Сон Брахмы

– Не знаю, надолго ли мы снова вместе, но я страшно рад видеть тебя. Многократно я видел сон, как мы с тобой встречаемся и вот я вижу этот сон снова, – сказал я и еще раз обнял его, – я всегда верил, что ты не умер и когда-то мы с тобой встретимся. Где мы сейчас?

– Я не знаю, это зависит от тебя, – ответил Володя. – Ты создаешь этот мир. Вчера ты выбрал мир, в котором живет твой друг Слава. Сегодня – в котором живу я.

– А разве мы не виделись с тобой в пустыне у куста, на котором висит наша Вселенная? Ведь ты же, а не Слава сказал мне про кофемолку?

– Кофемолку? А тебе не кажется странным, что она продолжает работать, хотя я давно выключил ее из сети? Вот смотри, – сказал он и подошел к окну, открыл его и выбросил ее наружу.

Машинка, продолжая трещать, вылетела в окно. Вслед за ней улетел и весь этот детальный и обыденный мир. Его сменило Ничто. Не было ничего – ни близкого, ни далекого, ни прошлого ни будущего, ни хорошего ни плохого. Я что-то видел, какой-то белесо-сиреневый оттенок этого Ничто. Хотя, может быть, это мне казалось. Трудно сказать, что я испытывал. Определенно, я как-то отделял себя от Ничто, но в чем состояло это отделение я не знал. Время остановилось. Или почти остановилось. Когда ничего не происходит, трудно судить о времени. Через минуту, час или сто лет легкое дуновение какого-то беспокойства коснулось меня…

– Это сон? – спросило что-то во мне.

– Отнюдь, ты еще не заснул, – ответил Володя из пустоты. Его голос был похож на голос человека, только что очнувшегося от глубокого сна.

– А как мне заснуть?

– Это как раз очень просто, – так же лениво, как бы неохотно произнес он, и появился из Ничто вместе с обстановкой спальни и наружным миром за окном. В его руках был шнур от кофемолки.

– Все в порядке, я успел схватить кофемолку за шнур, – сказал он уже бодрым голосом, деловито сматывая шнур кофемолки в бухту, – а вот и она. Теперь ты спишь. Но если хочешь, я могу снова ее выбросить, на этот раз вместе со шнуром.

– Что тогда будет со мной и с тобой?

– Мы проснемся, – ответил просто Володя.

– Где?

– Там, где мы были только что. Это и есть единственная реальность. Все остальное – сон.

– Сколько и где мы были? У меня такое впечатление, что мы были там целую вечность. Ну, а это, – я развел руками, – эта комната и мир за окном совсем не изменились. Эта же дама, как ни в чем не бывало продолжает прогуливаться с собакой…

– Ни времени, ни места, ни чувства там нет. Как писал Чжуанцзы: «Для мёртвого нет ни царя наверху, ни слуг внизу, не страшна для него смена времён года. Такого счастья нет даже у императора, обращённого лицом к югу».

– Так мы были мертвыми? Это то, что ощущают мертвые?

– Мы и сейчас мертвые. Там мы были бодрствующими мертвыми, а сейчас мы мертвые, которые видят сон.

В моем сознании все остановилось после этих страшных слов. Я или что-то во мне наконец смирилось с тем, что узнать что-либо совершенно невозможно. Вопросы, которые перед этим я все время пытался задать: о Славе, о пастырях, о «летающей тарелке», потеряли смысл. Впрочем, один вопрос все-таки оставался.

– А как же быть с просветлением, к которому ты так стремился при жизни? – спросил я и немного пожалел об этом. Такой вопрос был, безусловно, бестактным.

– То, что называется «просветлением», есть смерть без сновидения. Его можно достигнуть и при жизни. Достаточно только проснуться. Спешить, впрочем, ни к чему. Каждый достигнет просветления после естественной смерти.

– Так просто? А что тогда значит чистилище, рай, ад, Книга Мертвых и прочее?

– Каждый устраивает себе рай и ад по желанию. Вернее, это следует из его предыдущего сновидения. Когда поток беспокойства, который идет от тела сновидения затихает после его разрушения, осознание ослабевает и попадает в рай или в ад, в зависимости от того, чего оно ожидает. Если осознание не уверенно в том, что выбрать, то оно застрянет в чистилище. Это зависит также от культурной индоктринации. Тибетцы путешествуют согласно доктрине Книги Мертвых, например. Иначе говоря, сон после смерти зависит от сна жизни.

– А ты? Что случилось с тобой?

– Точно не помню. Это как в обычном ночном сне обычного человека, который видит десятки снов за ночь, а запоминает только тот, из которого просыпается. Последний сон, который я видел, был такой: я ехал со своим зятем ночью на велосипеде, но вдруг поднялся ветер, закружил меня и я полетел, а он остался. Я кричал ему, чтобы он расставил руки, как крылья и тогда ветер подхватит его и понесет ко мне, но он почему-то не понял меня. Нельзя описать восторг, который я испытывал. Меня несло к какой-то светлой промоине в облаках. Когда я подлетел к ней, она оказалась совсем маленькой, а я вдруг стал очень большим. Тут я вспомнил притчу о верблюде, который не может пролезть в игольное ушко. Мне стало смешно. Я засмеялся и проснулся. Так я стал просветленным, – закончил Володя и усмехнулся.

Я был поражен этим простым рассказом. Мне много приходилось читать о просветлении и о том значении, которое имеет это понятие в различных мировоззренческих системах. Общим для всех них было то, что просветлению предшествовало однократное или повторяющееся, случайное или сознательное, краткосрочное или длительное отключение от реального мира. Однократные и краткосрочные изменения восприятия реальности или отключения от нее, как правило, из-за заболеваний или интоксикации наркотическими средствами, дают, так называемые, «малые просветления», которые хотя и позволяют на миг оторваться от жизненной рутины, но не закрепляются и быстро вытесняются из сознания. По-хорошему, такие «малые просветления» имеют настолько отдаленное отношение к настоящему просветлению, что таковыми считаться вообще не должны. Другое дело, – просветление сознательное, длительное или непрерывное, например, просветление Рамакришны, сознание которого исчезало на многие дни «и только изредка возвращалось, как легкое облачко, слегка затуманивавшее полное отрешение». По сути, техники просветления, которыми интересовался Володя при жизни и примеры практики великих Просветленных, были техниками балансирования на грани жизни и смерти. Чем ближе практик подходил к этой грани, тем глубже он погружался в это невероятное состояние, которое потом воспринималось как единство со всем Сущим, или просветлением. Общим местом всех практик просветления является своеобразная техника безопасности, направленная на возможность вернуться к реальности. Эта робость перед окончательным переходом в беспредельное, наверно, объясняется бессознательным отвращением живого к смерти, неверием, что в смерти есть что-то, к чему стоит стремиться. Описание смерти, как сна без сновидения, и жизни, как смерти со сновидениями, которое я только что услышал от Володи, в корне переворачивало мое представление о ценности и значимости поиска просветления. Получалось, что это такая же фикция и липа, как все остальное в этой жизни.

– Так что же, все духовные практики – просто пустая трата времени? – спросил я.

– Это смотря с какой стороны взглянуть. Наверно, эти практики и общий настрой в момент физической смерти, позволили мне избежать блуждания в лабиринтах ада, который является, по сути, просоночным состоянием. Я проснулся сразу. Кроме того, чем меньше ты привязан к жизни, которая является сном смерти, тем продолжительнее бодрствование после смерти. Почему мы встретились? Просто потому, что ни ты, ни я не можем проснуться надолго. Какой-нибудь спящий гуру сказал бы, что мы не сожгли еще всю карму.

– Хорошо, а как «Я» избежал ада или… рая? – произнес я не очень уверенно

Володя рассмеялся смехом, который звучал как чистый звон сталкивающихся кристалликов льда: «Похоже, ты считаешь себя достойным рая. Правда?»

– Я как-то не задумывался об этом. Скорее, я вообще не верил в загробную жизнь.

– Это и есть ответ на твой вопрос. Как можно попасть в то, во что ты не веришь? Тебе снился сон, что ты атеист, поэтому ты сразу и проснулся. Правда, этот твой сон был насыщен переживаниями: «Но в нас горит еще желанье. Под гнетом власти роковой. Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванье», – процитировал Володя с едва заметной иронией.

– Что-то в этом роде, наверно, – согласился я. – Но, конечно, как атеист, я поражен тем, что вижу сейчас. Что происходит? Кто это слушает и спрашивает от моего имени, ведь ты говоришь, что мы мертвы?

– Мы засыпаем. Это просоночное состояние, опьянение наступающим сном. Когда ты бодрствовал, никаких вопросов не возникало, верно? Весь наш разговор – это помрачение сознания и переход в сон смерти. Выгода нашего положения состоит в том, что мы не просыпаемся, а засыпаем. Ад и рай нам не грозит, потому мы можем выбрать то, что нам будет сниться. Давай попробуем, – с этими словами Володя подошел к окну, снова выбросил кофемолку и тут же втянул ее за шнур обратно. Шнур зацепился за ручку оконной рамы и она повисла, покачиваясь немного выше уровня подоконника.

На этот раз радикального изменения мира за окном не произошло. Все оставалось таким же, как прежде.

– Да, нужно было не дергать так резко за шнур, – с легкой досадой сказал он… – Хотя смотри! – он указал на что-то, похожее на летающую тарелку, медленно проплывающую высоко над многоэтажками. – Вот какой сон ты выбрал! Ведь это же конструкция, которую ты видел в космосе! Ну что же, значит, будем строить летающий ковчег для проникновения в День Брахмы? Только мы попали в ту часть сна, в которой ковчег построен. Придётся ещё раз повторить фокус с кофемолкой…

– Постой, почему это я выбрал? Ведь это ты бросил эту штуку. Что это вообще такое? – Я подошел к окну и стал ее разглядывать.

– Потому что это твой сон. Ты меня в него затянул, Старик, так что не взыщи, – голос Володи плавно поменял интонации и тембр.

Я резко обернулся. Передо мной стоял Слава с каким-то предметом в руках. Вначале мне показалось, что это прежняя кофемолка. Я снова обернулся к окну. На этот раз оно было закрыто. «Сейчас все начнется сначала», – с отчаянием подумал я, не в силах отвести глаз от предмета в руках человека, который еще секунду назад был Володей.

– Ну, как спалось на новом месте? Пойдем завтракать, водитель уже приехал. Пора на работу.

– На работу? А что это у тебя в руках? – недоверчиво сказал я.

– А, это… странная штука, мы химпосуду вроде не заказывали. Водитель привез посылку. Заехал в транспортную контору за посылками для нашей конторы по дороге, я открыл одну, – пояснил Слава.

– Дай я посмотрю, – попросил я, предчувствуя неотвратимый оборот событий.

Предчувствия меня не обманули – в руках Славы была до боли знакомая агатовая ступка…

Послесловие издателя

На этом рукопись прерывается. Намеренно ли автор прервал свою повесть на середине шестнадцатой главы, или он не имел времени, (а может быть, желания) продолжать ее, остается загадкой. Лично я, учитывая последний разговор с ним, склоняюсь к мысли, что он потерял к ней интерес ввиду приближающейся развязки череды событий, описанных в ней. В рукописи содержался также небольшой фрагмент, не связанный с текстом повести и рисунок круга, с вписанными в него восемнадцатью пятиконечными звездами. Текст и рисунок приведены ниже.

Фрагмент текста

Когда-то, в пору увлечения психологическими опытами, связанными с сенсорной депривацией, я соорудил ванну с крепким раствором морской соли, в которой поддерживалась температура около 34 градусов Цельсия. Плотность раствора была такой, что выталкивающая сила полностью уравновешивала вес тела. Находясь в абсолютной темноте и тишине и не чувствуя температуру воды, я как бы висел в состоянии искусственной невесомости. Эксперимент начался рано утром и должен был закончиться через час. Эксперимент состоял в записи электрической активности мозга в состоянии депривации. Через час субъективного времени я вылез из ванной, оделся и наощупь направился в соседнюю комнату, чтобы посмотреть записи самописцев. Открыв дверь, я увидел только звезды, которые тускло светили через окна комнаты. Было около 4 часов ночи. Позже, просматривая ленты самописцев, я должен был признать, что весь этот 20-часовый промежуток времени мое сознание находилось в бодрствующем состоянии.