это способ сложить с себя царскую ответственность.

Человек забыл, что он царь, но по инерции былого знания он, конечно, активно ищет себе царей земных. Нет, с гордыней-то у него как раз всё в порядке, никуда она не делась – одно другому не мешает. Царь внешний - это же просто такая воплощённая индульгенция! Нам нужен "хороший царь" – потому что мы-то хорошие. А всех плохих он должен мочить в сортире – в этом и состоит его "хорошесть" (а заодно и наша). Образ царя внешнего всегда неотрывен от образа врага. Как игра в хорошего и плохого следователя! Где "кругом враги", там обязательно должен быть "хороший царь". Он за нас врагам отомстит, ради нас врагов прищучит… А мы ведь такие хорошие. Высокодуховные. Патриоты.

Наоборот, как только человек осознаёт, что он царь (и все цари!), он понимает, что врагов у него нет. Все цари - и единственная настоящая война – только за это! Царь жертвует собой, подобно Господу… а не требует кровавых жертв Себе.

Ещё одно название этого Царства – Семья. Сколько ни пытались за всю историю человечества как-то по-Божьему устроить Государство – по-настоящему ни разу не вышло! Потому что пытались-то это сделать люди. А вот Семья – единственное (кроме Церкви), что Бог установил Сам раз и навсегда. Она несравненно выше любого царства земного. Она вообще – самое высокое, что только есть в мире, после Церкви. Земное Царство Бог не устанавливал, что бы там ни фантазировали монархисты, а вот Семью установил. Кстати, и радикальные революционеры признавали, что пока не уничтожена Семья, построить полностью коммуно-казарменное Государство невозможно. Получается, семья – единица свободы, последнее, что противостоит тоталитаризму.

По мере же воцерковления "Семья" раздвигается до масштабов мира (собственно, это и есть Церковь!). После таких потрясений, как сегодня, без всяких теорий чувствуешь, что все люди – родные. Ну вот же: мы же все теперь – новорожденные. Заново родившиеся на этом корабле. Мы все – братья и сёстры. У всех сегодня – общий день рождения.

– А может, мы и вправду уже умерли, а?.. зато теперь все вместе!? – неожиданно сказал Санька.

Пожалуй, это было самое точное объяснение того, что с ними произошло.

Кирилл вспомнил, как Марина однажды назвала Царство – "Государством воскресших сыновей".

* * *

Но Марина думала о своём:

"Нет, не навсегда я его уже не могу спасти! Если мама Саши умерла, а я выжила и встретила его, значит, я должна стать ему мамой. Собственно, уже стала – в этой поездке. Осталось только оформить"…

– Земля-я! Бе-ерег! – закричал вдруг Саша от окна.

Все, как по команде, подскочили к иллюминатору, но его полуметровый монокль был слишком мал для восьми глаз.

– Вперё-од! На вылазку!!! Наверх! – закричал Ромка и первым выскочил из каюты. Они с Сашей всё время забавно соперничали: уж если тот первым "открыл" берег в иллюминатор, то Ромка должен первым увидеть всю панораму на свежем воздухе. Один – Колумб, другой – Америго Веспуччи.

Все вчетвером (Веру будить не стали) начали подниматься на главную палубу, и ещё из салона увидели…

Далёкий берег казался фантастическим и жутковатым садом, на котором росли молнии. "Молнии – это деревья, а шаровые молнии – это плоды с них", – сказал Рома. Но именно благодаря их свету, их густоте и непрерывности, его отчётливую полоску было трудно с чем-либо перепутать. Берег Обетованный приближался. Штромовой простор впервые обретал зримый предел. По силе впечатления это было сравнимо с видом отступления врага после долгой, страшной битвы, в которой он чуть было не победил.

Только сейчас, при этом зрелище, стало понятно, что чувствовал Колумб при знаменитом крике "Земля!" после долгого плаванья… нет, даже, скорее, Ной, когда Ковчег наконец-то прибило к Арарату. Пусть ещё кругом – молнии, пусть ещё много-много воды, но за этим "много-много" – Земля и она приближается. И от неё как-то сразу светлее стало.

Всюду ещё чёрные облака, но на окраине неба уже чуть отодрали траурные обои – там слабо мерцала рвано-слоистая предрассветная полоса. Начинался ремонт мира. Из тучи вывалилось что-то инородное, что-то из смутного "зелёного золота", и эта живая зелень лапчато отразилась в бурной воде. Теперь слабеющие молнии по краям казались лишь мишурой.

Кирилл вспомнил, что кажется, давным давно уже видел этот "кадр"… во сне? Он был – очень знакомый.

"Ёлка, – подумал он. – Опять зажглась новогодняя ёлка". В небе зажгли новогоднюю ель.

Мерцающая дорога-ёлка вела по свинцово-серой воде в узкий тихий пролив, где всякий штром кончался. Окно в небе превращалось в отверстую дверь. Море – в её порог.

Кирилл обернулся и увидел в сумраке над трапом, как кошачьи глаза, светящиеся электронные часы. Они показывали своей немигающей зеленью… 3.30!

Да! Столько часов жизни в состоянии обмана! Древние "ходики" Кирилла остановились ещё вчера; вечером он ни разу не поглядел на них – не до того было… потому-то, разумеется, и забыл завести. Телефон тоже, как назло, в ту ночь разрядился, и он забыл поставить его на зарядку. Про настенные же часы в салоне от растерянности и забыл, что они с самого начала плаванья в любое время дня и ночи упорно показывали шесть.

Психологически ошибку легко объяснить и ещё одним "фокусом": потерей чувства времени спящим человеком. Кириллу тогда казалось, он спал очень долго и глубоко. Поверить, что задремав поздно вечером, он проснулся от грохота и качки около полуночи, было сложно. Вот что делает с человеком гром, когда внезапно разбудит его среди ночи…

– Да уж! Никогда не путайте вечер с утром, мой вам совет! – хмыкнул Кирилл, непонятно к кому обращаясь.

А маяк у входа в "горло" Волги уже вовсю мерцал сквозь молнии электронным обозначением спасения, как те же часы, только показывающие не Время, а Пространство.

Буря завершалась перед этим знаком препинания. Прежде ярко-белая водная позёмка неслась по сугробам волн, разметая их и вновь заметая. И вот сейчас порывы летней грозовой вьюги как-то на глазах становились всё менее яростными, всё более усталыми. Призраки перестали с воплями бегать друг за другом над водой, а поплелись охрипшие и избитые. Вспышки молний, как светомузыка, заметно поредели – кульминация увертюры, видно, осталась позади. Оркестр, оглохнув сам от себя, лениво и лишь для проформы доигрывал оставшуюся часть. Флаг хлопал уже не так оглушительно – цирковое представление завершалось. Складывалось впечатление, что оно было дано специально только на время пути по Рыбинскому "морю". А теперь переход через Красное море состоялся. Фараону так и не удалось никого увлечь за собой.

– Ну… видимо, конец света накрылся, – прокомментировал Кирилл. – Правильно Марина его отменила!

– Да, блин. Не только мир не перевернулся, но даже мы не утопли! – чуть разочарованно констатировал Саша.

На этот раз утро наступило уже по-настоящему. И Волга за маяком потянулась тоже настоящая, не фараоновская – со строгим руслом. Вверху, наоборот, тяжёлые берега туч на глазах разошлись от фарватера, отползли за горизонт – и огромное водохранилище неба с бакенами предрассветных звёзд расчистилось полностью, во всю ширь.

Мальчишки ушли спать – впрочем, очень возбуждённые пережитыми приключениями. Как после салюта 9 мая. Кирилл всё ещё не мог придти в себя от радости. Вот что значит хоть на несколько минут пережить… второй конец света в жизни.

Берега радовали своей близостью. Своей зрительной осязаемостью. То была – Земля. Самая настоящая планета Земля, как осознал однажды Экзюпери – тоже после очередной смертельной опасности.

Вода настолько успокоилась, что звёзды явственно отражались возле самого корабля, плыли рядом метёлками-пёрышками. Приятно было слышать после недавнего грохота, как еле шелестит, словно переворачивая страницы, ленивая волна от теплохода. "Слышу я тишину, что молчит в тишине"…(1) Слышно, как с верхней палубы шмякаются на перила нижней тяжёлые капли. Несколько штук упало на голову. Они казались тёплыми. Кирилл выспался. Это странно! В сон совсем не тянуло. Просто хотелось смотреть, стоять, наблюдать. Ничего не делать – упаси Боже чего-то делать! Только стоять и смотреть. Ни о чём не думать. Не спугнуть это удивительное созерцание! Только б не спугнуть. Чтобы этот предрассветный час не кончался никогда.

Деревья по берегам серовато лоснились в полутьме. Небо, как раковина, висело над ними, обрисовав все силуэты. Бледная и таинственная лента Волги загадочно прорезала клубы последней темноты по берегам и уходила куда-то к дальнему загадочному истоку. Корабль и отражения деревьев висели без всякой опоры между небом и водой. Некоторые гиганты лежали, опрокинутые бурей. Бакены за каждым поворотом приветствовали корабль мерцанием: странные зрители на беззвучном ночном концерте сигналили зажигалками, что песня им понравилась.

А иногда казалось, что огоньки хотят нам непременно сообщить о чём-то очень важном. Но незнание их языка мешало их понять. Тогда Кирилл опять переводил взгляд на бакены верхние. Отмель полусвета на глубоком круглом небе, как широкая стрелка на циферблате, тихо и незаметно перемещалась по северной дуге горизонта. Потом Кирилл как-то взглянул на свои вновь заведённые часы и ему пришло в голову, что мы плывём под часами – не только сейчас, а всю жизнь, – а они нам указывают… Постоянно указывают "знамения времён".

Так во-от что значит постоянно готовиться к концу! И ни капельки мрачного в этом нет. Жить так, как если б каждый день и для тебя, и для мира был последним.

Именно конечность определяет смысл всего. "Определить" жизнь – и значит, положить ей земной предел. Только от этого она наполняется радостью – как подготовка к иному. Конечность земная – это и есть бесконечность небесная. Хорошо, что будет конец света.

А "вычислять" его время, конкретную дату – это и есть самое настоящее самоубийство. Не конец света – смерть, смерть – его поиск.

(1). Ю. Шевчук, "Далеко-далеко"

9. Утро добрым не бывает

Вода стирает камни, и

разлив её смывает земную пыль: так и надежду

человека Ты уничтожаешь…

Иов 14,19

Зачирикали утренние птички… по радио. Видимо, те самые "голубьи", как оговорился однажды Ромка. Так чирикал на теплоходе каждый новый день. Было особое ощущение Утра после тревожной, почти бессонной ночи… бессонной, но очень похожей на сон. Утомление притупляло эмоции, и радость, кажется, ещё не проснулась. Было просто какое-то чувство жизни. Вроде, живы, вроде, вышли из переделки… голова слишком тяжёлая, чтоб это толком осознать, и солнце болезненно стучит в висок вместе со странным понятием "сегодня". Сегодня наступило снаружи – но для него ещё что-то не освободилось внутри.

– Доброе утро всем! – привычно сказал Ромка.

– Утро добрым не бывает, – ворчливо пробурчал не до конца проснувшийся Санька.

За иллюминатором мирно и мерно мерцала водная гладь, буря задним числом казалась такой же невозможной, как Армагеддон. Река стала непривычно узкой, а ход корабля – непривычно тихим. Мир словно извинился за вчерашнюю попытку суицида. После ночного приступа во всём его поведении, по законам психиатрии, чувствовалось вялость и заторможенность.

– Извините… я вчера… не так себя вела! – сказала Вера. – И с вами, и вообще. Это всё – не я, а болезнь. И то, что я говорила вам в эти дни… простите.

– И вы меня простите, – сказал Кирилл.

Иногда Прощёное воскресение совершается посреди лета.

В сущности, их "жизнь вдвоём" уместилась в неполных три дня путешествия. Просто болезнь ускоряет время, и то, на что у одних уходят месяцы и годы, другие успевают за часы и минуты. Иллюзию всей жизни заменяет иллюзия одного дня. Тут уж не "любовь с первого взгляда", а целая "семейная жизнь с первого взгляда" прокручивается так развёрнуто и ярко… как все сверхидеи. Семья – прекрасна, но сверхидея Семьи всегда болезненно-пародийна. Найти и построить её во что бы то ни стало – всё равно что программа "найти и ликвидировать" для терминатора.

К счастью, то, что быстро возникло, так же быстро прошло. Маленькая жизнь и маленькая, несостоявшаяся смерть остались во вчера. Наступил новый день… день после конца света и… – "се, творю всё новое". В новой жизни новые люди.

Вскоре прямо по курсу развернулась дугой панорама Углича…

Удивительное дело! Тысяча лет городу – и всего одно минутное событие сделало его тем Угличем, который мы знаем. Загадочная судьба и смерть святого, которому исполнилось всего 8 лет от роду, навеки связалась с судьбой города. Как судьба Орлеана неотрывна от имени Жанны д`Арк. Редко когда Город и Святой составляют навеки одно целое, и уж совсем не припомнить, когда это в одно целое для Истории превращаются Город и Ребёнок.

Кирилл вдруг с особенной силой ощутил святость этого места. И неслучайность ночной бури, и неслучайность, что после бури они подплыли именно к нему. Где несостоявшийся конец света, там Ребёнок.

Вроде бы – несопоставимые величины… но в том то и дело, что и сопоставлять их не надо.

Один из древнейших городов Руси одиннадцатый век подряд гляделся в Волгу… И пред его возрастом такими мелкими казались все проблемы, привезённые людьми в чемоданчиках и авоськах душ на этом маленьком теплоходике, пришвартовавшемся, как шлюпка, к длинному борту Центральной Руси. Действительно, Древняя Русь – как корабль: Волга – её левый борт, Ока – правый, Нижний Новгород – нос-Стрелка.

В Угличе было столько малых церквушек и уютных домиков, что казалось, этот тихий городок и буря просто несовместимы! В иных портах тебя встречают краны, а тут – купола и колокольни. Вот уж действительно – тихая пристань!

И уж совсем неожиданно, она оказалась последней пристанью всего круиза. Потрёпанный штормом теплоход на последнем издыхании дотащился до Углича и здесь окончательно заглох. Ранения, полученные в Рыбинском сражении, оказались смертельными… или, по крайней мере, несовместимыми с продолжением плавания.

– Это мы в "Морской бой" сыграли: "ранен" – "ранен" – "убит!" – сказал Ромка.

Веру прямо на пристани вдруг встретила её мать. Марина, как-то доверительно узнав у Веры телефон, позвонила ей ещё ночью. Та примчалась из Москвы сразу сюда – ведь в Угличе так и так должна быть стоянка.

"Ну вот! Сла-ава Богу! всё, что нужно, сделали – теперь мы уж совсем свободны", – облегчённо вздохнул про себя Кирилл.

– Ну, а мы-то как? – спросил он. – Куда дальше?

– Чуть-чуть осмотримся в Угличе и тут уж решим… – сказала Марина. – Возвращаться сразу в Кострому или… своим ходом в Москву?

– В Москву-у! – просительно воскликнул Саша.

– В Москву! – поддержал Ромка.

Где-то, кажется, это уже было…

Когда сошли на пристани, первое время казалось, что берег шатается. Всё ещё не верилось, что под ногами наконец-то суша. Да уж! "Воду прошед, яко сушу…"

И ведь первым после несостоявшегсоя потопления от имени всей суши их встретил тот трагически-светлый город, который никак не минуешь по дороге в Царство. Город царевича. Не рассказать Саше про самого знаменитого мальчика в истории Марина, конечно, не могла. Типичный парадокс Божьего миропорядка: ребёнок, которого убили, стал покровителем и защитником всех детей. Неубитые просят помощи убитого!.. Битый небитых везёт! Но чуть прикоснёшься к перевёрнутому миру, перестаёшь удивляться. Для тех, кто на сегодняшнем уроке опять прошёл смерть – и в очередной раз убедился, что её нет, – всё "удивительное" автоматически становится естественным.

– А помните, вы говорили, царю Михаилу было 16 лет. А царевичу Дмитрию – вообще 8… А мне – 12… – зачем-то начал высчитывать Саша.

– И что же?

– Да ничего. Получается, один был всего на четыре года меня старше, другой – на четыре года меня младше. А я – посерединке.

– А ты у нас всегда посерединке! – сказал Ромка.

Царевич был, если угодно – подлинный помазанник Божий, только на Царство другое. Что-то в нём особенно утешительное. Люди о нём всегда спорят – одни говорят: "За что его убили?", другие: "За что он святой?" – а любовь Божия вообще не ведает вопроса "За что?". Его пример – откровение о самой сути Любви: беспричинной по определению. Беспричинной, безначальной, всем желающей Царства. Дети входят в Него первыми, чтобы приготовить путь нам. В отличие от нас, им не надо Его выбирать – они Его и не теряли. "Пустите детей приходить ко Мне, ибо их есть Царствие Небесное".

– Ну, царевич же пролил не чью-то там кровь, а свою. Поэтому получил уж сразу Небесное Царство, а не такое, – быстро нашёл объяснение Ромка.

Место его коронации было видно издалека – маленькая, но удивительно яркая церковь. "Наверное, это вообще самое кра-асное место на всей Волге!" – оценил Саша с одного взгляда. Он удивился, когда ему сказали, что церковь недействующая. Вот все церкви в Угличе действующие, а эта – нет. "Непоря-док!" – был детский приговор.

И теплоход дальше не идёт, и церковь недействующая… – что-то в мире в это утро нарушилось.

– У неё купола – как маленькая лавра, – метко выразился Ромка. Слишком уж крепко с прошлого года ассоциировались звёзды на луковках с тем местом, где он их первый раз в жизни (чуть-чуть не последний!) увидел.

– Да, звёздная была поездка, – прибавил Ромка. – У Цоя "звёздная пыль на сапогах". А у нас – звёздная пыль на куполах… всё-таки как-то оптимистичней вышло!

– "Группа крови на рукаве"? – узнал цитату Санька.

– Во-во… я как раз, кстати, тогда первый раз свою группу крови узнал! Оказалась первая.

– Ого, чувак, и у меня первая! Братья! Интересно, а какая группа была у царевича Дмитрия? – спросил Саша.

– Святая, – тут же ответил Ромка.

Никто даже не засмеялся – настолько всё было логично.

– А о чём мне его попросить? – почему-то спросил Саша у спутников, словно они должны были определить его желание.

– О чём хочешь.

– Не знаю… А о чём?

Никто не успел ответить.

– Смс-ка из РОНО! – воскликнула Марина. – Это насчёт Саши.

"Уведомляем, что решением Комиссии по делам опеки и попечительства РайОНО * района от *.*.2015 г. Вам отказано в усыновлении несовершеннолетнего Александра -ва".

– Но ведь комиссия же должна была собраться только * числа. Ничего не понимаю! Они почему-то раньше всё решили… и без нас!

– Укачало нас, что ли? Ничего не понимаю! Так быть просто не может. Мы же всё сделали правильно! – сказал Кирилл.

– Видимо, не всё…

Марина пыталась связаться по телефону, но ответов не было. Словно Сам Бог выключил обратную связь – обрубил любую попытку оспорить или хоть сколько-нибудь уточнить Его приговор. Почему-то ровно в том самом месте, где 4 века назад убили Царевича, сейчас без ножа зарезали другого мальчика.

– А как это?.. а как это так!? – ошеломлённо спрашивал Ромка. Никогда ещё в жизни Кирилл не видел брата таким растерянным.

– Сами не знаем, как!?

"И правда: с чего? почему?.. всё же, вроде, было уже совсем готово?" Вчерашнее "ура" ещё не высохло на губах.

Кто-то уже в самом конце смазал рукавом чистую ровную линию Жизни.

"А вдруг это нам отказали с Сашей из-за того, что я отказал Вере?" Но нет, мысль была такой бредовой, что Кирилл оставил её через секунду. "Нет. Дело не в том, точно не в том… в чём-то другом – важном, ясном!.. только это пока не открылось".