11 миллисекунд

8

Следующее утро выдалось очень холодным. Прохлада осени особенно сильно ощущалась, когда солнце еще не поднималось на небосклон. Акея плохо спала в ту ночь, и решила встать, хоть были еще предрассветные сумерки. Она выпила стакан сока и, надев теплое длинное платье, вышла в сад. Большинство цветов еще спали, их бутоны были плотно закрыты, и только мохнатка уже начала пробуждение. Ох, уж эта мохнатка! И почему Акея так любила ее с самого детства? В Талиостии росло столько роскошных цветов, самых необыкновенных форм и расцветок, а ее почему-то просто завораживал этот простой оранжевый.

Девушка не сдержалась, подошла к любимым цветам, села на корточки и стала наблюдать за тем, как они раскрываются. Теперь, когда она решила попробовать отбелиться соком эпирата, можно было позволить себе немножко нарушить правило последних дней и приблизиться к цветку. Она посидела немного, понаблюдала, полюбовалась тем, как светлеет небо и все вокруг, как медленно ослабевают туго закрученные катушки бутонов, увеличиваясь в размерах. В этой утренней тишине Акея слышала, как потрескивают бутоны истаары – самого крупного и величественного цветка их сада, который очень любит мама Зана. Истаара была роскошной, но и самой чувствительной в саду; ее скоро будут переносить в теплицу, потому что холод она не любит.

Девочка заметила, что клумбы с афетией – самым распространенным в Талиостии цветком, который был популярен и в изготовлении кристаллов, и в приготовлении пищи, очень заросли сорняком, и поднялась, чтобы прополоть их.

Но вдруг неподалеку она услышала шорох, не похожий на шорох от ветра. Словно кто-то прошмыгнул в кустах карликовых деревьев неподалеку и притих. Акея встала, посмотрела по сторонам, пошла ближе к месту, откуда доносился шум. В Талиостии, где все жили очень мирно и просто, где самым большим происшествием были потеря детской игрушки в каких-нибудь зарослях или мелкая ссора соседей, никто и ничего не боялся, ибо никаких угроз просто не существовало. Поэтому Акея смело пошла по саду, чтобы проверить, кто еще мог находиться там в этот ранний час.

Она поискала, но никого не увидела и снова пошла к цветам. Чуть позже, когда пропалывала афетию, Акея снова услышала шорох, и, повернувшись на звук, заметила, как чья-то бело-серая фигура – ей не хватило времени разглядеть детали, словно перелетела через дальнюю живую изгородь и скрылась за пределами сада.

Акея выбежала на улицу и понеслась быстрее туда, где только что видела тайного гостя. Она пробежала мимо нескольких домов, но нигде больше не заметила никого похожего. Девушка попыталась вспомнить, что она успела разглядеть, но в памяти была только необычно светлая голова и светлая одежда. Это было так странно, потому что талиостийцы были разноцветными, с темными волосами. Может, ей померещилось в сумерках? Что мог здесь делать кто-то из жителей, в столь ранний час? И так высоко прыгать через изгородь? А убегать зачем?

Акея решила, что это ранний подъем всему виной – наверное, ей что-то померещилось в тусклом свете прохладного утра. Она вернулась в свой сад, где еще немного пополола сорняк, а когда стало светлее, и пришло время всем встретиться за завтраком, пошла в дом.

Больше за день ничего необычного не случалось. К четырем часам дня Акея закончила свою работу на Белом Холме, и они с Аксиолой отправились к Малафету.

Мужчина немного покачал головой – мол, ах, ну надо же какая оранжевая! Но сегодня Акея была гораздо смелее, чем в прошлую встречу, и вместо молчания, сама начала рассказывать дедушкиному другу о том, что сказал Ацтарс, а потом и о своих планах.

– Ты смелый ребенок! – воскликнул Малафет. – Сок эпирата причиняет боль, это как ожог. И ты готова пойти на это?

– Я потерплю, – ответила Акея.

– Хм, надо подумать, – сказал Малафет. – Хоть, конечно, вы правы, если сначала попробовать на волосах, то ничего.

– А может и не стоит вообще потом отбеливать кожу? – сказала Аксиола. Теперь она чувствовала тревогу и свою вину в том, что ее племянница хочет подвергнуть себя боли ради того, чтобы быть как все. – Может, отбелить волосы будет достаточно, а с кожей повременим, потом все равно природа возьмет свое?

– Я не хочу, чтобы на меня глазели, пока природа будет медлить, – возразила Акея.

– Сначала надо попробовать, а там видно будет, – решил за всех Малафет и повел гостей в свою маленькую кладовую.

У него была отличная просторная кладовая, на полках которой каких цветов только не было. Подобные сокровищницы были во многих домах талиостийцев, ведь цветами они наслаждались, их изучали, их дарили, им поклонялись, ими лечились, их употребляли в пищу и так далее, не говоря о том, что цветочный народ посвящал свою жизнь изготовлению из них кристаллов. Но не у всех были такие обширные коллекции, как у Малафета: здесь были образцы и редких цветов эскудармиса, и аппелеи, и варамфита, и опустотуса, и редкие жемчужные стебли эокса, которые в былые времена использовали в изготовлении мягких кристаллов. Прежние поколения талиостийцев считали эокс бесполезным, потому что мягкие кристаллы не умели использовать ни для чего, кроме детских игрушек. Для маленьких талиостийцев делали из них мячи и длинные мягкие палки для мальчишек. И только тридцать лет назад ученые обнаружили необыкновенные свойства эокса – кристаллы, выращенные из этого цветка целиком со стеблями, обладали необыкновенными свойствами: они были гибкими, пластичными, но необыкновенно прочными. Оказалось, что из таких кристаллов удобно делать не только предметы мебели и домашнего обихода, но и использовать тонкие прослойки из них для крепления кристаллов в мостах, придавая им формы, какие раньше были невозможными.

Да только вот цветок перестал расти в прежних количествах. Как бы ни старались цветоводы, он очень плохо приживался в низовьях, и в искусственных условиях молодые побеги эокса умирали еще до того, как начинали жемчужеветь, бутоны и вовсе не появлялись. Тех редких цветов, что теперь росли на вершинах гор, для кристаллов не хватало, а цветок было запрещено срывать без особого разрешения. Малафет был одним их тех энтузиастов, которые пытались найти возможность размножить эокс в низовьях.

Обладатель богатой кладовой залез на небольшую лесенку, порылся на полках и достал деревянный ящичек с засушенными цветками эпирата. Все трое присели на деревянную скамью, стоявшую тут же в кладовой, и открыли ящичек. Пахнуло резким запахом, похожим на смесь угля и уксуса.

– Эпират – очень сильное растение, – сказал Малафет. – Я насыплю вам одну щепотку, на ночь залейте ее бочонком воды, дайте настояться, по утрам выносите подышать на молодое солнце, а к полудню заносите опять в темное место до утра. Так три дня. А потом попробуйте прополоскать в этой воде прядь волос. Если все получится и прядь не отпадет, тогда и все волосы можно. А прежде обмажьте кожу головы опунтровым маслом, чтобы уберечь от ожога.

Он насыпал крошечную щепотку темных цветков в маленький мешочек из ткани, обернул тугим куском бумаги, прочно замотал сверток веревкой и вручил Акее.

– Спасибо вам, Малафет, – ответила девочка. – Сделаю все, как вы сказали. А еще мы хотели узнать про наши эпитупы, удалось вам понять что-то про них?

– Ах, а про это ты правильно вспомнила! – воскликнул Малафет. – Эпитупы ваши очень интересные! Идемте.

И он поднялся из-за стола, отправляясь в круглую комнату с чертежами, из нее в маленькую спаленку, а из нее по лестнице на чердак, где у него была небольшая мастерская под крышей. Акея и Аксиола поспешили за ним.

Длинные эпитупы словно пробудили в Малафете новую искру, новый интерес к науке, которая мало радовала его в последнее время. Он считал, что Акея нашла очень непростые цветы.

Малафет изучил их вдоль и поперек, он сравнил их с эпитупами, найденными в самых разных уголках Талиостии, и заметил, что они эпитупы лишь отчасти. Их длинный стебель и ярко-синяя окраска заставили его пристально взглянуть на цветок овиандр, который в низинах был редкостью и рос ближе к вершинам, а также изредка вдоль реки. Он тоже имел длинный стебель, а его цветки – очень длинные тонкие и ажурные лепестки ярко-синего цвета. В Талиостии росло немало ярко-синих цветов, и, может, Малафет и не обратил бы на это внимания, но одну важную деталь он подметил почти сразу – и у эпитупов, найденных Акеей, и у овиандра были одинаковые едва заметные игольчатые чешуйки у основания цветка.

– Ты понимаешь, к чему я клоню? – спрашивал Малафет у Акеи.

Акея кивнула, хоть и не была уверена, правильно ли понимает, но похоже, что Малафет счел, что ее эпитупы были как бы немножко овиандрами. Малафет тоже кивнул – как ученый ученому. Так бывает, когда коллеги обсуждают предмет своей работы и не тратят лишних слов на объяснения, потому что всем все и так понятно. Но Акее нужно было больше информации.

– Т.е. вы хотите сказать… – неуверенно начала она через некоторое время.

– Да, именно так, именно такова моя догадка! – ответил Малафет. – Конечно, это все звучит совсем фантастично, я и сам, признаюсь, не до конца понимаю, что к чему. Но очень много, очень-очень много странных совпадений. Внешнее сходство – это еще не все! Когда я оставил два цветка без воды, я заметил, что ведут они себя одинаково: оба быстро склоняют бутон, затем одновременно лепестки становятся мягкими и сжимаются, затем одновременно и одинаково склоняются все ниже и ниже, при этом стебель в нижней части до последнего остается крепким. Понимаешь?

– Т.е. вы хотите сказать, – снова произнесла Акея, чтобы все-таки убедиться в правильности своей догадки, – что эпитупы становятся… как бы… овиандрами?

– Да нет же! – воскликнул Малафет, но при этом выглядел совершенно счастливым, будто его ученица напротив дала очень точный ответ. – Как же они могут стать овиандрами, дитя?

– Да, но почему тогда? – Акея вся превратилась в два больших уха и два глаза, чтобы не упустить ни одного слова, которые ожидала услышать из уст собеседника.

Аксиола, которая все время только слушала и ничего не говорила, тоже напряглась в ожидании.

– Потому что это один и тот же цветок! – выдал Малафет, и Акея с Аксиолой переглянулись.

– Как же один? – спросила Акея. – Они же выглядят по-разному? Обычные эпитупы, которые на коротких стеблях, они же бледно-голубые и лепестки у них не ажурные, не длинные совсем.

Малафет изменился в лице, стал серьезным, чуть откашлялся.

– А вот это надо выяснить, – сказал он. – Но, наверное, причина здесь проста: как ацеллусы, как андуваны, которые среди деревьев растут длинными, а на поле – короткими, так и эпитуп, зависит от того, тянется он к солнцу, или нет.

– Но ведь если цветок растет среди деревьев, ему мало света, и он должен быть бледным, разве нет?

– Вот! Это загадка, которую нам с тобой, Акея, и надо разгадать.

Так и получилось, что Акея в тот день превратилась в ученика Малафета. Прежде она немного побаивалась его, из-за его прямолинейных грозных речей, немного сурового темного лица, на котором беспорядочно росли клочковатая борода и тонкие усы. Но теперь Малафет больше не казался ей страшным. Его волосы на голове были темно-русыми, а вот волосы на лице были почти полностью седыми. Весь он был немного грубоватым, сутуловатым и каким-то неидеальным, какими, чаще всего, были почтенные ученые Талиостии. После находки Акеи Малафет счел, что эта девчонка тоже почти что ученый, и с ней непременно нужно делиться своими наблюдениями, поэтому с радостью сообщил девушке, что теперь она должна приходить к нему после работы на часик-другой для совместных исследований.

9

Как и сказал Малафет, Акея три дня готовила настойку эпирата. На четвертый они с Аксиолой – тайно, потому что не хотели тревожить остальных – вышли в дальний угол сада, спрятались за кустами и, присев на корточки, опустили прядь рыжих волос в настойку. Подержали несколько минут, вытащили и аккуратно, чтобы настойка не попала на руки, промокнули полотенцем. Акея подняла прядь на свет. Она все еще была рыжей, но уже не такой яркой, как прежде. А потом, спустя мгновение, вдруг начала светлеть, превращаясь в прядь русых волос, какие были у Акеи в детстве.

– Получается! – воскликнула Акея. – Получается, Аксиола!

Не теряя времени, они принялись осветлять все волосы. Сначала они аккуратно промазали кожу головы цветочным маслом, потом Акея встала на колени перед чаном, а Аксиола стала пропитывать их настойкой, стараясь не попасть на кожу лица и шеи. Акее казалось, что она слышит легкое шипение, а кожу головы, которая соприкасалась с настойкой, немного жгло, но девочка уверяла Аксиолу, что ничего не чувствует. Закончив, они плотно замотали волосы тканью, и поспешили унести настойку в дом.

– Больно? – спрашивала Аксиола.

Акея отрицательно помотала головой, но по лицу ее было видно, что все-таки больно.

– Ох, я волнуюсь, – шептала Акее тетя, когда они заперлись в банной комнате. – Давай-ка смоем поскорее водой.

Но Акея не соглашалась – не для того она терпела боль, чтобы поторопиться и все испортить. Поэтому она потерпела с полчаса, а потом, когда стало заметно, что волосы сильно осветлились, согласилась смыть настойку с головы.

Мама очень расстроилась, потому что считала идею с отбеливанием совершенно ненужным риском. Она и жалела свою девочку за то, что ей пришлось испытывать боль, и сердилась на нее. Но теперь, когда все было позади, а результат был не так уж плох, сердиться долго было уже поздно. Акея была почти такой светло-русой, как в раннем детстве.

– Ты у меня прекрасна в любом виде, – сказала мама. – Не понимаю, почему все вокруг вдруг стали говорить о твоем цвете? И сама ты, Акея, почему так серьезно относишься к этому? Ведь Ацтарс успокоил тебя. Придет время, и все наладится, разве можно подвергать себя такому риску, причинять себе боль только потому, что ты выглядишь не как все?

От маминых слов Акее стало немного стыдно. Но теперь, когда ее волосы стали русыми, она выглядела намного лучше, даже точки на лице ее уже не так смущали.

– Мама Зана, я обещаю, я не стану отбеливать тело. Видишь – все получилось, и все не так страшно.

Но следующим утром случилось непредвиденное: волосы Акеи стали еще светлее, и теперь были уже цвета соломы. К вечеру посветлели еще, потом еще, и через день стали просто белыми. Акея теперь выглядела еще более необычно, так что никто не мог отвести от нее глаз – ни на Белом Холме, ни дома. С копной белоснежных, как облака, волос и рыжим лицом девушка выглядела абсолютно иноземной.

Младшие братья дергали за волосы и хохотали, старшие смотрели спокойно, но глаза их смеялись. Но, конечно, для семьи их дитя было прекрасным даже с белыми волосами. Малафет, к которому Акея теперь ходила почти каждый день, расхохотался и сказал, что теперь она выглядит вовсе как седовласый ученый.

Так что следующим утром, собираясь на работу, Акея завязала волосы в тугой узел на затылке и надела на голову платок.

10

Как и обычно по утрам, Акея шла на работу вместе с братьями. На полпути, когда они трое шли через один из мостов на белый холм, Парсан вдруг внезапно воскликнул:

– Смотрите! – он указал в сторону реки, на огромные валуны, что лежали там тысячелетиями. – Там кто-то был!

– Где? – спросили Сааф и Акея в голос, и остановились.

– Где-то там, за теми глыбами, кто-то прыгнул очень высоко и снова опустился.

– Тебе показалось, – заключил Сааф, но Парсан был уверен, что видел какого-то необыкновенного прыгуна-талиостийца.

– Идемте выше, оттуда посмотрим, – предложила Акея, и они продолжили путь.

– Да вон же он, вон он! – вдруг снова крикнул Парсан, и, повернувшись, его сестра и брат успели заметить крепкую мужскую фигуру вдалеке, неподалеку от того места, где Акея и ее братья часто играли в детстве. Прыгун сумел запросто оттолкнуться от земли и легко взобраться на огромный валун, по меньшей мере, в две длины в высоту, а потом так же молниеносно за ним скрылся.

– Вы это видели? – воскликнул возбужденный увиденным Парсан, по лицам Акеи и Саафа было понятно: они тоже были изумлены.

– Что это было? – спросила Акея.

– Кто это был? – одновременно спрашивал Сааф.

Обменявшись взглядами, они сбежали с моста и побежали на берег, и через несколько минут, запыхавшиеся они были на месте. Забраться на валуны было очень сложно – они горой лежали здесь повсюду, карабкаться пришлось долго. «Эй! Кто здесь?» – звали они, но никто не откликался. Они обошли камни с других сторон и потратили немало времени на поиски, но никого больше не увидели. Словно прыгун им померещился. Акея рассказала братьям о том, что видела похожую фигуру рядом с их домом некоторое время назад. Идей ни у кого никаких не было, они решили понаблюдать за этим местом в последующие дни и отправились на Белый Холм.

А вечером Акея снова направилась к Малафету. Она рассказала ему о том, что они с братьями видели утром, но Малафет только почесал бороду, и вернулся к своим дневникам. Все эти дни Акея помогала ему делать перепись его свежих коллекций в толстые тетради, и ученый был полностью поглощен этим процессом. «Он считает, что нам показалось», – подумала про себя Акея и взялась за тетради.

Помогая Малафету с записями, Акея заодно успевала послушать его разные теории насчет всего подряд – почти любой предмет становился объектом особых рассуждений этого ученого. Все, что он говорил, было ей интересно и немного забавно, потому что оказалось, Малафет умеет фантазировать и над своими выдумками пошутить. Но порядок он очень любил. Поэтому все те разработки, которые накопились у него за последние годы, он желал, наконец, классифицировать и записать.

– Я все думаю, думаю, ищу доказательства нашей теории, – сказал Малафет, когда Акея собирала заполненные на сегодня листки, чтобы подшить их в тетрадь.

– Какой?

– Как какой – что эпитуп и овиандр – это один цветок.

– Но что, если так? Что это изменит?

– Как что – это же важно знать! Овиандр – редкий цветок, его не используют, потому что собирать его трудно, и цветет он недолго. А эпитупы – пожалуйста, повсюду, только не очень ценятся. А ведь для кристаллов это может быть ценная замена! Быть может, кристаллы от этого не пострадают.

Тут у Малафета сделался задумчивый взгляд, потом его глаза озарились догадкой и он хлопнул себя по лбу.

– Вот же я старая рухлядь! Да что ж я сразу не догадался?! А ну идем, – и махнув Акее, он поспешил в кладовую.

Там он долго рылся на верхних полках, выискивая что-то, что никак не находилось. Малафет вспотел, у него началась отдышка, он проходил полку за полкой, доставая какие-то мешочки и ящички и задвигая их обратно.

– Но что вы ищете, скажите? – спросила не в первый раз Акея.

Малафет повернулся к ней, выдержал паузу и сказал вкрадчиво, словно это был секрет.

– Образцы чистых кристаллов.

– Зачем?

– Затем, что там у меня наверняка есть и чистый кристалл эпитупа, и чистый кристалл овиандра. И их можно сравнить.

Акея внимательно посмотрела на Малафета. Иногда он казался ей очень умным, ей нравились его принципы рассуждений, но порой он был странен: чистые кристаллы хоть давно и не изготавливались за ненадобностью, но их образцы были на Белом Холме, они хранились там также, как и все три великие книги, и уж Малафет должен был знать об этом и мог посмотреть на чистые кристаллы овиандра и эпитупа уже давно. Но говорить Акея ничего не стала, просто продолжила терпеливо ждать.

– Вот оно! Здесь! – воскликнул, наконец, Малафет и достал из дальнего закутка верхней полки большой деревянный короб. Он вынес его из кладовой, поставил на пол и открыл крышку.

Под потемневшей от старости тканью лежали рядами разные кристаллы примерно одного размера – каждый можно было хоть с трудом, но зажать в кулак. Они не были яркими, некоторые темные настолько, что казались и вовсе непрозрачными. Их было много, сотня или даже больше, и возле каждого была подпись на желтой бумаге. Малафет прошел по рядам, читая названия, нашел кристалл эпитупа, затем и овиандра и показал их Акее. Эти кристаллы были темно-синего цвета, похожие между собой. Но вниманием Акеи уже завладел другой кристалл – она безошибочно узнала его среди всех других, и хоть в ящике были и красные, и желтые образцы, о том, что она смотрела на огненный кристалл мохнатки, она бы могла поспорить на что угодно. Он был совершенно неповторимым!

Девушка протянула руку и взяла кристалл. Как же красив он был! В нем словно был свой особенный микромир, словно сгусток энергии бушевал внутри, не имя возможности вырваться наружу.

– Ах, Акея! – воскликнул Малафет и засмеялся. – Ты и здесь нашла свою мохнатку. Ну что с тебя взять?

Акея чуть смутилась, но кристалл не вернула на место. Напротив, поднесла его ближе к лицу, пытаясь разглядеть, уловить, поймать и удержать волшебство, которое виделось ей внутри.

– Это же чудо, – сказала она. – Чудо! Разве вы не видите? В нем живет какой-то мир, и если бы только не плотные границы… Он в тысячу раз красивее, чем любой из кристаллов Талиостии!

– Я впервые вижу такую любовь к чистому кристаллу, девочка, впервые. А знаешь что – забирай его себе! Пусть он радует тебя и будет памятным подарком к грядущей шестнадцатой зиме. Только не слишком-то часто держи в руках, пока не станешь разноцветной.

От счастья Акея просто не знала, что сказать. Она бросилась на шею к Малафету, крепко обняла его, потом вскочила на ноги и понеслась домой, бросив на прощание, что должна показать кристалл своим родным и что обязательно придет завтра.

– А как же эти? – спросил Малафет, глядя на два синих кристалла в руках. Но ему уже некому было ответить.

11

На следующий день Акея собиралась выполнить обещание и прийти к Малафету. Но в пути кое-что изменило ее планы. Позже это «кое-что» изменит планы всей Талиостии, но не будем забегать вперед.

Девушка шла с Белого Холма, глядя в сторону реки – туда, где она и братья видели прыгуна. Сейчас там она заметила лишь несколько талиостийцев, шедших вдоль побережья по своим делам. Никто не прыгал, никто не вызывал никаких подозрений. Было холодно, с реки словно так и тянуло запахом скорых дождей и сырости. До дома Малафета можно было пройти через набережную, и Акея решила пойти этим путем.

Она спустилась к реке. Здесь было еще холоднее, но Акее захотелось немного задержаться. Она подумала про свои волосы, которые теперь все время держала под платком. Исида сказала, что их можно покрасить в коричневый, видимо, так и придется поступить. Девушка села на небольшую корягу у реки, сняла платок и распустила тугой узел. Волосы упали белыми струями на плечи.

Акея смотрела на бурные потоки реки, из-за которых далекий Левый берег был таким недостижимым. Она вдруг подумала: а что, если там никого и ничего нет? Что, если талиостийцы ошибаются? Ведь никто еще и никогда не был виден там, на дальнем берегу, никто не подавал никаких признаков жизни. Тогда все труды напрасны? Конечно, их край прекрасен, но что если все жители перестали бы стремиться построить мост? Может, они нашли бы другие цели? Земли к востоку просторны, говорят, там ничего нет, но что если предки просто не дошли до чего-то или кого-то неизвестного?

Акея сидела так долго, но потом вспомнила, что ей давно нужно к Малафету, быстро поднялась, повернулась и … увидела чуть поодаль парня, который все это время наблюдал за беловолосой талиостийкой. Его глаза были широко раскрыты – он был напуган. И он был так необычен, что Акея тоже опешила.

Он был тоже со светлыми, почти белыми волосами! Он был выше всех талиостийцев, быть может, на полголовы или чуть меньше. Он был тонким, но крепким, но самое главное – он не был цветным! Совсем! Нигде на нем не было ни пятнышка, его кожа была как у малолетних. Его глаза тоже были светлыми. Серая одежда плотно сидела на его тонком теле, что делало его еще более высоким в глазах Акеи. Весь он был какой-то гладкий, словно выточенный из камня или куска льда, и казался бы неживым, если бы не моргал.

– Привет, – сказала Акея.

Парень не отвечал и спустя несколько секунд Акея неожиданно для себя самой вдруг спросила:

– Ты тоже использовал эпират? Ты что – отбеленный?

Парень смотрел молча, и Акее стало неловко за то, что она так невежливо обратилась к незнакомцу.

– Извините, – поправилась она, поколебалась немного, думая, не пора ли ей идти по своим делам. Но все-таки сделала несколько шагов в сторону незнакомца и протянула руку. – Я Акея. Живу чуть выше, у моста Рассветов, я дочь Зоодра и Заны.

Она постояла с вытянутой рукой несколько секунд, потом опустила ее, потому что странный парень продолжал стоять как вкопанный. Акея смотрела не него, не в силах оторвать глаз – он был так необычен, так высок. Но странное молчание становилось неловким, и девушка все же сделала усилие над собой.

– Извините, я должна идти, – сказала она, чувствуя, что нападать с вопросами неприлично.