Воспоминания о детстве

Варшава, Прага, Будапешт, Вена, Милан, Венеция закружились вокруг нас, как фейерверк, как венский вальс, как большой праздник. У Этуаль везде были друзья, она все знала, везде пробивала нам дорогу, вела нас за собой действительно как звезда. Она была просто незаменима, умудрялась со всеми находить общий язык, с тщательностью налогового инспектора всюду разыскивала ненавистных политиков и мечтала только об одном, как бы ей добраться до американского президента или до немецкого правительства.

Не помню точно, сколько времени мы ехали в Париж, но за это время умудрились объехать всю Европу. В конце концов Этуаль привезла нас в Швейцарию, затем во Францию и в Париж. Долгожданный город встретил нас ночными огоньками. Экипаж ехал по главным улицам, мимо проносились сияющие разноцветные витрины. Мы с Ромкой уже клевали носом, засыпая под цокот копыт, французскую болтовню и звуки вальсов, раздающиеся на каждом углу.

Все это время, пока мы мотались по Европе, было для нас каким-то невероятным, разноцветным, бесконечным праздником. И первые дни в Париже тоже были чем-то странно-невероятным. Все наше семейство без конца металось из одного конца в другой. Этуаль ни за что не пожелала успокоиться, пока не показала нам весь Париж. Все вокруг так и вертелось, как будто жизнь превратилась в один французский вальс.

Мы поселились в маленькой гостинице на самом берегу Сены. Помню, наше первое с Ромкой парижское приключение было связано с Эйфелевой башней. На следующее утро после приезда мы с Ромкой проснулись очень рано, в полупустых комнатах были свалены горы вещей, среди которых спали крепким сном взрослые. А за окном возвышалось нечто громадное. Это оказалась та самая, такая заманчивая Эйфелева башня. Не долго думая, мы с Ромкой отправились на нее посмотреть.

Прошло некоторое время, прежде чем наша жизнь на новом месте как-то более или менее вошла в нормальное, устойчивое состояние. Сперва казалось это странным: не надо было бежать на обед к консулу или на чашку чая к какой-нибудь важной особе. Не надо сломя голову таскаться по магазинам, затем ловить экипаж и нестись на очередной бал, на ходу запрыгивать на подножку последнего трамвая и ехать в театр. Не надо спешить на поезд, часами изучать все европейские вокзалы. Наконец-то и мы нашли свое местечко.

Папа снова стал чиновником и каждое утро ходил в контору. Мама учила русскому языку одну весьма чудаковатую французскую старушонку, которой некуда было девать свои деньги. Катьку отдали в пансион, чтобы сделать из нее благородную девицу. Этуаль была нашей с Ромкой гувернанткой. Она учила нас французскому языку и немножко другим наукам.

Этуаль жила на бульваре Монмартр. Вся наша компания эмигрантов собиралась у нее по воскресеньям за обедом. Француз Луи женился, отыскал своих дальних родственников и уехал в Ниццу. Паулина Ричардовна нанялась в экономки к одному древнему французскому генералу, который ходил вечно всклокоченный, будто только что со сна. В будни он дремал в кресле на балконе, а по воскресеньям напяливал свой старый мундир, смешную треуголку невероятных размеров, нацеплял все свои ордена, а их у него было такое множество, что они занимали грудь и весь толстый живот до самого пояса. И вот в таком причудливом и весьма забавном виде он отправлялся гулять в Булонский лес.

Через некоторое время генерал женился на своей экономке, затем благополучно отправился на небеса, оставив супруге воспоминания о себе любимом, дом на краю Булонского леса, целую коллекцию своих орденов и бесконечные, так и не законченные мемуары с невероятными историями в духе барона Мюнхгаузена, которые он так любил рассказывать еще при жизни.

Воротилкин работал вместе с папой в конторе. Жена его так растолстела, что он просто не знал, куда ее девать, поэтому завел очень долгий бракоразводный процесс. Тем не менее Воротилкин так и не оставил своей мечты выбиться в правительство и все там переворотить.

Через некоторое время Счастливчикин тоже приехал в Париж вместе с супругой и детьми. Здесь он тоже хотел открыть свою контору с золотой дощечкой на двери и колокольчиком, но это не вышло, потому что в Париже уже и без него хватало психологов. Спасла его положение госпожа Блестяшкина, та самая блистательная актриса, которая вынуждена была оставить сцену и приехала, чтобы залечивать свою “растерзанные нервы”. Оказалось, что ее дочь Камилла сбежала с одним американским журналистом вслед за братом в Нью-Йорк. Счастливчикин тут оказался как раз кстати и принялся залечивать “растерзанные нервы” актрисы в основном с помощью балов, званых вечеров, поездок на природу и всяких других развлечений.

Через полгода папа получил повышение, и мы поселились в квартире на Монмартре. Жизнь наша совершенно переменилась. В гостях все чаще стали бывать художники и писатели. Мама поэтому тоже переменилась до неузнаваемости, она стала настоящей светской дамой, ну, или, вернее сказать, почти светской дамой, ей, конечно, надо было еще учиться и учиться. Она тщательно следила за модой, говорила только по-французски, ездила на женские собрания, бывала в обществе и нас тоже туда вытаскивала; читала книги, преимущественно романы, которым раньше не придавала особенного значения, и пыталась убедить папу, что ей нужна горничная.

Мы больше не ездили в римскую баню по субботам и не шатались ночами по дому. Ветер здесь не завывал в трубах, а лифт всегда работал и не скрежетал, потому что в нем все время сидел древний старик с длинной белой бородой, в смешном колпаке и с золотыми пуговицами. Хотя все говорили, что он обыкновенный лифтер, но мы с Ромкой точно знали – это самый настоящий гном. В Париже уже ездили автомобили, и мы с Ромкой несколько раз катались на них. Ух и здорово! Гораздо быстрее, чем в экипаже. По воскресеньям мы всей семьей гуляли в Булонском лесу, ездили на пикник за город.

Были, конечно, во всех этих переменах и отрицательные стороны. За нами с Ромкой теперь присматривала Этуаль. Она крепко взялась за наше запущенное образование и воспитание. Каждое утро после завтрака у нас были занятия. После обеда мы отправлялись бродить по городу. Этуаль таскала нас за собой повсюду и рассказывала порой такие невероятные вещи о разных местах, что просто дух захватывало. Она умела рассказывать. Время от времени рассказы эти о разных исторических событиях и личностях вдруг прерывались, если на горизонте появлялся какой-нибудь субъект, так или иначе связанный с политикой либо еще с чем-нибудь нежелательным. Тут в дело пускался уже известный нам зонтик. Отдыхали мы, сидя в кафе под открытым небом, что, впрочем, делали почти на каждом углу, потому что, на наше счастье, Этуаль тоже оказалась большой любительницей мороженого.

И люди здесь жили совсем не так, как у нас в городе. Рождество они праздновали 25 декабря, в Бога они верили по-другому, и церкви у них назывались соборы. В один такой Собор Парижской Богоматери мы ходили иногда с Этуаль, она нам рассказывала жуткую историю про горбуна, который жил здесь много лет назад и звонил в колокола.

Ели французы совсем другую еду. В ресторанах не было ни воблы, маринованной под соусом, ни киевских котлет. А еще в Париже часто устраивались воздушные соревнования. Мы с Ромкой первый раз увидели настоящие самолеты, для нас это просто было чудо света какое-то. Ромка, тот сразу заразился самолетной болезнью, жил и грезил о полетах. Летчиком решил стать. А мама была против. Но мы с Ромкой часто сбегали поглядеть на самолеты.

Время шло, мы с Ромкой росли, в большей степени это относится ко мне, что касается Ромки, то он всю жизнь был невысокого роста, видимо, потому что терпеть не мог морковку.

И вот однажды родители, посовещавшись с Этуаль, серьезно решили продолжить наше образование. Нам с Ромкой это не понравилось, но папа сказал, что в наш век машин образование нужно человеку как воздух.

Итак, нас вытащили из лона семьи и выбросили в море наук. Меня вырядили в темно-синее платье до пят с белым кружевным воротничком, ботинки на высоких каблуках и шляпу с синей ленточкой. А на Ромку напялили гимназический мундирчик. Упаковали нас, как кукол в магазине, сфотографировали и отправили: Ромку в Латинский квартал, а меня в пансион благородных девиц.

Катька к этому времени вышла замуж и из Катьки превратилась в мадам Катрин Бетис. Но после свадьбы вдруг оказалось, что муж сущий дурак, поэтому она вскоре сбежала в Лондон с английским журналистом Квиком и стала миссис Квик.

Ромка три раза сбегал, после третьего побега его отправили учиться в Англию в Оксфорд. К тому времени папа это уже мог себе позволить, к тому же с помощью Этуаль и Квика это запросто устроилось. А потом мы собрали вещи и переехали в Англию, вернее, переплыли через Ла-Манш вместе с Этуаль.

И тут вдруг началась война, а, впрочем, это уже лишнее, ведь детство давно закончилось. Оно осталось далеко на родине в маленьком городе, где стоит наш старый дом, и Литературный квартал, и сквер. Только нет больше магазина игрушек, экипажей, лошадей. На хлебопекарне теперь вместо булочек и пирожков делают оружие, а в бывшей римской бане заседают партии (вот где было бы раздолье для Этуаль с ее зонтиком), они кричат и машут руками, а потом идут на улицу и машут красными флагами, а в свободное от маханья время строчат докладные начальству… Эх, жалко, Этуаль там не было…

2001