Дом 13, квартира №… Сатирический роман

– Ну, наконец-то что-то путёвое услышал. Пьём! За баб!

Едва последние капли проскользнули из стаканов в желудки коллег-собутыльников, как на пороге кухни появилась заспанная и взъерошенная супруга Архипыча.

На лице её несложно было прочитать крайнее возмущение.

– Сейчас… сейчас я с вами и за баб, и за метлу поквитаюсь, полуночники!

Быстро оказавшаяся в ладони прочная, видавшая виды чугунная сковородка сталинских времён указывала, что для шуток места больше не оставалось.

Успев шустренько выпить, и тут же окончательно протрезветь, Николаич не стал дожидаться развёртывания боевых дальнейших действий, и через пару секунд стук его башмаков слышался уже в подъезде.

Оставшись наедине с супругой, Архипыч не бросился в бегство, а застенчиво (то есть, держась за стенку) заштормил мимо жёнушки.

– Главное, многоуважаемая и дорогая моя – это спокойствие. Правду я говорю, ненаглядная? – ласково проблеял он.

– Ты только не вздумай дойти и лечь возле меня, прилежный мой, – «ненаглядная» скрипнула последними шестью зубами и резким властным движением полководца указала Архипычу на входную дверь: – На коврик, марш на коврик!

– Иду, красавица моя бл… блондинистая, – не возроптал мужичок, но к коврику не направился, ибо лёгкий крен изменил курс дворника в зал. Однако и до него он, к вящему удовольствию жены, добраться не успел, поскольку по пути обмяк и завалился.

Мирно засыпая, ему мерещилось, что плывёт он по Тихому океану, а его всё крутит и бросает туда-сюда, а злобные буревестники бьют мощными клювами по его несчастной голове, да так и норовят, изверги пернатые, прямо в глаз попасть… в самый хрусталик.

Проснувшись, к своему удивлению Архипыч обнаружил, что не было вовсе ни океана, ни буревестников… А были лишь свежеобмоченный ковёр и дьявольски твёрдый выступ тумбочки, упёршийся в череп дворника.

* * *

Внуков Архипыч любил; но так как своих не имелось, как, впрочем, не было и детей, по этой самой причине любой голопузик вызывал в нём слёзы умиления и непритворную радость. Даже когда по долгу службы ему приходилось, превышая всяческие полномочия, пинать дырявым резиновым сапогом какого-нибудь малолетнего охламона за то, что тот изобразил три всем известные буквы на асфальте возле лежащего шланга… или же когда вынужден был гонять метлой низкорослого и мизеровозрастного хулиганчика за описанные из вредности лестницы (а может, такое безобразие происходило из-за элементарного отсутствия общественного туалета) – всегда чрезвычайно тяжело давались Архипычу эти бесстыдные преступные действия, и потому всякий раз сердце обливалось слегка взбудораженной и обеззараженной после магазина кровушкой. Ему было жаль глупышей, но иначе он поступить не мог – не позволяли ни возраст, ни хилые нервы, ни общественная сознательность в его лице.

Но в этот раз Архипычу пришлось столкнуться нос к носу (и очень тесно) с младенческой несмышлёностью и полным отсутствием в ребёнке такого понятия, как авторитет дворника.

С утра, едва Архипыч произвёл осмотр мусорных баков и приготовился подмести вверенную ему территорию, как вдруг решил предварительно отправиться на своём ХВЗ в ближайший магазин. Однако внезапно к дворнику подлетела соседка из девятой квартиры, чем-то явно обеспокоенная, но, правду сказать, весьма сногсшибательная матрона. (Один только её взгляд шибал окружающих в пот, не говоря уж о массивном скульптурном ансамбле могучего тела истинно русской женщины по имени Марфа, своим видом и величием сваливающей мужчин с ног).

– Архипыч, выручай! – вовсю заголосила Марфа Виолетовна при виде дворника, что, надо отметить, крайне его удивило.

Архипыч, сколько себя помнил (а трезвым был он довольно часто, почти каждое раннее утро), доселе никогда не слышал причитаний грузной Марфы Виолетовны, разве что дикий рык, которым она одаривала супруга, когда дружки приносили того с работы, компактно укладывали у двери, нажимали кнопку звонка и убегали (кто мог, и как мог).

– Я прошу, чтобы мне эти дрова больше не таскали! – говорила или орала гром-баба вдогонку улепётывающим мужниным товарищам.

«Дрова», в лице Никодима Степурко, всегда лежали возле порога к моменту открытия дверей и служили заслоном к победному отступлению приятелей. А преграда-то для грандиозной Марфы Виолетовны, казалось, была что надо! Но… очень быстро бывший борец и физкультурник – активист становился зачахшим телом, головой и душой и превратившимся из могучего атланта в бесформенную тушу…

Впрочем, о дружной семейке потом. А теперь…

– Архипыч, только ты…

– Что случилось, Марфа Виолетовна? Что стряслось, красавица?

– Необходима твоя экстренная помощь, Архипыч.

– Всегда рад помочь тебе, радость наша могучая.

– Помоги, голубчик, миленький…

Голубчик скромно потупил взгляд в землю и промолвил:

– Я рад всегда… что в моих силах, пока они еще есть.

– Нужно с внучкой посидеть, Архипыч. Часика два, не больше.

– Мне? – Искреннее недоумение мгновенно прочиталось на его преобразившейся и буквально на глазах помолодевшей физиономии.

– Ну я ж к тебе, а не к кому-нибудь обращаюсь, – сказала Марфа Виолетовна таким тоном, что дворник съёжился; но почуяв это, она вовремя опомнилась и продолжила слащавым прежним голоском: – Да ты не бойся её, Архипыч, внучке всего годик от рождения.

– Её-то я не боюсь….

– Прекрасно! – сотрясла воздух соседка так, что у дворника вновь отчего-то внутри похолодело.

– Прекрасное-то оно всегда прекрасно… – пытался он что-то лопотать.

– Вот я и говорю. Не больше трёх часов в общении с прекрасным дитём станет чудесным времяпровождением для тебя и оставит множество самых неизгладимых впечатлений.

– Неизгладимых? Где?

– То есть как где? В душе! В мозгах твоих х… хороших, – заскрежетала Марфа Виолетовна, и Архипыч поглядел на небо: не грозовая ли туча забрела ненароком.

– Согласен, посижу, наверное, с вашей внучечкой, – не успел обречённо промолвить он, как тут же его душевные шатания были пресечены жутким взглядом оскалившейся в улыбочке соседки.

– Значит так, сейчас ты, Архипыч, идёшь домой, а я через пятнадцать минут принесу к тебе нашего ангелочка, – молвила Марфа Виолетовна и внезапно захохотала так, что дворнику вспомнилось его счастливое детство, проведённое в колхозной конюшне.

Безотказному директору двора ничего не оставалось делать, как направить свои смиренные стопы домой и ожидать явления «ангелочка».

Действительно, вскоре, даже не постучавшись, в квартиру Архипыча вихрем вторглась Марфа Виолетовна с карапузом на руках.

– А вот наша крошка. Мы решили доверить вам наше сокровище на часика четыре, дольше не дадим. Затем мы заберём наше чудовищно привлекательное создание обратно. Надеюсь, вы вернёте нам внучку в целости и сохранности, а мы за это отблагодарим, как полагается. – Все слова женщина произнесла очень громко, но, как ни странно, это никоим образом не отразилось на спящей девочке.

Мужчина принял трясущимися руками драгоценный груз и перенёс его в спальню, где благополучно опустил на кровать.

– Не забудь, Архипыч, наше чудо надо покормить, когда оно проснётся. Ты уж хотя бы молочка дай внученьке, – напутствовала старика заботливая молодая бабуля.

«Хотя бы молочка, – с неприязнью подумал дворник. – Может, она решила, что мы со старухой такие бедные, что не в состоянии достойно угостить девчушку…»

Мысли новоявленного няня прервались хлопком входной двери. Таким образом Марфа Виолетовна благодарно покинула квартиру.

Целый час приёмная внучка Архипыча мирно спала и ничем его не беспокоила. Сам же дворник весь этот спокойный промежуток времени безотлучно провёл возле прекрасного чада, с умилением разглядывая абрикосовые щёчки и малиновые губки девочки, носик – картофелинку и, словно перевязанные невидимыми ниточками, пухленькие, будто поролоновые, ручки чудесного дитяти.

Но сон не вечен… Обычный, человеческий, детский, любой, он прекращается…

Вначале встрепенулась голова ребёнка, вследствие чего ангельское личико резко побагровело от искажающих движений и стало вдруг схоже на мочёное яблоко; а затем истошный и высокий по ноте рёв разрядил затхлый воздух в квартире Архипыча, привёл в содрогание стены, и вверг в полное замешательство самого хозяина. Такого крика спальня одиноких стариков не слыхала еще со времён первой закладки кирпича, да и то… Даже матерные сиренные ругательства дражайшей супруги никак не дотягивали по децибелам в сравнении с воплем малышки.

Архипыч был слегка шокирован, однако быстро пришёл в себя и начал осмысливать сложившуюся ситуацию, пытаясь найти дальнейшие верные действия по её исправлению.

Да разве он не дворник?! Разве не умудренный опытом человек, неужели не мужчина?!

Давно замечено, что в критические мгновения рождаются наиболее ценные решения и верные ходы.

«Покормить!..» – выдала одна из извилин Архиповича талантливую мысль.

Дворник сорвался с места, чтобы бежать в кухню, но…

«Переодеть!.. Конечно, в первую очередь нужно переодеть!» – блеснула гениальностью другая извилина.

– Бабушка, называется, даже запасных памперсов не принесла! – вслух выругался старик, бросая камушек в огород Марфы Виолетовны.

Да-да, так и выругался, применяя слово «памперс», потому что, хотя не имел внуков, слыл продвинутым стариканом и в современных новшествах неплохо разбирался.

«Продвинутый старче!» – сам себя похвалил он.

Если бы Марфа Виолетовна находилась рядом, то из ушата нецензурной грязи, словесно выливаемой Архипычем в течение пяти минут в сторону грозной соседки, она могла бы много почерпнуть информации о себе, а иногда даже удивиться, узнав некоторые детали её личной жизни, а также жизни её дальних и не очень дальних родственничков.

Одним словом – хватило всем… Хватило и ей на «пряники». Однако, к счастью, в этот момент её по близости не было, поэтому развеять слухи, узнать факты, культурно и интеллигентно возразить Архипычу, дабы уточнить, и, в свою очередь, внести определённую ясность по поводу также и его родни, естественно, она не могла…

Кажется, отвлеклись…

Поохав, поахав, похулив, Архипыч с энтузиазмом взялся исправлять оплошность Марфы Виолетовны, применяя ноу-хау (новые технологии от умудрённого под воздействием времени и опыта старческого мозга, который за многие десятилетия научился выдавать ещё не такое!) … Подумаешь, памперс!..

Опытный мозг, за годы не растворившийся в водке, не сгоревший от перца чили и белой горячки, закаленный почти ежедневными испытаниями трубными речёвками старухи (типа: алкоголик – старый хроник), начал активно функционировать, напрягаться.

Сняв использованный памперс и даже не поморщившись, ибо при работе дворника занюханный возрастной нос вдыхал ещё не такое, Архипыч отыскал целлофановый пакет, вырезал в нём две дырки для ног и напялил гениальное приспособление на малышку. Свободное пространство в пакете он забил ватой, изрядно залежавшейся на личной полке супруги.

Надо отметить, ребёнку подобное искусно выполненное, добротное и мягкое изобретение, по-видимому, пришлось по нраву. Девочка затихла, устремляя выразительный пытливый взгляд на няня. В таком молчаливом внимании, с любопытством изучая друг друга, они провели минут пятнадцать.

Архипыч тихо торжествовал победу. Душа ликовала.

Первой нарушил тишину, безусловно, ангелочек. Совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, как и подобает в её слюнявом возрасте.

Но Архипыч и здесь не растерялся, не бросился в панику. Не он ли достаточно прожил на белом свете, чтобы здраво и быстро выходить из, казалось бы, вовсе тупиковых ситуаций?! Не он ли один из мудрейших дворников города?! Естественно, именно он обязан проявить смекалку при любых непростых, даже безвыходных, обстоятельствах. А обстоятельства чего-то требовали…

– Что раскричалась?.. – начал было унимать Архипыч; но запнулся, так как выяснилось, что он не поинтересовался, как же зовут малышку.

Рёв продолжался, постепенно усиливая тембр.

– Эх, бабушкой называется, – укорял Архипыч Марфу Виолетовну. – Не удосужилась даже сообщить имя внучки. Как же мне теперь её называть?

Перебирая в памяти все девичьи имена, он решил остановиться на исконно русском – Варвара.

– Варварушка, внученька, что же ты плачешь, маленькая?

По причине своего почти пелёночного возраста Варварушка, естественно, ничего не сумела ответить дедушке, продолжая упорным плачем расшатывать стены квартиры.

После длительных увещеваний, в ходе которых выяснилось, что девочка оказалась «малюточкой», «красотуленькой», «пупсиком», «ненаглядненькой», «козой», «заразой», «несмышлёнышем», «сволочью», «комком дерьма», «девкой подзаборной», Архипыч вскоре усомнился в своей порядочности и умении логически мыслить. Казалось, пройдёт ещё минута, и терпению придёт окончательный каюк.

– Ах, малышня голозадая, долго ты собираешься мучить меня? – отчаянно взвыл нянь, вытирая набежавшую слезу. – Где твоя совесть, замухрышка?

Совесть замухрышки, наверное, спала, ибо не откликнулась.

– Не замолчишь, придушу, подлюка окороковая, – погрозил рассвирепевший дедуля, но неожиданно просиял.

«Эх, юное создание с маленьким мозжечком, напрасно ты испытываешь мои нервы. Мой ум и моя находчивость – неисчерпаемы! Клондайк мыслей!» – взбодрился он, припомнив первоначальное желание, и выпалил вслух:

– Я знаю, что ты хочешь, маленький изверг. Ты хочешь кушать.

Не теряя времени, Архипыч метнулся в кухню.

Вскоре Варварушка сидела, подпёртая двумя подушками, по-прежнему нестерпимо кричащая; а перед ней, на кровати, стоял поднос с яствами, принесенные заботливым дедушкой. О! Чего здесь только не было!..

– Варварушка, посмотри, родимая, что я приволок тебе… Перестань плакать, телушечка безрогая. Советую взглянуть на то, что я принёс. Некоторые продукты я, можно сказать, от сердца отрываю. Вот, пожалуйста, в тарелочке творожок, что моя старуха намедни не дожевала. Не хочешь? Нет вопросов, тогда могу угостить картошечкой с селёдочкой, которую утром я не утрамбовал. И это не по нутру? Ха-ха, тогда пельмешки в твоём распоряжении. Ничего страшного, что они малёк великоваты для твоего рта. Я их сам разжую, и твоя природная беззубость не будет нам помехой!..

Но нет, увы, все угощения, похоже, никак не соблазняли дитя. Варварушка, от чудных запахов незнакомых блюд и полной несостоятельности их испробовать, продолжала яростно сотрясать стены.

Но неожиданно рёв прекратился.

– А-а-а-а, наконец-то, Варвара, тебе что-то приглянулось… ну, солнышко, покажи дедушке пальчиком, что бы такого дать тебе пожевать, – обрадовался Архипыч и взял из одной тарелки ложку солёных грибов. – Грибочков желаешь?.. Нет? Тогда колбаски?.. копчёной?.. Что же ты киваешь головой? Или всего хочешь, или, наоборот, до полюбившейся еды ещё не добрались? О-о, кажется, твои глазки – маленькие, жадненькие – остановились на зельце. Ещё бы, губа – не дура. Посмотри, какой зельц жирный. Здесь много сала и прочих полезных и незаменимых для растущего организма веществ из числа субпродуктов. Немного печёночки, чуть почечек с запашком… и что-то ещё розоватенькое. Наверное, кусочек вымя… Нет, не вымя, а хрен какой-то… О-о, какой же зельц полезный, на вкус нежный, только что с морозильника, не успел зачахнуть… тает во рту. – Архипыч отрезал кусок продукта и с наслаждением забросил его в рот. – А главное – Какая удача, словно по твоему, внученька, заказу, вовсе не встречаются хрящи и косточ… Ах!!! – взвизгнул дворник и выплюнул на ладонь попавшуюся на зуб косточку; затем, пристально разглядев, кинул её на пол. – Надо же, а я думал, что зубу конец… впрочем, не будем отвлекаться, Варварушка, сейчас и тебе отрежу… Тебе, как себе, больше с жирком? Сейчас только щетину ножичком соскоблю. Представляешь, Варварушка, покупаю зельц – ни шерстинки не вижу. Однако едва оттает, сразу на мой подбородок похожим становится. Точно как после недельной небритости. Ничего страшного, сейчас я подбрею эту вкуснятину.

После недолгих манипуляций щетина в зельце была выщипана пальцами, а часть чуда – продукта вложена в беззубый рот малышки.

Однако старика ждало разочарование: то ли лакомство оказалось несвежим, то ли не по вкусу пришлось, но через минуту малышка выплюнула кусок зельца и издала такой оглушительный вопль, что бедолаге-няньке пришлось заткнуть уши ватой.

Но дедуля по-прежнему не отчаивался. Вспоминая своё ущемлённое во всём детство, он пошёл на хитрость: взял ломоть хлеба, пожевал его, а затем полученную кашицу не с первой, но со второй попытки загнал очаровательному, но беспокойному ребёнку в открытый от рёва рот…

О, радость! Вот она – победа! Подвигав посиневшими от усердия губёнками, Варварушка сдалась и проглотила массу.

В восторге от обретенной победы Архипыч бросился в пляс, чем обратил повышенное внимание девочки. Удивлёнными заинтересованными глазёнками она взирала на молодецкие па в исполнении дедушки. И дворник, вдохновляемый безмолвной поддержкой Варварушки, ещё яростнее пронёсся перед ней вприсядку, потом ещё и ещё нарезал круги в зажигательном разудалом танце, затем снова… пока, наконец, изумление и любопытство юной почитательницы его творческого таланта полностью не иссякли.

И тогда… она вновь заревела!

Но вдохновлённого Архипыча было уже не унять. Сообразив, что вверенный ему человечек не является профаном в области искусства, он решился продолжить концерт.

В мановение ока дедушка притащил из кухни пару кастрюль и ложек. Долго не думая и без репетиций, он принялся выстукивать мелодию песенки «Голубой вагон», со стороны смахивающую на подобие симфонической музыки… и отнюдь не тихой.

Своими музыкальными данными Архипыч умудрился продержать без рёва юную поклонницу ещё целых полчаса, пока, вконец измождённый и мокрый от усердия, не прекратил представление.

Упорное возобновление крика принудило дедушку вновь призадуматься. Сил танцевать и музицировать не осталось вовсе.

Но зато голосовые связки оказались еще способными извлекать прекрасный чистый баритон со слегка приятным поскрипыванием и хрипотцой. Недаром же старуха называла его горлопаном, когда он, приняв на грудь значительное количество горячительной жидкости, лежал на диване и пел: «О, дайте, дайте мне свободу…» А ещё, бывало, во время праздничных застолий, когда петь, как и пить, большинству присутствующих было уже невмоготу, всегда находился порядочный зритель, который, дружески похлопывая по плечу, просил:

– Друг Архипыч, выдай нам что-нибудь приятное – и погромче. И неважно, что из твоих уст самое колыбельное и самое классическое звучит одинаково. Но зато так душевно, что невольно хлынут слёзы, а по спине пробегутся мураши.

Ну как здесь не запоёшь, если ценят, любят, почитают… боготворят!!! Естественно, откроешь «варежку» и дашь фору магомаевым и шаляпиным. Про современных пищалок разговора даже не следует вести. Врубишь самое высокое, «по самое не хочу» – и самому, глядишь, нравится…

Вдоль по Питерской, по Ямской…

Это рвануло из груди Архипыча.

Малышка, узрев в дедушке неплохого конкурента, пыталась ещё пару раз вякнуть, но…

Фигаро тут, Фигаро здесь…

Архипыч применил среднюю артиллерию.

Понимая, что опыта, как и возраста, не говоря об умении и таланте, у дедули явно больше, Варварушка притихла, предоставляя возможность показать способности тертому певцу, особенно, когда он полностью затмил и, так сказать, низверг её, только начинающую исполнительницу, вечно неувядающим шлягером, всё тем же князем Игорем.

О, дайте, дайте мне свободу…

И малышка сдалась, и предоставила свободу – насладиться собственным пением пожилому, но сообразительному дворнику.

Однако «классика» быстро подточила его. Чувствуя, что не ровен час и придётся оканчивать пение обычным сипом, Архипыч плавно перешёл на попсу. Впрочем, пыкая-мыкая по одной-две строчки из песенок, он смекнул, что срочно следует менять направление. Поэтому, исполнив: «Двадцать сантиметров любви», – дворник умолк.

Из шансона и бардов он кое-что знал, но решил, что это будет скучным действом для Варвары, которая начинала кривиться, ёжиться, предупреждая о новой голосовой атаке.

Патриотизм! Вот в чём спасение.

Москва! Звенят колокола…

Архипыч рявкнул современный шедевр патриотической песни и…

Понеслось! Выручили, конечно, песни – патриархи.

«По долинам и по взгорьям» выдержала прослушивание удачно. «Там, вдали за рекой» немного озадачила Варвару, но дело до трогательных слёз не дошло, так как Архипыч резко сменил интонацию. «Врагу не сдаётся наш грозный „Варяг“…» Это прошло на «ура». Хотя аплодисменты не последовали, но улыбка девочки говорила о многом. Воодушевлённый тематикой, а также собственным приёмом исполнения, дворник, глотая горький комок и смахивая слёзы, трогательно завёл «Интернационал». Постепенно наращивая тембр, он довёл звучание до верхней предельной ноты, но на самом пике его виртуальной славы абсолютно не вовремя вошла старуха.

…И с Интернационалом!..

Ещё на улице, услыхав пение своего благоверного, она мысленно отметелила его сковородой и зверски выкрутила пальцы.

Посему взгляд вошедшей супруги не сулил Архипычу ничего приятного.

Однако состояние мужа перестало удивлять её, когда она увидела среди подушек прелестного ангелочка.

– Ой, бозе-бозе, кто присол к нам? – нарочно засюсюкала, зашепелявила старушка, кинувшись к напуганной девочке, которой появление новой няни пришлось не по нраву. Может быть, прерванный некстати концерт наложил свой отпечаток, но Варварушка вновь заревела.

– А сто за бутусик, а сто за крохотулицька у нас в гостях? Сто, дедуська поёт, рыцит свои заё… нехоросие песенки, пугает мальцика? Ух, мы показым ему, мы наказым его, мы продадим его волкам на мясо. Ну-ну-ну, старый дурак!.. – Старушка схватила ладошку девочки и потрясла ею на Архипыча.

– Я… я… – пытался старик молвить что-то в своё оправдание, но был жестоко и бесповоротно лишён права первого голоса… и второго тоже.

– Мы, сказы, Манюня, давно знаем, кто ты, старый хрен. Да, Манюня?

За день во второй раз переименованное дитя, наверное, не пожелало быть в дальнейшем Манюней, а потому плач не прекратился.

– Что, крепко напугал ребёнка, ирод? Совести у тебя нет. Похабные и громкие песни поёт бедолажке и не думает, как вредно ребёнку слушать дикий рык старого дурня, – стыдила новоявленная бабуля, прекращая насилие над мужниными языком и горлом.

– Извини, но это не мальчик, а девочка, – осторожно вставил Архипыч, но озадачить уточнением супругу не удалось.

– Да мне по барабану – девочка или мальчик! – главное, живое дитя; а ты, понимаешь… У-ух! Кажется, разбила бы эту поганую морду, – решительно произнесла старушка.

– За что? Она же совсем маленькая… и чужая, – не на шутку сдрейфил Архипыч.

– Да не её морду, а твою, бродяга ты мусорный.

– А меня-то за что? – по-прежнему удивлялся дворник.

– Знала бы за что – совсем убила бы, – отчеканила супруга.

– Не сомневаюсь. Тебе бы дать волю…

– Пошёл вон. Оставь меня с Манюней! – рявкнула старушка. – Это так довести ребёнка… так довести. Посмотри, она тебя не признаёт, а может, даже и ненавидит, – сетовала она; а Манюня тем временем принялась захлёбываться от плача и слёз.

Архипыч, понимая, что дальнейший разговор не состоится, собрался выполнить приказ жены, но был остановлен окриком:

– Ты её переодевал?

– Варварочку-то? Да, подгузничек даже смастерил…

– Кормил?

– А как же без этого! Всего предлагал, даже тёртый зельц без щетины, но жёваный хлебушек ей больше всего по нраву…

– Молоко давал?

– Помилуй, дорогая, откуда у меня молоко? Я ведь не её мамка, и, смею заметить, вообще мужчина…

– Дурак!.. А сказки рассказывал?

– Как-как?

– Сказки, говорю, рассказывал Манюне?

– Нет, голубушка, только пел…

– Э-эх, дурак. Какой прок от твоего поношенного годами хрипа? Сказки… дети любят сказки.

Понимая, что совершил серьёзнейшую промашку в воспитании ребёнка, Архипыч виновато понурил голову и вышел из комнаты. Было обидно.

С этого момента Варварой – Манюней всецело занялась старушка. Надо отдать ей должное: она быстро успокоила девочку, демонстрируя ей вынутую изо рта вставную челюсть, а затем погремев пластмассовыми, необычайной белизны зубами перед глазами несмышлёныша. Что ж поделать, других игрушек у старичков на тот момент не нашлось…

– Утя-утя-утя. Пришли к тебе жубки, хотят шъесть, ешли не перештанешь плакать. Они ошень голодные и ждать не любят, вшё шгрыжут, до пошледней кошточки. Утя-утя-утя. По шебе жнаю, што правда, – шамкала бабушка, оставшись без полезной для её возраста вещи.

Подействовало не быстро, а моментально быстро. Ещё бы, зубки-то были о-го-го… по величине. В противовес Манюня ничего не смогла продемонстрировать в силу возраста, а, соответственно, и попугать было нечем, поэтому она добровольно отдала инициативу старушке.