Эликсир счастья, или Тридцать пять веселых историй, рассказанных бизнесменом

Я знал, что должен фанату помочь. А кто, если не я? Ведь и Минздрав предупреждал, и медицинский трехтомник безапелляционно утверждал, и женская половина семейства в журнале «Здоровье» делала закладки из сушеных маргариток…

Был составлен лекарственный сбор собственного сочинения, который иногда подсыпался расслабленному приверженцу в чаек, ведь добровольцем он быть почему-то отказывался. К десяти годам я уже точно знал, что лекарство – это вещество, которое, будучи введенным в крысу, дает научные результаты, затем описываемые в статье. Но в радостные экспериментаторские часы фиксировать на бумаге свои достижения мне было сложно из-за приступов раскатистого смеха. Да и память не подводила.

К сожалению, после приема травок наступал… обязательный перекур. Эта пятиминутка отцовской личной жизни делала все мои труды бессмысленными и напрасными. А аматеру позволяла верить, что он занят делом в то время, когда ничего не делает.

* * *

Но однажды все пошло не так, как обычно. Почтенный родитель опочивал после обеда, и мне отчаянно захотелось рискнуть еще раз, поставив опыт, поскольку верил, что в это время своими руками создаю шанс на что-то хорошее, но так, чтобы сбывшиеся ожидания грубо и бесцеремонно не разрушили прелесть неторопливого предвкушения. Бывало пылесошу и, подняв с ковра нитку, которую пылесос не мог всосать, бросаю ее обратно. Зачем? Чтобы дать агрегату еще один шанс…

Я всегда стремился принять достойное решение, да так, чтобы в случае несостыковки, тараканы в моей голове аплодировали стоя! Тогда уже знал: в жизни не важно, сколько будет машин в гараже и в каких странах побываешь. Важно сколько жизней ты изменишь, на скольких людей повлияешь и кому поможешь. Делай добро. Это приятно! Итак…

Небритая жертва лежала на диване, приоткрыв рот, и похрапывала. Храп больного – это и не храп вовсе в общепринятом смысле этого слова, а душераздирающая мольба о помощи затравленного никотином организма. Коварный сон обездвижил тело. Я, будто хирург перед операцией, радовался, что роскошный пациент находится в лучшем состоянии для эксперимента без анестезии. Была, конечно, мысль, что хорошо бы еще и тело зафиксировать. Но время не ждет! Трава-мурава была заготовлена заранее: накрошена и подсушена. Тихонько подкравшись, я подсыпал в его открытый рот немного доброго зелья, полагая, что понимающий организм испытуемого потихоньку сам рассосет препарат. Притихший продолжал издавать мирные звуки. Я переждал необходимый интервал времени и заглянул в зев: как там моя спасительная смесь? Аппетитная панацея не только не рассосалась – она прилипла к его хлебоприемничку и мирно ждала своего часа. Засек еще минут пять, зорко наблюдая динамику, но больной даже не думал пошевелиться. Тогда решено было потихоньку вывести его из состояния сна, и я кашлянул. Никакой реакции. Кхекнул еще разок, громче… Отец закрыл рот.

– Отлично! – воскликнул я шепотом. – Началось лечение – долечим! – и замер в ожидании продолжения… У азартных спецов (а таким я себя уже считал) все идет как по маслу, у середнячков, возможно, – как по маргарину, а у совсем плохеньких – как по вазелину!

Подопечный медленно перевернулся на бок, издал звук, напоминающий карканье молодого вороненка, причмокнул. Только этого я и ждал! Сейчас эликсир рассосется, и волшебная пилюля судьбы, проникнув в его организм, потечет по венам. Сын получит ролики за сэкономленные на некупленных сигаретах деньги! Мы также купим ролики энтузиасту и, взявшись за руки, весело поедем по асфальтированной дорожке здоровья. А через год экономии к нам присоединится и остальное семейство. Спортивные, здоровые, счастливые!.. И безумно наивные! Особенно сын!

Но вдруг счастливец судьбы вскочил, громко закашлял и внимательно осмотрелся, пребывая в полусонном, но чутком состоянии. Путем погружения в глубины подсознания ему, как волонтеру, удалось обнаружить богатейшие залежи оптимизма, оставалось только отыскать способ его транспортировки на поверхность. Как медбрат, я наблюдал: абонент ощутил привкус чудесного снадобья, и лицо его покрылось доброкачественной испариной, а энергия покоя вышла из берегов. В глазах стояли вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».

И тут я, как врачеватель, попался на глаза. Отец как-то сразу почуял, что виновник привкуса неизвестной доселе фитотерапии сидит рядом, поеживаясь от смеха и уже… раскаяния. Вообще, у контрагента был богатый опыт взаимодействия со мной, взаимодействующим с окружающей средой. Хомяки, которых я разводил, коты, которых иногда приносил домой «только покормить», а они, наглецы, оставались на годы… Говорят, у кого-то эти усатые звери бывают лечебные, а нам попадались с приметами. С последним, гладкошерстным, например, было связана такая «примета»: если кот загадочно себя ведет и прячет свои зеленые глаза – тапочки папе лучше не надевать. Этот опытный подход «постоянного покупателя» был оправдан и сейчас:

– Это ты подсыпал? – спросил, на мой взгляд, уже «бывший курильщик». Изо рта при этом у него вываливалась шелуха какого-то первоцвета.

– Да, пап…

– Зачем?

– Но… Это… Это все для твоего же блага, чтобы организм твой был здоров и ты не курил! – сказал юнец осторожно и почувствовал, что хоть момент победы и славы в борьбе с курением близок, но нежелательные побочные эффекты налицо.

– Чем чище помыслы, тем вид глупей. И как изысканны манеры у коварства: и облик благороден, и сладкозвучны речи! – заговорил отец в стиле Шекспира.

В какой-то момент мне даже показалось, что бальзам начал действовать, и он вот-вот скажет: «Все, баста. Я больше не курю! Ты победил…» Но на самом деле отец откашлялся и поискал на диване спички привычным движением руки. Потом потряс коробком в воздухе и сказал, аккомпанируя себе маленьким ударным инструментом:

– Так вот, сынок, красоты волшебной раболепный данник, ты заблуждаешься в своем опыте настолько глубоко, что заблуждаешься даже насчет глубины своего заблуждения! – и его вторая рука потянулась к ремню. «Драть будет!» – подсказала мне интуиция лекаря. По радио звучала песня известного барда. Но «надежды маленький оркестрик» не в состоянии был заглушить большой симфонический оркестр приближающихся неприятностей.

– Папуль, сейчас главное – не впадать в панику и не совершать опрометчивых поступков! – крикнул я и… сиганул за дверь.

Дамы и господа! Уже с детства ваш покорный слуга не терзал себя сожалениями. Упущенные возможности, несостоявшаяся первая любовь, коварство конкурентов, которым, по глупости были доверены некоторые тайны. Все мы склонны о чем-то сожалеть, но нет ничего более пустого и бесполезного. Сожаление не должно длиться более пяти минут, ведь погружаясь в самоедство, вы теряете не только время, но и огромное количество жизненной энергии. Упущенных возможностей не вернуть, а вот перестать размазывать слезы и проанализировать причину неудачи – отличный выбор!

Вернувшись домой через час, отца я, к счастью, не застал. «Фазер добр. Ну и что, что он странный какой-то был, взъерошенный, в глазах нездоровый блеск, кричал: „Где истина зарыта?“ В одной руке – ремень, в другой – трубка, – успокаивал я себя. – Он экспериментатора-новатора уже простил, хоть еще немного, наверное, сердится…» Дабы замять это недоразумение, я решил реабилитировать себя каким-нибудь практичным кулинарным поступком.

* * *

Ароматная сдоба, изюмные сладости и хрустящие деликатесы в ту пору не радовали разнообразием и изобилием. Иногда в семье баловали себя и родных, открывая баночку абрикосового варенья, присланную родственниками из Кишинева. Но хотелось чего-то необыкновенного, особенно вкусного.

Вспомнил, как бабуля учила невестку

– Если банку сгущенки поварить, то, дегустируя божественную смесь, пальчики оближешь!

Будучи достаточно практичным, дорожа каждой минутой, я оставил банку вариться в кастрюльке с водой, а сам отправился на близлежащую поляну собирать травы. Попалась отличная опушка с благоуханными цветочками, и я наслаждался, так как с каждым сорванным стебельком ощущал: мой карман тяжелеет не только от лишней копейки, но и очередной невыкуренной сигареты старшего. Оставлять опыты с отучением от курения табака в мои планы не входило. Прошел час. Я азартно увлекся сбором, поэтому решил: банка уже хорошо поварилась, пусть теперь потушится. Незаметно прошли час, полчасика, полчасочка, еще немного…

Было темновато, когда с полными пакетами плодов первозданной природы для исцеления недугов человечества я приблизился к подъезду. Бабушки, сидевшие во дворике, были чем-то напуганы, тихонько крестились и как-то тревожно на меня посмотрели. Мы тогда жили на первом этаже, и наши окна выходили во двор. Забегая в подъезд, я всегда смотрел в окошко нашей кухни. Вот и сейчас мельком взглянул… Окно выглядело так, будто какой-то хулиган забросал стекла грязью. Кому же я насолил? Неужели какой-нибудь ангельской старушке сделалось плохо от моих трав? Вбежав в квартиру, почуял едкий запах сожженного продукта – и все понял… Через пять минут входная дверь заскрипела, выпустив наружу остатки дыма, и зашел чэн-хуан…

– Сынок, ты что, опять эксперименты ставишь? – спросил батя, осторожно приближаясь к эпицентру взрыва банки со сгущенкой, надеясь, что все детонации и напасти уже позади.

– Папа, искусство требует жертв, а жертвы – искусства! – бодро ответил я, стоя на деревянной табуретке и оттирая сладкую грунтовку с потолка.

– Эх, ибн-бастард, в мире так много граблей, на которые еще не наступала нога человека. А если наломал дров, то сделай вид, что готовишься к зиме. И постарайся это сделать до прихода мамы!

Э-ге-гей! На тот момент я уже чувствовал, что вместо того чтобы считать свои беды, лучше считать радости! Ведь на переднем крае науки пули глупости нет-нет да и просвистят! И со всей ответственностью продолжил уборку.

Подача документов

Эти важные студенты, закончившие первый курс…

Скоро и я стану студентом и вашим сопельменником!

Скоро, скоро! Тогда и поговорим.

Это вечное беспокойство чего-то не успеть и по сей день продолжает держать меня в тонусе. Для многих важно мыслить в категориях целей, задач, результатов! Такие люди берут на себя любую роль и умеют сфокусироваться для того, чтобы достичь поставленной цели. Они ищут подтверждение своей ценности через достижения!

Что еще сказать о моих СЕМНАДЦАТИ? Тогда я засыпал мгновенно, продолжая во сне доказывать теоремы с элегантностью испанского тореадора, вонзающего пику в хребет прыгающего быка. А проснувшись, моментально вливаясь в жизненный поток, сиял радостью, как игривый шахматист после победы в матче.

Итак, последний класс. Выпускной. Терзающий выбор профессии… В руках – фотоальбом с моей слегка измененной фамилией: не Корягин, а Кормин, почти Кармен, которая вообще – цыганскоиспанская женщина из прошлого, воспетая поэтом. Будучи чутким подростком, улавливаю, что как будто некто пытается направить потомка бурятско-славянских корней в русло производства кормов для парнокопытных. Рассматриваю себя в этом альбоме, и кажется, что это уже не я, а некий Кормин. А сам стою перед судьбоносным выбором: куда же податься? Куда?

Тянуло в романтическо-технические специальности: в Московское Высшее техническое училище имени Баумана, Минский политехнический институт… Можно и в Могилевский машиностроительный. Вопросы терзали воспаленный разум и будоражили сознание. Был готов ко всему перед решительным стартом. Отец, указывая на воображаемую планку, воодушевил, практически заякорил: «Сынок, достигни большего, чем я!»

Наконец выбор сделан! Минск, политехнический, факультет роботов и робототехнических систем! Повторяю название, оно звучит, как блюз из фантастического фильма – и с закрытыми глазами я плыву в невесомости, предвкушая победу. На мне – изящный скафандр космонавта, который иногда постукивается круглым шлемофоном о косяки длинного коридора космического корабля…

– Робототехником буду! – гордо отрапортовал я, глядя отцу в глаза, с надеждой, что он убедительно отсоветует далеко уезжать.

– Точно робототехником? – повторил он без запинки. – Подумай, а то одного студента в каком-то вузе заманивали электровакуумные приборы делать, а оказалось – простые лампочки. Так что смотри в оба! – подзуживал батяня, подстегивая к более глубокому маркетингу при выборе специальности. Возможно, тогда я уже подразумевал, что только своими поступками буду строить собственную жизнь. Да, ошибки есть и будут. Но именно они приблизят меня к цели! Итак, пришло время идти и делать!

* * *

Каждую неделю бушевали беспрерывные дожди, хандра овладела народными массами, и только синоптики вносили струю оптимизма в серые будни, каждый день обещая: завтра – преимущественно без осадков!

Редкий дятел продолбит до середины… телеграфного столба.

Мне же упорства было не занимать! И вот…

Приехав из областного града Могилева (далее по тексту Рио-де-Могилев), худощавый, как скелет комара, я приближался к одному из учебных корпусов политеха. Местные студенты первого курса, как потом убедился, гораздые на выдумки, кучковались на ступеньках крыльца. По голодным худым рожам и блестящим глазам угадывались именно первокурсники, которые от полученных знаний пока еще… не скончались. Полюбопытствовал:

– Где тут документы подают для поступления в институт?

Они оживленно пошептались, обмениваясь лошадиными улыбками:

– Бачишь, сынку, пятиэтажное бледно-зеленое здание в зелени тополей? За высоким зеленым забором? Ступай туда, не ошибешься!

– Отлично замаскировали – конкурентам сложнее добраться! – поделился я сомнительным счастьем и направился к своей зеленой цели. Этот корпус, явно первых послевоенных лет постройки, со слегка облезшей краской, как маскхалаты у разведчиков, видел много вдохновленных поколений как абитуриентов, так и студентов. Однако, переступив дружелюбный порог указанного заведения,

я сразу же заприметил скудость приема и тщательно сдержанную радость от появления абитуриента, готового с ходу доказать любую волшебную теорему. На вратах, ведущих в перспективу, почему-то вместо десятка ухоженных преподавателей в блестящих очках сидела морщинистая старушенция с орлиным, зорким взглядом юных глаз. Видно, дама долго увлекалась узбекской диетой – чай, рис, халат… «Может, профессорша?» – подумалось с надеждой и любопытством ребенка. Моя мысль была отзеркалена молчаливым великодушным ответом: «Я люблю волнистых попугаев и теплые стельки в обуви».

Эти легкокрылые мысли прервал африканец, не сразу заметный на черном дерматиновом диване. Мавр ничего не говорил, будучи мирно спящим на протертом глянце сидения. Мое воображение целеустремленного провинциала поразила такая абсолютная отрешенность от насущного. В голове, плотно набитой теоремами всех мастей, включился первый звоночек беспокойства. Может, все просто? Документы подал и от волнения, смешанного с перенапряжением, заснул? Или он уже застенчивый студент и все ему нипочем? Или те худощавые люди не туда отправили? Между уравнений, схем и графиков, толпящихся в набитом знаниями мозгу, уже роились первые сомнения, переливаясь оттенками легкого раздражения: «А туда ли я принес свою светлую перспективную голову документы подавать? И что это за тьмутаракань камуфляжная? И где приемная комиссия?!»

Но начал разговор дипломатично:

– Приветствую бьющихся за урожай в приемной комиссии! Где тут документы принимают?

– Щас главную вызову, а ты садися и никуды не ходи! – приказала кипучая старушка, любительница попугаев и риса.

– Где, бабушка, садиться? На товарища-иностранца? – я указал на спящего.

– Мож и на него, – посмеиваясь, провоцировала на международный конфликт бабуся. Потом она быстро и бесшумно переместилась в неведомо куда ведущем направлении. Я медленно подошел к «земляку». На расстоянии полуметра зёрна истины внятно транслировали, что парень перебрал и, возможно, теперь видит во сне жаркую родину с темнокожими красавицами, танцующими жаркие танцы у ритуального огня. В ту минуту лицейская лирика Пушкина победила спотыкающиеся в голове мысли:

Вот здесь лежит больной студент;Его судьба неумолима,Несите прочь медикамент —Болезнь любви неизлечима!»

В общем, изысканное настоящее нежно уложило его на старенький потертый диван. А так как иностранцев, особенно детей, у которых папы работали вождями племен, в СССР уважали, то и убрать его никто не решился. Да-а-а… Сколько всего не сделано, сколько ему предстоит еще… не сделать!.. Я не знал его естественных реакций в дурмане чар белорусских игристых вин и поэтому, дабы во сне ему вдруг не привиделся кулачный бой за выживание в джунглях, решил не смещать его с занимаемой территории. И ждал своего будущего, стоя, как солдат на карауле.

Подошла незнакомая мадам – с бумагами, в казенном халате. Она застала меня за изучением африканских раздувающихся ноздрей. Между прочим, увлекательное зрелище! Смело можно использовать в гипнозе.

– Давайте ваши документы, посмотрим, – порадовала меня атаманша расторопным сервисом.

«Прекрасно, скоро чайку попью, ведь с утра только воздух и жевал», – зашелестели заманчивые грезы.

– Так, а что это за умные бумаги вы мне принесли? – мой выстраданный аттестат об окончании школы и полученную с боем в очередях медсправку из могилевской поликлиники старшина держала, как лягушонку за лапку на уроке биологии.

– Там все, что надо! – с легким мандражем в голосе пролепетал я и неуверенно глянул в сторону чернокожего. Беспечная радость от замаскированности этого здания покидала меня безвозвратно, а посему я понял, что начальница не хочет принимать документы. Наверно, конкуренты приходили не с пустыми руками… Снова поискал поддержки у спящего чернокожего принца, но – тщетно. Для длительного сна нужны определенные навыки и натренированное тело. Неподготовленный человек не вылежит долгие часы без ущерба для здоровья.

– Эти, – она потрясла моими аккуратными бумагами как тупым карающим мечом перед моим же носом, – не годятся, надо другие, – вымолвила она, прервав сладкие размышления о коржике и душе. Картина повторной поездки на перекладных в Рио-де-Могилев и обратно всплыла незаманчивой перспективой в моем левом полушарии, отвечающем за перемещение.

– Для заселения в общежитие требуется… – и далее, по регламенту, был четко оглашен список документов, необходимых, чтобы получить койко-место для вогнуто-выпуклых частей человеческого организма. Глаза чтицы слегка закатились от удовольствия растолковывать азы малограмотному юнцу.

Я, конечно, понимал, что вид отпрыска могилевских земель перед лицом начальствующим был лихой и придурковатый, и решил прервать этот полет:

– Пока не планирую заселяться в общежитие. Хочу только подать документы на поступление в институт.

Заблуждения мадам развеялись, а заодно и моя перспектива душа и коржика с маком.

– А-а-а… Так вам не сюда, молодой человек, – сбросила с себя груз ответственности мудрая комендантша общежития и промолвила человеческим голосом: – Вам во-о-т туда, – она указала в направлении чуть выше дивана с африканцем. – Увидите красивое здание с большими белыми колоннами, там разберетесь.

– А можно спросить напоследок? – решил уточнить я, чувствуя, как распирает меня изнутри жажда исследований, и улыбнулся, понимая, что улыбка делает мужчину менее ужасным, нежели он кажется сначала.

– Что вас интересует? – чуткая дама насторожилась, предвкушая подвох.

– Да так, пару маленьких нюансов. Много у вас таких черненьких учится? – не отрывая глаз от африканца, спросил я, понизив голос до шепота. – И можно ли мне его ноздри потрогать, пока он спит, а то дома их только по черно-белому телику видел?

От неожиданности глашатай перешла на «ты»:

– Вот поступишь – и все узнаешь, и все потрогаешь. Хотя… А-а-а… – махнула она рукой, – делай с ним что хочешь, а я пошла.

И все же я решил не испытывать судьбу. Да и кучерявый парень лежал счастливо расслабленный. Было ли счастье тогда со мной, или с ним, или с теми женщинами? Я думаю, оно всегда с нами!

Оно не имеет ничего общего с рубкой дров, оно не имеет ничего общего с рытьем ямы в саду. Счастье не имеет ни к чему никакого отношения. Это просто непринужденное состояние вашего бытия, и оно остается с вами, оно не приходит и не уходит. Оно всегда есть, точно так, как ваше дыхание, биение сердца, обращение крови в теле. Счастье есть всегда, но если вы станете гоняться за ним, то непременно набредете на несчастье. Просто перестаньте искать, и вы нашли… Потому что поиски означают усилия ума, непоиск означает состояние расслабления. А счастье порой бывает только в расслаблении.

На тот момент я был уверен: все впереди – и коржик с маком, и чай с бубликом, и мыло с мочалкой!

Прямо на выходе вдруг мне дорогу перебежала одна черная кошка, и тут же вторая предательски пересекла улицу позади меня, отрезав тем самым пути отступления. Интересная примета! И что, господа, предлагаете? Ох уж эти мурлыки! Желудки у них не больше наперстка, поэтому тот литр молока, который эти звери выпивают за раз, находится там под давлением как в эпицентре ядерного взрыва! Подумал, что у этих котяр тоже есть примета: если дорогу перебежит негр… Постояв минут пять, увидел те самые путеводные звезды, которые направили меня в общагу вместо главного корпуса. Они медленно брели туда, откуда я вышел, тем самым перетягивая на себя последствия плохой приметы. Посмеиваясь своей шутке, они смотрели в мою сторону, а я с облегчением улыбнулся в ответ и сказал себе, что чудеса еще случаются на свете. А во что еще верить, если не в чудеса? На то они и придуманы, чтобы в них верили! А потому пошел своей дорогой, весело размахивая свернутыми в трубочку документами и насвистывая что-то из репертуара Элвиса Пресли. Дорогой, начинающейся в приемной комиссии главного корпуса Минского политехнического института. Дорогой длиною в пять с половиной лет!

Как я отметил свое поступление

Хорошо смеется тот, у кого белые зубы, здоровые десны и язык без белого налета.

Экзамены пронеслись на одном дыхании. Я уже знал, что по баллам прошел. Распирала гордость, что оправдал ожидания родителей. Но раньше времени решил не баловать их этим ликованием. Набрав домашний номер по междугороднему телефону, скорбным голосом, но с непослушной, расползающейся по лицу улыбкой сказал:

– Экзамены я… к сожалению, провалил… Двигаюсь в направлении Рио-де-Могилева на поиски лучистой жизни!

Наверно, отец уловил мою улыбку на том конце провода и ответил на удивление спокойно:

– Ничего, сынок. Проблемы возникают не столько для того, чтобы их решали, а для поддержания боевого духа и спортивной формы! Поработаешь на стройках века, – то ли шутил, то ли советовал флагман идей химической индустрии и философ по жизни. – Рабочие мозолистые руки и шустрые ноги в кирзовых сапогах всегда стране нужны! Да и женщинам нравятся!

Я еще тогда безмятежно подумал, а для чего этот любомудр упомянул про мозолистые ноги-то? А в голове уже смеялся стишок:

Для чего даны мне ноги?Есть ли прок какой от ног?Есть! И очень даже многий,их не зря придумал Бог!Семимильными шагами,распевая на ходу,День за днем, вперед ногами,вдоль по жизни я иду!

– На могучих стройках – это классно! Но, может, что другое подскажешь? – решил развести мыслителя на тему, как быть его чаду.

– Можно и в сельское хозяйство, и в животноводство… хотя… – в этот момент я телепатически уловил: отец смотрит на свой палец, когда-то прокушенный страшным зверем – хомяком.

– А ты, мудрец, как начинал, кем? – спросил я, не экономя время. На переговорном пункте Главпочтамта обычно заказывали две минуты, в которые можно было только лаконично попросить прислать десять рублей. У меня же в резерве было целых пять! Когда же еще, как не сейчас, поболтать с родителем по душам?

– Когда ты родился, мудрец целый год подрабатывал грузчиком. От этого спина стала только крепче, да и заработки были повыше, чем у инженера, – вещал он из трубки.

Я, представив мозолистую сгорбленную спину работяги, на которую взвалили сотый пятидесятикилограммовый мешок с мыльным порошком или цементом, подумал: «О чем он философствовал и что видели его глаза, когда на горбину приземлялась очередная тяжесть? А когда мешок разрывался и на лицо просыпался кусачий свежий порошок? Какие он импровизировал скороговорки, когда на ногу падал неудержанный груз?» Мне воображались разгоряченные гегелитяжеловесы, которые в темноте кричат: «Ведь если я таскать не буду, и если ты таскать не будешь, и если мы таскать не будем, то кто же здесь рассеет мглу?!»